Ягайло с размаху ударил поляка ладонями по ушам. Даже несмотря на кольчужный капюшон, вышло знатно. Тот замотал головой, пытаясь справиться со звоном. Витязь же уперся руками ему в плечи и, обдирая ноги о кирасу, вывернулся из-под рыцаря, попутно несколько раз стукнув его коленями по голове. Наподдал каблуком в темя и зашарил в пыли, на ощупь отыскивая саблю. Эфес плотно лег в руку, наполняя ее силой и уверенностью. Ягайло вскочил на ноги и увидел, что двужильный поляк тоже уже стоит, покачиваясь и сжимая в руках полуторник. Витязь сделал шаг в сторону, чтобы по возможности держать рыцаря между собой и лесом. Тот проводил его острием лезвия. Струйка крови из рассеченной губы превращала лицо в злобную маску базарного лицедея, пальцы все крепче охватывали рукоять, мышцы напрягались…
Ага, вот сейчас. Он увидел, как разгибается плечо, как разворачивается корпус, посылая вперед руку с мечом. Одну.
Кувыркнувшись вперед, под вытягивающееся в его сторону лезвие, Ягайло на разгибе ног вогнал саблю под кирасу поляка. Уцепил взглядом его мутнеющие глаза, подержал немного и отпустил. Воин рухнул назад, не сгибаясь, громыхнув кирасой о валяющийся на дороге камень.
Враг был повержен. Ягайле захотелось присесть прямо на землю, отдохнуть, остудить разогретую горячкой боя кровь. Но отдыхать было некогда. Из лесу вылетали четыре всадника в блестящих нагрудниках, с кроваво-красными гербами на черных куртках и в широкополых черных плащах, развевающихся за спиной. Понеслись к витязю, сотрясая копытами сухую землю. Не иначе, апокалипсис устраивать. Двое опускали наперевес короткие кавалерийские пики, один поднимал небольшой одноручный арбалет, один, самый грузный, прикрывался большим щитом в виде перевернутой капли, и понять, что за ним, было невозможно. Хорошо бы не плеть али топорик. Из четырех глоток вырвался злобно-торжествующий рев. Тренькнула слышно даже за конским топотом тетива. Короткая стрела срезала ветки с многострадального куста в полуаршине от Ягайлы.
Для четверых, даже для троих дорога была узковата, поэтому двое с пиками вырвались вперед, крепыш с огромным щитом – за ними, а арбалетчик приостановился, чтобы перезарядить.
Скрываться в поле от конных, которым сверху видно все, было бесполезно. Убегать по дороге, подставляя незащищенную спину, – тоже, потому витязь кинулся им навстречу, на ходу выдернув из-за голенища нож. Метнул снизу. Клинок сверкающей рыбкой понесся в горло одному из пикинеров. Тот заметил блеск, дернул голову в сторону. Нож пролетел мимо, плашмя ударился в большой щит дальнего и, крутясь, улетел в канаву без всякого ущерба для врага.
Но поляк на секунду потерял Ягайлу из виду, а тот поднырнул под блестящий наконечник его пики. Вытянулся стрункой, чтоб не зацепили стременами. Проскочил за щитом крепыша так, что тот его даже не увидел за краем, и оказался перед арбалетчиком. Только тут занятый своей машинкой поляк вскинул глаза. Он стал поднимать взведенное оружие, но не успел. Сабля перечеркнула его куртку пониже нагрудника. Он вскрикнул, переломился в поясе и свалился с седла, зацепившись ногой за стремя. Испуганная лошадь понесла, увлекая за собой кричащего человека. Ягайло бросился следом, почти не отставая. Чувствуя спиной неладное, крепыш подстегнул лошадь, погнав ее в стремительный галоп. Валики жира над седлом колыхались, заметные даже под толстой курткой.
Далеко проскочившие пикинеры как раз пытались развернуть на узкой дороге коней, чтобы пойти в новую атаку, когда на них налетела испуганная лошадь арбалетчика, смяла, опрокинула. Один всадник не удержался и стал валиться из седла. В поднятой столбом пыли сверкнула короткая сабля – и его голова упала на землю на значительном отдалении от тела. Другой всадник сумел удержаться в седле, отбросил пику и выхватил меч. Уловив взглядом стремительно двигающуюся к нему тень, вздернул коня на дыбы, чтоб его и своим весом утяжелить падающий клинок. Но тот рассек пустоту. Сильная рука витязя ухватила поляка за запястье и вырвала из седла, протащила по воздуху и приземлила на дорогу лицом и грудью, выбив из легких весь воздух. Вонзившийся под основание черепа клинок навсегда прервал судорожные попытки вдохнуть.
Ягайло выдернул саблю из шеи поверженного врага, поднялся с колена и посмотрел на последнего бойца. Толстяк, перемахнув через лежащую на дороге Евлампию, нахлестывал своего коня плеткой, даже не оглядываясь.
Витязь обтер саблю о вражескую одежду. Перевернув тело, поискал набитый деньгами кошель. Срезал, спрятал за пазуху. Всмотрелся в лицо убиенного. Покачал головой. Без наследника осталось Краковское королевство. Слаб Казимир, чтобы в русские земли войска на месть отправлять, но зато уж внутри княжества потеха начнется большая. Теперь его ждут заговоры, интриги, попытки соседей отхватить лакомый кусок. Да и внутри семьи ладком не договорятся. Это сейчас Казимир стар и немощен, а раньше-то не раз в брак вступал. С Анной, сиречь Альдоной, – княжной Литовской из рода Гедиминовичей, от которой и родились дочки Кунигунда, от какого ж слова имя такое странное получилось, да Эльжбета. С Адельгейдой, княжной Гессенской, от нее, похоже, этот отпрыск и появился. С Ядвигой из Глогова в законных отношениях состоял. Да и о дамах – Кристине из Праги и Эстер какой-то, чуть ни пруссачке знатной, – слухи ходят. А сколько еще неизвестных женщин? И каждая восхочет, чтоб именно ее отпрыск на престол взошел. А ведь у каждой отец, дядья и братья, которым тоже охота за троном постоять. Передерутся наследнички, как есть передерутся.
Он сходил к канаве, достал нож. Вернул его на привычное место и снова подошел к придавленной Евлампии. Грустно потрепал по гриве убитого конька, последнюю память об Акимке, заглянул под его бок. Поцокал языком. Приобняв тушу за шею, попытался сдвинуть. Девица посмотрела на него полными боли и злости глазами:
– Да ладно, чего тужишься, витязь? Я тут привыкла уже, пригрелась на солнышке. Ямку себе пролежала.
– Не ершись, – ответил Ягайло. – Чем могу…
К ним подошел Буян. Посмотрел искоса. Ткнулся носом в забрызганную кровавой пеной морду конька, поднял голову и тихонечко всхрапнул.
– Да, Буяша, – погладил его по лбу Ягайло. – И его не сберегли. Много вокруг нас смерти. И никак от этого не избавиться…
– Что ты затянул, как пономарь, – подала голос Евлампия. – Еще молитву за упокой лошади прочти. Давай вытаскивай меня ко псам, а то мочи уж нет терпеть. Нога как деревянная стала.
Ягайло вздохнул, огляделся. Потом подвел Буяна к коньку со стороны брюха, успокаивая и шепча ласковые слова – конь не любил мертвых, привязал его узду к седлу рыжего. Поднял валяющиеся пики и подсунул их под тело конька. Указал Буяну тащить назад, а сам налег, подрычаживая.
Туша чуть приподнялась, и девица смогла выползти из-под нее, упираясь в землю руками и здоровой ногой. Развернулась, села прямо на землю и задрала подол. На ногу было больно смотреть, она распухла почти вдвое и пошла красно-синими разводами. Но Ягайло все же нагнулся, оглядел внимательно, пощупал колено, покрутил стопу, встал, отирая руки о штаны.
– Ничего ужасного. Кости целы, мягкое ушиблено только все да придавлено, – успокоил он девицу. – До свадьбы заживет, хотя не лекарь, конечно…
– Ничего ужасного, – передразнила она витязя. – Тебя б так придавило. – Она посмотрела на него злыми глазами, попробовала встать, но ойкнула и опустилась обратно на землю. – Видать, придется мне тут свадьбы дожидаться.
– Убираться надо отсюда побыстрее, – словно не слушая ее, проговорил витязь. – Вдруг тот поляк уже до караулов каких доскакал да с подмогой возвращается? Эвон как резво дунул… Жаль, Буян остался один. Притомился он, боюсь, двоих не вынесет.
– Э… Ягайло, ты чего это? Ты меня тут хочешь оставить? – не на шутку встревожилась девица.
– Да бог с тобой, девка, – отмахнулся витязь. – Ты меня за басурманина жестокосердного принимаешь?
– Нет… Я это… Но… А чего делать-то?
– Ладно, понял я. – Витязь повернулся к Буяну. – Иди-ка сюда, друже.
Конь подошел, осторожно переступая копытами и косясь на раскиданных по дороге покойников. Ягайло обхватил девицу за пояс и легко, без усилий посадил в седло. Та вскрикнула, зацепившись больной ногой за высокую луку. Закусила губу. Ягайло посмотрел на нее уважительно. Она в ответ окинула его непонимающим взглядом:
– А ты-то как, витязь? Пешком, что ль, пойдешь?
– Ну, не совсем чтоб пешком, но да, ногами, – ответил Ягайло.
Он развязал пояс с саблей и сунул ее в одну из седельных сум. Стянул через голову кольчугу. Достал из-за голенищ несколько ножей и, завернув их в железную рубашку, отправил следом. Сходил к мертвому коньку, с сожалением посмотрел на дорогое седло, позаимствованное на постоялом дворе, вынул из переметных сум кое-какие пожитки и, вернувшись, положил в свои. Помахал руками, как мельница крыльями, и взялся за стремя. Свободной рукой хлопнул Буяна по крупу, и конь пошел неторопливой мягкой рысью. Ягайло побежал рядом, чуть повисая на стремени, отчего шаги казались семимильными. Они углубились в приграничный лес.
– Слышь, витязь, а ты где так рубиться на саблях научился? – спросила его Евлампия.
– Как? – переспросил тот, стараясь не сбиться с ровного дыхания.
– Ну… Быстро. Наши-то дружинники вон, бывает, по полчаса мечами, как оглоблями, машут – и ничего. А ты вон – раз, два и все. Хотя при силище твоей мог бы, наверное, с одного удара коня со всадником в доспехах ордынских, войлочных, вместе пополам разрубить. А если еще мечом хорошим, таким, как в Дамаске куют, так и вовсе латного лыцаря.
– Лень, – коротко ответил Ягайло.
– Как лень? Не понимаю.
Витязь притормозил Буяна. Остановился сам, переводя дух.
– А так. Вот сколько сил надо потратить, чтобы полчаса мечом махать? Много, – сам себе ответил он. – Один же удар точный, под шлем или в стык латный, – и все, можно за другого врага приниматься. А попробуй ливонца того же мечом взять? Ему твои удары что горох, он их разве что слышит.
– Так просто? Почему тогда у тебя так споро выходит, а другим пыхтеть надобно?
– Это сначала понять надо, а потом в кровь впитать. Чтоб дума сама в том направлении разворачивалась. Чтоб руки сами искали одно уязвимое место, да как лезвие в него послать, да еще так, чтоб самому не открыться под вражий удар. Ну, а потом еще тренироваться долго. На чучелах соломенных да на единомышленниках.
– Трудно себе представить твоих единомышленников, – хмыкнула Евлампия.
– Ладно, хватит балаболить. Дальше поехали, – оборвал ее Ягайло.
Он пару раз глубоко вздохнул и снова направил Буяна по дороге мягкой, нетряской рысью.
– Слушай, Ягайло, – не унималась девица. – А вот скажи мне, почему тевтонцы да ливонцы в лыцарском доспехе воюют, в шеломах с забралами да мечами прямыми? Силой берут да ударом молодецким. Татары вообще в халатах воюют да в шапках войлочных, кольчуг почти не надевая. Верткие, быстрые, да с сабельками легкими. А мы ни то ни се. Вроде тяжелее татарских наши доспехи, но до рыцарских никак недотягивают.
– Да потому, что живем мы меж ними, как меж молотом и наковальней. То с запада на нас напрут, то с востока наскочат. Чтоб ливонцам противостоять, тяжелый доспех нужен, чтоб с татарином сладить – легкий, вот и приходится лучшее от тех и от других брать. А дружинник на все один. Вот и крутись как хочешь.
Евлампия понимающе покивала головой, а витязь замолчал, восстанавливая дыхание. Вскоре он придержал коня.
– Чего опять заминка-то? – вопросила Евлампия.
– Тсс. – Он приложил палец к губам.
Девица примолкла, оглядываясь, а Ягайло сунул руку в суму и нашарил там рукоять сабли.
– Ты, мил человек, не балуй, – донеслось откуда-то из-за деревьев. – А то пострадаешь, не ровен час.
Ягайло отпустил рукоять и поднял руки вверх, ладонями ловя направление, из которого исходил звук.
– И кто тут у нас? – донеслось из-за спины.
Витязь и девица обернулись. На опушке леса стоял человек в сером плаще с привязанными к нему веточками и листиками. Даже вблизи он был почти неразличим на фоне леса. Только короткий лук с тетивой вполнатяга и недобро поблескивающий наконечник стрелы привлекали к себе внимание. По осанке и манере держаться он должен быть как минимум воеводой отряда. Из лесу вышли еще несколько человек, одетых примерно так же и вооруженных кто чем – луками, мечами, короткими топориками.
– Кто такие? Откуда? Куда путь держите?
– Витязь Ягайло и девица Евлампия, по поручению Святослава Ивановича, князя Смоленского, – ответил Ягайло.
– И подорожная имеется? – подозрительно прищурился десятник.
– А как же? – ответил Ягайло и полез за пазуху.
Медленно, чтоб не вводить стрелков в искушение, извлек порядком потрепанный, пропахший потом свиток и протянул главному. Тот взял его, развернул и, дальнозорко держа на отлете, прочел, шевеля губами вслед словам.
– Яромир, – подал голос один из лесных бойцов. – Это точно Ягайло, знатный витязь. Только грязный и рожа вся обгорелая, потому и признал не сразу.
– Уверен, Вячко?
– Как есть уверен. Вот те крест, – размашисто перекрестился смахивающий на вставшего на задние лапы медведя воин, которого назвали Вячко.
– Да верю, верю, – ответил десятник и снова перевел взгляд на Ягайлу, девицы для него словно бы и не существовало. – Смотрю, тяжко вам пришлось. Никак с поляками зарубились, – оглядел он бурые брызги на рукавах Ягайлы и ногу девицы, опухоль и синеву которой едва прикрывал подол платья.
– Было дело, – признался витязь. – А вы тут что сторожите, ежели не тайна?
– Да знать бы… – посетовал главный. – Отправили сюда, велели в оба глядеть, а на что глядеть, не сказывали. Вот, может, на начало новой войны посмотрим.
Ягайло лишь тяжело вздохнул и потупил взор, мол, и такое быть может.
– А вы куда путь держите? – спросил десятник.
– Нам бы до "Укрáины" добраться поскорей.
– Так вы уже тут, – удивился начальник лесной стражи.
– Не, нам не землю, нам до трактира надо. Человек нас там ждет, – пояснил Ягайло.
– Не тот, который монахом-паломником, из византийских земель возвращающимся, представляется? – хохотнул десятник. – Ясно. Ты когда встретишь, передай ему, что от него службой княжеской да силой богатырской за версту разит, и клобук да ряса то не скрывают отнюдь.
– Передам. И вам счастливо. Думаю, не будет войны, – успокоил дозорных Ягайло. – В ближайшие день-два.
– И то хлеб, – улыбнулся десятник.
Ягайло улыбнулся ему в ответ, взял Буяна за стремя и повел к трактиру, ориентируясь по просветам в кронах деревьев. Шорох за его спиной возвестил, что дорога снова пустынна на вид.
Вопреки опасениям хозяина и Евлампии, трактир не захирел. У его коновязи под навесом стояло лошадей ничуть не меньше, чем когда Ягайло наведался сюда в первый раз. Двери были открыты настежь, и из них доносились веселые голоса и запахи свежеприготовленной еды, от которых у путников засосало под ложечкой, а рот наполнился слюной.
Витязь свел коня к коновязи, помог девице спуститься на землю и усадил на валяющуюся неподалеку чурку. Снял с Буяна седло и подвел к стойлу мимо дремлющего – интересно, просыпался ли он когда-нибудь вообще? – сторожа. Конь сделал пару глотков из стоящей там кадушки с водой и, сунув голову в ясли, радостно зачавкал свежим овсом. Витязь перекинул через плечо сумы, одной рукой подхватил седло, другой – Евлампию и поволок их к дверям. Девица, как могла, старалась облегчить витязю ношу и поминутно кривясь, подпрыгивала на одной ноге.
Хозяин уже ждал их почти в дверях. Его сгорбленная спина и опущенные плечи выражали полную покорность судьбе, но взгляд черных глаз таил недоброе.
– Таки вег’нулись? – вместо приветствия бросил он.
– А тебе, старый хрен, было б спокойней, если б мы Богу душу отдали? – накинулась на него Евлампия.
– Шо ты, милая, шо ты? – замахал на нее ладошками хозяин. – И в мыслях такого не дег’жал.
– Ладно. Ты нам тут руками не маши, ветра не нагоняй, – проговорил Ягайло. – Лучше комнату приготовь, видишь, прилечь ей надо.
– Конечно, конечно, – засуетился хозяин и, с радостью сбежав от неприятного разговора, понесся вверх по лестнице, зовя по дороге кого-то на неизвестном наречии.
Ягайло потащил Евлампию за ним следом, по ходу оглядывая зал. Публика была самая разношерстная. Чернявый парень в расстегнутой до пупа заграничной рубашке с огромным нательным крестом навыпуск. Несколько серых, угрюмых мужиков из мастеровых, наверное, везущих продукты своего труда на какую-нибудь ярмарку, вездесущие личности в широкополых шляпах и… О да, паломник. Здоровенный, длинноволосый, рыжебородый детина в явно маленькой для его широченных плеч и округлого брюшка рясе. Монашеский посох с окованными железом концами, и не посох даже, а просто какое-то бревно. Оловянная кружка с хмельным медом теряется в огромных ручищах. Совсем обалдел Святослав Иванович – на тайные дела таких приметных людей посылать. Да и рожа какая-то пухлая слишком, с маленькими глазками над литыми щеками. Хотя взгляд зеленых глаз не глупый. Не осоловелый после обильных возлияний. Цепкий такой взгляд. Жесткий.
Ягайло почти на себе втащил Евлампию наверх и отвел к комнате, на которую любезно указывал хозяин. Завел. Помог, не тревожа ногу, лечь на жесткий топчан и сбросил рядом свой скарб.
– Как ты? – Он хотел погладить девицу по покрытой платком голове.
– До свадьбы заживет, – зло бросила она, отстраняясь. – Сам рек.
– И то верно, – легко согласился витязь, давно привыкший к взрывам ярости в ответ на его неуклюжие проявления заботы и ласки. – Я вниз пойду, а тебе распоряжусь воды принести, тряпку какую обтереться да мыла, если найдется, ну, или золы плошку. Помощи даже и не предлагаю.
– И правильно, – ответила Евлампия. – Пусть воду тащат, да погорячее, да снеди какой брюхо набить.
Ягайло кивнул, спустился вниз. Поймав за ворот безрукавки хозяина, передал тому просьбу девицы, подкрепив ее полновесной монетой, заказал себе жбанчик кваса и, не таясь, направился к княжьему посланцу. Сел на лавку супротив него. Откинув крышку незаметно появившегося у локтя сосуда с напитком, приник к деревянному краю. Долго пил, запрокинув голову и дергая кадыком. Наконец, осушив его больше чем наполовину, отставил в сторону, утерся и взглянул на посланца:
– Здрав будь, добрый человек. Чем порадуешь?
– И тебе не хворать. И рад бы, да порадовать особо нечем, – спокойно ответил тот. Голос у него был под стать фигуре – густой, басовитый. – Княжью дружину пришлось под Можайск отправлять. Митька Московский послал войска воевать и грабить за участие смолян в разорении Московской волости с Ольгердом заодно. Да еще Михаилу Тверскому войну объявил. Ох, неспокойно сейчас там, – покачал головой посланец. – Дмитрий взял и пожег Зубцов и Микулин, а также села все, до каких смог добраться.
– А Михаилу-то за какие грехи?
– Вестимо, за то, что Ольгерда уговорил на Москву походом идти. Осерчал Михаил, когда после суда неправедного насилу с боярами своими из узилища вырвался, да и то не сам, а ордынские князья за него попросили. Особенно Карач-Мурза за него старался, ну, который в православном крещении Иван Васильевич, сын законного князя Карачевской и Черниговской земель. У Дмитрия на то семейство зуб, а злопамятен князь Московский сверх меры.