- Итак, ты не веришь! Well, в таком случае, я буду говорить с тобой как джентльмен! Ты знаешь, кто такие джентльмены?
- Скажи мне это!
- Люди, которые стреляются с каждым, кто им не верит. Вот, бери пистолет. Считаю до трех и стреляю; ты соответственно поступаешь так же. Внимание! Раз… два… тр…
- Стой! - вскричал мудали. - Что я тебе сделал, что ты меня хочешь убить?
- Ты не поверил мне, и поэтому один из нас должен умереть…
- Я верю всему, что ты сказал! Забери свое оружие!
- Ты веришь, что Калади мой слуга?
- Верю, верю, я знаю это совершенно точно. Я сейчас же отдам приказ вернуть погоню и не причинять ему вреда.
- Это не обязательно. Он сейчас находится у меня.
- Где ты живешь?
- В отеле "Мадрас".
- А как твое имя?
- Джон Раффли.
- Джон Раффли, родственник генерал-губернатора? - вскричал мудали, крайне озадаченный.
- All right, это я.
- Я ждал тебя и искал, но не мог найти.
- Зачем?
- Я получил письмо от губернатора. Он написал, что ты приезжаешь.
Сэр Джон вытащил из конверта письмо и стал читать. Широкая улыбка растянула его рот от уха до уха.
- Чарли!
- Сэр Джон!
- Вы когда-нибудь видели слона?
- Скольконогого?
Он рассмеялся моему замечанию.
- Но еще ни разу не охотились.
- О нет, разве лишь на севере Калахари и еще кое-где, сэр Джон.
- Damn! Я рассчитывал доставить вам удовольствие, но вижу, что мои старания тщетны! Вы охотились на слонов с винтовкой?
- Конечно.
- В таком случае, охота с загонщиками не будет вам интересна.
- Ошибаетесь: мне еще ни разу не доводилось видеть ничего подобного.
- Well; я получил от губернатора приглашение. Поедете со мною?
- Разумеется!
- А ты будешь меня сопровождать? - обратился он к мудали.
Тот, склонившись чуть ли не до пола, отвечал:
- Ты оказываешь мне великую честь, о магараджа! Дай мне час времени, и я буду в твоей свите.
- А Калади?
- Свободен.
- Что ж, будь счастлив!
- Будь счастлив!
Чиновник, проводив нас до дверей, подал знак шестерым факельщикам, коим долженствовало сопровождать нас.
Челядь, вначале не впускавшая нас, была немало изумлена тем, как провожал нас хозяин.
Дома нас ожидал Калади, томимый неясными предчувствиями.
- Ну как, сиди? - спросил он. - Вы говорили с мудали?
- Да. Ты свободен.
- Сиди, благодарю вас! Я…
- Тише! Жизнь за жизнь. Ты спас мне мою, а я возвращаю тебе твою. Ты останешься со мной, пока я буду на Цейлоне?
- Я не покину тебя, пока ты сам не прогонишь меня!
- Well, тогда будь готов ехать в Курунегалу, где мы будем ловить слонов.
- Слонов? Тогда нам потребуется много народу, мужчин, женщин, детей. А могу я взять с собой Моламу, цветок души моей?
- Что ж, возьми!
- Тысяча благодарностей! Вы полны добра, как роса облаков, и любви, как звезды ночи. Вишну хранит вас, вас и магараджу из Германистана. Я отдам вам жизнь, только потребуйте!
Глава вторая
ОХОТА НА СЛОНОВ
Цейлон, именуемый англичанами Силон, у древних индийцев назывался Силандив, у греков же - Тапробан. Коренные жители дали острову имя Сингал. Остров отделен от материка проливом, ширина которого составляет шестьдесят морских миль. Цейлон нередко называют Мальтой Индийского океана, благодаря его крайне выгодному в стратегическом отношении положению.
Остров стал известнейшей из английских колоний и находится в ведении одного-единственного губернатора. Все чиновники целиком и полностью зависят от Англии, но в то же время численность белого населения острова едва ли достигает семи тысяч человек.
Местные жители в своих религиозных пристрастиях тяготеют к буддизму; в их крови есть примесь крови малайцев, индусов, яванцев, мавров, португальцев и даже мозамбикских и мадагаскарских негров. Нет-нет, да и мелькнет китайская физиономия, причем хозяев оной здесь не жалуют. Вообще же китайцев частенько называют евреями Востока. Следует заметить, что китаец так же хитер, как и умен, так же энергичен, как и бессовестен. Издавна малайские морские разбойники на своих быстроходных судах отваживались совершать вылазки вплоть до Андаманских и Никобарских островов и бросать вызов хорошо оснащенным европейским кораблям.
Их главарем стал китайский капитан, эмигрировавший из страны и, как рассказывали, укрывшийся на одном из островов в Индийском океане. Он собрал банду флибустьеров, которая стала представлять немалую опасность, особенно для небольших судов. "Яндзой", то есть морской черт, - так называли корсаров жители Южно-Китайского моря, и, по всем слухам, было имя это вполне справедливо, поскольку по отношению к своим пленникам они вели себя, как истинные черти.
Об этом-то я и думал, проснувшись на следующее утро и вспоминая китайское судно, столь необычным образом занявшее гавань. Человек с джонки посягнул на возлюбленную Калади - судно должно иметь на борту людей, доставляемых туда насильно. Уже почти шесть месяцев не прекращался северо-восточный муссон, в это время парусному судну крайне затруднительно, а подчас и невозможно держать курс на норд-ост. Могла бы джонка при своеобразии ее мачт и парусов держаться этого курса?
Мне представлялось вполне вероятным, что у них был замысел укрыться от муссона за западным берегом острова. Но что они будут делать там, куда не заходил еще ни один китайский корабль? "Дзик, дзик, дзик!" - раздалось внезапно звонко и живо под зеркалом. Зверьком, отвлекшим меня от моих мыслей, оказался геккон. Было похоже, что, возвращаясь с ночной охоты и с трудом пытаясь отыскать вход в собственное жилище, он не забывает тем не менее и о моем присутствии, восстанавливая таким образом некий статус-кво в деле распределения главенствующих позиций в доме. Для человека несведущего геккон - явление чрезвычайное, даже, я бы сказал, отнюдь не домашнее. Однако эта маленькая, юркая ящерка вхожа в каждое жилище - днем она скрывается в щелях стен, а ночью выходит на охоту на спящих насекомых. Поскольку геккон - животное ночное, зрачки его вертикально вытянуты и расширяются лишь в темноте. Благодаря тому, что на лапах его есть присоски, геккон свободно передвигается вверх-вниз по стенам и потолку.
Я встал с постели и начал одеваться. Едва закончив, услыхал, как Раффли зовет меня. Войдя в его комнату, я застал его пьющим чай, при полном параде.
- Good morning, Чарли! - приветствовал он меня. - Будьте готовы, скоро едем. Я уже предупредил мудали и оповестил своего штурмана условным сигналом. - При этих словах он указал на шарф, вывешенный, подобно флагу, из окна.
Мы не успели закончить завтрак, как дверь растворилась и в комнату вошел мужчина, весь облик которого выдавал в нем моряка. Он был длинным и тощим, у него была прямая осанка и медлительный, вразвалочку шаг; довершали портрет умные, маленькие глаза, остро и независимо поблескивающие над большим прямым носом.
- Welcome, Том! - сказал Раффли. - Как обстоят дела с яхтой?
- All right, сэр! На палубе все подправили, и она теперь в порядке.
- Угля хватит?
- Yes, сэр, хватит, чтобы дойти до Японии.
- Провизия и боеприпасы?
- Ни в чем нет недостатка. Впрочем, что касается провианта, то он может еще потребоваться, боеприпасы же практически не расходовались. Со времен нашей аферы в Мексиканском заливе, где немного поджарили торговцев черным деревом, мы не сделали ни единого выстрела. Наша "Долговязая Харриет" торчит на палубе, как жена Лота, которая, уж не помню, почему превратилась в соляной столп. Черт побери! Я старый артиллерист, сэр; дайте мне возможность хотя бы еще раз услышать, как ворчит моя "Харриет", иначе от скуки я выпрыгну из собственной кожи!
Раффли рассмеялся:
- Терпение, старый медведь, тебе еще представится возможность сбыть с рук нелегкий груз.
- Здесь это невозможно, сэр. Мне не терпится выйти в море как можно скорее. Будь моя воля, я бы уже давным-давно поднял якорь и бороздил море!
- Well, Том! Так поднимай же якорь!
- Возможно ли, сэр?
- Вполне. Я отправляюсь сегодня экипажем в Коломбо и не желал бы оставлять судно здесь. Как можно скорее выходите в море, чтобы в гавани Коломбо я смог бы вас отыскать.
- Прекрасно, сэр Раффли. Как далеко это находится?
- Семьдесят миль.
- В таком случае я брошу якорь, когда вы туда прибудете. Это должно быть сегодня вечером?
- Думаю, да.
Штурман попрощался и вышел. Затем пришел посыльный мудали. Чиновник просил не отказать воспользоваться его экипажем, что, конечно же, было принято. Затем явился Калади - пожелать доброго утра.
- Ты разговаривал с Моламой? - спросил его англичанин.
- Да, сиди.
- Она поедет с нами?
- Я рассказал ей о двух магараджах, как они великодушны и могущественны, и она поедет, чтобы прислуживать вам.
- Что на это сказал ее отец?
- У Моламы нет ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры; у нее есть лишь я.
- Тогда ступай к ней. Через час мы выезжаем и ждем вас в жилище мудали.
- А мудали не схватит меня?
- Я бы ему этого не советовал. А теперь иди.
Взглянув на гавань, мы поняли, что на яхте начали разводить пары. Столб черного дыма заволок корму, паруса были поставлены, якорь поднят, и в тот момент, когда мы покидали отель, маленькое, суженное к килю судно пришло в движение, чтобы идти курсом на столицу Цейлона - Коломбо.
Прибыв к мудали, мы оказались встреченными изысканнейшими закусками. Затем подали два в Англии купленных экипажа, каждый их которых был запряжен шестеркой лошадей превосходной индийской породы. Первая предполагалась для Раффли и меня, вторая - для мудали. Калади и Моламе также был предоставлен экипаж.
По индийскому обычаю, перед домом стояла добрая сотня слуг: кули, гонцы, повара, так что любому встречному становилось ясно - ему выпала честь созерцать высокопоставленных вельмож.
Мы покинули Галле и добрались до Коломбо по ухоженной дороге, по сторонам которой тянулся нескончаемый ряд деревень; как игрушечные смотрелись дома, выглядывающие из буйной южной зелени. Ни один из уголков мира не способен сравниться с этой землей по богатству и разнообразию растительности. Типичнейшее дерево этой местности - папайя, которое обладает стройным, высоким и регулярно омолаживающимся стволом; на вершине, подобно зонту, произрастают длинные блестящие листья и масса солнцем напоенных плодов. Надо жить в этих широтах, чтобы понять первозданную красоту первых утренних часов в тропиках. Как чист и ароматен был воздух! Сколь незнакомым голосам отзывались сердца, сколь неизъяснимые предчувствия таили они! Было нечто Многозначительное и Могущественное в том отпечатке, который мир тропиков оставляет в душе, и возможно было представить вереницу многих лет отшельничества в этих райских местах…
Поездка наша протекала весьма быстро и счастливо. Уже на изрядном расстоянии от Коломбо тесные ряды более обустроенных, нежели виденные нами ранее, домов и отдельные европейские строения говорили о том, что мы приближаемся к столице. Плантации кокосовых пальм сменялись коричными садами правительства. Эти кустарники, плоды которых во многом способствуют торговле, имеют обыкновенно высоту от четырех до пяти футов, цветом и формой листьев похожи на сирийские. Улица с каждым шагом оживала все более и более: обширное предместье Коломбо производило впечатление города. Наконец мы достигли знаменитого, почитаемого сингальцами дерева баньян.
В Коломбо мы прибыли на закате. Затем переговорили с представителем губернатора, чтобы понять, кто наделен полномочиями определить нас в правительственную резиденцию. Там уже для нас было приготовлено все, что после дороги можно было пожелать: прохладные комнаты, блестящая купальня, покой и пища. После обеда мы с Раффли отправились на побережье, где обычно собирался высший свет Коломбо; кто-то прибыл в экипажах, кто-то верхом, многие прогуливались, радуясь прохладному морскому бризу.
Радом с дорогой, на эспланаде, часть гарнизона, состоящая из коренных жителей, под командованием офицера-англичанина производила свои экзерсисы; подобными упражнениями можно было заниматься лишь в прохладные утренние или вечерние часы. Мы опустились на одну из скамеек. В кратких тропических сумерках море, казалось, разговаривало с нами… Как причудливо вспыхивали и менялись мои мысли! Колеблющееся марево моря, город, форт, пальмы, плоды которых шевелились под ветром ночи, - я должен был осознать, что я не во сне, что я действительно нахожусь на Цейлоне. Прошлое, пережитое, грядущее, а также образы фантазии объединялись в некое самоценное, полусознательное бытие…
Уже было глубоко за полночь и взвод, звеня оружием, не спеша возвратился в город, когда мы подошли к резиденции. В дверях стоял Том.
- С прибытием, сэр! - приветствовал он.
- Well, мой мальчик, но где же яхта? Я, несмотря на все поиски, не обнаружил ее.
- За скалами, рядом с гаванью, сэр. Меня не пустил ветер, сэр, не говоря уже о начавшемся шторме. Я видел, как трехмачтовик был разбит, подобно садовой скамейке.
- Well done! Что нового на борту?
- Ничего. Но я сделал кое-какие наблюдения, о которых должен сообщить вам, сэр.
- Какие же?
- Вы видели китайцев, которые вчера покинули гавань?
- Yes.
- Их устройство и такелаж удивили меня. К тому же я не мог понять, куда этот парень намеревается податься, поскольку ему противостоял северо-восточный муссон. Потом мне пришло в голову, что за последнее время в "черном городе" Галле, где живут лишь коренные жители, пропало порядком девушек. Я подобрался к китайцу и увидел некоторых сингалок у него на борту!
- Охотники за девушками? Pshaw!
- Да, это похитители девушек, сэр! В трактире мне рассказали кое-что: это китайский пират, он совершает набеги на побережье и увозит девушек, которые потом должны становиться женами его людей.
- Весьма возможно, но мне это не подходит!
- Мне тоже, сэр, но этот пират попался мне совершенно случайно… Я увидел сингалок на борту "Хай-ян це" и знал совершенно точно, что они уже больше никогда не попадут на землю. Потом я подумал о вашем Калади, чью зазнобу пытался увести человек с джонки, а сегодня…
- Сегодня? - переспросил Раффли, приходя в состояние крайнего возбуждения.
- Это было в полдень; море несколько штормило, а я шел без машины; к тому же я зарифил паруса, так что заметить нас было нелегко. Тут я увидел перед собой китайца. Он поставил все паруса и шел по волнам ventre-a-terre, как хорошая лошадь при травле лисы. Правда, до яхты он не дорос; я его настиг, и он заметил меня лишь тогда, когда я был в четверти мили от него. И кое-что мне удалось разглядеть в трубу.
- Что же?
- Он решил проветрить помещение и, кроме всех люков, открыл еще восемь отверстий, в которых я разглядел пушки. А еще я заметил четыре женские комнаты, которые, едва яхта приблизилась, превратились в подсобные помещения.
- Ты с ними разговаривал?
- Конечно!
- Что он ответил?
- Джонка "Хай-ян це" направляется в Чилав.
- Это была ложь! Что делать китайцу в Чилаве? Вчера он снялся настолько легко, что было ясно - груза у него нет, а в Чилаве нечего и думать о том, чтобы пополнить запасы. Парень становится мне интересен, и я бы не отказался понаблюдать за ним.
- С яхты?
- Конечно. Мы идем отсюда через Канди в Курунегалу до берега изобилующей крокодилами реки, которую сингальцы называют Кимбу-Оя. Обратный путь я собираюсь проделать на ялике по реке, которая выведет нас к Чилаву. Там нас должна ждать яхта, и, пока мы будем плыть, у тебя будет время присмотреть, что же нужно китайцу.
- Когда вы будете в Чилаве, сэр?
- Точно не знаю.
- Well. Есть ли у вас еще распоряжения?
- Нет, можешь идти!
На другое утро мы совершили поездку в Канди, столицу острова и резиденцию местного короля.
Удаленность Канди от Коломбо исчисляется восемнадцатью часами пути.
Дорога, тянущаяся из Галле с севера, поворачивает возле Коломбо на восток. Рисовые плантации, сменившие кокосовые пальмы, радовали сочной зеленью. Позже мы увидели заросли арехи и суривы, среди пышной листвы которых желтели цветы. Хлебные деревья перемежались плантациями кофе, сахарного тростника и индиго.
Вокруг нас кипела жизнь; слоны покорно несли своих седоков или работали по обочинам дороги, огибавшей гору Кадуганнава. С вершины горы нам открывалась панорама, с красотой которой вряд ли сравнятся даже европейские Альпы. Державные скалы, горные вершины, водопады и звенящие ручьи - все это утопало в мягком, золотистом свете. Окрестности Канди сравнимы лишь с райским садом. Растительность, плоды и цветы сплетены в затейливые узоры: талиутовое дерево, мирту и лавр, полные блеска, золотом распустившиеся подсолнухи и буйно раскинувшиеся бальзамины…