Но что было хуже всего, так это лодочное ученье. Человек сидит себе спокойно за едой, или мирно покуривает трубочку у себя на койке, вдруг свисток боцмана возвещает ему, что корабль тонет и пассажиры гибнут, и он должен все бросить и спускать шлюпки и спасать их. Мы должны были бежать как угорелые с бочонками воды и мешками сухарей, а затем готовить лодки и спускать их на воду. Все люди были распределены по разным лодкам и пассажиры так-же. Разница была только в том, что если какому пассажиру не угодно было участвовать в маневре, он мог и не участвовать, а уж нам отказываться не приходилось.
Один из пассажиров, никогда не маневрировавший с нами, был майор Мидженс. Он был даже против маневров и называл их дурачеством; никогда он не соглашался сойти в указанную шлюпку, но сидел все время на палубе и насмехался над нами.
- Вы так только научите людей удирать, - сказал он однажды шкиперу. - Если когда-нибудь действительно явится необходимость, они бросятся все к лодкам и оставят нас здесь. Помяните мое слово.
- Я никак не ожидал, чтобы вы стали так говорить об английских моряках, майор, - говорит шкипер обиженным тоном.
- Об английских сквернословах! - фыркнул майор. - Вы не слышите их замечаний, когда раздается этот свисток. Но их, право, достаточно, чтобы накликать беду на пароход.
- Если вы укажете мне виновных, я накажу их, - горячо говорил шкипер.
- Никого я вам не укажу, - отвечал майор. - Я слишком им сочувствую. Вы им и выспаться-то никогда не даете вволю, бедным малым, а от этого их красота страдает.
Я находил, что майор очень добр, что так забоится о нашем спокойствии, но, конечно, некоторые из женщин засмеялись. Верно, они думают, что матросам красота не нужна, и отдыхать ради красоты не стоит.
После этого я слышал, как лейтенант разговаривал со шкипером и сочувствовал ему. Он говорил, что майору просто завидно, что люди так хорошо вымуштрованы; и потом они отошли, лейтенант что-то такое говорил очень серьезно и убедительно, а шкипер качал головой на его слова.
Случилось это, как раз две ночи спустя. Я спустился вниз и улегся, как вдруг вижу во сне, что майор завладел свистком боцмана и учится на нем свистеть. Помню еще, я подумал во сне: какое счастье, что это только майор, когда, один из ребят ткнул меня кулаком в спину и разбудил.
- Скачи живее, - сказал они мне. - Пароход горит.
Я бросился на палубу, и тут уже не оставалось никакого сомнения насчет того, кто свистал тревогу. Колокол звонил в набат, из всех люков валил дым, некоторые из людей тащили насос и обрызгивали из рукава пассажиров, которые один за другим выбегали на палубу. Шум и смятение были ужасные.
- Скорее спускать шлюпки, - сказал мне Том Гал. - Не слышишь разве свистка?
- Да разве-же мы не попробуем сначала тушить огонь? - говорю я.
- Слушайся команды, - говорить Том, - это наше первое дело, и чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше. Ты, ведь, знаешь, какой у нас груз.
Тогда мы побежали к лодкам и спустили их, должен сказать, очень хорошо, и первый, кто соскочил в мою, был майор в своем белом ночном одеянии; но после того, как все остальные тоже спустились, мы его высадили. Он не принадлежал к нашей лодке, а уж дисциплина, так дисциплина, что-бы ни случилось.
Прежде, однако, чем мы могли отвалить от корабля, майор с воплем подбежал к борту, крича, что его лодка отчалила, и хотя мы отпихивали его веслами, но он таки спустился по канату и ввалился к нам.
- Кто командует? - закричал майор.
- Я - очень резко откликнулся старший помощник с одной из лодок.
- Но где-же капитан? - вскричала одна старая дама с моей шлюпки по фамилии Прендергаст.
- Он на пароходе, - отвечал помощник.
- Он… что? - повторила мистрисс Прендергаст, смотря на воду, точно она ожидала увидеть шкипера, стоящим тут-же, на гребне волны.
- Он остался погибать с судном, - сказал один из людей.
Тогда мистрисс Прендергаст попросила кого-то одолжить ей платок, потому-что свой ручной мешочек она забыла на пароходе, и начала горько рыдать.
- Смелый, простой англичанин-моряк, - сказала она всхлипывая: - остается погибать со своим кораблем! Вот он. Посмотрите на мостике.
Все мы взглянули, и тогда и другим женщинам захотелось призанять платок. Я дал одной из них лоскут бумажной тряпки, но она так рассердилась за то, что тряпка была чуть-чуть маслянистая, что и плакать совершенно позабыла и обещала пожаловаться на меня помощнику, как только мы достигнем берега.
- Я век буду поминать его в своих молитвах! - сказала одна из женщин, рыдавшая очень удобно в большой красный шейный платок одного из людей.
- Слава о его подвиге прогремит по всей Англии! - прибавила другая.
- Симпатии и слезы дешево стоят, - торжественно произнес один из мужчин-пассажиров. - Если нам удастся достигнуть берега, мы должны все сложиться, чтобы поддерживать его вдову и сирот.
- Слушайте, слушайте! - закричали все.
- Мы воздвигнем гранитный памятник в воспоминание о нем, - говорит мистрисс Прендергаст.
- А не лучше-ли нам вернуться к пароходу и захватить его с собой! - сказал какой-то господин с другой лодки. - Мне думается, что это и обойдется дешевле, да, пожалуй, бедняга и сам предпочел-бы это.
- Стыдитесь, - отвечали ему многие, и мне кажется, что они в самом деле взвинтили себя до такой степени, что были-бы разочарованы, если-бы шкипер спасся.
Мы медленно плыли, следуя за лодкой помощника, указывавшего нам направление, и, посматривая время от времени назад, на пароход, удивлялись, что он еще на месте. Мы знали, что на нем был такой груз, что он должен с треском взлететь на воздух, как только огонь дойдет до трюма, и все ожидали взрыва.
- А вы знаете, куда мы плывем, мистер Бунс? - закричал майор.
- Да, - говорит помощник.
- А далеко-ли ближайшая земля? - спрашивает опять майор.
- Миль около тысячи, - отвечает помощник.
Тогда майор начал высчитывать и рассчитал, что нам понадобится дней десять на то, чтобы достигнуть земли, а нашего запаса воды в бочонках нам хватит дня на три. Он закричал это помощнику, а молодой лейтенант, сидевший в той лодке, с огромной сигарой во рту, сказал, что будет большой спрос на гранитные памятники. Он сказал еще, что счастье, что он лишил своих детей наследства за то, что они поженились и вышли замуж против его воли, так что после него не останется сирот, которые-бы его оплакивали.
Некоторые из женщин улыбнулись на это, а старая мистрисс Прендергаст так расхохоталась, что раскачала лодку. Вообще, мы как-то вдруг сделались очень веселы, и один из людей сказал что на вычисления майора никак нельзя полагаться, так как он считал только но две пинты в галлоне.
Тут нам стало еще веселее, и мы начинали уже смотреть на всю штуку, как на увеселительную прогулку, как вдруг, ко всеобщему изумлению, лодка помощника повернула и поплыла обратно к пароходу.
Вот вышел эффект, могу вам сказать! Все кричали, смеялись, говорили разом, а мистрисс Прендергаст уверяла, что никогда еще и никто не слыхивал про такую вещь, чтобы капитан оставался один на судне, с тем, чтобы на нем погибнуть, и потом один-же затушил пожар, после того как вся команда бросила его и бежала. Такого случая еще не было, да и не будет никогда! Она уверена, что капитан должно быть ужасно обожжен, и что его придется сейчас-же уложить в постель и обложить тряпками, пропитанными маслом.
Не прошло и часа, как мы были уже опять на пароходе, и дамы так и накинулись на шкипера. Том Гал клянется, что мистрисс Прендергаст, пыталась поцеловать его, и, вообще, она носились с ним до смешного, до глупости. Как только шлюпки были подняты опять на палубу, я услышал звонок электрического колокола в машинном отделении, развели пары, машина заработала, и мы снова двинулись.
- Говорите, - закричал кто-то из пассажиров. - Говорите!
- Браво, браво! - кричали другие.
Тогда шкипер выступил вперед и обратился к ним с маленькой приятной речью. Сначала от поблагодарил их за доверие к нему, и за тот примерный порядок, в котором они покидали корабль. Он сказал, что это делает честь всем участвовавшим, команде и пассажирам, и что, без сомнения, они несколько удивятся, когда узнают, что никакого пожара вовсе и не было, но что то была фальшивая тревога, маленькое испытание, произведенное с целью убедиться, что лодочные маневры хорошо поняты всеми.
И, действительно, он был прав, когда сказал, что они удивятся! И что за шум они тут подняли, и чего только они ни говорили про человека, которому только что собирались поставить гранитный памятник; просто изумительно! Понадобилось-бы, право, целое кладбище памятников, чтобы изобразить все то, что они про него говорили, да и то пришлось-бы гравировать самыми мельчайшими буквами!
- Я предлагаю нам всем собраться в кают-салон и составить заявление о нашем негодовании и презрении к недостойному поведению капитана! - яростно говорил майор. - Предлагаю избрать мистера Макферсона председателем нашего собрания.
- Я поддерживаю ваше предложение! - говорил другой столь же яростно.
- А я предлагаю майора в председатели, - говорил кто-то еще, каким-то особенно беспечным, небрежным тоном: - потому что лодка мистера Макферсона еще не вернулась.
Сначала все подумали, что он шутит, но когда оказалось, что он действительно говорит правду, всеобщее возбуждение достигло ужасных размеров. К счастью, как заметила мистрисс Прендергаст, в той лодке не было дам, но зато было несколько мужчин-пассажиров. Мы шли полным ходом, по тринадцати узлов в час, но тут сразу остановились, и никогда еще мне не приходилось видеть на пароходе такого славного фейерверка, как тот, который мы сожгли в эту ночь. Сигнальные ракеты и голубые бураки взвивались ежеминутно, пушки палили не переставая, пока мы медленно бороздили море то в том, то в другом направлении, а пассажиры сидели на палубе и рассуждали, что ожидает шкипера: будет-ли он повешен, или только осужден на вечное заключение?
Уже рассветало, когда мы заметили маленькую черную точку на горизонте, и устремились к ней на всех парах. Полчаса спустя, мы поравнялись с ней, и никогда еще мне не приходилось видеть таких несчастных, озябших, измученных людей!
Их пришлось чуть-ли не втаскивать на борт парохода, и они были так нам признательны, так благодарны, что было просто трогательно, пока им не объяснили в чем дело. Это сразу изменило их самым удивительным образом, и после того как мистер Макферсон выпил три чашки горячего кофе и четыре рюмки водки, он занял председательское кресло в заседании, но тотчас-же заснул и захрапел. Его будили три раза, но он отнесся к этому так нелюбезно, что дамам пришлось удалиться, и заседание было отложено.
Кажется, что из этого так ничего и не вышло, потому что, ведь, никто действительно не пострадал, а шкипер был до того удручен и уничтожен случившимся, что всем стало даже жаль его.
Конец плавания мы совершили очень тихо и удобно, но, конечно, по прибытии на место все открылось, и помощнику пришлось-таки отводить "Пигалицу" обратно домой. Кое-кто говорил, что у шкипера не все было ладно в в мозгу. Я и не спорю, но все-же твердо убежден в том, что выдумал всю эту штуку и подбил его молодой лейтенант. Как я уже говорил, он был веселый молодчик и очень любил проделывать над всеми свои шутки, лишь-бы только самому не приходилось расплачиваться.
Хитрость за хитрость
Скверный случай
- Болезнь подкатила ко мне вчера утром, после завтрака, - рассказывал ночной сторож. - Дьявольская боль, сэр! Женщина, если ее можно так назвать, соседка, проще сказать, отдала моей миссис добрую половину селедки. Тогда я удивился, почему она это сделала, а теперь понимаю. Я съел ее всю, кроме кусочка, который миссис поставила жарить, и скоро почувствовал, что наступил мой смертный час.
Он схватился руками за живот и закачался из стороны в сторону, сопровождая это занятие вздохами и рычанием.
- Я люблю испытанные средства, - продолжал он. - Сначала я выпил две кружки пива и стал ждать, что будет, но буфетчик попросил меня выйти и умирать на улице. По его мнению, помочь мне может только ром. Я выпил стакан рома, а негодяй в благодарность выбросил меня за дверь. Я был слишком болен, чтобы спорить с ним. Проходивший мимо старый джентльмен свел меня в аптеку. Я не знаю, чем меня потчевал аптекарь и что со мной было дальше, но вскоре перед дверью собралась густая куча гогочущих зевак. Некоторые из них провожали меня до дома, и только моя миссис избавила меня от них и уложила в постель.
Он поднялся с легким стоном и зашагал по сторожке.
- Это очень напоминает мне историю, случившуюся с Диком Джинджером года два назад, только мой случай похуже. Началось это в кабаке: Джинджер поднял такой шум, что Сэм и Питер спервоначалу решили, что Дик спьяна проглотил свою трубку.
- Что у вас там случилось? - спросил буфетчик через стойку.
- Он проглотил свою трубку, - ответил Сэм.
- Ты… ты… гнусный лжец! - заорал Джинджер.
- Что же тогда? - продолжал буфетчик.
Джинджер слабо потряс головой:
- Не знаю, - пролепетал он. - Сдается мне, что это от пива.
- Вон! - сказал буфетчик. - От пива? Вон сию же минуту!
Джинджер вышел с помощью Сэма, подпиравшего его справа, Питера, подпиравшего его слева, и буфетчика, напиравшего сзади. Стоны и ругательства Джинджера надрывали сердце, и выражения, в которых он отзывался о пиве, заставляли краснеть Сэма и Питера. Они немного постояли на мостовой, дали Джинджеру отругаться, затем помогли ему влезть в трамвай, откуда через две минуты кондуктор с помощью пассажиров помог выйти всем троим, не выдав билетов.
- Что же нам теперь делать? - спросил Сэм.
- Сунем его в канализацию и пойдем своей дорогой, - свирепо ответил Питер.
- Мне очень плохо, - жаловался Джинджер. - Точно я съел коробку спичек.
- Чепуха! Просто живот заболел, - ответил Сэм.
- И они хотят меня бросить! Ох! - заливался Дик.
- Перестань хныкать! Довольно! Довольно же! Можешь ты вежливо и без ругательств ответить на вопрос?
Но Дик не мог; он висел на Сэме и жаловался тонким голосом. Конечно, собралась толпа и стала советовать Сэму, что нужно делать с Джинджером. Один из толпы посоветовал дать ему хорошенько по башке, чтобы из него вылетела вся хворь.
Джинджер пришел в себя и стал доказывать, что не он нуждается в подзатыльнике, а кто-то другой. Сэм с трудом впихнул Джинджера в проезжавший кэб и спас его от полиции. Джинджер сидел на коленях у Сэма, обняв его одной рукой за шею и выставив напоказ подметку, и когда Сэм заметил ему, что они могли бы ехать с большими удобствами, если он сядет, как подобает сидеть человеку, а не обезьяне, Джинджер согласился, обвил его шею другой рукой и выставил напоказ вторую подметку.
Когда подъехали к дому, Джинджер так корчился, что ни Сэм, ни извозчик не смогли добраться до его карманов, чтобы заплатить за проезд, и Сэму пришлось заплатить из своих денег.
Питер вошел в то время, как Сэм пыхтел, стараясь изловчиться и поймать лежащего Джинджера за ногу так, чтобы не получить пинка. Вдвоем они его одолели, раздели и уложили, по их словам, как можно удобнее. Впрочем, Джинджер не был с этим согласен и всячески поносил их.
- Ты замечаешь, что он приобретает грязный цвет? - сказал Сэм Питеру.
- Совсем, как прошлогодняя замазка, - отозвался тот.
- Это всегда так бывает перед концом, - сказал Сэм шпотом, который был слышен за два квартала.
- К… концом? - Джинджер сел на постели, и его глаза ровно наполовину вылезли из орбит.
- Ты лучше лег бы, Дик, - сказал добродушно Сэм. - Ложись-ка и надейся, что все сойдет хорошо. Мы сделаем все, что можно, и если ты все-таки помрешь, то не по нашей вине.
- П… помру? - жалобно сказал Джинджер. - Я не хочу помирать!
- Нет, ну, конечно, нет, если только…
- Если что?..
- Я бы на твоем месте перестал трепать языком, Дик, и спокойно ждал бы конца, - ответил Сэм.
- Правильно! - поддержал Питер.
Джинджер пролежал смирно полчаса и потом, увидя, что еще жив, начал понемногу проявлять признаки жизни. Прежде всего он спросил Сэма, знакома ли ему жалость к ближнему, и если да, то какого дьявола он воняет своей трубкой в комнате умирающего. Потом он заметил Питеру, что тот мог бы сесть спиной к умирающему, который вовсе не желает перед смертью смотреть на обезьянью рожу Питера. Так он разговаривал, пока им не надоело слушать.
- Никогда не видел таких болтливых полупокойников, - сказал Питер. - Ты должен бы лежать тихо…
- С ангельской улыбкой всепрощения на бледных устах, - подхватил Сэм. - Постой, зачем ты вылезаешь из постели?
- Вы это сейчас увидите, - злобно прошипел Джинджер, засучивая рукава.
Сэм нежно обнял его поперек тела, а Питер дружелюбно прижал его кулаком, и Джинджер снова очутился в постели, где на него положили сверху все наличные теплые вещи.
Тогда он смирился и слабым, прерывающимся голосом попросил Сэма сходить за доктором.
- Почему не подождать до завтра, Джинджер?
- Потому что я хочу сейчас! - заорал тот.
Сэм и Питер переглянулись и стали говорить, что теперь уже девять часов, что они здорово устали, что все порядочные доктора уже спят, а непорядочному они не могут доверить его драгоценную жизнь.
Но Джинджер настаивал на своем.
Питер и Сэм долго шатались по улицам, понурив головы, точно надеясь увидеть доктора, сидящего на мостовой в ожидании больного; наконец Сэм спросил Питера, куда, собственно, они идут?
В это время они проходили мимо бара "Голова Турка", зашли и заказали по стакану виски.
Кроме них, в баре сидел только один посетитель - высокий молодой человек в черном пиджаке, котелке и галстуке бабочкой. У него был длинный нос и быстрые, бегающие глаза. Он сидел, развалившись у прилавка, крутил желтые усики и стукал палочкой по ноге. Питер и Сэм сразу поняли, что нигде, кроме самых шикарных баров, этот молодчик не бывает, и заговорили шепотом о своих неудачных поисках. Вдруг джентльмен опорожнил стакан и обратился к ним:
- Чего вы ищете? - спросил он. - Не доктора ли?
- Да, - сказал Сэм и наперебой с Питером принялся описывать все признаки джинджеровой болезни.
- Вы занятно рассказываете, - заметил молодой человек. - А ведь я и есть доктор. Доктор Браун.
- Отлично! - воскликнул Питер. - А мы уж думали, что никогда не найдем доктора.
Молодой человек покачал головою:
- Боюсь, что я не гожусь вам.
- Почему?
- Слишком дорог. Я, видите ли, живу в Вест-Энде и нам запрещено брать с больных дешевле, чем по фунту за визит. А сюда я зашел потому, что люблю корабли и моряков.
- Фунт за визит? - ужаснулся Питер. - Ты слышишь, Сэм?