* * *
Фишер и оба его соратника склоняются над картой Архипелага Довольных Людей, расстеленной на походном столе.
- Что вы мнетесь, как Лумбахская дева? - спрашивает немец в шлеме Фишера. - Действуйте.
Он протягивает Фишеру перо.
Фишер пробует повернуть кольцо с серебряным пауком вокруг пальца. Кольцо не повертывается.
Тень от головы Фишера в каске падает на карту.
- Ах, кабинетная скромность! - кричит немец в шлеме. - Я доложу Блейхрейдеру, как главе компании Новой Гвинеи, о том, что вы строили какого-то Гегеля, когда нужно было действовать. Наука… нейтральность… - передразнивает он Фишера. - Я сам не чужд наукам. Я в Бонне защищал диссертацию "Средневековые рукописи, переплетенные в человеческую кожу". А в Готтентотской инфантерии, если нужно было, мы неграм животы вспарывали, хоть это занятие не из приятных… Дать хины?
Фишер мотает толовой.
- У Герсона Блейхрейдера в сейфе лежит один документик, - понизив голос, говорит немец в шлеме. - Он рассказывает о том, как и кому именно вы продали планы Дунайской комиссии.
Рука Фишера безвольно протягивается к карте Архипелага Довольных Людей.
- Себя не забудьте, - говорит немец в шлеме. - К чему ложная скромность? А о сейфе… Это я просто к слову.
Надпись "Берег Маклая" зачеркнута. Вместо нее появились слова: "Берег Фишера".
Зачеркнута надпись: "Архипелаг Довольных Людей", вместо нее Фишер пишет: "Острова Блейхрейдера".
- Ставьте здесь знак вопроса, - говорит ветеран Готтентотской инфантерии, показывая на надпись "Остров Витязя". - Господин Блейхрейдер ведет переговоры с имперским тюремным управлением о возможном устройстве здесь колонии для ссыльных.
Тень от каски Фишера на карте.
- Гушке, - кричит немец в шлеме, - возьмите этих бездельников от "Лумбахской девы" и отправляйтесь ловить папуасов! Глядите на карту…
Начальник экспедиции набрасывает на карте кругообразный чертеж.
- Вот здесь пройдите все и без добычи не возвращайтесь!
- Может быть, вам и живность какая попадется, - с надеждой в голосе говорит начальник полиции.
* * *
…Холм невдалеке от разрушенной хижины. Длинная тень от врытого в землю флагштока, выкрашенного, как шлагбаум, в черно-белые цвета. Ясные жемчужные облака медленно проходят над флагштоком, как бы оттеняя его зловещий вид.
Фишер, его спутники, выстроившиеся в ряд солдаты, матросы, полицейские стоят у подножья флагштока.
- Вот вам и торжество, - говорит начальник полиции. - Весь оркестр лег от дизентерии. Некому сыграть "Кайзермарша". Зато эти негодяи в горах… слышите? Вот вам и "знак Маклая".
Со стороны гор доносится гром деревянных барабанов.
Начальник полиции подносит к глазам морскую зрительную трубу.
- Что я вижу!
В объективе трубы - мирно бродящая вокруг хижин черная новогвинейская свинья.
Затем видны купающиеся в пыли куры, кокосовые орехи, сложенные близ хижин.
- Там - хлебное дерево, ключевая вода и куры, куры, - как в бреду, повторяет начальник полиции.
- Попробуйте суньтесь туда! - мрачно говорит немец в шлеме. - Маклай учил дикарей уходить в горы при приближении белых. "Знак Маклая" не поможет.
- Рядовой Гушке поймал кого-то, - объявляет немец с трубой.
- Молодец! - хвалит Гушке начальник экспедиции. - Ваша матушка вправе гордиться своим сыном… Схватить такого людоеда…
Гушке принимает позу героя и выпячивает грудь.
Солдаты взяли ружья на изготовку.
К флагштоку идут два солдата из партии Гушке. Они ведут на цепочках двух огромных псов. Собаки тяжело дышат, высунув языки.
Перед немцами стоит пожилой папуас. В левом ухе его - большая серьга из черепаховой кости.
Гушке пристально всматривается в серьгу. Это он делает несколько раз на протяжении сравнительно небольшого времени.
Папуас исподлобья смотрит на белых людей.
Начальник полиции быстро проглядывает несколько портретов папуасов, полученных от начальника экспедиции.
- Медаль с райской птицей украсит вашу грудь, Гушке, - говорит начальник полиции. - Вы поймали важную птицу. Господин Каин состоял при особе Миклухо-Маклая чем-то вроде морского министра или лорда адмиралтейства.
- Маклай, - радостно говорит Каин, услышав знакомое имя.
Гушке одним движением вырывает черепаховую серьгу из уха Каина.
Капли крови скатываются по черной коже.
Гушке вытирает серьгу о передник и прикладывает ее к глазам, как лорнет.
- Гушке! - укоризненно говорит немец в шлеме. - Не мог немного подождать? Скотина! Все испортил!
- Фишер! - кричит начальник. - Начинайте комедию с медальоном, так, для очистки совести. Вряд ли что теперь выйдет. Блейхрейдеру придется втереть очки в нашем донесении. Вот вам маклаевский словарь.
Фишер, заглядывая в небольшую тетрадку, вынимает из грудного кармана "знак Маклая".
При виде медальона Каин делает порывистое движение, улыбается, но улыбка тут же исчезает с его лица.
- Маклай, друг Маклай - кавас Маклай. Понимаешь? - говорит Фишер, показывая на медальон, на себя.
Каин качает головой. Он делает движение, которым как бы просит Фишера убрать медальон.
- Уян - хороший, все - уян, - продолжает Фишер, показывая пальцем поочередно на нескольких немцев. Перстень с серебряным пауком светится на солнце.
- Ну, тут ждать нечего! - говорит начальник отряда. - Спрячьте русскую побрякушку, Фишер! - Он начинает тихо совещаться с начальником полиции.
- Гушке! Взять его. А за серьгу ты получишь трое суток гауптвахты, в Берлине, конечно… Да подожди, негодяй, подъема флага, - приказывает начальник полиции.
Полотнище германского флага медленно ползет к вершине полосатой мачты. Вот оно развернулось…
Немцы, держа руки по швам, издают победные крики.
На флаге виден прусский черный орел.
- Пойдем, дружок. Я тебе вытру слезы, как приказал господин Блейхрейдер, - говорит благодушно Гушке, хватая Каина за руку.
Неизвестно откуда прилетевшая длинная папуасская стрела с зазубриной на конце впивается в грудь черного орла на трепещущем полотнище флага.
Гушке и Каин стоят около ближайших пальм. Пожилой немец в очках держит в руках отобранные у Каина железный топор и копье. Золотое кольцо мерцает на конце копья.
Гушке начинает обыскивать Каина с ног до головы.
- Маклай, - повторяет Каин, улыбаясь и показывая то на пальмы, то на топор, то на свое копье.
Два немца с собаками стоят невдалеке наготове, держа собак за кольца ошейников.
Еще два немца выдергивают жердь из полуразрушенной хижины, прилаживают ее между пальмами и повисают на ней на руках.
…Гушке снимает золотой ободок с копья Каина, внимательно разглядывает кольцо и, найдя пробу, счастливо улыбается и сует ободок в карман.
Каин делает порывистое движение.
- Ну, ну!..- кричит грабитель, - Ты попал в руки к Гушке… Смотри, парень!
…Полотнище флага отяжелело от стрелы.
- К орудию! - кричит начальник отряда. - Заряжай. По горной деревне - огонь!
Выстрел. Орудие откатывается, его на руках водворяют на старое место и вновь заряжают.
Видно, что к лафету прикреплено в особой рамке изображение женщины в рогатом шлеме. У ней - мускулы циркового борца, косы чуть не в руку толщиной. Женщина сжимает в руке боевую дубину. На плечах женщины - косматая шкура. В руке надпись: "Лумбахская дева" (по д-ру Берхгаузену), подарок героям Новой Гвинеи". При каждом выстреле из пушки изображение Лумбахской девы как бы устремляется вперед. При отдаче после выстрела изображение вновь приближается к зрителю.
- Огонь!
Видно, как загорелись горные хижины.
Начальник полиции не отнимает глаз от зрительной трубы.
- Огонь!
К Фишеру подходит Гушке.
- Господин доктор, - говорит он. - На шее у этого дикаря была такая игрушка.
Фишер рассматривает вырезанную из дерева статуэтку, изображающую Миклухо-Маклая. Она прикреплена к шнуру, сплетенному из древесного волокна. Статуэтка очень похожа на то изображение Маклая, которое вырезал Туй на конце своего копья.
- Дайте мне ее, - говорит Фишер и прячет статуэтку в карман. - Гушке, вам надлежит сохранить череп этого папуаса для берлинского музея.
Фишер стоит на фоне зарева от пылающей деревни.
Тело Каина чуть подрагивает на виселице.
Невдалеке от виселицы под пальмами сидит Гушке и с увлечением играет на губной гармонике.
"Лумбахская дева" выпускает снаряд за снарядом по горной деревне.
* * *
Зрелище подвергнутого бомбардировке мирного селения. Сбитые ядрами кокосовые орехи в лужах человеческой крови. Трупы. Горящие хижины. Пушечный снаряд - круглая бомба "Лумбахской девы", пробив кровлю из пальмовых листьев, кружится, как волчок, на полу большой общественной хижины. Внутренний вид хижины напоминает храм. Высятся резные столбы, в углах висят черепа предков. Здесь же собрано оружие, промысловые орудия и т. д. Это - как бы выставка папуасского искусства, музей туземного быта.
Папуас, в котором зритель узнает Саула, несколько мгновений, как ребенок, рассматривает вертящееся ядро. Потом он хватает ядро и выкидывает его за порог.
Грохот взрыва. Летящие осколки впиваются в лица деревянных идолов.
Саул подбегает к самой большой статуе. Это огромное изображение Маклая, вырезанное из целого древесного ствола. У подножья статуи - груда реликвий Маклая: железные топоры, ножи, заступы. Мелькают бумаги, старые этикетки с надписями на русском языке, например, "Чай "Богдыханская Роза". Торговый дом Пономарева", измятые консервные банки и т. д. Все это - следы наивного культа Маклая.
Возле статуи Маклая прислонено копье. На нем - старая соломенная шляпа Туя. У нижнего конца копья на земле лежит человеческий череп. Это все, что осталось от старого папуаса Туя…
Осколок бомбы впивается в лицо статуи Маклая. Саул молитвенно распростерт у подножья изваяния.
За порогом хижины слышен плач детей, стоны раненых, женские вопли.
Саул выбегает из храма.
Через некоторое время он возвращается с несколькими воинами. Они тащат огромные носилки из пальмовых жердей.
Воины по команде Саула водружают на носилки статую Маклая и выносят ее.
Воины запевают "Песню Маклая".
Охваченные экстазом, они не обращают внимания на падающие ядра.
Упавших воинов сменяют другие.
Саул копьем указывает путь воинам.
Они идут в горы, в недоступные лесные дебри.
Статуя Маклая плывет над головами людей.
Очередной пушечный выстрел.
Стены храма рушатся.
* * *
Почерневшие столбы, обугленные балки, груды пепла. Маклай и Маргарита Робертсон стоят на пожарище. В руке Маклая старый саквояж. Робертсон держит в руках глобус, который она купила по просьбе Маклая. На пальце Робертсон блестит золотое обручальное кольцо.
- Ну, Маргарита, простимся с пепелищем и пойдем искать новый кров, - говорит Маклай. - Все наше с нами. Знаешь, где мы будем жить? На морской зоологической станции, которую я основал в бухте Ватсон-Бай. Ты будешь королевой подводного царства, - шутит Маклай, - морской царевной.
- А ты, Маклай?
- А я… Я вроде моего земляка Садко… Но все это шутки. Мы опять нищи, Маргарита. Но это так кажется только… Смотри!
Маклай показывает на стройную пальму невдалеке от пожарища. Ствол ее кое-где почернел от огня, но молодые ее листья зелены и ровны. Голуби, лишившиеся крова, вьют гнездо на ветвях пальмы.
- Жизнь берет свое, - говорит радостно Маклай. - Советы старого Туя пошли мне впрок. Я не хочу умирать. Пусть смерть подкрадывается к нам, как змея. А мы сильнее ее. О, сколько еще надо свершить! Мы живем, живем, Маргарита.
- Ты устал, Маклай, - говорит спокойно и нежно Робертсон, - и зрелище сгоревшего крова волнует тебя… Пойдем отсюда!
- А когда и где имел я свой кров, Маргарита? Хижина в Новой Гвинее. Ее разрушили немцы, здесь - тоже их работа. Они думают, что сильнее их нет. У них пушки, древнетевтонское право, баронские короны. Они хотят проглотить весь земной шар, но они подавятся… Как я их ненавижу!
- Тебе нельзя волноваться, Маклай!
- Но ты больше не отвечаешь за меня перед "Женским обществом содействия медицине", Маргарита. И теперь я здоров. Скоро мы вместе отправимся в Океанию, а потом в Петербург.
Мимо быстро проходит почтальон с туго набитой сумкой. Он пристально вглядывается в лицо Маклая и возвращается обратно.
- Кажется, господин Маклай? - спрашивает почтальон. - Хорошо, что я вас узнал. Сиднейский почтамт приказал мне разыскать вас во что бы то ни стало.
- Хотя бы на дне морском? - шутит Маклай. - Это почти близко к истине. Но в чем дело?
- Вы числитесь выписанным из госпиталя, старый адрес ваш: "Территория выставки", как мы видим, недействителен. Адресата трудно найти.
- В царской России об этом говорят так: "Не имеет определенного места жительства", - перебивает почтальона Маклай.
- Посмотрите, господин Маклай, сами, как вам адресуют некоторые письма: "Берег Маклая", "Архипелаг Довольных Людей"… Но Сидней - сердце Океании, и вся почта для вас поступала к нам, - с гордостью говорит почтальон. - Я вам ее сейчас вручу. Со всех концов мира!
Почтальон начинает опорожнять сумку. Мелькают письма большие и малые, пакеты, бандероли, газеты, книги.
- Боже мой! - ужасается Робертсон. - Вся сумка? Но, Маклай, тебе вредно много читать.
- Знаете, почему я узнал вас? - спрашивает почтальон. Он показывает отдельно отложенный экземпляр журнала, сдвигает узкую бандероль к его нижнему краю. На обложке журнала - большой портрет Миклухо-Маклая. Почтальон уходит, оставив на руках Робертсон огромную кипу корреспонденции.
- Это слава, слава, добытая в бою, - горячо говорит Робертсон. - Смотри, подпись под портретом: "Великий русский путешественник Миклухо-Маклай". Как я счастлива!
Маклай, хмурясь, берет у нее журнал и, не разглядывая обложки, начинает его перелистывать, сняв бандероль.
- Как хорошо, Маргарита, как хорошо! - говорит он сдавленным голосом. - Посмотри сама.
Вся страница журнала занята снимком с известной картины Саврасова "Грачи прилетели". Маклай отворачивается. Он пытается скрыть, что он плачет.
- Ведь это понять только надо, - говорит он, и слезы катятся по его лицу. - Десять лет, целых десять лет не видеть своего отечества. Знают ли медики, что ностальгия - тоска по родине - страшнее всех лихорадок, от которых я умирал?
- Но ведь я права… Пойдем отсюда, Маклай, - умоляет Робертсон. - Скорей в твое подводное царство, - шутит она. - Я пойду за тобой куда ты скажешь. Но здесь так грустно.
- Сейчас, - говорит Маклай. Он перебирает один за другим пестрые конверты. - Нет, Маргарита, я прочту все это… Лев Толстой, Элизе Реклю, Лев Мечников, Тургенев… Боже мой, запоздавшее письмо от Поля Брока! Ведь он уже умер… А вот от "гарибальдийца". Ведь это тот неведомый человек, который помог сохранить мне веру в свои силы в черные дни, когда пруссаки шли на Париж… Все это надо прочесть…
- Сейчас?! - ужасается Робертсон.
- Нет, в нашем морском царстве. Кстати, нам надо спешить. Я хочу проверить установку новых аквариумов… А вот этого письма я не буду читать! - говорит он с гневом.
Маклай показывает на конверт. В углу конверта - изображение черного прусского орла.
- Я сейчас же отошлю его обратно. Что может писать мне его светлость князь Отто Бисмарк, канцлер германской империи?
Маклай гордо поднимает голову.
- Они думают, что я потерял Берег Маклая и из-за этого могу пойти на все. Нет, им не купить науки о человеке, как нельзя и запугать меня. Пойдем, Маргарита. Но куда мы сложим все это? Нас выручит старый друг моих скитаний.
Маклай раскрывает свой саквояж и доверху набивает его письмами. Голуби летают вокруг нового гнезда. Ветер шевелит волосы Маргариты Робертсон. Она тихонько гладит пальцами золотое кольцо на своей руке.
- Чего нам еще надо? - тихо спрашивает Маклай и, беря за руку Маргариту Робертсон, говорит с улыбкой, показывая на глобус: - В наших руках весь мир! Я понесу его.
Следопыты веков
Классик русской литературы нашего века Сергей Николаевич Марков был подвижником.
Я не хочу утомлять читателей перечислением его заслуг перед Отечеством, перед российской культурой - назову лишь некоторые штрихи его деяний.
…В 1926 году двадцатилетний русский журналист из Средней Азии выступил в центральной печати с проблемным материалом по горнорудным богатствам степного края, и этот материал ставится на обсуждение Госплана страны, и в глуши начинается разработка "золотых жил" (хотелось бы мне сегодня увидеть такого двадцатилетнего журналиста!). А вскоре он делает в не менее "высокой инстанции" сообщение о возможности превратить громадный простор безлюдных солончаков, Голодную степь, в цветущий край с помощью открытых и изученных им же, Сергеем Марковым, подземных рек - что и было затем свершено (где вы, нынешние продолжатели его дела устроения земли? Вместо вас орудуют всесильные сторонники "поворота северных рек…"). Вряд ли кто из людей, проезжающих сегодня по Кутузовскому проспекту столицы мимо величавой Триумфальной арки, думает о том человеке, который первым предложил восстановить этот памятник подвигу русского народа в войне 1812 года, - им был С. Н. Марков. Его стараниями были установлены памятники Семену Дежневу на Чукотке и Пржевальскому на Иссык-Куле, изваяния каравелл Колумба на Волго-Доне, его радением атолл в Тихом океане был назван именем Александра Грина… Благодаря его очерковой книге "Зачарованные города" были спасены многие народные промыслы на Русском Севере (в частности, волшебное искусство великоустюжских "серебряных дел мастеров").