Пока шла эта импровизированная подготовка, Венейблс со своими офицерами собирал дополнительные войска. С благодарностью и удивлением они обнаружили, что барбадосцы живо откликнулись на призывы вербовщиков. Рекруты шли потоком. Их радушно принимали, пока, к общему смущению, не обнаружилось, что многие из этих новобранцев - беглые слуги, нарушившие контракт, отлынивающие подмастерья и скрывающиеся от кредиторов должники. Разумеется, плантаторы без всякой радости смотрели, как их рабочая сила скрывается в объятиях армии, и комиссары, чтобы отчасти исправить свой промах, издали приказ, по которому в экспедиции могли участвовать только те, кому по контракту осталось отслужить меньше девяти месяцев. Несмотря на эти предосторожности, сквозь сеть удалось проскользнуть многим преступникам, и войска Венейблса, и до того третьесортные, пополнились пестрым собранием негодяев и неудачников, видевших в "Западном плане" посланную небом возможность сбежать с опостылевшего острова. В сущности, единственными достойными новобранцами были несколько барбадосских граждан и вольных фермеров. Тем, кому не хватало средств для покупки рабов, было трудно вести фермерское хозяйство, и они предпочли участие в экспедиции изматывающему труду на крохотных полях. Но в целом новые добровольцы никуда не годились. Их набралось три или четыре тысячи - около половины всего состава, и кто-то высказал мнение, что все это "старые и битые беглые рабы". Сам Венейблс, оправдываясь в "Повести", назвал их "самыми низкими и негодными личностями, каких нам приходилось видеть, не почитавшими религии, не желавшими знать дисциплины, и такими трусливыми, что невозможно было заставить их драться". Барбадосские офицеры оказались немногим лучше. Одна группа явилась на гарцующих конях в сопровождении слуг и благородно вызвалась служить личной охраной генерала. А один полковник из плантаторов упорно настаивал, что не станет сражаться, пока комиссары не погасят его непомерные долги. Когда ему наотрез отказали, новоявленный полковник сам себя уволил, правда до того погрузив на корабли свой полк, чтобы рядовым не вздумалось последовать примеру начальника.
Экспедиция промешкала на Барбадосе десять недель, и за это время в армию вписалось столько рекрутов, что ее структура, и без того шаткая, оказалась перегружена до предела. Армия, отправленная Кромвелем для осуществления "Западного плана", стала образцовым примером плохого планирования и плохого обеспечения еще до того, как покинула берега Англии. Визит на "английскую помойку" только усилил недостатки. Пропавшие грузовые суда так и не подошли; армия разбухла от множества лишних рекрутов; и еще до того, как Венейблс отплыл к месту предстоящего сражения, квартирмейстер распорядился, чтобы солдатам выдавали всего две трети пайка, пока не удастся пополнить запасы провизии или не потребуется еще больше урезать рацион.
На Барбадосе же была окончательно определена цель атаки - Эспаньола, и 31 марта вышедший в море флот направился к северу вдоль дуги Карибских островов. На два блаженных дня корабли задержались в огромной, почти полностью закрытой гавани острова Сент-Люсия, где моряки пополнили запас воды, а комиссары сошли на берег, чтобы в ничем не омраченной идиллии сшибать дробью неуклюжих пеликанов. Но скоро корабли снова легли на северный курс, пройдя мимо Доминики, где тридцать лет назад впервые ступил на землю Антил Томас Гейдж и где до сих пор не укрощенные караибы вышли им навстречу в лодках, чтобы осыпать пришельцев градом стрел, ранивших пятерых солдат. Затем конвой повернул к следующей стоянке у незначительной английской колонии на Сан-Кристофоре, чтобы подобрать там комиссара Батлера, который обогнал их на судах с безупречно кромвелианскими названиями "Марстон Мур" и "Селби" и отправился навербовать в колонии еще добровольцев.
Остров Сан-Кристофор был капризом политической мысли своего времени. На этот крошечный клочок земли предъявляли права и Англия, и Франция, поэтому они сошлись на остроумном и исключительно трудновыполнимом дипломатическом соглашении, превращавшем островок в международный сэндвич: Англии досталась "прослойка", а ломтики земли по краям занимали французские поселенцы. При таких обстоятельствах деликатность требовала, чтобы прежде, чем собирать вооруженное войско среди английских поселенцев, Батлер сначала нанес визит вежливости французам и объяснил им положение дел. Но Батлер был чужд деликатности: поговаривали, что его отослали на Сан-Кристофор потому, что он однажды умудрился так напиться, что шокировал даже насквозь пропитанных ромом островитян. На Сан-Кристофоре Батлеру даже не пришло в голову отказываться от своих привычек. На встречу с представителями Франции доблестный выпивоха прибыл надравшись, свалился с седла, и его, к нескрываемому восторгу галлов, обильно стошнило. После столь яркого выступления можно считать успехом, что ко времени прибытия основного флота Батлеру удалось собрать восемьсот человек. С этим подкреплением и тремястами восьмьюдесятью волонтерами с Монсеррата и Невиса у Венейблса стало теперь от восьми до девяти тысяч считавшихся боеспособными солдат: точная цифра скрывается в тумане запутанной математики экспедиционных счетоводов. Как бы то ни было, англичане значительно превосходили числом испанцев на Эспаньоле. Но вместе с тем оказалось, что их чересчур много для собственных запасов провизии. В дальнейшем будет видно, какой из этих перевесов оказался более существенным.
Граф Пенальва не терял времени даром, пока английская экспедиция неторопливо собиралась с силами для атаки на Эспаньолу. Оборонять позиции в Санто-Доминго было отнюдь не просто. Город был расположен в вершине прямого угла, образованного устьем маленькой речки и морским берегом, и опасно открыт с двух сторон для обстрела с тяжеловооруженных кораблей Пенна. Чтобы помешать Пенну подойти прямо к устью реки и прорваться к причалам Санто-Доминго, Пенальва заблокировал подходы к реке двумя кораблями, приказав затопить их на случай, если английский флот решится на прямой удар. Позади этих кораблей располагались береговые батареи, усиленные несколькими недавно полученными медными пушками, которыми испанский гарнизон чрезвычайно гордился. Однако по-настоящему беспокоила Пенальву оборона подходов к городу со стороны суши. Городскую стену так давно не чинили, что во многих местах нападению должна была противостоять не более чем толстая изгородь. Пенальва попытался кое-как залатать самые широкие бреши и с большим присутствием духа заявил, что наилучшая стратегия - сконцентрировать силы на главных подходах к городу. Для этого укрепили главные ворота; подготовили к действию маленькие форты и орудийные площадки, расчистили кусты и заросли, где могли бы укрыться атакующие. Поспешно копали множество траншей, из которых аркебузиры могли бы вести огонь.
Однако поистине гениальной находкой Пенальвы был приказ, разосланный им по округе: перегораживать баррикадами проселочные дороги и готовить замаскированные редуты и засады на главной дороге в город. Он рассудил, что, поскольку местность вокруг Санто-Доминго покрывают густые колючие заросли, англичане вряд ли станут пробиваться по столь трудному пути. Основой оборонительного плана графа было разделить английские войска на узких дорогах, ведущих к городу, где многочисленные отряды завязнут, а его стрелки и кавалерия смогут беспрепятственно уничтожать вражеских солдат.
Войска Пенальвы еще продолжали лихорадочно окапываться, когда в полдень 13 апреля доложили, что на горизонте показался английский флот.
Глава 10. Разгром на Эспаньоле
Ко времени, когда перед английским флотом показалась Эспаньола, натянутые отношения между Пенном и Венейблсом окончательно испортились. Оба были необычайно тщеславными и обижались каждый раз, когда им казалось, что другой слишком задирает нос. А поскольку ни тот ни другой не желали идти ни на какие компромиссы даже в самых мелких разногласиях, атмосфера стала напряженной и угнетающей. Эти стычки в самый разгар организации похода коснулись и других офицеров. Каждый поддерживал своего начальника, и еще до выхода флота с Барбадоса между двумя партиями осталось так мало доверия, что старшим офицерам пришлось подписать совместную резолюцию, заверяющую, что "наземные силы обещают не покидать флот" и что морские офицеры не уплывут, оставив армию на берегу. Не слишком обнадеживающее начало кампании, требующей тесного взаимодействия между двумя ветвями власти, причем для всех заинтересованных наблюдателей было ясно: обе партии сдержат обещание, только если атака на испанские Антилы будет успешной. Однако Пенн вскоре начал вставлять палки в колеса. На военном совете, на пути к Эспаньоле, армейские чины предложили вести действия против Санто-Доминго одновременно со стороны суши и с моря, всей мощью обрушившись на испанцев. Пенн немедленно выдвинул свои возражения. Он заявил (ошибочно, как выяснилось), что испанский гарнизон наверняка выставил в устье бухты оборонительные запани и что корабли, чтобы не подвергаться слишком большому риску, должны входить в нее медленно, промеряя глубины. Так же раскритиковал он и альтернативный план, согласно которому английский флот должен был разделиться, и, пока транспорты высаживают пехоту в устье Рио-Хайны, на несколько миль к западу от Санто-Доминго, военные корабли начнут обстрел города и отвлекут испанцев, атакуя внешние укрепления и высадив маленький диверсионный отряд на востоке. Тем временем основная сила английской пехоты подступит с суши, разобьет городскую стену "драками" и мортирой и на клинках ворвется в город. Все же этот план был принят, хоть и с множеством оговорок. Если бы не разлад между моряками и пехотой, англичане, взяв числом, вполне могли бы подавить заранее впавший в уныние гарнизон Пенальвы.
Но обернулось так, что все пошло вкривь и вкось. Пенн выразил желание остаться с эскадрой, бомбардирующей город, поэтому задача доставить Венейблса, пять пехотных полков, артиллерию, лошадей и отряд "реформадос" к устью Рио-Хайны досталась вице-адмираду Гудзону. Высадку, производившуюся примерно в шести милях западнее города, необходимо было закончить точно в срок: рассчитывали, что пехоте понадобится всего несколько часов, чтобы добраться до городской стены, а флот к тому времени успеет ослабить оборону обстрелом из орудий. В то же время высадка диверсионной части на востоке должна была отвлечь большую часть сил Пенальвы. Но Гудзон и генерал Венейблс совершили ужасный промах, отплыв на вице-адмиральском судне "Парагон" без лоцмана, который должен был опознать намеченный для высадки пункт в устье Рио-Хайны. Итак, транспорты бодро шли вперед при попутном ветре, и давно пролетели мимо цели, а Гудзон все ждал, пока отсутствующий лоцман скажет ему, где высаживать войска. Когда Венейблс наконец заметил, что лоцмана на борту нет и что-то идет не так, транспорты ушли слишком далеко, чтобы возвращаться против ветра, и войско вторжения выбросили на берег в добрых тридцати милях от цели. Зато пехота высадилась без помех: Пенальве и во сне присниться не могло, что противника занесет в такую даль, и он не держал там постов охраны. Все же, с точки зрения испанцев, ошибка Гудзона стоила целого засадного полка - неопытным, полуобученным английским солдатам теперь, чтобы обменяться с испанцами первыми выстрелами из аркебуз, нужно было сперва преодолеть два дня пути под палящим солнцем. Плохая согласованность действий морских и наземных войск, дополненная неохотным сотрудничеством между Венейблсом и Пенном (пропавший лоцман на самом деле был ко времени отплытия Гудзона отослан куда-то адмиралом), лишили атакующих преимущества мобильности перед статичной обороной. И, само собой, тщательно разработанный план сражения, сочетавший бомбардировку, ложную атаку и главный штурм, пошел насмарку.
Состояние войска Венейблса, оказавшегося на берегу, дает яркий пример беспорядочной организации всех армий XVII века. Пять пехотных полков и вспомогательные силы, столь беспечно выброшенные на вражеский берег, оказались без карты местности и без проводников. Палаток было всего несколько штук, вооружение паршивое, пайков не хватило бы на два дня, а у оружейников не было инструментов. С одеждой дело обстояло так плохо, что пехотинцы уже одалживались у моряков, а пороха, фитилей и ядер было вдвое меньше, чем нужно. Хлеб заплесневел и подгнил, в солонине было слишком много соли и, что хуже всего, не хватало армейских кожаных фляг, которые называли "блэкджек". Многие солдаты еще до выхода на берег так ослабели, что спотыкались и падали в воду, и товарищам приходилось их спасать. Колонна не прошла и полпути до Санто-Доминго, когда сочетание жары, плохой пищи и негодной питьевой воды вызвало эпидемию "кровавого поноса" - дизентерии. От этой, да и от всех других болезней обычно лечили дозой крепкого бренди, но весь запас бренди вместе с другими лекарствами по забывчивости оставили на кораблях. Более того, обычной нормы: один хирург с двумя добровольными помощниками на полк - явно не хватало, чтобы справиться с эпидемией.
Никуда не годилось не только обеспечение войск, но и командование. Полковые офицеры практически не заботились о своих людях и не думали о том, чтобы точно следовать по намеченному маршруту. По-видимому, их мысли были заняты предвкушением добычи - "делили шкуру непойманного лиса", как едко отметил в своем дневнике шкипер Уистлер. Полковники пехоты вели себя так, словно полки были их личной собственностью, а не частями большой армии: мера их некомпетентности сказалась в том, что перед высадкой они попросту бросили жребий, чтобы решить, какому полку достанется честь первым ступить на берег. И на суше различные подразделения выстраивались таким же случайным образом: понятия этикета значили больше, чем военная целесообразность. В авангард попали жаждущие славы "реформадос"; за ними Венейблс на правах старшего по чину поставил свой полк, а остальные следовали позади как попало. Конный отряд, которому следовало бы разведывать засады, задержался при высадке и где-то затерялся: всадники показались только к вечеру. Воистину единственное, в чем дружно согласились между собой армейские офицеры, что флотский полк должен тащиться в хвосте колонны. Морякам, как выяснилось, не понравился такой порядок, определяющий долю в трофеях, и они с намеком спрашивали, к чему им рисковать собой на суше, если их обделяют добычей.
Против этой соломенной армии граф Пенальва выставил городской гарнизон, опытных испанских аркебузиров и сельское ополчение. Боевой дух гарнизона Санто-Доминго был не выше, если не ниже, чем у наступающих. Если бы Пенн вел обстрел города хоть чуточку точнее, вполне возможно, защитники сбежали бы из города и спрятались в холмах. Но от адмирала Пенна не было никакого проку. Его флот немного подефилировал туда и сюда на виду у горожан, выпустил несколько ядер мимо цели, после чего благоразумно ограничился "наблюдением". Возможно, английский адмирал ждал, когда подойдет с суши пехота, но у пехотинцев к тому времени дела были плохи - они нарвались на отборные силы Пенальвы, на аркебузиров и ополчение.
Согласно описанию испанской стороны, отделение аркебузиров точно и аккуратно вело стрельбу при поддержке огня городских батарей. Но, с точки зрения англичан, хуже всего им пришлось от испанского ополчения. Это были мелкие кавалерийские отряды, собранные из местных офицеров и плантаторов, да еще грозный отряд пикинеров, известных как "быкобои". Это были страшные люди. Несколько испанцев, негров-рабов, креолов и множество метисов и мулатов в мирное время зарабатывали себе на жизнь охотой на одичавший скот, расплодившийся на острове. В легкомысленном прозвище, которым наградили их англичане, не было пренебрежения, потому что такое ремесло воспитало из них грозных воинов. Пенальва предложил "быкобоям" особую премию за то, чтобы вместо быков поохотиться на англичан, и те охотно согласились. Они знали каждый куст и каждую расщелину, пригодную для засады, а привычное им орудие охоты - длинное отточенное копье, было страшной силой в умелых руках. Рассказывали (во всех английских сообщениях об этих партизанах звучит ужас), что после удара таким копьем не выживал никто: оно пробивало в человеке сквозную дыру, причем выходное отверстие было такой же величины, как и входное. По мнению шкипера Уистлера, тот, на кого бросался быкобой, напрасно пытался бы сопротивляться, потому что охотник хладнокровно ожидал выстрела и падал на одно колено, пропуская пулю над головой. Но уже в следующий миг он снова был на ногах и наносил удар беззащитному мушкетеру, пытавшемуся перезарядить свое неуклюжее оружие. Уистлер уверял, что единственный способ спастись от этих свирепых убийц - не подпускать их на длину копья, пользуясь тем, что оружие быкобоев чуть короче стандартной шестифутовой английской пики. Но если уж быкобой пробил защиту пикинера или если треснула пресловутая "капустная кочерыжка", тогда, замечал Уистлер, "пиши пропало".
В первые три дня на Эспаньоле английские солдаты не представляли, что их ждет. Пенальва приказал своим разведчикам отступать, не ввязываясь в бой, так что все силы английской пехоты уходили на то, чтобы найти дорогу к Санто-Доминго и не выбиться из сил к началу сражения. Проблемы возникли и с водой. Ее все время оказывалось или слишком много, или слишком мало. Пехота то изнемогала от жажды, то мыкалась по берегу реки или ручья, безуспешно ища брода. Если бы барбадосцы не утратили способности соображать, они бы вспомнили, что в устьях всех карибских рек имеются песчаные отмели, где можно переправиться, почти не замочив ног. Однако у них не хватило ума воспользоваться знанием местных условий, и Венейблс, подобно герцогу из известного стишка, тратил много времени и сил, рассылая людей вверх и вниз по течению на поиски переправы. Будь у англичан карты или проводники, это затруднение разрешилось бы без труда; но армия упустила единственный шанс обзавестись проводником, когда Венейблс заподозрил захваченного на покинутой ферме ирландца в предательстве (возможно, припомнив годы, проведенные в кромвелевской Ирландии) и без разговоров его повесил. Кроме того ирландца, солдатам попадались только забытые рабы, больные и слабоумные, оставленные испанскими плантаторами при эвакуации. К тому же плантаторы сожгли посевы на корню, опустошили амбары и засыпали щебнем колодцы, так что английской армии, лишенной обоза и уже обходившейся одной галетой в день на человека, трудно было прокормиться грабежами. Иной раз удавалось подстрелить заплутавшую свинью или курицу, да в садах плантаторов англичане обрывали все апельсины. Но такая добыча попадалась редко, а незрелые фрукты вызывали понос.
Первоклассные части новой образцовой армии легко проделали бы тридцатимильный марш от места высадки до городских стен, но для никудышных третьесортных вояк, собранных Венейблсом, такой марш оказался выше сил. Они стонали, жаловались на зной, на каменистые дороги, на сбитые ноги; они отбрасывали снаряжение, забывали о дисциплине и проклинали лживые мифы о Золотых Антилах, где природа якобы улыбается человеку. За эти тридцать миль колонна превратилась в растянутую толпу: малодушные и увечные стягивались в хвост, колонна рассыпалась на части, как лопнувшее ожерелье - на бусины.