Отступающие войска и группы раненых задерживались на станции Наньгуалин. На перроне, тускло светили фонари. Около товарных вагонов толпились раненые. Измученные солдаты не знали, к кому обратиться за помощью.
Корреспондент газеты "Новый край" Ножин волновался и суетился. Он целый день восхищался батальными картинами. Его умиляли разумные и спокойные ответы первых раненых. Все шло как полагалось: взрывы, беспокоящие неприятельскую пехоту, вступление в бой "Бобра", бегство японцев. Понятно, нет дыма без огня - на позициях лежали убитые. Но днем все шло стройно, последовательно, словно по расписанию. А вот здесь был полный хаос и невыразимый ужас. Корреспондент, готовый помочь несчастным раненым, бегал по путям в поисках врача. Он нашел его разговаривающим с пехотным офицером.
- Господин доктор, что вы от меня бегаете? - хрипло говорил капитан.
- Ах, боже мой! Да что вам надо?
- В вагоне раненые нашего полка, им следует раздать винтовки.
- Что за кошмар! - воскликнул доктор. - Да разве этого нельзя сделать завтра, потом, когда люди будут годны для дальнейшей боевой деятельности?
- Откладывать нельзя, так приказано.
Ножин вспыхнул и, задыхаясь, проговорил:
- Как вам не стыдно, капитан, отрывать доктора от его прямой обязанности. Там, на злосчастной позиции, брошены не только винтовки, а и пушки… Отстаньте!
Доктор долго жал руку выручившему его незнакомцу.
- Пройдитесь по вагонам, захватите две-три фляжки воды. Если кому-нибудь понадобится срочная помощь, сообщите.
Ножин с большим трудом вскарабкался в ближайший вагон. Свеча в фонаре, - висевшем на стенке, светила тускло. Весь пол вагона был закрыт лежащими людьми.
"Какой тяжелый запах", - подумал Ножин. Присмотревшись, он увидел: шинели, сапоги, котелки, мундиры, головы, руки. Все это было перемешано.
- Пить хочу-у-у… - услышал корреспондент. Из кучи тел протянулись две дрожащие руки. Свет фонаря падал на лицо солдата, особенно отчетливо отражался в его широко открытых глазах.
Ножин наклонился и сунул в протянутые руки фляжку. Секунду-две фляга качалась в руках солдата, затем упала на пол. Глаза несчастного померкли, голова упала на грудь и стала медленно поворачиваться влево, пока не коснулась щекою грязных сапог лежавшего рядом солдата. Послышался стон:
- Ой, холодно!..
Корреспондент хотел укрыть раненого его же распахнувшейся шинелью, но она была придавлена мертвым солдатом. Вопль затих.
В глубине вагона лежал солдат с широко открытым ртом. Ножину показалось, что губы его шевелятся. Перешагнув через раненых, корреспондент наклонился над солдатом и влил между зубов немного влаги. Вода вылилась обратно…
О том, что в вагоне, вперемешку с тяжелоранеными лежало много трупов, никто не знал до самого Артура.
3
Войска, расположенные около станции, за всю ночь не услышали ни одного тревожного звука. Враг или устал, или упивался своей победой. А может быть, просто боялся засады со стороны русских: маршал Ояма вел дело очень осторожно. Японцы уже знали, что на Киньчжоу сражался один полк, а позиция была укреплена старыми бросовыми пушками. Естественно, они подумали о подготовке генералом Фоком ожесточенной контратаки. И, по словам побывавших в плену русских офицеров, успех мог бы быть колоссальным, если бы встречное наступление осуществилось. Неприятель еще в полдень расстрелял все снаряды.
Следующий день предвещал быть хорошим. Солдаты успокоились и ждали распоряжений о выступлении на север. Но вторая батарея и другие воинские части получили приказ двинуться по большой Мандаринской дороге к Порт-Артуру.
Глава шестнадцатая
1
Угнетенное настроение, охватившее войска Квантунского укрепленного района после киньчжоуского боя, начало понемногу сглаживаться. Солдаты и артиллеристы, ознакомившись с перевалом, перегораживающим Квантунский полуостров от залива до залива, успокоились. Многие из них, осматривая скалистые вершины, думали: "Тут не только что пуля, но и снаряд не прошибет".
Но надо было что-то предпринимать. После 13 мая стрелки и артиллеристы поняли, что они окончательно и надолго отрезаны. Впереди враг, сзади и с боков море.
- Недалече уже и Артур, - успокаивал товарищей молодой стрелок 25-го полка Родионов.
- Радости в нем будет мало, - отозвался Егоров, призванный в армию годом раньше.
- Это почему же? Ведь крепость!
- Крепость на крепость не похожа бывает. Крепость тогда крепость, если она со смыслом и дюже построена.
- Все-таки там пушки солидные.
- А что твоя солидная пушка? Как она три дня тому назад себя показала? На нее тоже еще солиднее можно поставить… Надо так понять: крепость Артур мы отняли у японцев недавно, а поэтому мы ее толком не успели оборудовать. Точь-в-точь как Киньчжоу.
- Ты все знаешь.
- Ты приглядись к начальникам да прислушайся к ним. У них нет одного приказа, они как-то нескладно мечутся… То одно решают, то другое. Даже еще боя нет, а уже десять разных приказаний. Начальником быть - надоть голову иметь. А из них некоторые в начальники пошли не по голове, а по родословной.
- Ты чего-то уж очень, - усмехнулся Родионов,
- Это нашего капитана Резанова не касается. Атак поглядеть, из них многие недомыслят. А за это и солдатские головы зазря летят.
Рота, в которой находились Егоров и Родионов, была оставлена на перевале Шиминдзы.
- Вот ту горку видишь? - указал Егоров на Хуинсань. - Вот бы где крепость построить. Громили бы оттуда японцев. На всю долину с нее глаз смотрит. Еще в апреле я на нее лазил. А стоит она и по сей день пустая.
15 мая в полдень на перевале встретились генерал Кондратенко и генерал Фок. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
- Что новенького, Роман Исидорович?
- Вашему вниманию привез схему расположения войск для обороны Волчьих гор.
- Уже и Волчьих. - Фок усмехнулся. - А как, по-вашему, этот перевальчик? Ведь он, как-никак, а господствует над Волчьими горами.
Несмотря на придирчивый, неприятный тон Фока, Кондратенко встрепенулся.
- Простите, Александр Викторович. Давайте взглянем и наметим точки. Это будет чудесно: задержаться на этом горном хребте.
- Гавань с флотом далеко. Никакой современной пушкой не достанешь. Рельеф на перевале не расплывчатый, как у Волчьих гор, а четко выражен. Мои точки: справа Хуинсань, а слева Юпилаза, - поспешно заговорил Фок, как бы стараясь окончательно утвердить свою мысль.
Кондратенко развернул карту и долго - разглядывал ее.
- А не будет Хуинсань слишком выдвинутой точкой, опасной для обхвата?
- Не будет, понятно, в том случае, если мы построим на ней редут.
Кондратенко вопросительно вскинул голову.
- За счет центра, Роман Исидорович.
- А-а…
- Левый фланг у Суанцайгоу усилим окопами и артиллерией… За правый я не боюсь. Его легче поддержать нашим судам из Артура, чем Суанцайгоу.
Кондратенко смотрел на карту и улыбался:
"Какой прекрасный генерал и какой несносный человек. Обидчивость, задирчивость, пожалуй, зависть… да, да, и самомнение… Как это все мешает ему, а главное делу…" - думал он.
Кондратенко поднял голову и стал пристально разглядывать лицо Фока.
"Энергичный подбородок, но слишком опустившийся над губою нос… Лоб прямой, в висках сжат… Глаза мутноватые", - перебирал в уме Кондратенко. Он вспомнил свои юношеские годы, увлечение хиромантией, физиагноетикой и повеселел. Уже вполне дружеским тоном Кондратенко произнес:
- Тогда, Александр Викторович, мы сейчас же усилим районы горы Хуинсань. И пока японцы окапываются севернее для защиты Дальнего, мы устроим для их встречи новую линию.
Генерал Фок встряхнул плечами. Глаза его заблестели:
- Роман Исидорович, только это не значит, что мы должны забыть о Волчьих горах. Ваша схема прекрасно придумана и пусть инженеры не отступают ни на дюйм от нее. Мы предоставлены самим себе… Людей и полевых орудий у нас мало… С Волчьих гор будет погибель городу, флоту. Волчьи горы должны быть наши.
- А как вы смотрите на укрепление Длинной и Высокой на левом фланге и Дагушаня с Сяогушанем на правом?..
- Я не хочу - вас обидеть, Роман Исидорович, вы тут ни при чем. Но это преступное упущение. Ужасный пробел, получившийся при проектировании укреплений, следует несколько сгладить. Мы здесь с солдатиками будем грудью сдерживать натиск врага, а вы там с саперами хорошенько окопайтесь.
- У нас так мало саперных войск…
- Да, да. Где тонко, там и рвется… Откомандируем из полков. Мобилизуем моряков, призовем к работам мирное население. Волчьи, их как можно дольше нужно держать. Это вам каждый солдат скажет.
Недалеко проходил с караулом Егоров. Фок подозвал его.
- Эй, братец! Иди сюда.
Егоров вытянулся перед генералами.
- Как ты думаешь, братец, долго мы будем держать Порт-Артур?
- До самой смерти, ваше превосходительство!
- Это ловкий ответ. А чтобы смерть оттянуть, что, по-твоему, нужно сделать?
- Вон ту горку укрепить хорошенько, - указал Егоров генералу на Хуинсань.
- А в Артур хочешь? Там крепость, форты, безопасней.
- Туда лучше бы на зиму. Летом не след солдат скучивать. На полевой позиции вольготней.
Генерал Кондратенко подошел к стрелку вплотную.
- Кто у вас ротный командир?
- Их высокоблагородие капитан Резанов. В очках он, ваше превосходительство.
Стрелка отпустили.
- Ну, что я вам говорил! - воскликнул. Фок. - Вот она, солдатская масса. Даже если их таких из тысячи один, то и это уже много значит.
- Мы иногда удивляемся стойкости солдат, их изворотливости. Отгадка ясна. Русские офицеры, плохо знаем русского солдата… рост его самосознания. Я получил сейчас прекрасный урок, - усмехнулся Роман Исидорович, поправляя свои густые усы. Его статная фигура покачивалась. Фок хихикал.
- Решено, Александр Викторович, - продолжал Кондратенко, - правый фланг выдвигаем и защищаем его упорно. Надо немедленно поставить в известность полковника Киленина и приступить к укреплению высоты Хуинсань.
Солнце пекло, но легкий ветер с юго-запада освежал. Кругом зеленели горы с темными выступами голых скал. Хребет шел почти по прямой линии, и вершины его местами казались мощными крепостными стенами. На юго-востоке просвечивало море. Оно было темно-зеленым, даже, пожалуй, темнее зеленого покрова пашен в долине. Вдоль высот Тайхо извивалась речка Тай. У ее берегов стояли фанзы, окруженные сучковатыми деревьями. Было тихо, ни одного выстрела. И странно видеть солдат и солдатские палатки в этом теплом мирном ущелье.
Генералы разъехались: Кондратенко - на правый фланг, Фок - на левый.
"Мы мало знаем солдат, - думал Роман Исидорович. - Мы их учим теми же приемами, что полсотни лет тому назад. Офицеры далеки от них. Новобранцы в руках дядек, а старые солдаты грубеют и начинают терять природную смекалку".
"Ловко это у них там в штабе укрепленного района получается, - думал генерал Фок. - Катятся скорее в крепость. А разве Порт-Артур крепость? Смех. Держать будем ее не техникой, не фортификационным искусством, а плечами солдат. Вот таких, как сегодня видели. А все же Фок не дурак. Всем им мой план в нос бросится. "Позиция на перевалах" - моя идея… Будет удача, отберут ее штабные себе, а неудача, ошибка какая- нибудь, значит Фок виноват… Кондратенко умница, но и тот вздрогнул, как услышал от меня про эту позицию… Дальше своего носа не видят…"
Фок последнее время не мог долго ездить рысью или галопом: страшно ломило спину. Боль отдавала в затылок, и не хотелось ни ехать, ни стоять, ни думать, ни спать.
"И смены нет, - горестно вздохнул генерал. - Ну, кто из молодых подает надежды? Никто. Трусы и лентяи. Теперь затрубят о Третьякове. А что он сделал? К нему на самый нос японцы залезли. И только в том и слава, что он командир пятого полка. А кто сражался? Солдаты. А кто руководил ими? Никто. Полковник Третьяков расходует последний резерв, сует его в окопы под убийственный артиллерийский огонь, а не употребляет его для восстановления боя для того, чтобы сбить неприятеля с верков позиции. Но самая ужасная и непростительная ошибка полковника Третьякова в том, что он, расходуя резервы не для той цели, какая для них была предназначена, доносит об этом мне. Он, по своей неосмотрительности, недальновидности, лишил меня возможности руководить боем. Возомнив себя героем, он и сейчас еще не сознает своей ошибки. Третьяков подвел под смертельную опасность подполковника Белозора. Вместо того чтобы изучить положение, Третьяков носился, как дурень с писаной торбой, с телеграммой Кондратенко об отбитии всех атак. - Фок громко рассмеялся. - Но откуда Кондратенко, мог знать об истинном положении дел? От Третьякова же. И вот, в то время, когда под носом у этого новоявленного героя трещал по всем швам левый фланг, он, этот герой, ведет посторонние разговоры с Белозором, приказывает ему, чтобы солдаты кричали "ура". И, убаюканный своим прямым начальником, Белозор отдал приказание приготовиться пить чай. А в это самое время японцы бросились из оврага, захватили редут № 8 и оттуда стали расстреливать находившихся в нижней траншее. Только того и ждала японская цепь, что была против траншеи… Наши, прижатые, с двух сторон, были все перебиты… А теперь во всем виноват Фок. Что же делал полковник Третьяков, когда узнал, что противник ворвался на позицию? Поручик Садыков рассказывал, что, когда японцы занимали батареи, Третьяков был в блиндаже и ухаживал за ранеными. Он, Садыков, случайно вышел и увидел японцев. Дал знать в блиндаж… Когда полковник Третьяков выбежал из блиндажа, японцы уже занимали батарею №10 и были в тылу у батарей № 12 и 13".
Конь под генералом споткнулся и остановился. Стала и свита. Фок молчал. Устало приподняв голову, он взглянул влево. Внизу была зеленая долина, по ней змейкой текла речка.
"Эта речка впадает в бухту Десяти кораблей, а слева Волчьи горы… На этой долине мы еще раз должны задержать японцев… Эти горы надо хорошо укрепить, в противном случае для Артура будет скверно. За ними врагу как за каменной стеной… Держи резервы… Устанавливай мортиры, гаубицы, дальнобойные орудия… Славная речка… Жаль, что вода в ней стекает не в Артур… Впрочем, и это лучше… Могут отраву пустить".
Лошади головами и хвостами отмахивались от слепней. Вдруг они заржали, застучали о камни подковами: внизу на дороге показались две китайские арбы. Маньчжурские лошадки отозвались.
Фок очнулся от своих дум. Он совсем забыл, почему и когда остановилась его лошадь. Оглянувшись, он увидел офицеров, остановившихся около него на почтительном расстоянии. Люди ждали распоряжений.
"Зачем я остановился? - думал Фок. - Киньчжоу? - Он досадливо передернул плечами. - Перевал? Ну что ж, вот я и на перевале. А там впереди долина. - Генерал скрипнул зубами, выпятил губы и сморщился. - Ну, да, зеленая, прекрасная долина, но не на пикник же мы едем… Ах да, зеленая. Это интересно".
- Поручик! - крикнул Фок. - Скажите, что это там за зелень в долине?
- Луга, ваше превосходительство.
- Какие там луга у китайцев, - усмехнулся Фок. - Вероятно, гаолян?..
- В этих местах всходы кукурузы, ваше превосходительство, - сказал капитан Резанов.
Генерал взглянул вверх, высоко подняв голову. Офицеры вслед за Фоком принялись с недоумением осматривать бесцветное небо.
- Печет, скоро дожди ударят. Эту зеленую лужайку через месяц не узнаешь. Кукуруза или гаолян, но их надо скосить. Поручик, напишите по этому вопросу отношение в штаб.
Офицеры одобрительно закачали головами. "Какая гениальная предусмотрительность". От Фока не ускользнуло восхищенное выражение на лицах офицеров. Довольный собою, он тронул лошадь и опять поехал вдоль перевала по узкой и неудобной тропе. И снова побежали мысли:
"На Волчьих горах - кустарник, в распадках - фруктовые деревья. Хорошие места для осадной армии. Волчьи горы сыграют для Артура ту же роль, что Самсон для Киньчжоу. - Генерал съежился. - Когда же я перестану думать об этой несчастной позиции? Я же тут ни при чем. Распоряжение Куропаткина. А потом, разве можно что-нибудь осуществить, когда тебя не слушают, не понимают или делают нарочито так, чтобы выходило: при удаче - он, а при неудаче - я, Фок. Третьяков валит вину на солдат… Будто бы он сел на лошадь и поскакал за отступающими… Допустить до этого! Но кого он мог остановить и за кем он мог гнаться? Полковник рассказывал: "Я надорвал себе горло, крича им "Стой, братцы!" А ему будто бы отвечали: "Приказано отступать"… Кто же мог дать непосредственное приказание об отступлении, кроме командира полка? В свою очередь он должен был получить такое приказание от меня… Ясно - с позиции никто не убегал, а оставляли окопы незаметно, под разными предлогами и, крадучись, сползали в овраги… По словам Третьякова, он гнался за беглецами целую версту. Полковник не видел настоящих героев, не был среди них, а гонялся за усталыми ранеными и контужеными, гонялся по оврагам, куда они скрылись от пуль и где самого Третьякова пули достать не могли. Разве эти люди были годны для восстановления боя? Э-э-э-х! Третьякову надо бы прийти в себя и не переступать рубеж своего поста. Нужно бы руководить боем, как Белозор и Шастин. Где они теперь, эти герои? В плену или приколоты штыком в окопах? Что же в конце концов вышло? Пятый полк бился без командира и отступил, и пришел на бивуак без него. Так зачем же командир полка?!"
Генерала догнал адъютант:
- Ваше превосходительство, следовало бы пообедать.
- Я бы просил господ офицеров осмотреть Юпилазу, а потом вернемся в штаб.
На горе Юпилазе строили солидные укрепления. Работы велись под наблюдением бывшего градоначальника Дальнего штабс-капитана Сахарова.
Фок осмотрел окрестности. Далеко на запад расстилалось теплое море, никогда не покрывающееся льдом; внизу был ряд заливов с причудливыми мысками, бухточками.
"Какие прекрасные пляжи будут у нас. Черт побери эти пляжи! Откуда у меня одни и те же мысли: Киньчжоу- пляж, здесь - пляж… Сорвали все дело на левом фланге! Эта баба, капитан Фофанов, отступил и оголил фронт. Японцам этого только и надо было. Они по пляжу быстро пробрались к оставленным окопам. А полковник Третьяков защищает Фофанова. Одного поля ягодки… Отдать ротного командира под суд, а полковнику Третьякову никаких наград…"
2
Бухта Луивантан обрадовала солдат. Тихо, прохладно, кругом зеленые увалы, пахнет морем. Около фанз - густая зелень, на пашнях - высокие всходы крупнолистной кукурузы. Солдаты купались при отливе, когда воды речки свободно текли к морю, они занимались стиркой белья.
- Наши дела на поправку идут, - говорили между собой стрелки. - Сперва-то после Киньчжоу кинулись в Артур, а потом одумались… Сказывают, наши генералы решили поукрепить эти горки и самим броситься на японцев. Мы, значит, отсюда, а Куропаткин от Самсона.
- Неладно получается. Не подумав отступят, а потом гонят солдат на приступ. А раз приступ, то и потерь больше, - проворчал один из стрелков.
Было раннее утро 22 мая. Полковник Киленин приехал на крайний правый фланг, к частям, расположившимся близ мыса Бивэн. Оставив лошадь у ротной коновязи, он вышел на пригорок и, расстегнув мундир, глубоко вздохнул.
На горизонте дымили неприятельские сторожевые суда.
- Вот как сдавили нас, проклятые. И ничего не можем с ними поделать.