Лицо Дундича мгновенно изменилось. В больших темных глазах заметались колючие искры. Не первый раз слышит он такие вопросы. Неужели они действительно зря остались здесь, неужели их лишения, жертвы - ненужная блажь фанатиков-интернационалистов? А "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - что, только красивая фраза? Неужели российскому пролетариату не нужна братская помощь? А как же стихи, которые с одного чтения запали в душу навсегда, которые он повторяет, как в детстве молитву?
- Так с друзьями не говорят, - вступился за Дундича Куркин. - Ты спервоначалу узнай, кто он и что он, а потом уж свои каверзные вопросы преподноси.
- Ты, Парамоша, не серчай, - остановил его казак. - Я хочу понятие иметь: почему это чужие за Ленина воюют? Нет ли тут подвоха какого?
- Дурак ты, Пантелей, - стукнул казака по лбу тяжелой ладонью Куркин. - За товарища Ленина две дивизии славян, ну еще там сотня-другая мадьяр, чехов, поляков, а за красновых да мамонтовых вся Германия, вся мировая Антанта, шило ей в брюхо.
- Ну, вот так бы давно, - удовлетворенно произнес казак, потирая лоб. - Теперь ясно.
- Куркин - красота! - воскликнул Дундич и достал аккуратно сложенный газетный листок. - На, читай.
Куркин взял листок. Отнес его далеко от глаз, как делают дальнозоркие, но, подержав немного, признался:
- В грамоте я не дюже силен. А тут еще мелким бисером пропечатано. Кто тут повострее глазами? Ты, что ль? - протянул он листок подъесаулу.
- Это мы враз, Парамон Самсонович. Как читать, с выражением или без?
- Читай, как пропечатано. Без добавлений, - наказал Куркин под общий согласный гул.
Шишкин разгладил листок на ладони и начал звонко:
Всех стран земли товарищи и братья.
Прочь мирный сон - хватайтесь за мечи!
На помощь к нам: влекут нас на распятье
Проклятые вампиры богачи!
- Ишь ты! - воскликнул Куркин.
Вокруг одобрительно загудели. Подъесаул воспользовался паузой и попросил воды. Ему тотчас наполнили кружку. Он сделал два глотка и продолжал:
Прочь власть царей - холопов капитала!
Долой рейхстаг и дворню богача!
Пора настала сбить их с пьедестала
Ударом пролетарского меча!
- Складно как! - снова раздались голоса.
- Тише вы!
- Читай!
Рабочие Британии и Рима!
Французы, сербы, Польши сыны…
Дундич не вытерпел, стукнул себя кулаком в грудь и объявил:
- Я серб! Меня зовете вы! А ты сказал: зачем?
- Ты уж не серчай на него, товарищ Дундич, - попросил Куркин. - Пантелей казак добрый. Да вот язык у него что гадючье жало.
- Парамон, - повернулся казак к Куркину. - Не мешай. Нехай читает.
- Читай, паря.
Идут на нас холопы капитала,
Над миром власть несущие попам;
На помощь к нам! Во что бы то ни стало!
На помощь к нам! Скорей! На помощь к нам!
Пусть меди рев ваш сладкий сон нарушит:
Товарищи, кровавая рука,
Нас задушив, и вас потом задушит!
И будет ночь на долгие века.
Прочь власть палат, попов и государей,
Столетия державших мир во тьме.
К оружию, вселенский пролетарий!
К оружию, товарищ по тюрьме!
- Ну, брат! Как сочинил! - вроде даже хлюпнул Куркин. - Аж слезу выжимает.
В комнате задвигались, закашляли, задымили. Стихи понравились, и многие повторяли запомнившиеся слова и целые строчки.
- А теперь, станишники, расходитесь, - указал на дверь Куркин. - Нам тут с гонцом надо кое-что обсудить.
- Товарищ Ворошилов сказал, что кадеты хотят мост взорвать, - медленно заговорил Дундич, когда они остались вдвоем. - Они везут динамит, сам видел.
- Я тоже видел, - подтвердил Куркин. - Только ты скажи Ворошилову, что мы не допустим этого. Я, видишь, почему не лезу на рожон, - думаю перехитрить Ваську Каратаева. Если мне с дружиной зараз напасть на каратаевских саперов, мы их как цыплят опрокинем в Дон. Тогда Мамонтов и дивизии не пожалеет. А с дивизией мы не совладаем. Вот почему и заигрываю с Васькой. Толкую: ты меня не трогай, я тебя знать не знаю. Уразумел?
- Уразумел дюже гарно.
Узнав, что армия завтра подойдет к Дону, Куркин взлохматил волосы, растрепал бороду и несколько минут ходил из угла в угол. Потом остановился перед Дундичем и сказал, как отрубил:
- Передай Климу Ворошилову, что кадетов через мост не пустим!
- Но они могут взорвать.
- Не дозволим! Всей коммуной выйдем на защиту, - заверил Куркин. - Только вы там смотрите не мешкайте. Как выстрелы услышите, торопите коней.
В сопровождении Куркина и еще одного казака возвращались Дундич с Шишкиным к Дону. Парамон Самсонович рассказывал о том, как в Рогачиках возникла своя республика.
- Хутор стоит возле самой железной дороги, - неторопливо начал он, - по ней день и ночь идут эшелоны. То мобилизованные, то демобилизованные, то сироты, то инвалиды, то белые, то красные, а потом еще появились - слыхал? - "анчихристы-анархисты". И весь этот мир хочет есть-пить. Как печенеги набегали на хутор. Красные еще добром, со справками на реквизицию, а остальные, особливо анархисты, шило им в брюхо, мало того, что харч отбирали, еще и баб с девками позорили…
…И так продолжалось до той поры, пока не вернулся из госпиталя он, Парамон Самсонович Куркин. Подошел к левадам крайних дворов, да только рот от изумления разинул. Стоят дома без окон, словно без глаз, а другие крест-накрест досками забиты, будто пластырем перехвачены. Где сады когда-то зеленели, одни пни печалятся.
Вечером собрал у себя Куркин хуторян, и порешили они создать отряд, который будет бороться со всеми, кто непрошеным гостем или ясачным татарином в хутор пожалует.
Стало спокойнее.
Попробовали однажды молодчики Улагая поживиться хлебом подовым да самогоном пшеничным, но получили по зубам. Решили казаки полковника Григорьева реквизировать строевых коней. Куркин с друзьями продержали посыльных всю ночь в темном сыром погребе, а утром, обезоруженных и безлошадных, вывели в степь, надавали тумаков и проводили с посланием к Григорьеву. В том послании было сказано, что Рогачевская республика стоит форпостом братства и справедливости на вольном Дону и никакого насилия над собой не потерпит.
Дважды за эту весну Куркина вызывал к себе верховный в Нижнечирскую. Не поехал. А в Калач к Григорьеву ездил. Выступил на митинге. Призвал и калачевцев создать свою республику и до восстановления порядка на Руси не подчиняться самовольным атаманам.
- Вот обозленные кадеты и врут про нас, - закончил Куркин. - Получается, будто мы хуже анархистов. Но это не так. Мы за справедливость. А справедливой мы считаем Советскую власть. Почему, хочешь знать? Потому, что она сказала крестьянину: бери землю, но не безобразничай на ней, а работай.
- Но почему другие казаки против? - спросил Дундич. Он все время хотел понять, что происходит вокруг, почему идут брат на брата, отец на сына, сын на отца.
- Потому, что дураки! - в сердцах воскликнул Куркин. Темные. Не понимают, что все эти паразиты - Юденичи, Колчаки да Красновы - ярмо им вытесывают.
- Так трудно сказать им про обман? - удивился Дундич.
- Не трудно, - согласился Куркин. - Но ведь их благородия каждому посулу какую-нибудь сделали. Ну, скажем, для примера, у тебя нет лошади - тебе обещают после победы две. У другого подохла корова - ему говорят: получишь стадо. Тому хату, тому сеялку, а уж землю, мол, само собой. А Советская власть, она такую демагогию не только не поощряет, но и сурово карает. Она говорит: мы даем тебе землю, фабрики, заводы, а все остальное ты создавай сам, своими руками, своим трудом. Но ты попомни мое слово, товарищ Дундич, когда казаки на своей шкуре попробуют все лакомства жизни у кадетов, они табунами к нам повалят.
Нет, не очень понял Дундич, почему многие сейчас верят белым генералам и господам, а потом перестанут верить и перейдут в Красную Армию.
- О чем задумался, товарищ Дундич? - полюбопытствовал Куркин, когда они подъехали к реке.
- Думаю. Пока они не перейдут к нам, будем их уговаривать?
- Будем бить, - чужим чугунным голосом ответил Куркин. - Так и передай Климу: Куркин, мол, обещал до последнего патрона за мост драться. Сумеешь возвернуться, приезжай. Добрый ты казак, товарищ Дундич, хоть и не с Дона.
Они пожали друг другу крепко руки. Дундич похлопал коня который нетерпеливо ступил в воду.
Операция "Монастырь"
Лишь на второй день погони отряд Дундича, кажется, напал на след банды. В неглубокой балке, склоны которой густо поросли терновником и боярышником, на лужайке было найдено несколько пустых бутылок из-под самогона, объедки дичи корки хлеба "Кто мог еще так роскошно пировать?" - думал командир отряда, внимательно разглядывая травостой, прибитый копытами.
Конный след привел бойцов к монастырю, церковные купола которого едва выглядывали из-за вековых тополей. Ворота были плотно закрыты, а за высокой каменной стеной, казалось вымерла всякая жизнь. На стук никто не откликнулся.
- Командир, дозволь махнуть через плетень? - съерничал острый на язык Князский, задирая голову. Даже стоя на седле он не доставал руками до верха забора.
Негош посмотрел на него с сожалением. Взгляд его черных глаз как бы упрекал: туда же, куда конь с копытом… Но Дундич сказал: Петро, помоги ему.
Едва рыжая голова Князского поднялась над оградой, во дворе возмущенно-испуганно, с всхлипами взметнулись женские голоса.
Открывшая калитку в массивной двери игуменья сокрушенно пристыдила бойцов:
- Негоже так в божью обитель лазить.
Дундич спешился и, поманив настоятельницу, показал на вытоптанную копытами траву.
- Когда они были здесь?
- Нечестивцы-то? - глянув на папаху со звездой, уточнила игуменья. - Часа три назад приезжали, успели накуролесить…
Очевидно, ей уже доводилось иметь дело с красноармейцами и она с тайной надеждой обратилась к Дундичу.
- Вы найдете их?
- Должны, - пообещал командир. - Но прежде мне нужно осмотреть монастырь.
Настоятельница не на шутку встревожилась, значит эти не лучше? Под видом осмотра начнут бесчинствовать?
- Именем бога нашего Иисуса Христа клянусь вам, - скромно сложила на груди ладони игуменья, - в обители никого кроме послушниц, нет.
- Если нет, вам нечего тревожиться, - ровным тоном и улыбкой попытался успокоить хозяйку монастыря красный командир.
Он приказал Негошу и Шишкину спешиться и следовать за ним. Игуменья, видя, что остальные бойцы остались в седлах покорно направилась к калитке.
Во время осмотра настоятельница, следуя за Дундичем рассказала о поведении бандитов: они забрали попавшиеся на глаза золотые и серебряные предметы монастырской утвари, вольно вели себя с монашками, натащили в кельи самогону, но вдруг все бросили и ускакали вверх по реке. Чемоданы? Нет чемоданов она не видела…
Слушая мать Софью, командир отряда мысленно снова и снова возвращался в штабной вагон Ворошилова, видел суровое лицо Климента Ефремовича, слышал негодующий голос.
- Анархист Жмуренко со своей бандой похитил два чемодана золота из вагона-банка. Приказываю разыскать негодяя, награбленное изъять, а его доставить в штаб. В крайнем случае - уничтожить.
"Раз поехали сюда, - размышлял Иван Антонович, - значит, будут стараться переправиться через Дон. Могли бы здесь, - вспомнил он разбитый наплавной мост ниже станицы. - Но монашка говорит, что банда ушла на север. - Взгляд его остановился на круглом безусом лице Шишкина. - Так… - созревал в голове план. - Устроим две засады. Одну здесь, другую возле переправы".
- Мне надо с вами посекретничать, - сказал Дундич, отводя игуменью в сторону.
Вскоре в келью настоятельницы принесли рясу и клобук для Шишкина. Переодетый красноармеец теперь ничем не отличался от монашек. Лишь озорные синие чуть навыкате глаза да здоровый румянец во всю щеку мало свидетельствовали о святости новоиспеченной "послушницы".
- Примите на время в свое лоно дочь Марфу, - довольный маскарадом, весело сказал Дундич.
Не разделяя его настроения, мать Софья смиренно осведомилась, что она должна делать.
- Не мешать Борису, - попросил Дундич. - Выполнять все его приказы.
Иван изложил Шишкину план операции. Якобы поверив монашкам, бойцы идут к переправе, ремонтируют мост, чтобы на той стороне преследовать банду в займище. Если она появится в монастыре, Борис должен дать сигнал и найти способ открыть вход для отряда.
Оставшись один, Шишкин попросил настоятельницу выделить ему помощницу из верных ей монашек постарше, чтобы он мог в крайних обстоятельствах, не привлекая внимания бандитов к себе, пользоваться ею как связной или на случай другой какой необходимости. Ему отрядили послушницу Гликерью, высокую моложавую женщину лет под сорок, с лицом тонким, но без живинки, словно окаменевшим, что подчеркивалось и вечно опущенными веками. Зато когда Шишкин как-то ненароком поймал скользнувший по нему взгляд помощницы - будто наткнулся на что-то острое: черные глаза смотрели твердо, оценивающе. Борис сбился с речи и быстрее, чем хотел, закончил "инструктаж".
Не прошло и двух часов, как в кованные медными пластинами ворота громко забарабанили.
Игуменья осторожно откинула металлический кружок и в небольшой глазок разглядела прежних обидчиков. Она опустила шторку и внимательно посмотрела на Бориса, рука которого невольно потянулась за пазуху.
- Вот этого я и боюсь, - прошептала мать Софья. - У вас могут не выдержать нервы.
- Лишь бы у вас, матушка, выдержали, - так же тихо ответил Борис и добавил властно: - Открывайте, иначе они заподозрят неладное.
Софья снова подняла шторку и притворно-испуганно начала причитать:
- Кто это нарушает наш покой? О господи, спаси и помилуй!
- Вы что там, поумирали? - неслось с той стороны ворот. - Или после встречи с большевиками вам сладко снится?
- Побойтесь бога! - с обидой воскликнула игуменья и загремела тяжелыми засовами. Борис ей помогал.
Словно Предчувствуя подвох, "гости" въезжали по одному, угрюмо озираясь. Но, когда игуменья пригласила всадников спешиться, ибо в обители божьих слуг им нечего опасаться, они заметно повеселели.
- Я ж говорил, батька, сколь приехало, столь и уехало! - крикнул один из бандитов, видно лазутчик. - Пущай нам переправу строят!
Грузный человек с широким одутловатым лицом, к которому обращались эти слова, приостановил коня под аркой ворот, недоверчиво всматриваясь в монастырские постройки. По его знаку двое бандитов направились к высокому крыльцу двухэтажного здания, третий - к церкви, четвертый на лошади въехал в открытый сарай.
Пока "послы" искали красных в кельях, церковных помещениях и хозяйственных службах, Борис чувствовал на себе ерзающий взгляд водянистых, словно у сазана, глаз Жмуренко. Томила неестественность состояния: враг вот он, рядом, а стрелять нельзя. И в какие-то секунды не верилось в защитную силу монашеской рясы. А вдруг что-то обнаружит в нем не послушницу, а бойца - носок сапога, прядь коротких волос, неженская походка? И он не успеет скрыть предательскую деталь, не узнает даже, что разгадан, даст преимущество противнику. Когда Дундич сказал ему: "Будь все время начеку, но без самоедства. Контроль не должен переходить в панику. И не в своей тарелке - так по-русски? - оставайся самим собой", - Борис отнесся к совету легкомысленно. Сейчас только осознал он опасность маскарада, если человек начнет ее преувеличивать, не подчинит мысль воле.
Наконец, последний "посол" высунулся из узкого, как бойница, торцевого окна второго этажа, ухарски сплюнул: "Чисто! Чужих нэма!"
Жмуренко велел запереть ворота и оставил двух крепких парней, пообещав прислать с монашками самогону. Банда рассыпалась по кельям и подвалам монастыря. Сам главарь, строго наказав какому-то Микрюку - цыганистому казаку с физиономией прямо-таки зверской - беречь коней, ушел к игуменье.
Уже через час монастырь гудел, как воскресный базар около шинка. Опьяневшие от самогона и жары, бандиты орали песни, требовали угощенья, хвастали награбленным, обещали озолотить сговорчивых. И поэтому, когда Борис за церковью выпустил в светлое небо зеленую ракету, на нее никто не обратил внимания.
Завернув через четверть часа за угол, Шишкин увидел спускавшуюся по крутым ступенькам Гликерью с новой бутылью самогона и таким же, как у нее, семенящим шагом неспешно направился вслед за помощницей к осоловелым стражникам у ворот. Один уже крепко спал в обнимку с винтовкой, второй ходил вдоль стены и, заметив монашек, стал суетливо расправлять попону с остатками снеди, приглашая разделить его одиночество.
"Оружие у спящего", - негромко обронил Борис в затылок Гликерье. Она склонила голову: поняла, мол.
- Сидай, молодка! - протянул к Борису руки второй стражник. - Погутарим… Пантюха, вставай, выпьем!
- Не тронь его, - строго оборвала Гликерья, опускаясь на колени рядом со спящим. - Он мой. Зельем травись сам.
- А эта, значица, моя? - сообразил бодрствующий, попытался ухватить Бориса за подол рясы, но, промахнувшись, ткнулся головой в попону.
Борис обогнул подстилку и, все так же не торопясь, прошествовал к калитке.
- Ты куда? - враз сбросив хмель, рявкнул стражник, поднялся на ноги, стал нашаривать съехавшую назад кобуру.
- Не под монастырскими же окнами нам с тобой гутарить, - как мог кокетливей и писклявей сказал Борис. Он стоял спокойно на лице застыла улыбка, недоуменно моргали синие глаза. - У нас мать-настоятельница стро-огая. Только ежели у тебя нет золота, что вы, хвастаете, захватили, нам и гутарить не о чем. - Борис сделал шаг от калитки.
Новая мысль успокоила стражника. Он стал неуклюже выворачивать карманы, бормоча:
- Известно, взяли… Известно, у казначея, у Микрюка-сквалыги… Трошки есть… Вот, - он извлек золотой, - видала? - и двинулся на Бориса.
Тот, уставя будто зачарованный взгляд на монету, отступал к стене. Где-то за воротами свистнула птица: "Фьюить! Фьюить…" Стражник сделал еще шаг, прижимая "монашку" к калитке, она обороняясь, поднесла руку к груди, и в следующее мгновенье ствол нагана уперся в ребра бандита.
- Не двигайся, сволочь, пристрелю, - уже своим, громким и напряженным голосом сказал Борис и левой рукой, просунутой за спину, рванул задвижку. В распахнувшуюся тут же дверцу влетели Дундич и Пенни. Часовой очутился на земле, а двор заполнился бойцами. Одни бежали к крыльцу, другие охватывали здание, третьи занимали посты у остальных построек. И все это без единого слова, без команд, по заранее, очевидно, разработанному Дундичем плану.
Появление Дундича в комнате Софьи было неожиданным. Главарь даже не попил поначалу, кто это и чего от него хотят. А когда до его сознания дошло, что перед ним командир того самого отряда, который ускакал в сторону Ростова, Жмуренко - в самообладании ему не отказать - поднялся из-за стола и как хлебосольный хозяин налил Дундичу стакан самогона, попросил присесть. Думал: а чего суетиться? Вот-вот сюда заглянут его люди, и тогда не он будет отвечать этому горячему командиру в офицерском кителе и галифе с кожаными леями, а наоборот.
А ответа от него потребовали сразу.
- Пропиваешь чужое добро, Жмуренко? - спросил нежданный гость, спокойно сев за стол.
- Почему чужое? - ответил бандит вопросом на вопрос.