Мне, как гражданину Евросоюза, нужно было явиться в préfecture - главное управление полиции, располагавшееся за цветочным рынком на острове Сите, на противоположном от собора Нотр-Дам берегу Сены. Слушая описание маршрута из уст Кристин, создавалось впечатление, что места там очень живописные!
Все, что требовалось от меня, - взять с собой паспорт, трудовой договор, три фотографии, последний счет за оплату электричества, а также свидетельства о браке всех хомячков, которые у меня были с 1995 года. Для каждого из документов должны быть предоставлены копии, отпечатанные на средневековом пергаменте. Нет problème.
Приятная новость, сообщенная Кристин, состояла в том, что компания предоставляет мне один выходной на разрешение всей этой бюрократической проволочки. "Как цивилизованно", - подумал я.
- Прекрати смотреть на меня так (comme ça), - сказала она, перехватив мой взгляд, полный благодарности, которую она приняла за вожделение. Отчасти, надо признаться, так оно и было.
- Comme quoi?
- Comme ça! - Кристин рассмеялась и оттолкнула меня.
- Va travailler!
Как это француженкам удается уклоняться от сексуальных домогательств, не прекращая при этом флиртовать? Господи! До чего же они сексуальные! Даже когда посылают тебя!
Новый день и новый урок о принципах французской жизни: начальство дает тебе один выходной, зная, что тебе понадобятся как минимум три.
Следующим утром я шел в préfecture, прокладывая путь сквозь завалы длинных коробок из-под цветов, разбросанных вокруг неубранного рынка.
Меня вместе с сумкой просветили рентгеном, проверили металлоискателем и отправили в очередь. И все это ради того, чтобы женщина в пуленепробиваемой кабинке, полчаса обслуживавшая нескольких человек, что были передо мной, вернула мне документы, унизительным тоном объяснив, что я не представил копии всех необходимых им страниц и что нельзя улыбаться на фотографиях, сдаваемых в подобные учреждения.
На следующий день она обнаружила, что я не принес счет за электричество, необходимый в качестве подтверждения места моего проживания. Я объяснил ей, что счета нет, так как живу в гостинице. В таком случае, сказала она, требуется справка от работодателя, подтверждающая достоверность информации. Нет, факс, который готовы прислать из моей компании сейчас же, пока я жду в соседнем кабинете, не подходит. Ей требуется оригинал с "живой" подписью. И в любом случае мне никто не позволит сидеть в комнате ожидания, раз у меня нет всех необходимых документов. "А не могли бы вы сообщить мне об этом вчера?" Нет, она пожала плечами: очевидно, не могла.
Наконец-то, уже на третий день, преодолев взмывшую вверх, словно гора, кучу размякших цветочных коробок, раздавленных луковиц, скрежещущих под ногами металлических банок и взметавшихся в воздух газет, я почувствовал прилив гордости за качество и количество собранных документов. Мне позволили войти в заветную дверь и оказаться в мрачной комнате ожидания.
Вдоль стен стояли кабинки с низкими перегородками. Напротив кабинок выстроились ряды стульев, часть которых была занята изможденного вида гражданами - претендентами на carte de séjour. Кто-то из них походил на меня - они пришли в офисных костюмах. Остальные - тоже относительная версия меня, только в юбках. Глядя на них, я призадумался, в какую сумму обойдутся нашим работодателям выходные дни, если суммировать затраченное всеми присутствующими время.
Здесь же была группа людей, которым явно не на что было надеяться. Они, видимо, оказались в этом департаменте лишь для того, чтобы убедить чиновников: Евросоюз уже признал около пятнадцати новых стран-участниц. Может, от моих слов и веет расизмом, но, если принять во внимание аргументы, доносившиеся из шестой кабинки, я был недалек от истины.
- C’est l’Europe, non? - кричал мужчина с черными, словно смоль, усами. - Je suis européen, moi!
Женщина, сидевшая по другую сторону кабинки, недоуменно смотрела на него. Дамы из пятой и седьмой кабинок на какое-то время приостановили обслуживание клиентов и перегнулись за разделительные перегородки, дабы в случае чего поддержать коллегу.
Из-за стекла доносился шквал односложных слов:
- Эй! Эй!
- Ого!
- Нет, я европеец! Вот дерьмо!
Судьбоносное слово возымело неописуемый эффект!
- О! - Так раздражавшая черноусого женщина сунула документы в пластиковый скоросшиватель.
Мужчина тут же принялся громко кричать о правах человека и тому подобных нелепостях, что ни в коей мере не повлияло на абсолютно безразличное выражение лица его мучительницы. Дамы из пятой и седьмой кабинок вновь вернулись за свою часть перегородки, выпалив в сторону просителя еще парочку восклицаний. Мужчина заявил, что отказывается уходить. В итоге на пороге появился полицейский и с уставшим видом указал ему на дверь. В надежде найти поддержку черноусый обвел комнату глазами, но каждый из присутствующих уперся взглядом в пол. В комнате ожидания госучреждения не место защите гражданских прав.
Буквально через двадцать четыре часа или близко к этому подошла моя очередь. Кабинка номер шесть. Кабина смерти. Я поприветствовал даму бодрым "bonjour" (но без чрезмерной улыбчивости), стараясь произвести впечатление человека, принадлежащего к европейской нации, и, шепча про себя молитву, молча протянул ей папку с документами.
Женщина пометила галочкой наличие соответствующих бумаг в квадратиках с внутренней стороны скоросшивателя, но, добравшись до фото, недовольно поджав губы, сказала:
- Фотографии должны быть разрезанными.
- А! - вырвалось у меня (про себя я подумал: "Merde!"). - Я не знал.
По моему голосу легко можно было догадаться, что я буду неописуемо счастлив не только вырезать фото требуемого размера, но и помассажировать этой даме ступни, с любым ароматическим маслом по ее выбору, позволь она мне тотчас же опуститься на колени.
- Ничего страшного. - Женщина достала ножницы и уверенной рукой ловко отрезала четыре квадратика фотографий. Возвращая одну, она сказала: - Нам нужно только три.
- А себе оставить не хотите?
Этой фразой я надеялся хоть чуть ослабить накопившееся напряжение официальной обстановки, но дама застыла и пристально посмотрела на меня.
Я уже видел заголовки газет:
"АНГЛИЧАНИН ДЕПОРТИРОВАН ИЗ ФРАНЦИИ ЗА СЕКСУАЛЬНЫЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВА В ОТНОШЕНИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖАЩЕЙ". "Британия должна выйти из Евросоюза, - требует президент, - это мы, французы, обычно настойчиво проявляем свой сексуальный интерес, а не вы…"
Глядя в ее глаза - карие, но потухшие за годы работы с теми, кто презирает ее за то, что вынужден так бездарно тратить свое время, - я понял, что в этом и кроется основная разгадка. Тот парень с усами неверно истолковал ее взгляд. А я не должен промахнуться.
Взяв фотографию со словами "Я очень triste (расстроен). Это фото не самое удачное" и кинув на снимок злобный взгляд, я быстро убрал его в сумку.
Женщина кивнула и почти - почти - улыбнулась.
- На фотографиях interdit (запрещено) улыбаться, - сказал я. - Непорядок, каждый мог бы быть чуть меньше triste.
- Да, было бы приятно хоть иногда видеть улыбки. - Уголки ее губ сделали микроскопическое усилие над собой и побежали вверх, пока она твердой рукой прикрепила одно из моих фото к розовому скоросшивателю. - Вот ваша временная carte de séjour. А когда будет готова постоянная, вас известят почтовым уведомлением.
- Спасибо большое.
- Всего хорошего.
- До свидания.
Счастливый, я выскочил оттуда, готовый расцеловать мое только что полученное розовенькое удостоверение. 1:0 в пользу меня в моей борьбе с Францией! Ну наконец-то, хотя бы сегодня!
Послеобеденный счет зависел от Алексы - да, от нее. Я позвонил, и мы отлично поболтали. Алекса смеялась над моими рассказами о волоките с документами и в разговоре обронила, что Хью Грант très sexy (ну очень сексуален) в романтической комедии "Ноттинг Хилл". Я принялся судорожно вспоминать - затащил он Джулию Робертс в постель или нет? Спрашивать об этом Алексу по телефону казалось мне невежливым, поэтому я пригласил ее на ланч и стал надеяться на лучшее.
Она удивила меня: предложила пообедать на речном трамвайчике - это такие небольшие теплоходы, переполненные туристами, идущие по Сене от Эйфелевой башни до собора Нотр-Дам и обратно. Вот как? - ведь именно ей не понравилась шаблонная картинка. Может, этот выбор был чем-то сродни уступке? Или это значило, что, по ее мнению, я если и разбираюсь в чем-то, то только в шаблонах и клише.
Я вышел на станции метро "Мост Альма", недалеко от туннеля, в котором погибла принцесса Диана. Немногочисленная группка туристов - большинству из них было чуть за двадцать - стояла посередине моста и любовалась золотистой копией факела статуи Свободы, превращенного в памятник в честь погибшей Дианы. Две монашки в белых одеждах переходили мост по кольцевой развязке, трясясь от страха и рискуя покинуть этот мир очень схожим с принцессой способом.
Река стремительно несла свои зеленые воды, но не доставала даже до ног статуи зуава, колониального солдата, установленной на одной из опор моста. Я слышал, что в особо дождливые времена вода поднимается так, что скрывает его сапоги. А уж если она замаячит ближе к его гениталиям, парижанам пора наполнять мешки песком.
У пристани стояли два речных трамвайчика, похожих на жилые дома из стекла. Алекса сидела на скамейке и, прищурившись, вглядывалась в тусклое солнце. На ней была кожаная куртка, но на сей раз в комбинации с юбкой - мешковатая джинсовая макси, за которой прятались коленки, зато выглядывали гладкие - нежно телесного цвета - икры. Казалось, девушка дюйм за дюймом приоткрывала свое тело.
Наклонившись, я поцеловал ее в щечку.
- Удивлен моим выбором? - спросила она.
Взглянув на ужасного вида махину, я кивнул.
- Я выбрала специально для тебя. Посреди реки мы уж точно не встретим собак.
Теплоходик с прозрачными боками из стекла плыл по Сене. Ощущения были далеки от тех, что испытываешь, находясь на воде. Судно не давало крен, не качалось на волнах, хотя течение было сильным и под мостами частенько закручивалось небольшими водоворотами. Казалось, мы движемся по рельсам.
Сидя на открытой палубе под лучами осеннего солнца, обдуваемый легким бризом, я любовался городом, не отвлекаясь на разбросанный повсюду мусор.
Алекса достала завернутые в фольгу сэндвичи, и тут же раздался приятный хлопок, сопровождающий открытие бутылочек охлажденного пива. А из динамиков тем временем лилась полезная для туристов информация - сначала на французском, затем на английском, немецком, испанском и наконец на языке, напоминающем русский или японский.
Как я понял, кораблик держал курс к центру города и собору Нотр-Дам.
- A votre droite, - вещал записанный на пленку женский голос, - lʼHôtel des Invalides, la tombe de lʼEmpereur Napoléon Bonaparte.
- По правую сторону от вас, - прорезался оживленный голос американского диктора. - Дом Инвалидов, могила…
По тому, как люди поворачивали голову в тот или иной момент, можно было определить их национальную принадлежность. Одни болгары производили впечатление людей, задавшихся целью все путешествие держать взгляд ровно по курсу.
- Что внутри? - Я начал разворачивать фольгу, облеплявшую сэндвич длиною почти в половину багета.
- Нормандская сосиска - andouille de Vire.
Едва японский диктор успел сказать о Доме Инвалидов, как француз сменил его с просьбой посмотреть налево и пустился в короткие объяснения, что обелиск на площади Согласия является подарком египетского султана…
Вернемся к сэндвичу: половинка багета была начинена кусочками навевающей подозрения серокоричневой субстанции.
- Сосиска? - Скептическая интонация парила в воздухе вместе с речью немецкого диктора о "der Concorde-Platz".
- Да.
Я откусил кусочек и тут же выплюнул его обратно в фольгу.
- У нее вкус… у нее запах… дерьма!
Алексе это показалось весьма забавным, и, рассмеявшись, она сказала:
- Ну, пожалуйста, чур, без твоей любимой темы! Это классический вкус andouille.
Она рассказала мне все о процессе приготовления сосисок. Я потянулся к пиву, желая перебить оставшийся во рту вкус. У меня было ощущение, что я только что впился зубами в жирную задницу свиньи.
- Могла бы выбрать что-нибудь с менее выраженным классическим вкусом.
- Ах ты, англичашка! Можно подумать, у вас не фермы, а заводы, на которых продукты вырастают, уже запакованные в стерильные пакеты. Попробуй тогда другой.
- А с чем остальные? С запахом навоза?
Алекса снова расхохоталась:
- Да ты боишься Францию! Разве нет?
- Боюсь? Я? Открывай сейчас же этот сэндвич!
Алекса принялась разворачивать фольгу. Сэндвич оказался с плавленым желтым сыром, и у него был такой же отвратительный запах. Я не смог сдержаться и отвернулся - как оказалось, в унисон с туристами из Азии, уставившимися на дерево на берегу: японский диктор как раз говорил о площади Согласия.
- Это реблошон, - размахивая сэндвичем у меня под носом, сказала Алекса.
Должно быть, решил я, это одна из разновидностей непастеризованного сыра, запрещенного в Великобритании. Судя по запаху, наводящему на мысль об экскрементах, эти сыры делали на скотном дворе.
- Он вкусный. Попробуй!
- О’кей, без проблем. - В этот момент я изо всех сил старался быть похожим на отважного Брюса Уиллиса, но никак не на Хью Гранта. Но Алекса все равно продолжала смеяться.
- Честное слово, он не такой уж и пахучий! Ты еще не пробовал эпуас или мюнстер. Вот у них запах так запах. Нам они очень по душе.
- Что правда, то правда: я и Франция несовместимы.
Алекса ободряюще сжала мою руку и, выдохнув запах только что съеденного сыра мне в лицо, нежно проворковала:
- Ты привыкнешь.
Откинувшись на спинку скамейки, я задумался над этим.
Теплоходик миновал Лувр и теперь проплывал мимо двух барж с песком. Американский диктор, комментируя их назначение, сообщил:
- Здесь - легендарный дом Моны Лизы.
Похоже, в альбомах туристов из Арканзаса будет некое расхождение между снимками и подписями к ним.
- Так, - сказала Алекса, - ты должен заставить себя мириться с запахом, если твоя девушка, прежде чем поцеловать тебя, полакомится реблошоном…
- Может, мне заткнуть нос?
Она пихнула меня в бок, но позволила попробовать на вкус свои губы. Я растворился в удовольствии. Почему-то мысль о том, что я, возможно, являю собой шаблонную картинку - поцелуй во время прогулки на речном трамвайчике вдоль берегов Сены, какая безвкусица, не так ли? - совершенно меня не трогала.
Обхватив Алексу за талию и нежно опустив ее голову себе на плечо, я горделиво подумал: "Ну, ты и везунчик!" Моя манера флиртовать в общем не блистала оригинальностью: на ум вечно приходили только самые отстойные варианты, и все же я определенно нравился Алексе!
Мы так и сидели обнявшись, пока над нами не выросли мощные готические контуры собора Нотр-Дам.
- Что ты делаешь во второй половине дня? - поинтересовался я.
- О! Еду к отцу.
- К отцу? Снова? Я имею в виду…
- Да, у него кое-какие проблемы.
- Какого рода проблемы?
Самые что ни на есть глобальные, подумал я. Банкротство или простатит, как минимум.
- Сердечные проблемы. Родители развелись из-за того, что однажды отец осознал, что он гей. А теперь друг кинул его.
- И ты должна ездить и успокаивать его?
- Да, с его стороны было бы нечестно обратиться за помощью к маме. И в любом случае, она сейчас в Москве, снимает документальный фильм о мафии. Одному Богу известно, когда она вернется в Париж.
- Понятно.
Я подумал, что это не лишено удовольствия - иногда почувствовать себя скучным представителем британского среднего класса.
Мы проплывали мимо построенного в стиле модерн здания Института арабского мира, в то время как группа немецких туристов скептически посматривала на здание с фасадом из стекла, которое, если верить их диктору, являлось "gothische Kathedral".
- Но мы можем увидеться завтра, - предложила Алекса, - найдем чем еще заняться, кроме как чревоугодием.
Я захотел еще раз попробовать сыр не первой свежести. Мы проплывали под мостом, и ребенок, смотревший на нас сверху, присвистнул. Мы не показались ему шаблонной картинкой.
На работе дела тоже более-менее налаживались.
До определенного времени меня крайне раздражало, что мы никак не могли принять какие-то решения. Каждую неделю коллектив собирался на совет (любая встреча называлась советом), для которого я готовил список вопросов, чтобы мои коллеги имели представление, что именно мы будем обсуждать.
На каждом совете кто-нибудь да заводил речь о том, что пришло ему в голову, пока он принимал утренний душ. "Почему бы не одеть всех официантов в килты?" Или: "Я был в ирландском пабе, и у них на стенке висит старый велик - почему бы и нам так не сделать?"
На одном из советов Марк предложил всех официантов нарядить в шляпы-котелки и каждому вручить по зонтику, как у "месье Стида" в фильме "Шляпа-веторок и козаные комбинешоны". ("Chapeau melon et bottes de cuir" - так, видимо, по-французски звучало название фильма "Мстители".) Не прошло и трех секунд, как все пустились в бесконечную дискуссию, куда официанты будут девать зонтик, когда им придется нести целый поднос сэндвичей с лососем. Стефани даже встала со стула, чтобы изобразить с помощью линейки вступительные титры к длинному, как я полагаю, сериалу. На ней были узкие брюки, подчеркивающие - совсем не в духе мстительницы - бугорки целлюлита на внешней поверхности бедер.
Еще месяц назад меня бы разбирало желание сходить за зонтом и показать им всем, куда я хочу его засунуть. Но сейчас я чувствовал, что совершенно спокойно могу расслабиться, откинувшись на спинку стула, и позволить им наслаждаться этой милой забавой: пусть говорят.