- Ты посчитай, ирод! - кричала ему продавщица. На улице Васька подманивал собак и кормил их конфетами. Кольца низал на пальцы. Владимир Петрович покачивал головой - такая глупость!. Васька пьяно ковылял, но у воды немедленно трезвел. Вот только что была здесь лодка, Васька, сам Малинкин. И уже пусто, а они уносились к горизонту.
2
Сергеев теперь частенько приходил к Владимиру Петровичу.
- Ненавидят меня в поселке, здороваться перестали, - жаловался он. - Ранее, говорят, и рыба водилась, и тебя не было. А сейчас меня в город зовут, строгать будут, плохо-де караулишь. Город, он за всем следит, порядок наводит. А порядок - тяжелая вещь, для многих просто невыносимая. Я слежу за порядком в лесу, на воде и, понятно, мешаю.
"Плюнул бы, что ли, - думал Владимир Петрович. - Покой и здоровье дороже рыбы".
- Горе мое в Малинкине, - жаловался Сергеев. - Вот в чем смех моего положения - пока я его с сетями и уловом на месте не накрою, до тех пор ни черта у меня не выйдет. Обыскать бы его.
- Обыск с санкции прокурора, - напоминал Владимир Петрович.
- То-то и оно! - говорил Сергеев. - Но ничего, еще зажму всех, собака мне поможет. Понимаешь, Верный нюхом возьмет. Понимаешь? Учит его Сашка отличать красную рыбу, мы выследим.
Владимиру Петровичу это показалось убедительным. Собака - прирожденный специалист по распознаванию запахов. И хотя вся рыба пахла как будто одинаково - сыростью, - но даже он отличал, к примеру, запах чебака от запаха щуки.
Владимир Петрович предупредил Малинкина о собаке. Тот осклабился, выставив стальные коронки, но промолчал.
3
И получилось худое - в Верного пальнули из ружья. Молчать надо было Сергееву, молчать Владимиру Петровичу. Ему было жаль пса, добродушного и славного.
Малинкин, само собой, обязан ненавидеть собаку. Но не стрелять же!
И стало это событием. Взволновались все. Шумели, горячились, даже ссорились.
В магазине узнал Владимир Петрович биографию Верного, сначала брошенного щенка, летом кормившегося около паромных пассажиров, а зимой поселявшегося к коровам. Его не гнали - караульщик.
Так живя, пес достиг зрелости и встретился с Сашкой, вернувшимся с флота. Кто знает, что их свело, что дало ему имя Верный. Он стал Сашкиным псом. Наскучавшись по человеку, ми на шаг не отходил от него. Теперь все жалели Сашку - тот сильно горевал. "Черт меня тянул за язык", - огорчался Владимир Петрович.
…Верный издох на другой день. Сашка напился с горя и побежал бить Малинкина. Владимир Петрович видел этот спектакль собственными глазами: он шел из магазина с банкой фаршированного перца.
Шел озираясь, ожидая нападения петуха. Но, дробя пятками, пронеслись мальчишки. Они кричали, что Сашка бьет Малинкина. Ух как бьет! Владимир Петрович пошел смотреть.
4
У новых ворот дома Малинкина стояли и курили мужики. Двое парней в выгоревших рубахах держали Ваську. Были и женщины. Они говорили мужикам:
- Да разнимите их, вы, идолы.
- Пусть пену собьют, - отвечали мужики (они любовались дракой).
Окна дома были прикрыты ставнями, дверь замкнута на висячий замок: должно быть, жена Малинкина ушла куда-то.
А по двору Сашка гонял Малинкина - тот бегал в какой-то странной распашонке. Только приглядевшись, узнал в ней Владимир Петрович остатки рубашки.
Сашка был сильно выпивши. Ноги его шатки, руки - неловки. Впереди так же неуклюже бегал Малинкин. Он то и дело спотыкался и падал, и тогда Сашка догонял и гвоздил его кулаком. Он, промахиваясь, плакал и кричал что-то вроде:
- Ах-ва… ах-ваа…
И лишь постепенно Владимир Петрович разобрал слова. Оказывается, глупый Сашка требовал: "Убивай меня… Убивай меня…"
- Ничего, - говорили мужики - Ничего! Помахает крыльями, ан сердце и отойдет.
В конце концов Малинкин проскочил к приставленной лесенке и полез на чердак, хотя мог бы спокойно бежать по улице. Сашка же споткнулся и упал. Когда он поднялся, заплаканный, пыльный и страшный, Малинкин наполовину был в узеньком чердачном лазу. Сашка рванул лестницу, а Малинкин, извиваясь, втянул на чердак ноги. Исчез.
- Безответного!.. - рыдал Сашка. - Сироту! Бей в меня, бей в меня!
Сашка некоторое время кидал в отверстие чердака сухие конские яблоки, а затем побежал по улице.
Бежал он босиком, понурив голову, словно собираясь боднуть кого-то. Вокруг его ног завивалась желтая пыль.
Следом за ним, на велосипеде, ехал мальчишка и хохотал, Владимир Петрович ушел. Но осталась в нем подражательная глупая воинственность. И если бы кто пристал к нему, то получил бы добрую встряску. Но столкнулся Владимир Петрович с петухом и его курами. Настырная птица бродила на опушке, в папоротниках. Владимир Петрович пнул его. Сильно. Но петух был опытен. Он взлетел и этим ослабил силу пинка. Взлетев, он использовал выгодное положение и обрушился на Владимира Петровича сверху. Пришлось загородиться банкой с перцем. Та выскользнула из рук и разбилась. Владимир Петрович с грустью смотрел на осколки. По ним ходили петух и куры и клевали перец.
- Надеюсь, вы сдохнете, - сказал Владимир Петрович.
- Вот это я понимаю, это вояка, - сказал, подходя, лесной объездчик. И подал руку. Шел он из поселка, с корзиной в руке. Должно быть, по грибы.
- Ну, ровно наш Сашка.
- А что?
- Кинулся на милицию, почему не арестуют убийцу. Напал! Михеич его, сам понимаешь, сгреб и в чулан.
- Да ну!
- Я и говорю - петух! Михеич, почитай, нес его одной рукой.
А Владимир Петрович уже был спокоен, даже не сердился на петуха: совершилась еще одна деревенская глупость. Объездчик же после Сашкиной драки зачастил. Он приносил новости (а также грибы маслята).
- Сашка аппетита не потерял, - сообщал он. - Ему мать во какие корзины с жратвой носит. Малинкин его дразнит.
- Как же?
- Подойдет и спросит, что, мол, приятно с милицией драться?
- А Сергеев?
- Того начальство вызвало. Вздрючку ему дадут, хвост станут крутить. Можа, и с работы снимут, за Малинкина. Тот, понятно, скис.
- Боится, что назначат другого? - догадался Владимир Петрович.
- Вот-вот… Эту задачку ты верно решил.
5
Приходил и Малинкин с Васькой. Грустили, философствовали. Чем поражали Владимира Петровича. Слушая, он ломал голову над вопросом, где он видел Малинкина?
Владимир Петрович за свою карьеру геодезического инженера (пока не пошел на фотоработы) побывал всюду. "Где я его видел?… В Омске?… В Южно-Сахалинске?… В Нарыме?" - ломал он голову.
Браконьеры то осуждали, то жалели Сергеева.
- Чую, пришлют нового черта на мою голову, - тосковал Малинкин.
- Сергеев бы на нас щурился, выгоду имел бы, - говорил Васька. - Чего вязался?
- А что же, на ВДНХ вас посылать?
- Вы, Владимир Петрович, учили диалектику? - спрашивал Васька.
- Положим.
- Помните слова "единство противоположностей".
- Еще бы.
- Мы с Сергеевым противоположности? Да? Значит, одно переходит в другое и сливается с ним. Верно?
- Как рыба переходит в уху, - поддразнил Владимир Петрович.
- А мы с дядькой переходим в послушных. И если бы не мы, как бы различали, кто послушен, а кто нет? И другое…
Владимир Петрович стал ожидать, что по глупости Васька ткнет в него пальцем и скажет: "Ты с нами".
Но Васька оказался забавнее. Он не стал тыкать пальцем, а заявил:
- А переходим мы из одного в другого через желудок. Это материализм.
- То есть как? - изумился Владимир Петрович.
- Положим, человек с деньгами хочет есть стерлядку, а мы тут как тут. Стерлядку? Пожалуйста. Дядя Степа ловит кастрюка и выдает его за стерлядь. Человек платит рублики, ест и радуется, запретная рыба завсегда вкуснее. А дядя Степа что делает? Он покупает бутылку "Московской" и ублажает свою язву. Материализм?
И Васька загоготал.
Владимир Петрович задумался. Нет, очень не прост был Васька. Все они тут с подковыркой.
Решение
1
Владимира Петровича начали смущать различные вопросы. Например, такой: а стоит ли дело затевать? Не проще ли оставаться в фотолаборатории. Заведывать ею неплохо - оклад, премиальные.
И такой вопрос: чего хлопочет Ванька-Контакт? Что ему нужно, в конце концов?
Чем манит фотолаборатория этого ленивого человека, уже нашедшего свой путь (и хлеб) в многочисленных знакомствах?
Или Иван, в сущности, пустой человек, старается обрести корни, чтобы не сдул его порыв административного ветра?
Владимир Петрович посвятил Ваньке несколько часов, анализируя, заложена идея "контакта" в структуре мозга Ивана или выдумана им. Решил - да, это врожденный талант.
Но… легок Ванька. Надо готовиться к двум результатам его хлопот, к удачному и минусовому. И снова подсчитал Владимир Петрович свои положительные свойства, и опять не хватило ему пальцев. Он злился на тех, кто перешагнули через него, не имея его свойств. Правда, в них есть так называемый талант. Но в чем он? В том, что, найдя хорошую мысль, они не используют ее? Парят в поднебесье? А жизнь, заметьте, на четырех лапах идет по земле!
В конце концов говорил же кто-то, что талант - это длительное размышление. То есть напряженная работа головой. А работать головой он умеет.
- Тогда и я талантливый.
Скажем, фотолаборатория… Два года назад его назначение завом выглядело ссылкой тупицы: никто не шел в лабораторию. Начальство дало квартиру в тридцать два квадрата, иначе бы и он не пошел. Так и сказал - квартиру! Став завом, он перебрал литературу и определил координаты фотографии в практической работе института. Затем выбил новейшие машины, ввел электрофотографию, и лаборатория стала гвоздем их лесного института. А выгоды… Копировщиц побоку, чертежники сокращены, тонны бумаг заменены микрофильмами. И сразу объявились бедные родственники из смежных отраслей. Им нужно сделать то и это, они щедро платили.
Владимир Петрович стал так полезен, что сверху сквозь пальцы смотрели на увлечение фотолаборантов: те бурно "левачили", снимая дома отдыха и делая показуху для институтов города. Делились с ним. Не деньгами, нет, он бы не взял: ему дарили редкие фотоаппараты, помогали - вечерами - в ремонте квартиры. А это, как ни верти, сотни рублей экономии.
В чем секрет его успеха? В беспокойстве. Быть может, оно и есть гениальность нового времени? Коллегиального? С избыточной информацией? Вдруг он гений?
Перехватило дыхание, и пузырики побежали к голове. Добежав, они приподняли все оставшиеся волосы Владимира Петровича и ударили в нос. Словно газировка. Кожа натуго стянула его лицо.
- Льву - львиное, - сказал он, стискивая кулак и ударяя им по другому сжатому кулаку.
А Контактычу самое разлюбезное дело - сидеть в отлаженной лаборатории и бездельничать.
С этого дня и этого часа он выбросил деревенские аллогизмы из головы. Стал благорасположенным. Увидя людей, Владимир Петрович готов был обратиться к ним: "Дети мои…"
Но решение пока что откладывал.
2
Пришел день принятия решения. Ощутилось это неким голодным посасыванием в желудке. "Должно быть, и дерево чувствует день, когда плоду следует упасть на землю, - соображал Владимир Петрович. - И переживает мои волнения на уровне клеточных структур".
И было ему страшновато. Он знал себя - решив, пойдет до конца, чего бы это ни стоило. Такой характер.
Владимир Петрович пообедал одним чаем, положив в стакан побольше сахара: нужно, нужно подкормить мозг. Он сгреб угли в костре и полил их из чайника. Они зашипели и угасли, пустили вверх паровых змей.
Владимир Петрович застегнул клапан палатки и ушел в лес. Он замечал особенную бодрость мысли именно в лесу, на прогулке.
3
Лесная дорога сегодня была путем насекомых. Бежали куда-то миллионные толпы муравьев. Одни несли яйца, белые сверточки, другие шагали налегке.
Это была перемена жизни, переселение муравьиного народа, стремление к невидимой другим цели.
Владимир Петрович осторожно ставил подошвы. Припомнилась ему теория муравьиного мозга. Что-де муравей - одна лишь клеточка этого мозга и не живет в отдельности, сдыхает. Вот и люди шагнули в науке, соединив мозги в научных институтах. НИИ - главное изобретение двадцатого века.
- Коллективный мозг… Гм, это же современно, - бормотал он. - Это сила! Старомодный гений не в состоянии противостоять ей.
4
Владимир Петрович свернул на боковую узенькую тропку. Ее протоптали старухи, ходившие по землянику с корзинками, сплетенными в виде половины шара. Корзину они завязывали белым платком. Тот пачкался в земляничном соке, но цены городского рынка оправдывали погубленный платок.
Земляника… Чуден аромат этой ягоды. Он сохраняется даже в варенье. Бабушка всегда варила на зиму маленький горшочек земляники и давала в воскресные дни по ложечке, к чаю.
А жили… Отца нет, детей пятеро. Пятеро!
Отчаянный, безрассудный народ были его предки, но родили они крепкое поколение. Он задумался о себе. Владимир Петрович прослеживал свою жизнь в полевых северных партиях. Затем жена, первый ребенок, оседлая жизнь.
Наступил другой ритм, появились новые люди… Одни помогали, другие вредили ему. О, он их узнал, людей. Что ему скажет Ванькин серебряный старик? Если смоделировать переговоры?
- Я отличный работник и стою не меньше трехсот в месяц, - говорил Владимир Петрович. - К тому же я человек семейный и жадный к жизни!
- Жизни… - ухмыльнулся старик.
- Так как же, папаша? - настаивал Владимир Петрович.
- А я вот еще посмотрю, - вдруг сказал ему гипотетический старик. - Я тебя, стервеца, от макушки до копчика насквозь, без рентгена, вижу. И что в слепой кишке квасится, вижу, что в желудке лежит, проницаю. Ты серая работоспособная бездарность, которой повезло на чужую мысль, а работоспособность помогла изобрести. Верно?
- Э-эх, не понимаешь ты меня, папаша, - сказал Владимир Петрович с упреком. Он перевел дыхание. - Недооцениваешь. Но заметь - еще узнаешь. Я решился, иду к вам! Да! Да! Да! Решено, черт возьми, и подписано!
- Решено?… - старик посмеивается и подмигивает ему.
- Ни черта! - говорит Владимир Петрович. - Мы еще повоюем, я тебе рога сверну. А жена молодая, так и новые наставлю. Го-го-го!
Но, услышав эхо своих криков, Владимир Петрович опомнился.
Тишина. Падали сосновые шишки, постукивая по веткам. Тлеет неоновый огонек? Да это земляничка. Попалась! Владимир Петрович нагнулся и прищемил свой живот. Это хорошо, это разминка.
- Так тебя, обжорика, - сказал он, сунул теплую ягоду в рот. Срывая следующую, он нагнулся не один, а три раза подряд.
- Не ягоды - поцелуй, - бормотал он.
Нашел белый гриб, отменно крепкий. Как он сам.
- Хэлло, пузатик! - Владимир Петрович сорвал его и подобрел ко всему окончательно. Что бы такое сделать для всех? Дятел сидел на гладком стволе и тюкал по здоровому месту - такой молодой и глупый.
- Не по тому месту колотишь, дурак, - предупредил его Владимир Петрович и пугнул.
Увидел гадюку, похожую на кнут. Мерзкая, ядовитая. Вдруг ужалит кого? Владимир Петрович нашел сук и пристукнул зашипевшего гада. Затем пошел варить грибовницу.
Капкан
1
Владимир Петрович отставил грибной суп - следовало озаботиться вторым. А что, если после грибовницы съесть сковородочку жареных чебаков? Их залить яйцом, присыпать зеленым луком и укропом?
Будет вкусно.
И Владимир Петрович ушел к переметам. Снял рыбу и остановился. Надо было спешить, грибовница стыла, но - остановился. Оцепенел, как и все вокруг, - такой пришел вечер. Сонный. Без ветра. С серой дымкой.
Оцепенели лодки на воде, оцепенели тальники за спиной. И хотелось Владимиру Петровичу сесть рядом с коряжками и оцепенело глядеть на шевеленье воды. (А надо, надо готовить ужин.)
- Нервы, это нервы, - сказал он и побрел. А так как был в штанах, то пошел напрямик - к приятной кочке. Шел, а у палатки стояла почтальонка - принесла ему телеграмму. Она сверху разглядывала Владимира Петровича. Он казался ей таким широким и устойчивым. Словно вбитый в землю столб.
Владимир Петрович нашел твердую кочечку и стал на нее, разглядывая море и лодки. Много их лежало на водной плоскости.
Лодки большие и малые, черные, смоленые лодки и белые, крашенные цинковыми белилами.
Самая из них ближняя - метрах в ста от острова, над той полосой донного песка, о которую чесала живот стерлядь. Лодка белая, в ней двое. Малинкины? Но, судя по шевеленью рук, там ловили чебаков на мормышку либо молились.
Вот вскидывают руки благословляющими широкими движениями. Теперь нагнулись и что-то делают в воде. А лодка, не поставленная на якорь, плывет себе потихоньку. Нет, нет, это не деловые Малинкины, а чудаки, занятые рыболовными глупостями. "Идиотическое препровождение времени, - думал Владимир Петрович. - На грани отсутствия мозгов".
Ему стало скучно, хоть кричи. Город вырос перед ним. Заблестели огни, понеслась толпа. Перебирая сверхдлинными ногами, шли по асфальту девушки, похожие на дивных птиц - фламинго. В город, в город нужно!
Там его стихия, в городе. И выскочи сейчас на берег такси со своими шашечками, высунься из него веселая рожа, прикрытая лакированным козырьком, то плюнул бы на все Владимир Петрович, унесся бы, укатил.
Но нет такси, нет шофера в многоугольной кожаной кепочке. Есть сонный остров, море, дремлющие лодки, тальники.