Но тут из моря появились ее сестры-русалки. И старшая из них говорит ей: "Ты видишь, мы все лишились своих кос. Мы пожертвовали ими, чтобы спасти тебя. Взамен наших кос фея дала нам этот кинжал. Возьми его. Прежде чем взойдет солнце, вонзи этот кинжал в сердце принца. Смочи свои ступни кровью, которая польется на пол, и ты снова обретешь свой рыбий хвост. Тогда ты сможешь вернуться вместе с нами во дворец нашего отца".
Схватила морская царевна кинжал, но не вонзила его в сердце принца. Раздвинула балдахин его постели, последний раз взглянула на спящего принца и выбросила кинжал в море. Потом подошла к борту и с первым блеснувшим лучом солнца прыгнула в море. Но дух покинул ее тело раньше, чем она коснулась поверхности моря, а тело ее превратилось в морскую пену… Вот и весь рассказ о морской царевне…
- Да, интересный рассказ! Спасибо тебе, Халиль, - растроганно произнес Абу Мухаммед.
- Но есть у этой истории и продолжение, - заметил Халиль.
- Ради бога, Халиль, расскажи, что произошло дальше! - взмолился Абу Мухаммед.
Халиль, закрыв глаза, многозначительно покачал головой:
- Продолжение не я, а море расскажет. Слышишь, как оно шумит? Это морской царь мстит принцу и всем людям за свою погибшую дочь!..
- О аллах всемогущий! - глубоко вздохнул Абу Мухаммед. - Будь милосердным, сохрани жизнь Таруси и всем морякам!
- А все-таки начальник порта прав, - сказал Халиль. - Выходить в море в такую погоду - надо быть сумасшедшим… Ну ладно, я пошел…
- Иди, иди! - недружелюбно отозвался Абу Мухаммед. Потом накинул на плечи старый бушлат и крикнул вслед Халилю: - Обожди меня! И я пойду в порт. Может быть, что-нибудь известно… Все равно я не смогу уснуть. Посижу лучше на пирсе.
ГЛАВА 14
А Таруси в это время было совсем не до размышлений о том, что о нем говорили и думали на берегу. Он сам просто не задумывался над тем, как можно назвать его действия: безумием, глупостью или авантюрой. Все его внимание было сосредоточено только на штурвале. Он чувствовал под собой упругие волны и, будто отталкиваясь от них собственным телом, рвался вперед. Только вперед! Наконец-то штурвал снова у него в руках. Опять он вернулся в свою родную стихию. Он в море. Какое это счастье!
Какая все-таки большая разница между парусником и моторным катером. Сейчас он это особенно почувствовал. Катер - это вещь! Он сразу оценил все его достоинства, ну разве сравнится с ним парусное судно! Маневрируй как хочешь.
Конечно, Таруси и сам сознавал, как опасно выходить в море в такую погоду. Это был риск, и немалый. Даже выйти из гавани в открытое море было не просто. Армада побелевших от злости волн бросалась в атаку, готовая сокрушить все на своем пути. Нужно было не только устоять перед этим бешеным натиском и отбить наступление волн, но и перейти в контратаку. Когда встречная волна поднимала корму вверх, мотор начинал, захлебываясь, чихать. Потом она скрывалась под водой, и катер, словно вставшая на задние лапы собака, рычал, наклонялся, и казалось, что еще мгновение - и он перевернется. Но Таруси, подчиняясь инстинкту самосохранения, ловко успевал повернуть руль, лавируя то вперед, то влево и спасая тем самым катер от неминуемой, казалось бы, гибели. Так, прорывая цепь за цепью наступающего противника и увертываясь от прямых ударов наиболее злых и неистовых волн, катер хотя и медленно, но упорно прокладывал себе дорогу вперед. И когда наконец они, прорвав еще одну цепь, вышли из акватории порта в открытое море, Таруси издал победный клич:
- Ура! Выскочили! - И, как бы объясняя свою радость матросам и подбадривая их, добавил: -Раз мы вышли в море, нам нечего теперь бояться шторма. Победим любую бурю. Волны страшны только у берега. Главное - смотреть за мотором. Заглохнет мотор, туго нам придется.
- Мотор в порядке, капитан. Закрыт хорошо. Но волны захлестывают с бортов, и вода внизу все прибывает и прибывает.
- Ничего, - успокоил его Таруси, - воду откачаем. Эй, Исмаил! - закричал он вдруг, стуча кулаком по кожуху машинного отделения. - Убавь обороты! Ветер, кажется, изменился. Будем держать на северо-восток, чтобы обойти залив стороной.
Катер, изменив курс, накренился, подставив чуть ли не под прямым углом правый борт волнам. Мотор жалобно затарахтел, будто застонав под ударами волн, которые нещадно хлестали по катеру, обдавая матросов с головы до ног холодной соленой водой. Промокшая от морских брызг и дождя одежда облепила их тела. Выпрямившись, катер снова пошел в лобовую атаку на нескончаемые ряды волн. Он с трудом взбирался на них, вскакивал, как испуганный конь на дыбы, вытягивая шею, подминая под себя и опираясь на них задними ногами, начинал прыгать и вертеться, будто стараясь сбросить с себя упрямого седока. Матросы, что наездники-джигиты, то приседали, то поднимались, пружиня на полусогнутых ногах, и крепко цеплялись за поручни, за канаты, друг за друга, хорошо понимая, какая участь ждет их, если они очутятся за бортом. Впервые за этот неспокойный день они реально осознали ту степень риска, на который пошли, согласившись выйти с Таруси в открытое море. Может быть, кое-кто из них вспомнил сейчас о береге, даже раскаялся в своем опрометчивом поступке. В такие моменты опасность представляется еще больше, чем она есть на самом деле, и видишь как наяву уже саму смерть, которая, улыбаясь, подмигивает тебе, пытаясь схватить в свои цепкие объятия.
Штурвал в руках дрожит, будто кто упрямо вырывает его из рук Таруси. Еще усилие. Еще один поворот. Долго нельзя подставлять борт волнам, катер может перевернуть. Но и все время идти в лобовую атаку тоже нельзя. Мотор, выбившись из сил, заглохнет. Выход один: надо умело маневрировать. Работать во имя спасения. Во имя жизни своей и тех, кого они должны спасти. Неважно, что о нем говорят сейчас или скажут потом. Важно выйти победителем в борьбе со стихией. Выстоять, выжить самим и не дать погибнуть Рахмуни. И Таруси еще сильней сжимает в руках штурвал, то направляя катер прямо на волны, то вдруг рывком отклоняясь в сторону. Он чувствует резь в глазах, хочется закрыть их, но нельзя. Дождь льет беспрерывно. Все небо заволокло тучами. От соли горько во рту. Язык будто прилип к гортани. Говорить не хочется. Не слышно и голосов его спутников. Но надо действовать. Действовать, не теряя ни минуты. Иначе конец. Конец и катеру и людям. Смерть примеривается не только к Рахмуни, но и к ним тоже. Буря поймала в свои силки и судно Рахмуни, и катер Таруси. Она уже разверзла бездну небытия, чтобы поглотить их навсегда. Они должны вырваться из этой западни. Обойти бездну. Обмануть ее.
Таруси наклонился вперед. Словно приподнялся в стременах, готовясь взять еще один барьер.
Катер взлетает вверх и тут же стремглав проваливается вниз. Мотор стрекочет где-то в воздухе, потом, захлебнувшись, начинает глухо бормотать. И дождь, и громады обрушивающихся на катер волн - все против них. А тут еще вода подступает к мотору. Таруси обвел глазами товарищей. Они, словно тени, передвигались в трюме катера. Движения у всех замедленные, лица серые, глаза усталые. Чувствовалось, теряют надежду, положились уже, наверное, на волю аллаха.
- Много воды? - крикнул Таруси Ахмаду.
- Много! Почти по щиколотку… Хоть бы дождь проклятый перестал.
Последнюю фразу он произнес вполголоса, как бы про себя, но тем не менее Таруси услышал в ней раздражение и мольбу, тайную надежду и упрек в чей-то адрес, может быть даже в адрес самого аллаха. Это был голос уже не портового сорванца, шатающегося по набережной в поисках приключений, а зрелого моряка, принявшего вызов моря и готового, стиснув зубы, преодолеть любые невзгоды.
- Ты устал? - спросил его Таруси с участием.
- Не надо спрашивать об этом, капитан!
"Молодчина. Ответ достоин настоящего моряка", - подумал Таруси. Ответ Ахмада придал и ему самому силы и укрепил волю сопротивляться, бороться до конца. "Если будем откачивать, вода выше щиколотки не поднимется, - подумал Таруси. - Главное, чтобы она не добралась до мотора".
- Ахмад!
- Слушаю, капитан!
- Бери штурвал!
- Я?
- Разве тут есть еще Ахмад?
Юноша стоял в нерешительности, боясь даже пошевельнуться. Он явно колебался. Сможет ли он удержать штурвал, да еще в такой шторм? И в тихую погоду ему такого еще никто не доверял.
- Ахмад, ты что, оглох? - еще раз окликнул его Таруси. - Бери штурвал!
Молчание. Ни слова в ответ.
- Слышишь, кому говорят? Бери штурвал! Чего стоишь? - еще громче крикнул Таруси.
Ахмад умоляюще посмотрел на капитана. "Не могу я! Не могу!" - словно кричали его глаза. Он бы так, наверное, и не тронулся с места, если бы сам Таруси с силой не притянул его к себе.
- На, держи обеими руками, вот здесь, и крепче сжимай! Держи вот в таком положении, никуда не двигай, пока не скомандую, и сам стой крепче, смотри, чтоб не сбросило в море.
- Слушаюсь, капитан! - радостно воскликнул Ахмад. - Иди отдохни, капитан, все будет в порядке!
’Тлупый, - ухмыльнулся Таруси, - он думает, устал, поэтому отдал ему управление. Ладно, ему простительно, он ведь первый раз со мной плавает".
- Исмаил, откуда течь?
- Снизу, капитан. - Исмаил постучал по двери, показывая на щель внизу.
- Дай-ка мне банку. Эй, Ахмад, держи руль все время прямо, чтобы волны не захлестывали через борт.
Таруси ловко и энергично стал вычерпывать банкой воду. Он решил сделать это сам, чтобы дать передохнуть команде. Но матросы, разве могли они стоять сложа руки и смотреть, как работает капитан? И они тоже принялись черпать воду. Руки ритмично опускались в воду и выныривали с полной банкой. Спины то сгибались, то разгибались. Жестяные банки наполнялись и тут же опорожнялись. Вода заметно убывала. Наконец осталась небольшая лужа, которая перекатывалась от борта к борту, от кормы к носу. Только тогда Таруси разогнулся и, отбросив банку, сказал:
- Ну, пожалуй, хватит. - Потом, сняв с себя бушлат, скомандовал: - Исмаил, открой дверь, только быстро, чтобы воды не натекло.
Исмаил, не понимая, чего хочет капитан, с силой потянул на себя дверь, и Таруси мгновенно расстелил бушлат на пороге.
- Теперь закрывай! Посильней толкни! Закроется дверь, и все будет в порядке! Воды к тебе не просочится ни капли.
Дверь с трудом, но закрылась. Все это произошло так быстро, что Исмаил не успел даже опомниться. Он с восхищением смотрел на Таруси. Усталый и улыбающийся, тот стоял в одной рубашке и шароварах.
- Тебе не холодно? - спросил Исмаил.
- Было холодно, теперь жарко, - ответил Таруси, вдохнув полной грудью и почувствовав новый прилив сил. Откинув рукой упавшие на глаза волосы, Таруси натянул мокрую шерстяную шапочку и вернулся к штурвалу.
- Пора менять курс, - ни к кому не обращаясь, сказал Таруси. - Надо держать строго на север. Ветер сменился, теперь он будет нам попутным, и при таком ветре мы быстро настигнем Рахмуни.
Катер, разрезая носом волны, упорно продвигался вперед. Брызги, словно мельчайшая пыль, поднятая в пустыне ветром, поднимались над катером водянистой тучей, которая застилала все впереди. Таруси пристально вглядывался в черную водяную мглу. Матросы, поочередно меняясь, вычерпывали банками воду.
Ахмад, пристроившись на корме у ног Таруси, так же как и его капитан, неотрывно смотрел вперед. Он был счастлив. Он выдержал свой первый в жизни серьезный экзамен на право называться моряком. Ему хотелось как можно скорее совершить какой-нибудь подвиг, пойти на любой риск - словом, сделать что-нибудь такое, что подняло бы его еще выше в глазах капитана. Сколько раз до этого Ахмад просил взять его в море, но над ним только посмеивались. Иногда, правда, чтобы лишь отвязаться от него, обещали взять в следующий рейс, однако этого следующего рейса ему так и не удалось дождаться. Как-то капитан одного судна согласился взять Ахмада в плавание, но при этом поставил условие: Ахмад должен ему прислуживать. Быть слугой, а не моряком! Никогда! И Ахмад наотрез отказался. Может быть, в море он и сам, по своей воле делал бы капитану все, что нужно. Но когда ему заранее сказали, что он будет только слугой, Ахмад почувствовал себя глубоко оскорбленным. Значит, они считают, он ни для какой другой работы непригоден? А вот Таруси сразу произвел его в матросы, сделал не только матросом, но и доверил даже штурвал. Сердце Ахмада было преисполнено гордости. Он чувствовал себя счастливым, несмотря на то что опасность еще не миновала. А как он благодарен Таруси, что тот взял его с собой в море, это и не выразить. Наконец он стал моряком. Нашел свое призвание. А сколько было потеряно напрасно времени? Сколько он исходил в поисках работы? И вот нашел-таки работу, которая ему по душе. Он любит море, любит Таруси, любит жизнь.
- Капитан, - подал голос Ахмад.
- Что, Ахмад, ну чего молчишь? Может быть, что-нибудь болит или тошнит?
- Да нет, ничего, все в порядке.
- Так чего же ты меня звал?
- Просто так, хотел услышать твой голос. А где мы сейчас находимся?
- Точно не знаю, но Рахмуни должен быть где-то поблизости. Вот посветлеет, мы их тогда скорее найдем.
Между туч блеснула вдруг звезда и опять скрылась. Ахмад почувствовал, что кто-то дернул его за рукав.
- Ну-ка, Ахмад, возьмй банку, почерпай немного, а то я порезал руку, - И, сплюнув, матрос добавил: - Чувствую себя, как будто целый пуд соли съел.
- Давай, Ахмад, веселей черпай, - подбадривал его Таруси. - Осталось не так уж много.
Эти слова были лишними. Ахмад и так старался за двоих. "Не велика беда, что устал… Посмотрел бы на меня сейчас Абу Мухаммед, наверняка изменил бы мнение обо мне. Чтобы оправдать доверие Таруси, я готов сделать все, что угодно… Хоть вплавь искать Рахмуни", - рассуждал Ахмад.
Разорвав плотное покрывало облаков, выбилась полоска лунного света. Потом выглянула и сама луна. Горизонт сразу раздвинулся. Наконец-то моряки могли видеть друг друга, а главное - видеть море. Таруси, а вслед за ним и все моряки подняли головы вверх, пристально вглядываясь в чистый кусочек неба, словно то был спасительный свет маяка, показывавший дорогу из страшного лабиринта моря, где со всех сторон на них обрушивались стены волн.
- Эй, смотрите! - истошным голосом завопил вдруг один матрос, показывая пальцем на плавающий невдалеке от катера предмет: гонимый волнами, он то появлялся, то исчезал.
Таруси не успел даже его как следует разглядеть, как луна снова скрылась за тучами, мгновенно затянувшими образовавшийся было просвет в небе. И опять стало темно. Растворились во мраке и небо и море. Ничего не оставалось, как держать курс на этот неизвестный предмет. Надо обязательно выяснить, что это такое. Таруси крепко сжал штурвал, направляя катер туда, где они его заметили.
- Что бы это могло быть? - спрашивали друг у друга моряки.
- Наверное, какая-нибудь доска, - высказал предположение Таруси. - Смотрите все внимательно! Попробуем ее найти. Приготовьте на всякий случай багор, веревки и спасательный круг!
Прошла минута, другая, третья… Все притихли, с тревогой и надеждой ожидая какого-то чуда. Черная хламида ночи, наброшенная на небосклон, стала постепенно рваться, расползаться на части, и вдруг явственно проступили нити света - где-то там, за тучами, робко занималась утренняя заря. И посветлели сумрачные лица матросов. Вместе с утренней зарей в их сердцах зарождалась и все более крепла вера в награду, которую вместе с наступающим новым днем им обязательно пошлет всевышний за их нелегкий труд и долготерпение. Свет озарил не только усталые лица, но и проник в их измученные души, сняв тяжесть и вселив новую надежду. Они наконец прозрели. Теперь они могли различать окружающие их предметы, видеть мир - и горы пенистых волн, и низко нависшее серое небо, и все четыре стороны света. Они могли теперь видеть друг друга, действовать смелее и решительнее - словом, снять с себя то напряжение, которое сковывало их всю эту бесконечную ночь.
В утренних сумерках они снова увидели качающийся в пене волн какой-то предмет. Волны подхватывали его, подминали под себя, будто норовя проглотить, и потом, пожевав, снова выплевывали с пеной на поверхность. Таруси первым заметил его.
- Эй, ребята, да это, кажется, весло!
Воцарилось тягостное молчание. Каждый думал про себя: "Весло… Значит, они погибли". Найти весло в море - это все равно что подобрать винтовку на поле боя, поймать оседланную лошадь без всадника… Выловив весло, моряки долго вертели его в руках, не решаясь разорвать, нарушить то гнетущее безмолвие, которое наступает после очевидной для всех, но все еще не объявленной никому смерти. А за бортом, как свора взбесившихся собак, брызжа пеной, прыгали, набрасываясь на катер, волны. Зловеще свистел им вдогонку и улюлюкал ветер, будто пророча им такую же участь, которая постигла тех, кого они безрезультатно ищут и от кого не осталось никаких следов, кроме этого весла.
- Что ж, капитан, видно, мы опоздали?.. - произнес наконец, ни на кого не глядя, пожилой моряк. И таким тоном, что трудно было понять, спрашивает он или высказывает предположение.
Конечно, - думал Таруси, - это вопрос. В его голосе прозвучало отчаяние выбившегося из сил человека, усомнившегося в целесообразности дальнейшего сопротивления и предлагающего поэтому сложить оружие. Он и, наверное, другие моряки уже утратили веру, хотят вернуться назад. Но я должен поднять их дух. Должен вселить в них уверенность. Конечно, они устали. Да и сам я устал, еле стою на ногах. А шторм все не утихает, пожалуй, даже усиливается. Это весло - плохое предзнаменование, вроде предупреждения о подстерегеающей нас смерти, которая поглотила Рахмуни и его матросов и примеривается теперь к нам. Но я не должен давать волю чувствам. Надо найти верные слова, которые вдохновили бы ребят, придали бы им силы. А где взять такие слова, которые согрели бы сейчас их души?"
- Да, может быть, мы опоздали, - после продолжительного молчания заговорил наконец тихо, будто сам с собой Таруси. - Но мы сделали все, что было в наших силах. Мы выполнили свой долг, и теперь нам ничего не остается, как продолжать путь, держать по ветру. Волны сами выбросят обломки на берег.