- Обождите, Модест Владимирович. Раз говорят китайцы, то уж будьте любезны - дело серьезное. Я на всякий случай выдам аванс. Кто знает, куда и как мы попадем. Остальную наличность сдам градоначальнику или попрошу у него конвой.
Было 6 часов 30 минут вечера. Модест Владимирович увидел в передней своей квартиры чемоданы. Тут же стояла небольшая корзинка с провизией. Мать и дочь сидели в гостиной, одетые по-дорожному.
Серафима Прокопьевна упала на грудь мужу:
- Ехать скорее, ехать! Они знают.
- Кто - они?
- Да китайцы.
- Знать-то они знают. А серебро стянули… Остальные вещи все в порядке?
- Ты сам знаешь, что чемоданы еще не открывались с апреля, когда мы пытались выехать на север по железной дороге.
- А все они - сундуки и чемоданы?
Модест Владимирович выбежал в переднюю и вернулся оттуда с покрасневшим лицом:
- Сундука с меховыми вещами, в котором лежит твое соболье манто, нет.
Серафима Прокопьевна закусила губу и упала в кресло.
- Папа! - громко сказала Валя.
Инов виновато провел левой рукой за ухом:
- В самом деле, что это я? Гибнет город, а - я о каком-то манто шум поднял.
Инов решил взять на дорогу побольше консервов и вина. Он спустился в кухню, откуда был ход в погреб. На полу хрустела солома. Модест Владимирович зажег свечку. Кухонная посуда с полок исчезла, дверь в погреб была открыта, из подвала тянуло запахом коньяка. Опустившись вниз, Инов воскликнул:
- Вот хунхузы! Но когда это они успели все спровадить?.
Между тем Миша суетился около повозок, укладывая на них чемоданы. По его приказанию грузчики-китайцы входили в столовую и прихожую, чтобы вынести все, на что им указывал мальчик. Было без четверги восемь вечера. Инов звонил куда-то по телефону, но добиться ничего не мог.
Он видел, как китайцы взяли три мягких кресла и потащили их, но ничего не сказал!
- Мадама, капитана, надо ходи, надо ходи! - кричал Миша в дверях. - Сейчас, скоро, скоро!
- Но зачем ты кресла уволок?
- Потома, капитана, скорей!
- Черт знает, что такое! Куда мы поедем? Официально еще ничего не известно.
- Китайцы все знают, папа.
- Затвердили одно и то же.
Раздался телефонный звонок:
- Да, это я, Инов… Кто? Поручик Тепловский. Здравствуйте, что? Собираться?.. Да мы уже на подводах… Выехать немедленно по Средней Артурской дороге?.. Приказано до двух часов ночи очистить весь Дальний?.. Благодарю! Передаю привет. Они здесь в гостиной…
Со лба Модеста Владимировича катился крупный пот. Он положил трубку и воскликнул:
- Вот это здорово! Когда бывает исключительная осведомленность у умных слуг? Когда у них дураки хозяева!
Миша снова вбежал и, схватив Валю за руку, повел ее из комнаты.
- Папа, одевайся.
Кресла стояли на арбах спинками к лошадям, вокруг них были уложены чемоданы.
Как только арбы с Иновыми спустились по переулку к главной улице, Василий с несколькими китайцами вошел во двор. Китайцы начали выносить из дому ковры, тюфяки, гардины, портьеры. На тюфяки, разложенные на арбе, погрузили пианино. Все остальные вещи также аккуратно уложили и увязали. Василий обошел возы, одобрительно покачивая головой.
2
Вечер был тихий.
Иновы присоединились к какому-то воинскому обозу. Невдалеке шагали солдаты. Миша присаживался то на одну, то на другую арбу, утешая своих хозяев.
- Ничего! Бояза не надо. Сейчас кругом ваша солдата ходи. Завтра худо. Завтра хунхуза. Много, много хунхуза. Кантроми, совсем кантроми…
Валя совершенно успокоилась. Арба подскакивала, но в кресле было покойно и тепло. Путь впереди не был виден, но Валя знала, что там горный хребет, через который придется перевалить ночью или на рассвете. С неба сияли звезды, светила луна, пахло горными травами и цветами. Пыль, которую подымали передние повозки, уносилась вправо.
Успокоился и Инов. Он ощупывал карманы пальто, в которых были пачки кредитных билетов и свертки с золотыми монетами.
"Если бы хунхузы знали", - подумал он.
Сзади, с той стороны, где остался город, поднялось яркое зарево пожара. По окрестностям города густым эхом разносились отголоски взрывов, вздрагивала земля.
Обоз въехал в долину, охваченную высокими холмами. Иновы не отставали от воинской части. Было около одиннадцати часов вечера, когда их догнали ехавшие верхом офицеры. Повозки остановились. Инов обратился к всадникам:
- Я, господа офицеры, заместитель директора банка. Еду с женой и дочерью. Прошу не отказать в помощи.
- Не беспокойтесь. Один из нас всегда будет здесь с вами.
3
В полночь въехали в деревушку. Рота сделала привал. Валя не слышала, как остановился обоз. Она спала, положив голову на спинку кресла. Подъехавший офицер залюбовался девушкой.
- Распрягать лошадей! - раздалась команда.
Валя проснулась. Подошел Инов и обратился к офицеру:
- Надеюсь, вы не откажетесь закусить с нами. Не бросайте нас. Просим и ваших товарищей.
В фанзе пахло бобовым маслом и немного гарью. На стене висела керосиновая лампа. Высокий старик китаец поклонился Модесту Владимировичу. Слева на нарах Валя увидела восточный столик, накрытый белой скатертью.
- Мама, смотри. И когда только Мишка успел? В сенях уже самовар кипит.
- Вероятно, и другие руки ему помогают, - заметила мать.
Китайчонок принес зажженные свечи. Фанза стала приветливее. Вскоре вошли офицеры.
- Все на ладу! - воскликнул командир роты штабс-капитан Кораблев. - Знакомьтесь, - обратился он к товарищам.
Два молодых загорелых поручика крепко жали дамам руки:
- Мещерский.
- Светляков.
На столике появились жареные куры, раскрытые банки с консервами, белый хлеб, копченая колбаса, редиска и бутылка с вином.
- Точно в сказке. Скатерть-самобранка, - засмеялся Светляков.
Мужчины выпили водки. Опорожнив свой стаканчик, Кораблев проговорил:
- Душевный народ - китайцы. Мы с ними создадим основательный буфер на Дальнем Востоке против японцев.
- С сегодняшнего дня у меня несколько изменился взгляд на них, - возразил Инов, - В январе у нас в гостях был офицер в золотых очках…
- Капитан Резанов! - воскликнули поручики.
- Пугал шпионами, - добавил Кораблев.
- Я ему теперь верю. Сегодня наш преданный слуга похитил серебро, меха и скрылся. Жаль самоварчика! Свадебный подарок жене.
- Папа! Зачем об этом говорить!
- Я принципиально, Валя.
- Бывает, - сказал Мещерский. - Вы разрешите еще по одной? Но откуда берутся куры? Я ел, вы ели, и опять целые куры. Так вот, я говорю, у нас во Владивостоке такой случай был… Шесть лет китаец примерно служил, а на седьмой - всю семью перерезал и все ценное из дома унес.
- Слушай, дорогой поручик, ты так напугал нас, что мы, пожалуй, и спать не будем, - засмеялся Кораблев.
- А мальчик-бой остался, не могли его совратить, - сказала Серафима Прокопьевна. После слов Мещерского ее прошибла дрожь.
- Случай интересный, - продолжал Кораблев. - А мальчик оставлен для наводки.
Серафима Прокопьевна замахала рукой, схватилась за голову и упала на нары.
- Где сумка? - вскрикнула Валя.
Миша появился, словно из-под земли, с сумкою в руках.
Офицеры встали и посмотрели друг на друга, чувствуя себя глубоко виноватыми.
- Сидите, господа. Маленький припадок с дороги. С мамой это бывает.
- Так, так… но разрешите одному из нас на десять минут выйти. Надо проверить посты.
Мещерский ушел, получив от Кораблева указания. Миша вбежал с портпледом и быстро вынул одеяло и подушку. Полежав немного, Серафима Прокопьевна очнулась.
- Я испортила вам аппетит.
- Вы в полной безопасности. Прошу не беспокоиться, - заявил повышенным тоном штабс-капитан. - Случаев в жизни бывает много. И разве не вырезают целыми семьями у нас в Москве, Петербурге, Харькове, Варшаве… Полон Сахалин ссыльных. А откуда они? Из Китая? Все это чепуха! Мальчик предан, вам. Да вы и не расспросили его хорошенько, В общем, китайцы не любят японцев. При сделке с последними нужно держать ухо востро, а китайцам всегда можно верить на слово.
- Так всегда бывает: начни хвалить человека - у него на две головы добродетелей, а начни поносить его - окажется прохвостом до последнего волоска, - засмеялась Валя, - Но случай с нашим слугой поразил меня… Рано утром стоит и взвешивает на руке серебряные ложки… Лицо такое…
- О, китайцы чрезвычайно любят серебро! Особенно в массивных вещах. Они боготворят его. Мы, европейцы, преклоняемся перед золотом, а они перед серебром.
Модест Владимирович пощупал свертки с золотыми монетами и подумал: "Как хорошо, что мы встретились с этими офицерами".
- А скажите, господа, как они узнали еще в три часа, то есть за пять часов до официального сообщения, что Киньчжоу будет оставлен?
- Об этом должен знать ваш исключительный слуга… но его нет… А может быть, знает мальчик?
Миша подавал чай. Он поставил на стол коробки с печеньем, конфетами.
- Давно такого чая не пил… - протянул, прищурив глаза, Светляков. - А у вас богатые запасы. Ваш Миша бомбардировал нас полчаса тому назад курами, а теперь, смотрите, чего тут только нет: баночки с черносливом, вареньями, монпансье. Целую арбу, видимо, привезли.
Мать с дочерью переглянулись. Они сейчас только поняли, что в маленькой корзинке, которая стояла в прихожей около чемоданов, все это не могло поместиться.
- А теперь опросим Мишу о китайском способе быстрой передачи сведений. Я думаю, это лучше вам сделать, - обратился Светляков к Вале.
- Миша!
- Я, мадама.
- Скажи, ты когда начал собираться в дорогу?
- Обедай кончай, Василий сказал мне тихонько: иди на гору посмотри. Я ходил - ничего нету. Потом чемоданы завяжи, моя ботинка для мадама от сапожника принеси. Потом чего-чего ящика положи. Ваша сыпи, капитана контора ушела… Пять часов моя на гору уходи… - Смотри… Ага, есть!
- Чего есть? - спросили все в один голос.
- Дыма, два дыма, там Талиенван есть. Маленькие два дыма. Моя прибежала. Василия пошел лошака достал. Я скорее, скорее все клади, все клади. Василий мне говори, говори… все говори… Куда пошел, где дожидай. Валя пришел… Я кричи: "Скорей ходи!" Мадама молчи, джангуйда контора сиди. Моя сердце шибко боли. Потом капитана домой пришла. Телефона звони! Зачем телефона звони, когда два дыма моя смотри?.. Два дыма - сегодня надо ходи! Один дыма - завтра можно ходи.
Мальчик умолк и обвел всех вопрошающим взглядом:
- Понимай?
- Как не понять, все ясно. А где Василий?
Миша встрепенулся и развел руками:
- Моя не зынай.
Голос мальчика дрогнул:
- Его говорил: я скоро, скоро приду. Я догоняй буду. Я с тобой вместе буду… Нету! Сейчас давно ему ходи надо… Сейчас давно нету.
Миша заплакал:
- Куда про-о-о-пади… Моя братка про-о-о-пади. Миша дальше не понимай, Миша дальше не могу. Эта деревня ходи могу. Мадама, капитан таскай сюда могу. Кушай, чая давай могу, - проговорил скороговоркой мальчик. - А завтра один не могу, завтра моя не по-о-о- ни-ма-а-а-ай.
Крупные слезы бежали из глаз мальчика. Он развел руками и не знал, что еще сказать.
Валя вскочила с нар, обхватила Мишину голову руками и прижала к своей груди.
- Бедный мальчик. Один среди чужих… Ну, не плачь. Завтра будет день, солнце и все по-хорошему… Ты устал?
Китайчонок вздрагивал и хныкал:
- Пропади-и-и… Братка пропади-и-и…
В сенях раздался шум.
- Это моя, капитана, - услышали Иновы.
- Ваше высокоблагородие. Вы не велели никого впускать. А этот прет.
- Кто там? Пусть войдет.
Перешагнув порог, у двери остановился высокий худой китаец с белым лицом и гладко причесанной косой. Он был в крестьянской одежде. Валя повернула голову к двери и вскрикнула:
- Василий!
Миша убежал в сени.
- Догонял, догонял. А тут солдаты не пускают. Ну как, все хорошо? Кушать есть? - спросил Василий и, припав на одно колено, осмотрел ботинки на ногах Вали.
- Хорошо, хорошо… Ботинки хорошо… Сапожника шибко мастер. Теперь куда хочешь ходи. И мадам тоже хорошо. Крепко исделал… обмани нет. Сапожника хороший человек. А самовар целый? - обратился он к вошедшему мальчику.
- Вот он.
Миша снова убежал в сени и принес оттуда серебряный самовар Иновых.
Глава пятнадцатая
1
С наступлением сумерек канониров, ездовых и офицеров батареи охватила напряженность. Все ходили как около тяжелобольного.
Из штаба 14-го полка проникли сведения, что генерал Фок готовится к ночной контратаке.
- Это имеет под собой почву. Японские части будут утомлены, снаряды в батареях расстреляны, - заметил штабс-капитан Ясенский.
- Местность и дороги в районе предполагаемого наступления нами изучены, - добавил полковник Лапэров… - Можно надеяться на успех.
- Но зарываться не следует, - подхватил капитан Мехметинский. - Я говорю о том, чтобы не распылить силы и новому напору оказать должное сопротивление.
- Главное - надо понять и проанализировать тактику врага. Это первый серьезный бой. Вот, например, почему японцы обходят водой левый фланг, а не нажимают прямо на центральный участок, хотя северный склон пологий и удобный для атак? - вступил в разговор поручик Карамышев.
- Ваши предположения? - обратились все к нему.
- Японцы боятся наших минных заграждений и фугасов. Через своих шпионов они о них знают и, понятно, знают также, что никаких работ в этом отношении у нас не проводилось по берегу моря.
Полковник Лапэров предложил офицерам засветло осмотреть лошадей, орудия, людей, обоз.
С появлением офицеров артиллеристы еще более насторожились.
- Большое дело будет, - шептались канониры и ездовые.
В сторону позиции прошли две роты стрелков. На левом фланге усилилась перестрелка. Она упорно продолжалась около тридцати минут, потом начались перебои. Похоже было, что какая-то одна сторона отходила и ее ружейный огонь умолкал.
Поручик Карамышев был исключительный математик и прекрасно руководил стрельбою по невидимой цели. Он взобрался на ближайший холм и стал прислушиваться к ружейной стрельбе. Несколько минут Карамышев потратил на уточнение наших и неприятельских выстрелов. Сначала русские палили часто и настойчиво. Но вот включилась неприятельская артиллерия. Потом все смешалось. Прошло немного времени, стрельба из винтовок возобновилась, но Карамышев не уловил прежнего ритма боя… Отсутствовали залпы защитников… Он поднялся еще выше, рассматривая при помощи бинокля наши окопы. Сгущающиеся сумерки мешали что-нибудь определить.
"Слух не обманывает - наши отступают", - подумал поручик. Спустившись к батарее, он подошел к командиру, сидевшему на лошади.
- Ну, что?
- Следовало, бы, ваше высокоблагородие, послать к станции кого-нибудь из фейерверкеров, - надо выяснить положение.
Полковник уловил тревогу в голосе Карамышева.
- Вы правы, поручик. Пошлите Подковина и распорядитесь, чтобы батарея не вытягивалась вдоль дороги, так как мы еще не знаем, в какую сторону нам будет приказано ехать, а стала бы повзводно и по сторонам дороги в два фронта.
Получив приказание явиться верхом к Карамышеву, Подковин вскочил на лошадь и подъехал к группе конных офицеров, остановившихся на дороге. Среди них он увидел ординарца генерала Фока.
- Вам приказано следовать к деревне Наньгуалин. Не загромождайте особенно дорогу, - передавал ординарец распоряжение генерала.
- Значит, позиция оставлена! - воскликнули офицеры батареи.
Сердце Подковина сжалось, по телу пробежала дрожь. Он приподнялся на стременах и напряг слух.
- Полк отходит. Решено придвинуться к Артуру.
- А город Дальний? - громко, с тревогой спросил Карамышев.
- Будет оставлен сегодня ночью.
Подковин подъехал к Карамышеву.
- А, это ты, - произнес поручик, увидев Подковина. - На сей раз отставить. Возвращайся к своему лафету.
- Батарея, марш за мной! - скомандовал Лапэров.
- Первая полубатарея, марш за мной! - скомандовал капитан Мехметинский.
- Вторая полубатарея, марш за мной! - скомандовал штабс-капитан Ясенский.
Младшие офицеры подхватили команду. По каменному грунту загромыхали орудия, сытые лошади, вытащив их на проселочную дорогу, круто повернули в сторону Порт-Артура.
Дорога шла по скалистому склону. Местами на ней выступали острые углы. На каждом повороте Подковин видел всю батарею. Когда она почему-либо останавливалась, из лощины доносился глухой шум передвигающейся пехоты.
И вдруг над головами просвистели пули, раздалось четыре настойчивых залпа, заработал пулемет.
Батарея рванулась и помчалась. Грохот усилился. Подковин еле держался на скользком сидении. Лошади храпели. На каждом крутом повороте передок резко наклонялся.
- Взвод, стой! - раздалась команда старшего фейерверкера.
Остановку пришлось сделать неожиданно. Упряжки забежали одна за другую, свернули с дороги. Батарея догнала пехотинский обоз. Его нужно было объехать, и тут получилась заминка. Как только лафет остановился, Подковин соскочил, чтобы направить постромки и вывести лошадей на дорогу. Только он успел привести все в порядок, как раздалась новая команда:
- Взвод, вперед!
Не проехали и полверсты, опять остановка. Снова сгрудились лошади следовавших впереди упряжек. Запасной лафет остановился на каменистом взлобке. Передок лафета вздыбился. Подковин осмотрел постромки. Батарея снова двинулась вперед, но лафет не тронулся, хотя лошади дернули со всей силой.
Слева продолжали стрелять. Из полумрака ночи до слуха ездовых и Подковина докатилось: "Кавалерия". Ездовые стегали лошадей, а Подковин возился у сцепления передка с хоботом лафета. Ощупав рукой под передком, он понял, что сошник врезался в трещину скалы.
- Что ты там ищешь? - кричали Подковину ездовые.
- Сошник за камень задел.
Просвистели пули и ударились немного сзади в гору.
- Отстегивай постромки! Вскакивай на лошадь!
Кони рвались и ржали. Петли постромок плотно облегали вальки, болтавшиеся из стороны в сторону.
- Руби постромки!
Подковин выхватил шашку и ударил ею несколько раз по твердой просмоленной веревке. Тупое неотточенное лезвие оставило на постромках еле заметные царапины. Тихону вдруг стало стыдно за проявленное малодушие.
- Слезайте, отцепим! Сзади нас батальоны солдат. Что скажут, если мы без лафета с порубленными постромками приедем. Судить будут!
Усилия трех человек оказались напрасными - сошник засел крепко.
- Поликарпов! Отстегивай свою пару и веди ее к задку! - крикнул один из ездовых.
Справа над горой поднялась луна. Подковин услышал мерные шаги пехотинцев и, оглянувшись, увидел отсвечивавшие штыки винтовок.
- Поликарпов, ворочай дышло влево, а вы, братцы, - обратился Подковин к подошедшим пехотинцам, - весь лафет приподнимите и колесами тоже влево.
Прием удался. Подковин выхватил шворень, и через минуту упряжка спокойно двинулась вперед.
2