Оглушительный взрыв отбросил стрелков в сторону. Очнувшись, они увидели на том месте, где стоял их начальник, яму. Из-под мешка сброшенного с бруствера, торчали офицерские сапоги. Солдаты приподняли мешок. Развороченная грудь Еремеева была засыпана песком, тонкой струйкой пробивалась кровь…
Бомбардировка продолжалась. Сообщение между ротами нижней траншеи прекратилось. Японцы свободно заняли Импань и прекратили обстрел оставленных защитниками окопов. Пыль и газы осели. Стрелки охотничьих команд, занимавшие левофланговые окопы, первыми заметили японцев с развевающимся флагом. Они поднимались к батарее № 9.
Поручика Руссау, наблюдавшего за движением японцев по воде, дернул за полу раненый солдат.
- Японцы в тыл заходят. Они уже на позиции, а ниже-то смотрите, сколько их!
- Перенести огонь вправо! По наступающему противнику - огонь!
Флаг упал. Японцы бросились врассыпную.
- С боем отходить к пятнадцатой батарее. Дать знать команде поручика Бондалетова!
Японцы, увлекшись захватом брошенных батарей, мало обращали внимания на крайние части левого фланга русских, но, определив положение, они начали разить их ружейным огнем.
Серьезно раненный Руссау связался с поручиком Бондалетовым. Оба решили: чтобы спасти свои команды от истребления, отойти в тыл.
14
На станции Тафашин генерал получил новые тревожные вести; на Известковой горе и везде орудия были подбиты. От полковника Третьякова прибыло следующее донесение: "Позиция окружена сплошным кольцом орудий… Подходят неприятельские горные батареи; их резервы передвинулись ближе… Наши стоят на своих местах".
Было 5 часов 30 минут вечера. В ожидании начальников охотничьих команд генерал Фок ходил по платформе. Пушечная пальба не утихала, но привычное ухо генерала уловило, что ружейная стрельба поредела.
Гору Самсон освещали последние лучи солнца. Справа темнели воды залива. На его берегах все утихло. Но левее, у подножия Наньшаня, гремели взрывы.
"Добивают… Позиция умирает без единого ответного выстрела", - подумал Фок.
Раненые прибывали. Они еле передвигали ноги в тяжелых сапогах. У всех на лицах корою грязь; многие без головных уборов; на опущенных плечах - грязные, изодранные шинели с кровавыми пятнами; марлевые повязки на головах пропитаны кровью; забинтованные руки висели на грязных подмогах.
Раненых на станции не встречали, никто не оказывал им первой помощи. Поняв свою обреченность, они уходили в сторону Артура. Их пересохшие губы кривились, в глазах, от боли и досады, стояли слёзы.
- Где же начальники охотничьих команд? - спросил Фок. своего адъютанта.
- На нашем левом фланге усиленная стрельба, ваше превосходительство.
- Но только со стороны японцев! Я это прекрасно слышу. Почему нет донесений?
Генерал передернул плечами и взглянул на вершину Самсона. Вблизи глаза Фока были серыми, усталыми, но издали они казались черными, сверкающими, жестокими.
- Ваше превосходительство, - услышал Фок и, обернувшись, увидел подбегающего к нему поручика Глеба-Кошанского. Молодой офицер встал навытяжку, не переставая тяжело дышать:
- Рота капитана Фофанова оставила окопы… японцы на позиции… полк отступает… - Голос поручика дрогнул. - Смотрите, по склону стрелки. Вот донесение полковника Третьякова.
- Отдайте его моему адъютанту! - прохрипел генерал. - Бегущий полк - самое толковое донесение… Что делает там полковник?
- Он задерживает отступающих, собирает их, чтобы восстановить бой.
- Поздно! Поезжайте и скажите, чтобы вел полк прямо в Артур. Чтобы не задерживаясь… Беглецы! Лентяи… вшивое войско!
Офицеры с брезгливостью отвернулись от генерала.
- Кого он ругает? - спросил с дрожью в голосе посланец стоящего неподалеку поручика Музалевского.
- Солдат и нас, офицеров.
- Боже мой, что же это такое!
- Успокойтесь, поручик, вам предстоит серьезная задача - вернуться на занятую неприятелем позицию.
- Нами командует сумасшедший старик! - прошептал Глеб-Кошанский, вскакивая на лошадь. - Какое несоответствие… Угощение папиросами, шутки с солдатами- и ругань… Сумасшедший!
Адъютант Фока развернул донесение Третьякова и прочитал: "Неприятель сбил наш левый фланг, люди побежали. Я бросился их перехватывать и устраиваю на позицию".
- Какая беспомощная записка… "Я бросился"… Получена в 6 часов 40 минут, - прошептал адъютант и сделал на записке пометку карандашом.
Приказания об отступлении не было, но оно совершилось. Это было самое ужасное для начальника дивизии. Полное поражение! Час тому назад дело можно было повернуть в другую сторону, использовав превосходный резерв.
- История заклеймит меня. Оправданий не подберешь. - Фок поморщился и снова развернул телеграмму Стесселя:
"Сообщите свое решение, возможно ли удержать позиции? Если невозможно, то надо организовать обстоятельно отход: все орудия и снаряды, возможные для перевозки, пользуясь ночью и прекращением боя, спустить и погрузить на поезда; которые невозможно погрузить - надо испортить и посбрасывать. Пятнадцатый полк должен занять тыльную позицию у Наньгуалина, а шестнадцатый надо подвести к нему или двинуть по Приморской дороге на Сяобиндао и Меланьхе; пока бухты не обнажать. Отводить начать с резервов. С уходом шестнадцатого полка жители Дальнего могут выехать или пешком прибыть в Артур".
- Возможно… невозможно. Надо… или, если… трафаретное распоряжение. Ближе бы к бою, а не торчать в Артуре, вот что надо! - Фок сжал кулаки, шея его покраснела, - Спустить и погрузить на поезда… К чертовой матери спустить такое высшее командование! Как пареная репа. Хоть бы капля смысла! Даже на Тафашин для раненых нельзя продвинуть поезда.
15
Темнело. Непрерывно мигал огонь неприятельских батарей. Над Третьяковым разорвался стакан шрапнели. От пуль поднялись клубы пыли. Раздался крик. Полковник оглянулся и увидел своего горниста присевшим на землю.
- Держись за меня, я тебя уведу в блиндаж.
- Я сам… туда… я видел… люди бегут…
Через две минуты полковник, поддерживая горниста, спустился в блиндаж и - занялся перевязкой раненого. В блиндаж вбежал поручик Садыков:
- Японцы на наших батареях!
- Скорее к баракам! Резерв в действие! В штыки! Атаковать!
Это был вопль, после которого началась неразбериха, а за нею отступление пятого полка,
16
В пять часов вечера на нашем левом фланге началась ружейная перестрелка. Это обеспокоило подполковника Белозора, Он вызвал к себе батальонного адъютанта поручика Станкевича.
- У нас там что-то серьезное, пойдемте выясним положение дел. Смотрите, прошло полчаса, а ружейный огонь еще более усилился.
Белозор и Станкевич пошли вдоль окопов к перевалу. Впереди, у бруствера и ниже, падали снаряды. Разорвалась бомба. Подполковника отбросило и засыпало землей, поручика ранило в голову. В хаосе взрывов Белозор увидел пробирающегося к нему унтер-офицера.
- Ваше высокоблагородие, помогите удержать солдат в нижних окопах, там сподручнее встретить японцев в штыки.
Огонь на левом фланге стал затихать. Солдаты двенадцатой роты вернулись в нижние окопы. Прибежал посыльный и подал Белозору записку от Третьякова:
"Генерал Кондратенко поздравляет наш полк с отбитием неоднократных атак. Прокричать по этому поводу в окопах "ура".
- Семь часов вечера. Разогреть обед и приготовить чай. Я схожу к третьей роте, - сказал Белозор и вдруг услышал в стороне редута ожесточенный ружейный огонь.
- Боже мой, опять атака! - воскликнул подполковник и побежал на выстрелы. У окопа он встретил запыхавшегося солдата:
- Японцы флаг поставили, ваше высокоблагородие. Я от командира четвертой роты.
- Какой там флаг? Мы же все атаки отбили!
Так точно! Отбили начисто, а флаг есть без всякого сумления, ваше высокоблагородие.
Добежав до того места, откуда был виден редут № 3, Белозор остановился. На горе, в тылу наших окопов, за редутом № 8, развевался японский флаг. Вся местность была занята японцами, стрелявшими по четвертой роте. Заняв горку, солдаты отстреливались, продолжая в то же время стрелять вниз по свежим колоннам врага. Японцев на горе было очень много; переполнив окопы, некоторые, чтобы укрыться от огня четвертой роты, бежали к флангу. Большая часть неприятеля бросилась в атаку.
"Все переместилось, не поймешь, где наши, где враги, - подумал Белозор. - Положение критическое, особенно сейчас, к ночи. Но стрелки молодцы. С каким спокойствием они расстреливают японцев". Подполковник видел; груды японских трупов лежали по склону горы и возле окопов.
Японцы приостановили наступление. В это время люди пешей охотничьей команды, видя, что японцы у них в тылу, двинулись по рву того окопа, из которого отстреливалась часть четвертой роты. Смешавшись со стрелками, охотники помешали вести правильную стрельбу по противнику: из-за тесноты невозможно было повернуть винтовку. Японцы били наверняка. Вскоре из-за батареи № 4 показались новые колонны японских солдат. Кольцо врага смыкалось.
Увидев нашу полную безвыходность, японские офицеры выскочили с флагами вперед. Стрельба приостановилась.
- Сдавайся! - кричали японцы.
Перед горстью усталых русских сплошным строем стояли неприятельские солдаты. Со стороны наших кто- то крикнул:
- Пли!
И все, кто был в состоянии, начали отстреливаться. Среди японцев началась давка. Главной своей массой они отхлынули назад.
- Отходить к батарее! Смелее! Правофланговые выручат!
Стрелки оживились. Наклонясь, быстрыми шагами передвинулось около полуроты солдат. Стрелки заняли первую батарею.
- В штыки!
Японцы попятились. Но вдруг от правофланговых окопов на головы русских посыпались пули. Белозор оглянулся и увидел бегущих оттуда японцев.
Стрелки сгруппировались вокруг подполковника.
- Отстреливаться! - кричал он. - Не сдаваться и не отступать!
Недалеко билась вторая группа наших солдат во главе с штабс-капитаном Шастиным. Японцы, не ожидавшие упорного сопротивления слева, отошли назад. Но положение все же было безвыходным. Появлялись свежие колонны врага и занимали выгодные позиции. Отступать становилось все труднее.
- Отходить с боем! Не спускать с врага глаз.
Японцы, заняв казармы, двигались оттуда.
"Все пропало", - мелькнуло в голове Белозора.
- Отходите назад и удерживайте стрелков, - услышал Белозор уверенный голос. Оглянувшись, он увидел высокого худощавого унтер-офицера, отдававшего распоряжение ефрейтору. - Нужно бить только во фланг наступающим, чтобы кольцо не сомкнулось.
Унтер-офицер убежал на участок третьей роты и оттуда сейчас же открылась стрельба. Неприятельский огонь с тыла прекратился, но все же одна из пуль угодила Белозору в ногу.
- Отходите постепенно назад, - говорил Белозор солдатам, когда фельдшер перевязывал ему рану.
Японская пехота приостановила свои действия. Но на горсть русских, застрявших у батарей Наньшаня, посыпались снаряды.
- Что делать? - спросил Белозора штабс-капитан Шастин.
- Биться до последней возможности. Где этот унтер-офицер? Как его фамилия?
- Убит в штыковой схватке, из третьей роты он, а фамилии не знаю.
Белозор застонал и впал в бессознательное состояние.
Надвинулась ночь.
Неприятель замкнул кольцо. Русские солдаты видели совсем близко зловещие лица. Но японцы не решились броситься в штыки. Они старались увернуться от наступающих русских, посылая ружейные пули.
Глава четырнадцатая
1
Валя проснулась рано утром. Внезапно, точно от кошмара. Она никак не могла понять, что за страшный гул проникал с улицы не только через окно, но и через стены. Девушка приложила руку к обоям: стена вибрировала. Вскочив с постели, Валя быстро подбежала к окну. Прислушалась. Вот и сейчас стекла окон чуть вздрогнули, а по улице прокатился какой-то густой, грубый звук.
Валя открыла окно и отпрянула. В спальню оглушительной гаммой ворвался залп морских орудий. Испуг охватил девушку, в горле вдруг пересохло.
"Бой! Но где?" Она зябко съежилась; сердце ее колотилось, пальцы рук были точно ледяные.
В окно струилась утренняя прохлада. Гул стал несколько мягче, он походил теперь на раскаты отдаленного грома.
Валя поспешно взяла платье. Снова ударили орудия. По спине пробежал озноб. Казалось, стреляют совсем близко.
- Боже, что со мной! Надо же наконец взять себя в руки! Только бы мама не проснулась без меня!
Надев платье, девушка выпила холодной воды и, несколько успокоившись, высунула голову из окна. По улице торопливо проходили русские и китайцы. Все они указывали в сторону Киньчжоу.
- Значит, началось! Ну, что ж, - вздохнула Валя. - Наступления японцев ждали давно, к нему, несомненно, подготовились.
Солнце еще не всходило. Было пять часов утра. Быстро подвязав косы и накинув на плечи теплый платок, девушка вышла в гостиную. Платок согрел плечи и спину, нахлынувший страх начал улетучиваться.
"Открою шторы. Нет, подожду, надо разбудить маму. В столовой шум, кто это там так рано?".
Сердце Вали дрогнуло сильнее, чем от впервые услышанного орудийного залпа. Мягко ступая по ковру, она подошла к двери и, чуть раздвинув толстые портьеры, заглянула в столовую. Слуга-китаец стоял около буфета и перебирал серебряные ножи, вилки, ложки. Особенно долго, с блаженной улыбкой, он вертел в руках большую серебряную ложку.
- Неужели? Пять лет служит… Вот негодяй!
Валя отошла от двери, шепотом уговаривая себя:
- Довольно волноваться…
Потом быстро вошла в столовую.
- Василий, что ты тут делаешь? - спросила она ласково, как всегда разговаривала с прислугой.
Китаец вздрогнул и выпрямился, но на лице его осталась спокойная улыбка.
- Я, мадама, комната убираю.
- Зачем так рано? Я знаю, ты любишь утром поспать…
- Слышите - стреляют. Моя не могу спать, когда воюй. Надо мало-мало работай.
Валя удивилась - на лице слуги не было ни испуга, ни даже настороженности. Она подумала:
"Чему он радуется в эти жуткие минуты? Может, надеется, что японцы возьмут Киньчжоу?.. Тогда мы побежим, а он первый сгребет ценности".
Слуга сложил серебро в буфет и затворил дверцы.
Валя постучала в комнату отца.
- Папа, вставай! Разве не слышишь - бомбардировка. Слуги на ногах, хотя еще только половина шестого.
Валя умолчала о поведении китайца. Она решила, что будет следить за ним одна.
- Сегодня мы будем есть немного раньше. Разбуди повара и приготовьте завтрак, - сказала Валя китайцу, когда он принес ей ботинки.
Канонада разрасталась, бой развернулся вовсю. Во время завтрака Иновы услышали резкий залп.
- Узнай по телефону, что это за выстрелы, - попросила Инова мужа.
Модест Владимирович позвонил градоначальнику Сахарову:
- У телефона Инов, Это вы, ваше высокоблагородие? Слышим. Неужели? Эти резкие выстрелы наши? Канонерка "Бобр"? Ну, слава богу! С горы, говорите, прекрасное зрелище? Надо сходить.
Валя, прислушиваясь к телефонному разговору, смотрела только па китайца. При упоминании о "Бобре" лицо его изменилось, он рванулся, хотел, видимо, выйти, но сдержался.
"Значит, "Бобр" для него неожиданность", - подумала девушка.
После завтрака Инов с дочерью поднялись на ближайшую высоту, которая была уже усыпана русскими и китайцами. В самой гуще вертелся и маленький бой Иновых. Увидев хозяев, он скрылся в толпе. Левее вершины Самсона поднималось в небо грязное облако. Слышны были залпы нескольких сот полевых орудий. Эти залпы то и дело смешивались с выстрелами морских орудий.
Валя вернулась домой к обеду. Китаец был в большом смущении. Маленький слуга Миша куда-то бегал по приказанию Василия. Девушка продолжала следить за ними. Обед прошел оживленно. Канонада утихла. У Иновых обедал личный секретарь градоначальника. Он смотрел на Валю и говорил без умолку.
- Японцы пускаются на всякие хитрости. Очень отличилась вторая полевая батарея.
Валя вздрогнула, но, скрыв смущение, спросила поручика:
- Вторая батарея, говорите, а она не Забайкальского дивизиона?
- Нет, четвертой артиллерийской бригады. Полмесяца тому назад она мирно квартировала около водокачки. Поручик Карамышев рассказывал, что они на Квантуй прибыли прямо из Нерчинска.
- Вторая батарея из Нерчинска! - воскликнула, покраснев, Валя.
Отец и мать удивленно посмотрели на дочь. Девушка заставила себя успокоиться.
"Боже мой", - подумала она. - Тихон был здесь рядом, а я его не видела".
Модеста Владимировича вызвали по телефону в банк. Вслед за ним вышла и Серафима Прокопьевна. Поручик и Валя остались один.
- Почему вы не познакомили меня с милейшим Карамышевым, который прибыл сюда со второй батареей? - спросила девушка.
Поручик опустил голову,
- Я понимаю так, что вы уже с ним давно знакомы и по случайности вами упущена встреча?
Валя подала собеседнику руку, с участием заглянула в глаза:
- Вам следовало бы бытьтам, где льется кровь… и даже мне, хотя бы в качестве санитарки.
Поручик порывисто произнес:
- Сейчас же-все разузнаю о второй батарее.
Распростившись, он ушел.
Валя подумала:
"Как неожиданно все получилось. И удачно, Всеволод Григорьевич будет думать, что его соперник - тоже офицер. И никто, кроме меня, здесь на Квантуне не взгрустнет о бедном солдате Тихоне". На ресницах у девушки заблестели слезы.
К вечеру пушечные залпы уже не казались такими резкими и назойливыми. Жители города успокоились. Валя побывала на площади. Возвратившись домой, она не нашла в буфете серебра и лучших фаянсовых и хрустальных сервизов.
- Мама! - крикнула девушка.
Из гостиной вышел мальчик.
- Где Василий?
- Моя не знай… Мадама, - шепотом обратился мальчик к Вале, - надо ходи скоро, скоро в Артур надо ходи. Сегодня надо ходи.
Указывая на изящные туфли своей хозяйки, мальчик продолжал:
- Надо сынимай, ходи не могу, а это вот ваша надевай.
Миша поставил около ног Вали пару дорожных ботинок.
- Что ты делаешь, что говоришь, я не пойму.
- Железная дорога ломай. Японцы Киньчжоу бери… Скорей, скорей! Моя лошака сюда таскай.
Мальчик убежал. Валя отворила дверь спальни. Серафима Прокопьевна спала.
- Мама, вставай, - сказала дочь и закашляла, чтобы не разрыдаться. - Нам ехать надо.
- Куда?
- Миша говорит - в Артур.
Со двора послышалось щелканье бича и стук колес.
- Неужели?! - воскликнула Серафима Прокопьевна.
- Да, мама. Китайцы не ошибутся. Одевайся, а я позвоню папе. Надень вот эти дорожные ботинки.
В банке шло совещание, и никто из участников его не знал о событиях, развернувшихся к вечеру тринадцатого мая. Когда Модест Владимирович приложил к уху трубку телефона, он побледнел, руки его затряслись.
- Да говори же толком, куда нужно сейчас ехать? В Артур? Василий скрылся, подводы уже во дворе, Миша привел?.. Ничего не пойму… Позиция сдана?.. Ерунда. Китайцы знают, говоришь? Сейчас бегу. - Инов повесил трубку и, обратившись к директору, сказал:
- У меня в квартире происходит что-то невероятное. Узнавайте официально, в чем дело, а я побегу.