- А ты говори, да не заговаривайся, - оборвал Абу Мухаммеда шагавший рядом с ним моряк. - Мы всегда так говорим и сейчас повторяем: "На все воля аллаха". И нечего нюни раньше времени распускать. Мы же не бабы. Аллах милостив - нельзя терять надежду!
В гавани собрался весь портовый люд - моряки, сторожа, грузчики, таможенники, - полицейские, женщины, дети. Вскоре появился и начальник порта. Он перечислил все суда, которые выходили сегодня в море. Не пришло в порт только судно Рахмуни.
- А может быть, они укрылись в какой-нибудь бухте - или на Кипре, или в Баньясе, или же в другом каком-либо порту? - высказал он свое предположение.
Начальник порта связался по телефону с ближайшими портами. Но вести были неутешительными - фелюга Рахмуни туда не заходила. Из Баньяса намеревались выслать на розыски катер. В Тартусе и Арваде тоже обещали организовать поиски Рахмуни.
Сообщая об этом, начальник порта, как бы оправдываясь, сказал:
- У нас тоже катер наготове. Но ведь наш порт совсем открыт, не то что у других. В бухте волны как в открытом море…
Все сразу загалдели. Каждый делал свои прогнозы, что-то предлагал, с кем-то спорил. Женщины еще сильнее стали причитать и плакать.
- Зачем вы их хороните прежде времени? - успокаивал женщин Таруси. - Если Рахмуни с ними, будут они живы-здоровы. Уж поверьте, Рахмуни опытный моряк. Всю жизнь провел на море. Ну а буря долго продолжаться ведь не может. Скоро стихнет, и к утру они вернутся.
- Как же они вернутся? - всхлипывая, спросила с недоверием пожилая женщина. - Вон волные какие - выше гор!
- Ничего, бывают волны и повыше. Но моряки их не страшатся. Рассекают эти горы - только брызги летят. И всегда почти выходят победителями. Вернутся с победою и на этот раз. Так что не надо оплакивать их раньше времени. Идите по домам и ложитесь спать. Утро вечера мудренее.
Таруси поднял галаза вверх, будто стараясь убедиться в неизбежном и близком просветлении. Но небо по-прежнему было сплошь затянуто тучами. Нигде ни звездочки. Нескончаемо моросил дождь, который смешивался в воздухе с мелкими солеными брызгами разбивавшихся о пирс волн. Даже не верилось, что днем еще так ярко светило солнце и небо было голубым. Да, февраль поистине самый коварный месяц!
В это время огромная волна с грохотом обрушилась на пирс и окатила холодными потоками воды стоявших на набережной людей. Таруси посоветовал женщинам и детям побыстрее уйти с пирса. Те и сами уже поспешили ретироваться, чтобы их не достала другая, более проворная волна.
Таруси подошел к группе моряков, окруживших начальника порта.
- Медлить, начальник, больше нельзя! Если катер наготове, надо быстрее его отправлять, нечего волыниться, - вмешался в их разговор Таруси. - Ветер западный, не скоро, видно, стихнет. Он будет все дальше относить судно Рахмуни. Сами они долго продержаться не смогут.
- Я с тобой согласен, - ответил начальник, - но ты разве не видишь, какие волны в порту? Катеру и отчалить даже трудно…
- Но ведь в море гибнут люди! Нельзя же их оставлять там одних! - горячился Таруси.
- Подождем еще немного… Аллах милостив!..
- Что ждать - потеряем драгоценное время! Потом не нагонишь. Рахмуни ушел, наверное, за султанкой далеко в море. Ветер все дальше относит его на восток. Сколько Рахмуни продержится - кто знает. Но во всяком случае, всему есть предел.
- Правильно говорит Таруси!
- Надо быстрее посылать катер! - раздались голоса моряков, поддерживавших Таруси.
Начальник порта оказался в кольце моряков, которые все настойчивее наседали на него со всех сторон. Надо было принимать решение, находить какой-то выход.
- Ладно, я согласен отправить катер, - уступил наконец начальник порта. - Но ведь катер один не пойдет. Надо подобрать команду и того, кто его поведет.
Наступило неловкое молчание. Кто осмелится взять на себя такую ответственность? Одно дело - советовать, предлагать, другое дело - самому сейчас выйти в море. И других не спасешь, и сам можешь с жизнью расстаться.
- Я согласен, начальник, повести катер! - нарушил тягостную тишину Таруси.
Не успели моряки опомниться, как тут же в середину кружка протиснулся стоявший поодаль Ахмад.
- Я пойду с Таруси! - сказал он.
- И я!
- Я тоже иду с Таруси! - отозвались сразу еще двое моряков.
Через некоторое время нашелся и четвертый доброволец.
Жена Рахмуни, воздев руки к небу, стала молиться:
- Аллах великий и всемогущий, сохрани им всем жизнь! Помоги им в море! Не покидай их одних в беде! Будь милосерден к ним!
- Аллах милосердный, помоги! Не отвернись от них в беде! - подхватили молитву на все голоса женщины, бросившиеся благословлять Таруси и его спутников.
Чтобы окончательно отрезать все еще колебавшемуся начальнику путь к отступлению, Таруси тут же отдал морякам команду:
- А ну, ребята, поторапливайтесь. Нам каждая минута дорога. Давайте канаты, веревки, спасательные круги! Кладите цепь! Тащите сюда якорь!
В это время здоровущая волна перекатилась через пирс и, обдавая брызгами людей, невольно попятившихся назад к стене портового здания, десятками ручьев растеклась по набережной, а затем как бы нехотя стала возвращаться назад, в море.
- Крепите катер! - скомандовал Таруси. - Держите крепче! Отталкивайте шестами, чтобы не ударился о пирс!
- Где фонарь? - закричал Ахмад. - Ничего не видно! Надо посветить. В темноте и каната не нащупаешь.
- Эй вы, не забывайте, сейчас - война. Зажигать огни запрещено, - робко напомнил начальник порта и тут же отскочил назад, почувствовав приближение очередной волны. - Слышали, вчера немецкая подводная лодка подошла к Бейруту и чуть не потопила стоявший там греческий пароход? - для большей весомости своего предостережения добавил начальник порта.
Но на его слова никто не обратил внимания. И вовсе не потому, что их не расслышали или они были неразумными, а просто сейчас они были бесполезными, а потому и никому не нужными. Да и сам начальник порта произнес их, видимо, только для проформы, не надеясь, что их кто-то примет всерьез.
Среди несмолкаемого грохота волн, то и дело окатывавших людей солеными струями с головы до ног, моряки метались как призраки, пытаясь изо всех сил подтянуть поближе катер и в то же время не дать ему удариться о пирс. Волны то угрожающе близко подносили катер к набережной, то снова отбрасывали его назад, туго натягивая крепившие его канаты. Ахмад вызвался было прыгнуть в катер, когда он приблизится к набережной, но Таруси запретил ему рисковать понапрасну. Тогда Ахмад, никому ничего не сказав, прыгнул с пирса, уцепился за канат и, повиснув на руках, стал перебираться по канату на катер, в который моряки успели упереться баграми и шестами. Таруси, тоже схватив багор, свесился с пирса, готовый в любой момент прийти на помощь Ахмаду. Когда наконец, улучив момент, Ахмад, вытянув шею и до отказа подтянувшись на руках, сумел забросить свои ноги на палубу катера, Таруси громко его подбодрил:
- Молодец, Ахмад! Крепче держись за канат! Подтягивай потихоньку катер к берегу! Только упрись ногами во что-нибудь покрепче.
Ахмад попробовал подтянуть катер, но у него ничего не получилось.
- Осторожно! - крикнул ему Таруси. - Лучше цепляйся багром, и мы тебя подстрахуем.
Два багра протянулись навстречу друг другу: один - с катера, другой - с берега. Ахмад уцепился своим багром за прикованную к пирсу цепь, а моряк с берега набросил крючок багра на крепежное кольцо для якоря. Оба одновременно стали подтягивать катер ближе к пирсу, и, когда он почти поравнялся с пирсом, Таруси с разбегу прыгнул.
- Ну вот, теперь капитан на борту! Бросайте сюда канаты, круги. И сами прыгайте, только осторожнее!
Наконец все было готово. Трое моряков вслед за Таруси тоже прыгнули в катер. Взревел мотор. За кормой вскипела пена. Отдали швартовы, и катер, словно застоявшийся конь, закусив удила, вспрыгнул на одну волну, потом, ринувшись с ее гребня вниз, врезался носом в другую и на мгновение затерялся где-то между волнами. Затем снова вынырнул и исчез. Казалось, он не двигался, а только плясал по волнам, то немного удаляясь, то снова приближаясь к берегу.
- Задраить люк! - скомандовал Таруси. - Чтобы ни одна капля не просочилась в двигатель.
С берега им махали руками, выкрикивая последние напутствия:
- Счастливого плавания!
- Счастливого возвращения!
- Да пошлет вам аллах удачу!
Но Таруси видел только машущие руки, а напутственных слов уже не слышал.
Постукивая по крыше двигателя, он отдавал одну команду за другой.
- Прямо держи! Развернуться по ветру! Так держать!
Катер с трудом пробивал себе дорогу, будто разрывая носом туннель среди встававших стеной на его пути волн. Взлетая на гребень волны, катер вдруг делал опасный крен то в одну, то в другую сторону. Таруси, подбадривая себя и свою команду, выкрикивал:
- Держитесь, ребята!
А сам, впервые за многие годы почувствовав себя снова в родной стихии, крепко сжимал руками штурвал, уверенно направляя катер вперед, в открытое море.
ГЛАВА 12
Фелюгу Рахмуни, словно дощечку, бросало по волнам. Она крутилась как волчок, качалась в разные стороны, прыгала и, казалось, выскальзывала из-под ног, которые неуверенно ступали по скользкой палубе. Соль разъедала глаза. Водяная пыль заполняла легкие при каждом вдохе. Вместе с судном кружилась голова, все нутро словно отрывалось и проваливалось куда-то вниз.
Рахмуни время от времени всматривался в небо в надежде увидеть хоть маленький просвет. Но все небо было окутано непроницаемой серой пеленой. Его как будто и не существовало. Оно растворилось в водянистой мгле, слившейся в одно целое с разбушевавшейся стихией моря. Кругом вода. Только вода. Без конца и края. И в этом безграничном водном пространстве, как случайно заброшенная с другой планеты маленькая пылинка, затерялось их суденышко. "Где мы сейчас? Куда нас несет?" - спрашивал себя Рахмуни. Только это в какой-то степени интересовало Рахмуни. Его не волновало, где сети, канаты, где спасательные круги. Все это представлялось ему сейчас незначительным и ненужным. Как бесполезным ему казалось и думать, почему все так произошло, не допустил ли он какого-то просчета. Ясно одно - их фелюга попала в такую же беду, в такую же передрягу, как и судно братьев Саудов. И начало такое же. Каков будет конец?..
- Башир!.. Хасан!.. Абу Рахман!.. Шамси!.. - выкрикивал он имена своих матросов.
Он кричал, как ему казалось, во всю силу своих легких. Но голос его сразу относило ветром куда-то в сторону, он будто тонул в этом страшном водяном хаосе. Рахмуни попытался еще раз крикнуть, но издал только слабый звук, нечто вроде предсмертного беспомощного хрипа. Повторял, как в бреду, еще и еще раз имена моряков, пока окончательно не обессилел.
"Все как вымерли, - подумал он. - Будто ни одной живой души больше не осталось. Никто даже не сможет сообщить близким ничего. Канем в бездну - и никаких следов…"
Рахмуни закрыл глаза, напрягая всю свою волю, чтобы заставить себя думать, собраться с мыслями, мобилизовать силы и выстоять, выжить, выйти победителем. Но где мы сейчас? Хотя бы приблизительно знать. Фелюгу бросает во все стороны: и влево, и вправо, поднимает вверх, опускает вниз. Крутит, вертит, швыряет. Обрушивает на нее потоки воды то с одного борта, то с другого, а потом накрывает волной сверху. Рахмуни сидел на корме, до боли в пальцах вцепившись в румпель. Для него руль означал жизнь. Ох, как не хотелось с ней расставаться! И он поклялся себе: "Ни за что не выпущу его из рук! С ним и умру. А если аллах пошлет спасение и выживу, так тоже вместе с ним!.."
Прошло десять часов. Но это были часы не обычного житейского времени. Рахмуни казалось, что все это продолжается уже вечность. Вместе с тем события развивались так быстро, будто прошло всего лишь одно мгновение. Мгновение, которое сумело вобрать в себя вечность, целую вечность. Потом Рахмуни перестал ощущать то, что называется временем. Он существовал будто сам по себе, вне времени и пространства. Он был ничтожной маленькой водной пылинкой в огромном пространстве моря, в этой страшной бескрайней пустыне, в которой неоткуда больше ждать какой-либо помощи. Мысли путались. Ни о чем не хотелось думать. Обессиленный, изможденный и почти невменяемый, он даже с трудом различал предметы. Впрочем, на судне и различать было уже нечего. Мачта накренилась, паруса сорваны, все поломано, разбито. Несломанной оставалась только воля человека, изо всех сил цепляющегося за жизнь. Но и она все более ослабевала, готова была вот-вот уже капитулировать, сдаться на милость смерти-победительницы. Потом, как птица-феникс из пепла небытия, она снова возрождалась и, собравшись с силами, продолжала с еще большим упорством бороться со смертью. Рано или поздно ветер стихнет. Успокоится море. Не верилось только, что может утихнуть тупая непрекращающаяся боль, от которой раскалывалась голова. "Принять бы сейчас таблетку аспирина! Хлебнуть бы чего-нибудь горячего! Или хотя бы смочить губы глотком пресной воды!"
"Нет, лучше об этом не думать! Закрыть глаза и не думать, не думать ни о чем. Думы ведь тоже отнимают силы. А силы надо беречь. Плотнее сжать губы, чтобы не попадала в рот соленая вода. Соль и так обжигает все внутри. Разъедает глаза. Их тоже надо бы закрыть поплотнее. А как смотреть? Чтобы выстоять, надо бороться с открытыми глазами. Он будет бороться до конца и выстоит! Обязательно выстоит!.."
Судно снова взметнулось вверх. Высоко, будто в небо. И вдруг ринулось вниз. Глубоко, словно в бездонную пропасть. Нет, не в пропасть. Оно опускается в долину. Нужно только, чтобы оно помягче приземлилось, и они спасены. Удар… Все трещит. В щепки ломаются доски… Но не во сне ли это?.. Может быть, он просто задремал? Или уже переселился на тот свет? Нет, он жив… По-прежнему сжимает в руках румпель… Глаза все же надо закрыть, хотя бы ненадолго. Все сильнее стучит в висках. Соль и в глазах, и во рту, и внутри. Он весь пропитан солью.
Волны без устали бьют, бросают и захлестывают судно. Море вот-вот поглотит его и растворит в своем рассоле. Оно беспощадно. Особенно к тому, кто осмеливается бросать ему вызов. Может, лучше смириться? Воздать молитву? Как творят, наверное, сейчас молитву его жена и дети. Они там, на берегу. Все осталось на берегу - и друзья, и радостные встречи, и грустные проводы, и прогулки, и песни…
Рахмуни почудилось, что слышит он знакомые звонкие голоса своих моряков. Дружно налегая на весла, они все ближе и ближе подплывают на лодке к судну. Торопятся спасти его. Предвкушая радостную встречу с капитаном, моряки радостно улыбаются ему. С каждым взмахом весел их голоса звучат все сильнее и сильнее. Они поют его любимую песню:
По волнам, как по горам, капитан,
Мы несемся на помощь к тебе, капитан.
Не страшны нам ни волны, ни шторм, капитан,
Мы с тобою всегда и везде, капитан…
Рахмуни со счастливой улыбкой протягивает им навстречу руки. Всем торсом подается вперед. Старается дотянуться до них. Но срывается и падает в воду. Поднимает руки. Тянется, тянется, хочет зацепиться за лодку. А ее относит все дальше и дальше. И снова он один. Только уже не на судне, а среди бешеной толчеи волн. Но моряки его не оставили, не бросили. И тут вместо лодки перед ним возник корабль. Идет, разрезает носом волны. Моряки с борта машут ему руками и поют:
Мы с тобою всегда и везде, капитан!..
Не страшны нам ни волны, ни шторм, капитан…
Он изо всех сил плывет к кораблю. Но корабль так же внезапно исчезает, как и появился. И снова нет ни корабля, ни лодки, ни моряков. Опять он один. Только ветер, волны и море вокруг…
Усилием воли Рахмуни заставил себя очнуться. Сколько он дремал, он и сам не знал. Может быть, целый час, а может быть, только минуту. "Слава аллаху, что хоть не свалился. Я по-прежнему на судне, и руль в моих руках. Значит, не все еще потеряно. Выживу. Обязательно выстою. Нет, я не сдамся. Джамиль Сауд не сдался и остался жив. Я тоже буду жить. Уж я-то не слабее Джамиля. Он всего лишь моряк. А я - капитан. Разве я вправе уступить? Нет. Никогда. И свое судно я не должен оставлять… А как там сейчас дети мои? Наверное, уже спят. Впрочем, вряд ли. Ведь Хатидже сказала, что они не заснут, пока я не вернусь. Знает ли Хатидже, где я и что со мной? Знают ли дети? Как мне достается? Вернусь - узнают всю правду. Прижму их крепко к груди, расцелую. Посажу Фавзи, самого маленького, на колени, и пусть теребит мои усы сколько хочет. Фавзи у меня красавец. И вообще, все мои дети красивые… Моряки, наверное, уже добрались до берега. Обнимают своих жен. А я вот остался один в море. Все ушли, только я остался. А где я - и сам не знаю".
Снова почувствовал он головокружение и страшную слабость. Каждый раз, когда он пытался представить, где находится судно, он ощущал резкую боль в висках. Наверное, уже за полночь…
Он не мог сейчас вспомнить, когда изменилось направление ветра и начался вдруг шторм. Во всяком случае, с того момента прошло уже немало часов. Как только начался шторм, он понял, что путь назад им отрезан. Плыть можно только по ветру, все дальше от берега, в открытое море. Он старался, как мог, успокоить и подбодрить своих матросов.
- Ничего страшного, - говорил он. - Будем надеяться на милость аллаха, и он не оставит нас в беде.
Надвинулась черная-черная туча. Сразу стало темно. Не успели они зажечь фонарь, как сильный порыв ветра тут же погасил его. Все погрузилось во мрак. Ветер рвал и путал в руках сети. Мачта угрожающе накренилась. Парус сорвало. Болтались только какие-то обрывки. С мачты свешивался, как одинокая оборванная струна, кусок каната. Вдруг рядом с судном поднялся, чуть не доставая черное облако в небе, высокий столб смерча и с бешеной скоростью стал приближаться к судну, сметая на своем пути белые гребни волн. Фелюгу швырнуло в одну сторону, потом - в другую. Заскрипели доски, будто они заранее сжались от страха и ужаса перед смерчем. Матросы с криком кинулись на другой борт и попадали на палубу, цепляясь за поручни, за мачту, за канат или просто друг за друга. С застывшим ужасом в глазах они следили за приближением смерча, который, как страшный дракон, вытянув шею, неумолимо надвигался на них, готовый поглотить и людей, и обломки судна. На какое-то мгновение судно оказалось под водой, потом чья-та невидимая могучая рука подхватила и подбросила его вверх и тут же опустила в разверзшуюся перед ним бездну. Хлынула вода, смывая все с палубы.
Рахмуни, судорожно сжимая в руках руль, закричал:
- Держитесь крепче! Смерч уже прошел. Молитесь аллаху. Мы спасены!