Враги стали разоружаться. Они сложили горкой оружие, щиты и сняли доспехи, которые были знатным и дорогим трофеем.
- Отвести пленников в келью для наказаний, запереть и приставить стражу! - приказал мессир Реджинальд.
- Вы обещали нас отпустить! Вы дали слово! - заволновались обезоруженные немцы.
- У вас плохая память. Я всего лишь обещал сохранить вам жизнь, - высокомерно ответил мессир Реджинальд. - Но мое обещание распространяется только на равных мне. Есть среди вас человек знатного происхождения? Если да, то пусть назовет свое имя и титул.
Немцы молчали, потупив головы.
- Значит, нет. Поэтому мое обещание для вас - пустой звук. Тем не менее наш разговор еще не закончен. Все будет зависеть от того, как он обернется. Вас не убьют, это точно, а что касается вашей свободы, то мы посмотрим, как честно вы будете отвечать на наши вопросы. Так что пока думайте. Уведите их!
Пленников окружили сверкающей сталью и повели в келью для наказаний - глубокую просторную яму, обложенную камнем. Там стояли скамьи, а в стены были вбиты железные штыри, к которым крепились на цепях железные ошейники. Яма закрывалась люком с оконцами и запиралась на замок. Если кто попадал сюда зимой, то поверх люка бросали овчину.
В этот момент раздались крики тех, кто стоял на башнях:
- Они уходят! На челнах!
- Матросы, на корабль! - скомандовал мессир Реджинальд. - Ворота запереть, один отряд остается охранять обитель, второй под командованием брата Гильерма должен тщательно проверить весь остров, благо уже рассвет. И чтобы ни одна змея не спряталась в какой-нибудь расщелине!
Вышеня напросился в отряд храмовников, который вышел в озеро на "Святом Бернаре". Челнов было около десятка. Гребцы старались изо всех сил, но разве может человеческая сила сравнится с силой ветра? Тем более что он дул как раз в нужном направлении.
Две лодки "Святой Бернар" просто протаранил. Гребцы на остальных оказались в роли дичи, попавшей в сеть - арбалетчики били их на выбор, как куропаток. Несчастные молили о снисхождении (оказалось, что это корелы), но храмовники с потрясающим хладнокровием и жестокостью делали свое дело, будто ничего не слыша. Вскоре о трагедии, разыгравшейся на глазах потрясенного Вышени, напоминали лишь пустые лодки, которыми играли волны, да несколько головных уборов, все еще державшихся на поверхности воды.
- Дело сделано, командор, - доложил один из помощников Реджинальда, мессир Ульфар. - Осталось собрать лодки и взять их на буксир.
- Не думаю, - ответил мессир Реджинальд, пристально вглядываясь вдаль. - Взгляни туда… - Он показал направление.
- Лодка под парусом! - воскликнул Ульфар.
- Похоже, самая хитрая змея все-таки ускользнула. Нужно не дать этой лодке добраться до берега. Поднять парус!
Лодчонка оказалась небольшой, но очень юркой. В ней сидел всего один человек. Он все время оглядывался назад и пытался поймать парусом наиболее сильные порывы ветра, ведь до берега оставалось всего ничего, а там рос густой лес, в котором он затерялся бы, как иголка в стоге сена. Но когда беглец увидел, что его догоняют, то сел спиной к кораблю и сгорбился в полной безнадеге и в ожидании незавидной участи. Арбалетчик уже приготовился поразить очередную, очень удобную, мишень, как неожиданно неуправляемая лодка развернулась и беглец показал свой профиль.
Вышеня не поверил своим глазам - не может быть!
- Стойте! - вскричал он громко, каким-то чужим голосом. - Не стреляйте! Это Истома!
- Истома?! - удивлению мессира Реджинальда не было пределов. - Как он здесь оказался?!
Ответить на этот вопрос мог только сам холоп, и командор распорядился:
- Поднять его на борт! Лодку взять на буксир!
Оказавшись на палубе, Истома угрюмо взглянул на мессира Реджинальда, а потом встал на колени перед Вышеней и сказал:
- Прости меня, Христа ради, боярин. Бес попутал…
- Так это ты привел разбойников в обитель?! - догадался мессир Реджинальд.
- Я, ваша милость. Тока оные не разбойники, а кнехты немецкие с Ганзейского двора. Корелы - да, разбойники… так, мелочь, ничтожные людишки…
- Что им было нужно в обители? Они пришли по наши души? - продолжал допытываться командор.
- На кой вы им сдались? Они хотели боярина забрать.
- Зачем?
- А затем, что боярин убил их товарища. На суд хотели его потащить.
- Кнехт все-таки умер? - чужим голосом спросил Вышеня.
- Будь он простым кнехтом, заплатили бы виру - и все дела, - мрачно ответил Истома, стараясь не встречаться взглядами с молодым боярином. - А так он оказался купеческим подмастерьем, сыном богатого купца из Любека, из главных… дай бог памяти… а, вспомнил! - Маркворта фан Косфельде. И этот купчина требует у посадника, чтобы тебя, боярин, непременно судили. Принародно. И приговор должон быть очень суровым, могеть даже смерть. А посадник, сам знаешь, живет с твоим отцом как собака с котом. Дал добро…
- А што отец?
- Разводит руками - мол, ищите его, люди добрые, сам не знаю, куда подевался. Сбежал, грит, подлец. Ну, охочих искать тебя задарма среди новгородского люда не нашлось, да никто и не знает, где ты схоронился, вот немцы и решили сами заняться поисками, да не просто так, а с подходцем.
- Но ты тут при чем?
- Я же говорю - бес попутал! Тому, кто укажет, где ты прячешься, купцы ганзейские пообещали отсыпать полпуда золота. Вот я и соблазнился… А, што теперь говорить! - Вышеня поднялся на ноги, подошел к мачте, опять опустился на колени и положил голову на стоявшую там бочку. - Руби мне голову, боярин! Виновен я перед тобой, сильно виновен. Руби! А отходную молитву я ужо прочитал… в лодке.
Вышеню переполняли разноречивые чувства; юноша и впрямь собирался убить предателя, но, с другой стороны, Истома был преданным слугой и помощником отца, а к нему он вообще относился как к младшему брату. Что ни говори, а Истому и впрямь бес попутал…
Проблему разрешил мудрый мессир Реджинальд; он отрицательно покачал головой:
- Вина твоя, холоп, безмерна, - сказал сурово командор. - Ладно бы этот юноша, но ты подверг большой опасности нас и наши семьи. Теперь все будут знать, кто мы и где нашли укрытие. Прощения тебе нет! Но об этом после… Заковать его в кандалы! - Истому увели в трюм. - Ложимся на обратный курс! - скомандовал кормчему мессир Реджинальд.
Вышеня стоял у борта и упорно глядел на воду - темную, словно каленая сталь. Он все никак не мог собраться с мыслями. Истома - предатель! Это могло присниться только в страшном сне.
Ветер стал еще сильнее, и корабль пошел галсами, тем самым значительно удлиняя себе путь к причалу. Близился шторм и все, кто находился на борту "Святого Бернара" хотели как можно быстрее оказаться в своей обители, но погода мало способствовала этому желанию…
Разбирательство с напавшими на погост отложили на сутки. Все это время в кирхе служили заупокойные службы, а небольшая команда копала могилы. Погибли два храмовника и шесть сержантов. Тела мертвых немцев и корел погрузили в лодки, отвезли подальше от острова и сбросили в воду в том месте, где была наибольшая глубина.
Госпиталь, в который превратилась ризница, полнился ранеными; их насчитывалось девять человек, не считая тех, у кого имелись легкие ранения; бывалые воины небрежно именовали их царапинами. Мессир Реджинальд, вне себя от ярости, тщательно скрывал свое состояние, когда узнал о потерях, лишь его лицо, обычно светлое, с белой кожей, неподдающейся никакому загару, потемнело, словно обуглилось.
Молодой боярин боялся показаться на глаза жителям погоста. Ведь это из-за него случился такой разор. Он сидел в своей комнате, надувшись, как сыч, и едва не плакал, что совсем уж негоже для мужчины. Утешать его никто даже не пытался - слишком большое горе пришло в обитель беглых храмовников, и они истово молились, облачившись в одежду рыцарей Ордена Храма.
Не участвовал Вышеня и в торжественной похоронной процессии, лишь подсматривал издали - он все-таки решился покинуть свое добровольное узилище ради траурной церемонии. Рыцари Ордена и сержанты, в полном боевом облачении, шли строем, а впереди них, на плечах самых знатных седовласых воинов, плыли гробы, укрытые плащами. Когда над могилами выросли холмики, храмовники трижды прокричали свой боевой клич "Босеан!" и возвратились в обитель, где их уже ждала поминальная трапеза.
Когда все ушли, Вышеня направился к могилам с охапкой последних осенних цветов. Разложив цветы по могильным холмикам, он сел на камень и задумался. Как теперь быть? В Новгороде появляться точно нельзя; похоже, и отец теперь ему не помощник. Судя по всему, среди новгородских бояр начались распри в связи с выборами нового посадника, а отец - первая кандидатура на эту должность. Значит, его попытаются любым способом "утопить". А тут такой случай подвернулся - ганзейцы затеяли смуту из-за Вышени…
Погрузившись в невеселые думы, юноша не услышал, как к нему подошел мсье Адемар. Вышеня дернулся, хотел вскочить, но учитель положил руку ему на плечо и сказал:
- Сиди. Я тоже сяду… - Он устроился рядом.
- Как вы меня нашли?
- Чего проще… - Адемар мрачно улыбнулся. - В келье тебя нет, сбежать с острова невозможно, значит, ты в лесу, а конкретно - на кладбище. Ты не мог не отдать последние почести погибшим.
- Да, не мог… Моя вина…
- О чем ты?
- На погост напали из-за меня!
- Это верно. Ну и что?
- Как это - что?! Погибли братья, притом от рук отребья. Ганзейцы шли за мной. Значит, я виноват в смерти рыцарей и сержантов.
- Эх, молодо-зелено… - Мсье Адемар тяжело вздохнул. - Жизнь каждого из нас в руках Господа нашего, боярин. Все, что с нами происходит, - происходит во искупление грехов рыцарей Храма. А их много накопилось, ох, как много… Но не об этом речь. Тебя волнует другое - как дальше жить. Верно?
- Вы угадали…
- Думаю, что оставаться на острове тебе нельзя.
- Конечно, нельзя! Теперь меня все возненавидят!
- Глупости! Совсем наоборот - мессир Реджинальд отметил твои заслуги как спасителя обители. Не подними ты тревогу, на этом кладбище покоились бы десятки наших братьев. Мало того, ты дрался наравне со всеми, не щадя живота своего. Какие могут быть к тебе претензии? Все это называется, мой мальчик, одним словом - Судьба. От нее не убежишь. Мы не могли не приютить сына нашего благодетеля. Не будь твоего отца, который помог нам на первых порах, предоставив свою защиту и кров, мы уже давно пребывали бы на небесах.
- И все равно я виноват перед вами! Знать бы, что так все обернется…
- Вот именно - знать бы… В общем, я пришел не утешать тебя, а позвать в обитель. Так приказал мессир Реджинальд.
- Меня будут… судить?
- Нет. Судить будут пленных немцев. А также Истому. Пойдем…
Вышеня поднялся и поплелся вслед за мсье Адемаром, едва переставляя ноги - будто вмиг стал столетним старцем. "Лучше бы меня убили!" - в отчаянии думал он, входя в ворота.
На площадь уже привели немцев, и те в ужасе смотрели на жителей погоста. Храмовники так и не сняли свои одежды, и только теперь кнехты ганзейцев осознали, к кому попали в руки. О жестокости рыцарей Храма ходили легенды, а после того как Орден разогнали, осудили за деяния, а затем сожгли на кострах многих братьев, в том числе и главного магистра Жака де Моле, пошли слухи, что тамплиеры продали свои души дьяволу.
В центре площади сидел мессир Реджинальд - в массивном кресле с высокой резной спинкой, по бокам - мессиры Гильерм и Ульфар. Остальные храмовники застыли в мрачном молчании, стоя слитной стеной позади этих судей. Немцев поставили возле "позорного столба", вкопанного в землю накануне суда.
- Вы обещали сохранить нам жизнь… - опять робко напомнил предводитель кнехтов.
- Имя! - глухой голос мессира Реджинальда показался немцам загробным.
- Чье? - спросил немец.
- Твое!
- М-меня з-зовут Эберхард Шаунбург, - испуганно пролепетал немец.
- Знавал я когда-то доброго немецкого рыцаря Дица фон Шаунбурга, - мрачно молвил мессир Реджинальд. - Но он никогда не нападал по подлому, из-за угла. Похоже, ты носишь эту знатную фамилию не по праву. - Мессир умолк на некоторое время, словно задумался, а затем сказал: - У меня есть только один вопрос ко всем вам. Остальное мне уже известно. Скажи, Эберхард Шаунбург, вы знали, кого идете воевать?
- Нет! Отвечаю, как на духу! - Немец перекрестился. - Этот русский негодяй, наш проводник, даже словом не обмолвился, с кем нам придется сражаться! Если бы мы знали…
- То что?
- Уверяю вас, герр рыцарь, мы не осмелились бы напасть на вашу обитель!
- Значит, Ганза не знает, что мы здесь…
- Клянусь всеми святыми - не знает!
- Что ж, придется поверить. Эберхард Шаунбург! Я обещал сохранить тебе и твоим людям жизнь. Слово свое я сдержу. Но ваше присутствие на острове нежелательно. Вы должны покинуть его немедленно. Вам дадут лодку.
- Это невозможно! - загалдели немцы. - Мы утонем!
Погост располагался на небольшой возвышенности, откуда хорошо просматривалось озеро. Там бушевал настоящий шторм. Ураганный ветер гнал высокую волну, время от времени закручивая вихри. Водяные столбы, тонкие у основания, поднимались к серому небу в виде грибов с огромными шляпками и уносились вдаль.
- Все в руках Господа нашего, - лицемерно ответил мессир Реджинальд. - Омен!
- Омен! - повторили за ним мессиры Гильерм и Ульфар.
- Омен! - прогудели остальные храмовники.
Сопротивлявшихся немцев силой увели к озеру, посадили в лодку, дали весла и оттолкнули от берега. Прозвучала команда - и в руках храмовников появились готовые к стрельбе арбалеты. Кнехты поняли, что на берегу их ждет верная смерть, совладали с эмоциями и налегли на весла. Вскоре лодке посчастливилось оказаться в узкой полоске штиля: волны там были небольшими, а ветер словно обходил это место стороной. Немцы приободрились, заработали веслами еще быстрее, торопясь уйти подальше от острова, - вдруг храмовники передумают отпускать их живыми? Стоявшие на возвышенности насельники обители заволновались: неужели убийц их братьев минует кара Божья?!
Но радость бывших пленников и горестные сожаления храмовников оказались недолгими. Едва лодка миновала тихую воду, как на нее обрушился удар волны такой силы, что старая ветхая посудина сразу не выдержала и дала течь. Немцы не знали, что им делать - продолжать грести дальше или вычерпывать воду. Словно в насмешку, в лодке нашелся крохотный керамический черпачок - игрушка, наверное, забытая детьми.
Кнехты в отчаянии возопили, обращаясь к Богу, но мрачные небеса в ответ лишь пролились дождем. Вскоре лодка утонула, и через какое-то время барахтающиеся в волнах немцы пошли ко дну.
- Ты рассудил, Господи! - торжествующе сказал мессир Реджинальд.
- Ты рассудил, Господи! - повторили за ним остальные храмовники.
Вышеня, стоявший немного в сторонке, вместе с женщинами и детьми, покаянно опустил голову. Похоже, вскоре придет и его черед выслушать приговор суда…
Глава 7
Турнир Золотого дерева
На заре возникновения турниров в Бретани существовало всего лишь три узаконенных места их проведения; два из них располагались возле Нанта и одно - возле Ренна. В более поздние времена огороженные пространства для ристалищ находились в окрестностях и других городов, где имелось достаточно просторное здание, чтобы в нем устроить банкет и танцы.
Небольшой по размерам город Эннебон не в полной мере обладал всеми этими достоинствами, но Ванн, теперь практически ставший столицей Бретани, находился неподалеку. А герцогу не хотелось далеко удаляться от своей резиденции и придворных лекарей; несмотря на то что ему было всего сорок четыре года, он часто болел и уже не мог подолгу находиться в седле. К тому же перед стенами Эннебона раскинулся удивительно ровный, почти безлесый луг, поросший мягкой шелковистой травой, на которой приятно было бы поваляться зрителям турнира.
Площадку для ристалища огородили двойным частоколом такой высоты, чтобы его не могла перепрыгнуть лошадь. Пространство между частоколами предназначалось для укрытия оруженосцев и специальных служителей. Роль последних состояла в том, чтобы быстро выскочить на поле и помочь своему хозяину удержаться в седле после сшибки. Если он окажется выбитым из седла, то вытащить его из-под коня и убрать подальше от лошадиных копыт, потому что рыцарь в тяжелых доспехах на земле беспомощен. Служба эта была опасна и трудна.
Земля на ристалище сверху посыпалась толстым слоем песка, под ним находилась своеобразная "подушка" - перемешанные с соломой очесы овечьей шерсти, чтобы смягчить падение. Все пространство ристалища было празднично расцвечено флагами и геральдическими гербами. Магистрат Эннебона построил трибуны для судей, поставил скамьи для зрителей, а также отгородил особые галереи для дам, богато украсив их гобеленами и тканями, вышитыми серебром и золотом. Посредине трибун возвышались две башни, разделенные на ложи для герцога и придворных.
Маршалы турнира, судьи, распорядители схваток, герольды и глашатаи располагались на огороженном пространстве поля для того, чтобы поближе наблюдать за всеми перипетиями схваток и отмечать различные инциденты, происходящие между сражающимися. Кроме того, маршалы должны были следить за строжайшим соблюдением правил рыцарства и общих правил проведения турниров.
Нужно сказать, что герцог решил блеснуть оригинальностью и сделать что-то среднее между турниром и венецианским карнавалом. Впрочем, мало для кого оставалось секретом, что эту идею ему подсказала (и деятельно занялась ее воплощением) его племянница, Жанна де Пентьевр, дочь Ги Бретонского - юная и очень амбициозная. Придворные дамы не без оснований предполагали, что Жанна имеет виды на корону королевы турнира, которую вручает обычно самой красивой даме бесстрашный победитель турнира. Герцог Жан поддался на ее уговоры лишь по одной причине - он был бездетным и любил Жанну, словно родную дочь.
Возле ристалища росла единственная на всем лугу старая ель; ее ствол покрыли фальшивой позолотой, а на ветках развесили золотую мишуру. Эта ель дала название будущему событию - "Турнир Золотого дерева", в своих мохнатых лапах она хранила главное сокровище ристалища - золотую корону королевы турнира. Корону окружали гирлянды цветов, и Жанна де Пентьевр при ее виде испытывала лихорадочное возбуждение - звание королевы рыцарского турнира ценилось выше приданого, а девушка очень хотела, чтобы на нее положил глаз граф Шарль де Блуа. Да и какой рыцарь посмеет обойти вниманием родственницу своего сюзерена, потратившего на этот турнир по ее просьбе много денег?
На третий день после приезда рыцарей началось главное действо. Из ворот замка вышла процессия во главе с герцогом Жаном Бретонским, окруженным свитой. Герцог в полном боевом облачении и в короне на голове восседал на коне, под балдахином из бархата желтого и пурпурного цветов. Конский налобник венчал плюмаж, а седло и вальтрап были из затканной золотом парчи.