* * *
На Москву опускался теплый июньский вечер. Уже зажглись новомодные электрические фонари, залив театральную площадь и сквер густым желтым светом. Однако сил у фонарей хватало лишь осветить пространство высотой десять - двенадцать сажен, а выше продолжало царствовать закатное солнце, раскрашивая стены зданий и верхушки тополей красно-оранжевыми пятнами и полосами.
У колонн Большого театра царило сущее светопреставление. Съезжались экипажи и пролетки, с воплями клаксонов подкатывали автомобили, выходили кавалеры в мундирах и во фраках, выводили дам, одетых на разные лады. Эта - в тугом корсете, рисующем соблазнительные изгибы стана, а та - в модном французском платье от Поля Пуаре, подпоясанном под грудью и словно сползающем с плеч, зато внизу узком до такой степени, что не на всякую ступеньку ногу поднимешь. И на всех - шляпы самых фантастических фасонов.
Давыдов и Барсуков отошли в сторонку, поджидая синий "Руссо-Балт" тайного советника. Шереметев, едва поздоровавшись, похвастался - приобрел новый морской бинокль! Это сокровище в коричневом кожаном футляре фунта три весом, не меньше, изготовленное во Франции по заказу британского Адмиралтейства и совершенно необходимое для разглядывания мельтешащих ножек, Дмитрий прижимал к груди едва ли не волнительней, чем девушку на первом роковом свидании.
Давыдов отродясь не бывал в Большом с этаким страшным орудием. Как только приятели оказались в ложе, он выпросил у Шереметева бинокль и стал исследовать огромный шестиярусный зал и знаменитую роспись на потолке, а также дам, занимавших понемногу места в ложах напротив.
Шереметев абонировал ложу в первом ярусе, объясняя это так: классические постановки лучше смотреть немного сверху, чтобы наслаждаться линиями и узорами кордебалета. Из царской ложи - и то белые тюники виллис и "лебедей" сливаются в одно большое трепещущее пятно…
Пока Барсуков с Шереметевым изучали программку и спорили о достоинствах танцовщиц, Давыдов возился с биноклем: выставив восьмикратное увеличение, он принялся искать в партере знакомых, из-за чего и пропустил момент появления странного человека. Ему явно не место было возле кресел, которые занимали важные господа.
Незнакомец выглядел слишком заурядно для театрала - студент или мелкий канцелярист - бледная тощая личность в поношенном цивильном костюме. Давыдов подумал, что он ищет свое начальство, чтобы доложить о выполнении распоряжения. Но опытным взглядом отметил единственную деталь, не вписывавшуюся в портрет: достаточно внушительный животик, вернее, живот!
Эта деталь выламывалась из образа настолько, что Денис, хоть и с запозданием, все же отвлекся от приятного процесса и попытался присмотреться к "нарушителю гармонии пространства", как выражался профессор психологии Яринцев из академии. Однако тощий пропал из поля зрения так же быстро, как и появился, и сколько Давыдов ни шарил по толпе взглядом, не смог его отыскать.
- Ого! - невольно вырвалось у Дениса в следующий момент, ибо буквально наткнулся на знакомую до боли физиономию. Через секунду тренированная память контрразведчика подсказала: Андрей Голицын! Бывший однокашник по академическому курсу, одетый во фрак с ослепительно белым пластроном, с радужной искрой бриллианта в галстучной булавке, стоял у барьера оркестровой ямы с каким-то молоденьким щеголем. С Голицыным Денис охотно бы побеседовал в антракте - им было что вспомнить.
Давыдов достал часы. До начала спектакля оставалось тринадцать минут, уже появились в яме первые музыканты, но не все места в партере были заняты. Он успевал добежать до Голицына и условиться о встрече.
- Я сейчас, господа, - сказал Денис приятелям, но те лишь отмахнулись: мол, валяй.
Бежать навстречу потоку нарядных дам, поднимающихся по устланным ковровыми дорожками лестницам, удовольствие сомнительное, и дважды Давыдова обозвали нахалом. Но то были почтенные старые дамы, на которых белый локон не действовал.
Лавируя, Денис спустился в партер не там, где рассчитывал. К Голицыну можно было проскочить между рядами кресел, и Давыдов отважно ринулся в проход, двигаясь боком и посекундно извиняясь. Тут-то Денис и увидел снова странного тощего юношу с большим животом. Он быстро шел по центральному проходу партера в сторону оркестровой ямы, к первым рядам, где как раз рассаживались именитые посетители - семейство начальника Московской сыскной полиции, председатель образовательного комитета Государственного Совета с супругой и дочерью и прочие почтенные и достойные представители московского общества. И снова, как и в первый раз, у Давыдова возникло неприятное ощущение несоответствия. Ну, не должно быть этого человека в таком месте и в такое время!
Денис оглянулся по сторонам: штатные сотрудники охраны правопорядка и капельдинеры, проверяющие билеты у последних, почти опаздывающих, зрителей, торчали на привычных местах - у каждого выхода.
Но как раз в первых рядах кресел, где находились важные персоны, даже ни одного капельдинера не было, и именно туда стремился тощий субъект с большим животом. Давыдову оставалось пройти десяток кресел, когда это произошло. Странный человек достиг барьера оркестровой ямы, развернулся лицом к залу и распахнул полы пиджака.
- Да здравствует свобода! - перекрывая негромкую разноголосицу настраиваемых инструментов, фальцетом прокричал он. - Смерть тиранам и угнетателям!..
Раздался такой визг, что на мгновение у Давыдова уши заложило. Он профессиональным взглядом за доли секунды сумел оценить ситуацию и даже пожалеть, что не оказался рядом. "Живот" под пиджаком у юноши на поверку стал поясом с динамитными шашками, а реле взрывателя террорист уже сжимал в руке.
Давыдов непроизвольно пригнулся, однако взрыва не случилось. За миг до того, как смертник нажал на кнопку, Голицын, стоявший слева от него шагах в пяти, совершил невероятный прыжок, буквально распластавшись в полете, и обрушился всей тяжестью на террориста, умудрившись вырвать из его руки взрыватель. Оба рухнули в проход возле ямы. К ним тут же подскочили еще двое из публики. Началась свалка.
- Полиция! - продолжала голосить какая-то дама во втором ряду, перекрывая общий гвалт.
Полицейским Давыдов не был, однако рванулся вперед еще быстрее, пробился сквозь толчею и увидел, что на полу барахтаются четыре человека. Внизу хрипит тощий бомбист, выпучив глаза и елозя щекой по ковру. Его оседлал Голицын, красный от усилия, и заламывает подлецу руки. Рядом бестолково суетится его недавний щеголь-собеседник, а еще один крепкий господин во фраке цепко ухватил Андрея за шиворот и пытается стащить с преступника.
Моментально разобравшись в ситуации, Давыдов отшвырнул четвертого в сторону, повредив ему кисть правой руки так, что не скоро заживет. Потом ухватился за левую руку голицынской жертвы, и тут однокашник его узнал.
- Скорее, Давыдов! - крикнул он. - Нужно вытащить этого мерзавца отсюда! Ставим на ноги… Осторожно…
Они споро поволокли разом сникшего террориста к выходу, а подоспевшие охранники следом прихватили его полуоглушенного подельника. В вестибюле Голицын свистком созвал перепуганных капельдинеров, приказал одному телефонировать в полицию, другому - принести веревку, третьему - бежать в дирекцию и требовать, чтобы предоставили хоть какое помещение, куда можно было бы посадить добычу.
- Держи сукина сына крепче, - велел Голицын Денису. - Не ровен час, подорвет на себе эту хреновину, тогда и нам несдобровать.
- Все восхищены вашим геройским поступком, господа! - встрял между ними пронырливый тип с блокнотом и карандашом. - Представьтесь, пожалуйста, для срочного интервью в утренний номер "Московским ведомостям"! Только нашей газете!
- Да пошел ты! - отмахнулся от него, как от мухи, Андрей и крепко пожал руку бывшему однокашнику по Академии Генерального штаба. - Спасибо, дружище, вовремя подоспел.
* * *
В тот вечер никаких испанок с розами в волосах не получилось. По просьбе Голицына Давыдов поехал вместе с ним. В полицейском участке Андрею, предъявившему некий загадочный документ, сразу дали отдельное помещение и вызвали специалистов, знающих толк во взрывных устройствах. Потом, когда пленника освободили от опасной игрушки, Голицын телефонировал незримому начальству; пришлось ждать решения; около полуночи за пленником приехали, а Давыдов с Голицыным наконец-то вышли из участка на свежий воздух.
- Ф-фу! - сказал однокашник. - Пронесло! Ну, что, к "Яру"? Угощаю, я твой должник.
- Не откажусь, - ответил Денис, у которого с обеда маковой росинки во рту не было. - Ты же знаешь, я всегда за справедливость.
То, что для Шереметева там всегда найдется столик, не удивляло, точно так же Денис пребывал в уверенности, что и Андрей попадет в знаменитый ресторан без затруднений. "Яр", конечно, не гуттаперчевый, и всех желающих не вмещает, несмотря на то, что его два года назад перестроили и из причудливого деревянного терема превратили в сущий дворец с куполом и колоннами.
Когда подъехали, Голицын послал хозяину, бывшему ярославскому крестьянину, а ныне знатному ресторатору Алексею Акимовичу Судакову визитную карточку. Пять минут спустя однокашников через боковой вход провели в отдельный кабинет.
- Конечно, в общем зале поинтереснее будет, там тебе все знаменитости и при них цыгане, - пояснил Голицын. - Но я с тобой о деле хочу поговорить.
Они удобно расположились на угловом мягком диване, обложенном к тому же вышитыми подушками.
Давыдов глядел на однокашника, пытаясь высмотреть перемены в его лице. Светлые волосы по случаю выхода в свет припомажены, но острижены так же коротко, как полагалось в кадетском корпусе. Лицо, пожалуй, осунулось, стало сухим и тонким, как положено аристократу. И еще неподвижным - вот главная перемена. Оно теперь прекрасно скрывало мысли и чувства хозяина. Да, взгляд стал другим, спокойным и холодным даже сейчас, когда ничто не мешает радоваться встрече. Впрочем, особо пылкими страстями Голицын и в академии не блистал. Незадолго до выпуска у всех завелись романы с барышнями, а он возился с конспектами, всем видом показывая: дурачье вы, господа, тратите время бездарно, а карьеру кто будет делать? Давыдов знал, что как раз по части карьеры у старого товарища все благополучно. И предполагал, что лет через десять Голицын очень выгодно женится, а невесту ему будут искать все пожилые столичные барыни, и немало из-за его благосклонности вспыхнет ссор и скандалов.
Стены кабинета, затянутые тяжелым бархатом, казалось, съедали любые звуки. При этом в помещении было на удивление свежо - видимо, имелась хитро устроенная вентиляция. Половой мигом расставил перед господами набор холодных закусок, запотевший графинчик с крымской мадерой и тут же испарился.
Андрей наполнил пузатые рюмки янтарной жидкостью, отсверкивающей в мягком полусвете живым золотом.
- Ну, со свиданьицем, дружище Давыдов! - Они чокнулись, пригубили душистое вино.
- "Стукнем чашу с чашей дружно, нынче пить еще досужно", - вспомнил Денис прадедовы стихи и очень удивился, когда Голицын продолжил строфу:
- "Завтра трубы затрубят, завтра громы загремят…" Да-а, не приведи Господь. Сколько же мы с тобой не виделись?
- Да, считай, с самой Академии, - хмыкнул Денис, принимаясь за телятину с хреном и малосольными огурчиками.
- И вот надо же, где угораздило свидеться! - Андрей взялся за заливное из судака.
- Так ведь меня после курса сразу в Осведомительное агентство направили, а потом - в Маньчжурию, японцев шерстить.
- А меня поначалу в Особый департамент определили, на оперативную работу…
- А нынче?
- Нынче, брат, я на особой службе! - Голицын снова поднял рюмку. - Давай-ка за нас, за офицерский корпус, за незримых сторожевых псов государя нашего и Отчизны!
Выпили до дна. Давыдов даже крякнул: хороша мадерца, давненько такой не пил!
- А что все-таки за дело, о котором ты хотел поговорить со мной? - кивнул Андрею.
- Ага, запомнил. Хорошо. Что ты знаешь об организации под названием СОВА?
- Почти ничего. Кажется, это что-то вроде специального подразделения для охраны высших должностных лиц империи?..
- Ну, и это тоже… СОВА - Служба охраны высшей администрации - особое ведомство. Оно образовано по личному распоряжению Его Величества вскоре после известного покушения на премьер-министра Столыпина в Киеве. Можно сказать, это злодейство стало последней каплей, переполнившей чашу терпения государя. Террор нужно было остановить во что бы то ни стало. А главное, докопаться до его корней. До тех, кто заказывает эту "похоронную музыку". И скоро это стало даже не второй, а первой и главной нашей задачей. Понял, чем занимается СОВА?
- Значит, ты теперь "совенок"? - прищурился Денис и потянулся за графином. - Охраняешь или выслеживаешь?
- В основном - второе. - Андрей подвинул ему свою рюмку, сам же достал из кармана крошечную коробочку, раскрыл и выставил на стол. Там на бархатной подушечке величиной чуть побольше мундирной пуговицы лежал значок - сова из темно-красной эмали с мелкой бриллиантовой россыпью вокруг глаз.
- И что, все у вас такое носят?
- Носят?! Да я понятия не имею, куда это приспособить. На виду - нельзя, я не барышня и не кокотка. А мы тогда от сознания собственной значимости и великой незримой власти словно одурели, сговорились, заказали себе эти штуки. Благодарение Богу, что денег не хватило - нашей дурости стало бы и на то, чтобы заказать эмалевых сов в натуральную величину.
Давыдов усмехнулся, язвительность товарища была ему хорошо известна.
- А зачем ты мне все это рассказываешь? - спросил он. - Да еще птичкой хвалишься?
- Не догадался?
Денис молча наполнил рюмки, взял свою, медленно принялся крутить в пальцах ее вычурную ножку. Голицын тоже не спешил выпить, откинулся на подушки и терпеливо ждал ответа.
- Я, дружище, весьма доволен службой, - наконец проговорил Давыдов и прямо посмотрел на однокашника. - И считаю, что моя работа важна не меньше твоей.
- Да разве ж я предлагаю тебе ее менять?! - искренне удивился Андрей. - Вот чудак-человек! Я ж тебе совсем о другом толкую.
- Тогда уточни.
- С удовольствием. Суть в том, что для такого сложного и - не скрою - опасного дела, как борьба с вражеской агентурной сетью, нужны самые разные таланты.
- И какой же талант ты разглядел у меня? - Давыдов улыбнулся и принялся накладывать себе в тарелку ассорти: маринованные маслята, греческие маслины, куриные фрикадельки под сыром и пару песочных корзиночек с севрюжьей икрой.
Голицын последовал его примеру, добавив к набору моченой брусники и пирожок с луком.
- Я тебе, Денис, отродясь комплиментов не говорил, если помнишь.
- Да уж! Такого от тебя наслушался…
- По существу наслушался. А теперь вот сижу перед тобой, как старый балетный генерал перед Малечкой Кшесинской после ее блистательного выступления в "Баядерке", и соловьем разливаюсь. Ну, вот прости, комплименты - дело для меня непривычное… соберусь с силами и приступлю. Ты, Денис, обладаешь самыми лучшими качествами для офицера-контрразведчика: молод, красив, образован, бесстрашен, силен и предан.
- Шесть штук, - подытожил Давыдов, не желая отставать в ехидстве от Голицына. - Но молодость на исходе.
- Ничего, мы с тобой, как старые пни, еще поскрипим. Да, седьмое: быстро принимаешь решения. И этим ты сегодня, возможно, и меня, и весь театр спас. Ну, ты приблизительно понял уже, что я предлагаю. Притом тебе совершенно необязательно менять место службы. Даже нежелательно. Просто у тебя появится еще одно важное дело, важное и нужное для безопасности Отчизны. Ты ведь как разведчик понимаешь, что новая война не за горами. И это будет очень большая война.
- Совершенно не нужная сейчас России война.
- Ну вот, сам все понимаешь… И ради этого, ради того, чтобы войны не случилось, ради долгой и мирной жизни мы и кладем свои. Это не риторическая фигура, Денис, враг у нас основательный, и - прямо скажу - будь ты женат и с детишками, ничего бы я тебе не предложил. Но мы оба свободны, и вдовы, коли что, голосить не станут, сиротки за гробом не побредут. Справимся - будем и дальше жить и радоваться, мадеру пить, барышень любить, а нет…
Андрей резко умолк, залпом осушил рюмку и посмотрел на друга. Тот несколько секунд разглядывал свою порцию, потом тоже махнул одним глотком и сказал:
- Хорошо. Убедил. Чем мне предстоит заниматься?.. Только имей в виду, у меня по службе тоже куча дел, и меня могут в любой момент загнать туда, где Макар телят не пас.
- Спасибо, дружище, за доверие. Учту, - облегченно вздохнул Голицын. - Отношения наши мы, конечно, оформим должным образом, а пока - вот тебе первое задание.
- Так сразу?
- Время не терпит. Ты о графине Крестовской слыхал?