- Послушайте, князь. - Глаза его весело блестели, будто готовился сделать сюрприз. - Помнится, мылись мы с вами еще летом в одном грязном пруду…
- И что с того? - сумрачно спросил Щербатов.
- А то, что видел я у вас на шее, на цепочке, миленькое колечко…
Вот уж это совсем ни к чему! Лишняя боль. Было такое: обронила Мари колечко на балу, Алексей его поднял. Она отвела его руку.
- Не надо, Лёсик, пусть оно останется у вас залогом нашей дружбы.
С того дня и носил его заветно Алексей, на тонкой цепочке. Да вот потерялось оно. Видно, в том бою, где лежал он в беспамятстве.
- У вас, корнет, хорошая память, - с невольным холодком в голосе отвечал Алексей. - Да только давно оно утерялось. Прощайте, мне время в эскадрон.
Вместо ответа Буслаев протянул ему раскрытую ладонь. На ладони лежало серебряное колечко с разорванной цепочкой.
- Не угодно ли, князь? Или не ваше?
Алексей с дрогнувшим сердцем взял кольцо.
- Благодарю, корнет. Как оно у вас?
- Такое только на войне случается, князь, - весело стал рассказывать Буслаев. - Допрашивал вчера одного драгуна. При обыске велели показать карманы, колечко-то и выпало. Я поднял - показалось знакомым. Спрашиваю: откуда взяли? Нашел, отвечает. Соврал, конечно. А то Россия вся у нас по дорогам и полям колечками засеяна. Ну, поручик, уж извините: пистолет ему ко лбу, курком - щелк! Тут же вспомнил. В недавней схватке сшиб с коня русского гусара. Конь гусарский ему не дался; забрал пистолеты и кольцо. Тут уж я уверился, что с тебя он это кольцо снял. Стало быть, дважды вы с ним схватились.
- Где он сейчас?
- В середине обоза, пойдем, покажу.
Пленных уже выстроили. У одних вид был жалкий, другие держались браво - чему-то веселились, слышался смех, кто-то даже потягивал тихую мелодичную песню. Позади них вытянулись телеги с ранеными. Иные из них лежали пластом, с бледными, искаженными болью лицами, в окровавленных повязках и рваных мундирах. Наш француз сидел, свесив ноги. Голова целиком укутана белым тряпьем, как у старухи-нищенки в зимнюю пору. Но черные глаза живо блестят; в них - интерес и какое-то ровное спокойствие: война для него кончилась.
Алексей шагнул к нему.
- Кто вы?
- Жан Гранжье, офицер Драгунского Его Императорского Величества полка.
- Где вы нашли эту вещь? - Алексей показал ему кольцо.
- На груди сраженного мною русского гусара, сударь.
- Не стыдно было?
Француз беззаботно пожал плечами.
- Какой стыд, сударь? Война… Вон гляньте, - и он указал на дружную цепочку пленных по обочине, сидевших со спущенными штанами. - У войны свои законы и принципы. Там не место стыду, сударь. Сильный берет у слабого, оружный у безоружного, победитель у побежденного. Живой у мертвого.
И вдруг стал вглядываться в лицо Алексея. Спросил неуверенно:
- Это были вы, господин офицер?
- Это был я.
- Искренне сожалею, - чуть наклонил голову, поморщился, потревожив болью ухо. Которого уже не было.
- У меня была записная книжка…
- Да, просмотрел я ее. В нее были вложены письма.
Взорвался доселе молчавший Буслаев:
- Чужие письма, сударь, читать неприлично!
В ответ - безмятежный взгляд.
- Я рассчитывал найти в них важные сведения.
- А что за сведения вы искали в карманах вами же убитого, как вы полагали, офицера?
- Закон войны суров. Он порождает и героев…
- И мерзавцев! - перебил его Буслаев. - Очень жаль, что Фигнера на вас нет! Сашка быстренько бы отдал приказ поставить вон к той сосне и прибить к ней свинцовыми пулями.
- О! Фигнер! Беспощадный полковник…
- Подполковник, - будто это имело какое-то значение, уточнил Буслаев.
- За его голову назначена очень большая сумма.
- За голову князя Щербатова, - Буслаев положил Алексею руку на плечо, - тоже назначена сумма. Так что вы, сударь, без выигрыша. Остались при своих. А то и похуже.
- О! Князь! Я счастлив, что вы остались живы после моего удара. Поверьте, я искренне сожалею.
Буслаев расхохотался.
- Князь, как вы его поняли? О чем он искренне сожалеет? Что вы живы остались? Или о своем ударе?
- Да шел бы он к чертовой матери, - Алексей отвернулся: рядом осадил коня Волох.
- Алексей Петрович, батюшка вас требуют!
- О! - француз едва не хлопнул в ладоши. - У вас воюет вся семья! Мой отец остался дома, он не очень молодой и очень мирный человек. А мой брат, тоже Жан по первому имени, затерялся в вашей большой России. Нет, нет, он не воин, он служил гувернером или домашним учителем в семействе очень благородного человека - тоже князь и очень богат. Но где сейчас мой брат, увы, мне неизвестно. Вполне допускаю, что с ним расправились ваши дикие крестьяне.
- Я сейчас зарыдаю! - усмехнулся Буслаев.
Француз вскинул голову.
- Вы, сударь, упрекнули меня в плохом воспитании из-за каких-то писем, а сами находите позволительным безнаказанно оскорблять беззащитного пленника, который не имеет возможности защитить свою честь! Вот это неблагородно.
- Право! Да хоть сейчас. Волох, возьми из трофеев какую-нибудь саблю. Сейчас я ему второе ухо отрежу.
- Я бы язык ему отрезал, - буркнул Волох. - Саранча!
- Прекратите, корнет, - вполголоса заметил Алексей Буслаеву. - Дуэль в военное время есть преступление.
Буслаев хмыкнул в кулак.
- А вы сильно изменились, господин поручик, - лукаво напомнил он. - Не так давно не вы ли обнажили шпагу на поединке?
- Дурак был, - признался Алексей. - И зол без меры.
- Господин полковник ждут, - деликатно кашлянул Волох.
В палатке отца корнет Александров водил пальцем по карте, раскинутой на складном столике. Он явно обрадовался Алексею, мило покраснел.
- Я рад видеть вас, князь.
- Да, счастливый случай нас свел, примите мою благодарность.
- Вы, ребята, - усмехнулся отец, - еще ножками друг дружке пошаркайте. Чай будешь пить? Или что другое? Тогда слушай. Корнет со своим взводом идет в разведки. Как раз мимо той избушки, где твоя милашка тебя лелеяла. Можешь гостинчик ей послать. Корнет с удовольствием доставит. Иди-ка в обоз да присмотри там что-нибудь повеселее. Красну ленточку, к примеру. Или ухват новый. - Отец был весел. Наверное, тем, что Алексей не пустил глубоко в сердце измену Мари. - Волоху твоему я уже приказал сакву приготовить.
Батюшка славно распорядился. Саква - дорожный мешок конного солдата длиной в полтора аршина - могла вместить в себя не одну только красну ленточку. В таком мешке прочной льняной парусины всадник возил за собой и белье, и другую пару штанов, и полушубок с теплыми рукавицами, и пару сапог, и подковы на все четыре копыта с набором гвоздей, и шильце с мыльцем, и многое еще, чтобы в походе быть как дома, когда всегда и все под рукой, когда знаешь, где взять и куда обратно положить.
Волох тут же расстарался: набил мешок, как боров брюхо. Коробок свечей - не сальных, а чистого воска, наряды какие-то, сухари солдатские, сахарная голова, леденцы, небольшой походный самовар на складных ножках и три серебряных стакана к нему, даже зачем-то бутылка красного вина - для бабки, наверное. Туда же уместились роговой гребень, сережки с бирюзой, платочек в красных цветах, поясок тонкой кожи…
- Ты не казак! - в сердцах укорил его Алексей. - Ты - сваха! Ровно приданое собрал. Чем бы тебя поучить?
- Вам виднее, - Волох отвернулся. Покопался в возке, что-то еще выгреб из него, умял в сакву. - Вы - благородие, а мы - люди вольные. Что думаем, то и делаем. - Он затянул ремни. - Пойти доложить полковнику.
Алексей, пользуясь случаем, покопался в телегах, где навалом лежало оружие, выбрал саблю - тяжеловатую, но по руке, отобрал пистолеты.
В палатке, на столике, карты уже не было, а замерла в ожидании откупоренная бутылка коньяка и раскатились печеные картошки.
- Садись, Лешка. Корнет посошок возжелал выпить.
Алексей улыбнулся:
- Батюшка, кто же коньяк картошкой закусывает?
- А я не коньяк картошкой закусываю, - сердито поправил его отец, - а картошку коньяком запиваю. Корнет, прошу к столу.
Тут же на столике, невесть откуда, появились хорошие закуски.
Александров по-птичьи пригубил коньяк, что-то мелко поклевал и встал:
- Разрешите отправляться, господин полковник?
- В добрый час.
Волох откинул полог, проводил корнета долгим взглядом:
- Скачет ладно. По-нашему, по-казачьи. - Помолчал, сел на сундучок в угол, принялся облупливать печеное яйцо. - А всеж-ки не казак. Либо баба, либо девка.
- Да что ты заладил? - полковник разлил коньяк. - Какая тебе в том печаль?
- Жалею я его. Девке на войне все ить в большую тягость. Малую нужду справить - и то забота немалая.
- Да с чего ты взял?
- Кушает как мышь.
- Это как? - полковник в изумлении задержал бутылку над стаканом. - С писком, что ли?
- Ест все, но мало.
- Тьфу, дурак! Ты лучше командиру оружие в порядок приведи. А то все жрешь, пьешь да выдумываешь.
Волох взял саблю с кровати, куда бросил ее, войдя, Алексей, вытянул из ножен, осмотрел клинок.
- Железка хорошая. Навострить малость…
- Только не здесь, - предупредил полковник. - Иди к костру.
Волох забрал под мышку саблю, взял пистолеты, вышел.
- От матушки - ничего? - спросил Алексей, ошкуривая картофелину.
- Жду с оказией. Да ты об ней не печалься, она у нас бойкая, не пропадет. Да и Бурбонец с ней, этот не выдаст.
Снаружи доносился легкий говор, тренькала балалайка: гусары пекли в кострах картошку, варили кашу. Через откинутый полог в палатку потягивало бивачным дымком.
Алексей прислушался.
- Сказывали, дядька Онисим, что энтот Наполевон шибко малóй ростом. Так ли?
- Малой… - густо басил старый гусар. - И птичка мала, да коготок у ей востер. Однако, парень, сорока коготком воруить, а сокол клювом бьеть. Да без промаху.
- А наш государь куда виднее будет, - встрял в разговор третий.
- Да ты видал ли его?
- А вот как тебя - рукой подать. На смотру. Такой ладной, из себя красивый. И глаз у него добрый да ласковый. Так и сказать - всей России батюшка, всему народу отец родный.
Полковник наклонил голову к сыну, сказал тихонько:
- Тебе только, Алексей, признаюсь… Не люб мне наш государь.
- Что так? - удивился Алексей.
- Как мог допустить убийство собственного отца? Как мог не отомстить за него?
Алексей пожал плечами.
- Но он же главных заговорщиков - Палена и Зубова - отстранил…
Старый князь грохнул кулаком в стол - подпрыгнули стаканы, Алексей едва успел подхватить бутылку.
- Ты что, Алеша? Если бы, не дай бог, Волох твой меня сгубил бы, так ты его всего-навсего отстранил от себя, так?
- Батюшка, это их дело, семейственное.
- Это у нас с тобой семейственное. А у государей оно государево. Судьба России от таких-то дел вершится. При Павле-то, думаю, мы бы к этой войне подготовнее были бы. Не так?
Алексей не успел ответить. Снаружи сыграли тревогу. Он выскочил из палатки. Возле нее яростно вертелся на разгоряченном коне корнет Александров с бледным безусым лицом. От костра бежал Волох с саблей и пистолетами Алексея.
- Угнали! - кричал Александров. - Дом зажгли!
- По коням! - вскричал Алексей.
Все взволновалось. Гусары выводят лошадей седлают их как попало; уже в седлах поправляют на себе амуницию.
Алексей скакал рядом с корнетом. Справа - старый князь и Волох. Александров вырвался вперед.
- Куда? - закричал Волох. - Сворачивай!
- Здесь прямая дорога! - отвечал корнет, обернувшись.
- Прямо только вороны летают! Не в догон надо, а вперерез. Я знаю тут кривую тропку.
Вытянувшись цепочкой, влетели в рощу, скакали - морда в хвост, - уклоняясь от веток, перескакивая бурелом. Вылетели в поле.
- Вот они!
Краем леса тянулся драгунский строй, за ним несколько фур и телег. Завидя гусар, строй поломался, рассыпался и врассыпную ринулся навстречу.
- Сабли вон! - закричал Алексей. - Сабли к атаке!
Мгновенно перестроились, развернулись в цепь, начали охватывать французов полукольцом. Алексей вырвался вперед, домчал до хвоста обоза. В крайней телеге увидел Парашу. Сидела, свесив босые ноги, простоволосая. Лицо побитое, платье - рваное, руки связаны за спиной.
Алексей осадил коня, не спешившись, кончиком сабельного клинка подцепил и пересек веревку меж запястьев. Параша выпрямилась, стала жать и тискать замлевшие руки.
- Лёсик!..
- А бабка где?
- Бабка, Лёсик, в дому сгорела. Как его запалили, так она в ём и осталась.
- Ах! - у Алексея вырвалось ругательство. - Александров! Останься с ней. - И, не слыша ответа, развернув мигом коня, устремился встречь противнику, охваченному уже не полукольцом, а замкнутым строем.
И пошла страшная, жестокая, беспощадная рубка. На Алексея летел ловкий драгун. Алексей в страшной ярости, едва поравнялись, поднял коня на дыбы и, используя его вес и силу своей руки, наискось обрушил удар клинком в основание шеи, пониже уха. Голова драгуна слетела с плеч. Покатилась в одну сторону, разбрызгивая кровь, с изумленными глазами, кивер - в другую сторону, бренча по земле. Из шеи ударил фонтан, обильно хлынуло. Но Алексей уже этого не видел - бросился на другого. И с такой яростью, что тот не выдержал, повернулся и поскакал прочь, панически оглядываясь. Алексей нагнал его, воткнул кончик сабли в спину, с левой стороны. Драгун выронил повод, всплеснул руками и опрокинулся на круп коня, который в ужасе понес и сбросил всадника…
Третьего и четвертого Алексей сбил пистолетными выстрелами. Еще один живо соскочил наземь и поднял над головой безоружные руки. Алексей занес саблю, но кто-то сильно перехватил ее. Он безумно оглянулся: Волох, сжав его запястье, проговорил:
- Не гоже, ваше благородие. Мы безоружных не рубим.
Алексей вырвал руку, взмахнул саблей, сбрызгивая с клинка кровь, кинул ее в ножны. Бой кончился. Французы, спешенные, сбились овцами в кучку, подняв руки, опасливо озирались.
Алексей помчался к обозу. Корнет Александров и крепостная девка Парашка сидели рядышком в телеге и вместе плакали. Алексей спешился, радостно подбежал.
- Вот, Параша, и посчитались мы с тобой жизнями.
- Да, Лёсик, - слабо улыбнувшись, отозвалась Параша. - Токо ты припозднился самый чуток. - Она платком, который сунул ей в руку корнет, отерла со щек слезы. - Спортили меня.
- Кто? - Алексей сунул ногу в стремя. - Покажи его!
Параша прерывисто вздохнула:
- Кабы один-то… Опозорили…
- Это не твой позор! Это их позор! Порублю всю сволочь!
- И что с того? - Параша горько усмехнулась. - Снова честной стану?
Алексей вдруг впервые подумал, что и у простого люда есть свои понятия о чести и достоинстве. Как его ни унижай, а душа остается чистой, а злая рана не заживает годами. Он опустил глаза, уставясь в землю.
- Что потерял, господин поручик? - подлетел, еще возбужденный схваткой, Буслаев. - Что с пленными делать станем? Там офицеров много.
Алексей поднял голову и хотел сказать: "Отдать их Фигнеру, под расстрел". Но сказал другое:
- Сдайте Давыдову. Он распорядится.
- Александров! Возглавьте конвой. В пути не оскорблять и не допускать побоев. Ясно?
- Точно так. А по прибытии накормить, раненых перевязать, устроить ночлег?
Буслаев покачал головой: нужна нам эта морока…
Парашу взял к себе в палатку старый князь - он умел утешить обиженного. Туда же, по команде Александрова, внесли туго набитую сакву, распустили ремни. Волох разложил на койке полковника гостинцы. Подвел Парашу, стал нахваливать самовар:
- Его утром вздуешь, он до вечера жар держит. И вместо зеркала годится.
Параша долго молчала, наклонив в раздумье голову. Лицо ее, даже в синяках и в ссадинах, было красиво. Но уже не так свежо и молодо. От губ залегли морщинки.
Наконец промолвила:
- Чисто ярманка. Да товар-то все лежалый. Не к лицу мне теперь.
Волох взглянул на старого князя с вопросом в глазах. Тот его понял и молча кивнул. Волох выскользнул из палатки и вскоре вернулся, положив рядом с гостинцами легкую саблю и два небольших пистолета.
Параша оживилась, глаза ее блеснули.
- Мне бы портки еще…
- Будут и портки, - пообещал старый князь. - Александров! Обучить Парашку сабле, стрельбе и верховой езде. И портки справить. В обтяжку чтоб!
Петр Алексеевич Щербатов незаметно для себя, но явно для других стал в партии значительным лицом. Много командовал, во все вмешивался, всем давал советы. И надо сказать, все бывало в пору. И команды были правильны, и вмешательства своевременны, и советы разумны.
Взял за правило, после сшибок с неприятелем, после сдачи пленных и трофеев отводить партию на отдых и тренировки.
- На войне, - говаривал он, - солдат и конь должны биться в меру, а отдыхать вволю. Иначе быстро износятся как худо плетенный лапоть.
Выдался тому удобный случай: Давыд со взводом егерей отправился на главную квартиру, к фельдмаршалу. Похвалиться победами - этого Давыд никогда не упускал, чтобы выхлопотать либо награду, либо новый чин, - согласоваться планами. Фельдмаршал его любил и называл курносым.
Алексей отвел эскадрон на печальное поле возле сгоревшей деревушки Горюново. Жито с поля не убрано - потравлено на корню неприятельской конницей, скошено на фураж. Голое, одинокое, неряшливое, готовое покорно уйти под зиму, - оно будто оживилось под веселыми голосами гусар, отогрелось дымками походных костров.
Под вечер приехал старый князь - он остановился в уцелевшей избе, у веселой вдовушки - старостихи, решил проверить эскадрон. Осмотрел трепаные палатки, лохматые шалаши, покачал головой, потрогал ус, сказал Алексею через плечо:
- Худой бивак все лучше доброго похода.
Распорядился:
- Завтра к обеду траншею копать, барьер из хвороста сложить и "болванов" поставить. Пускай молодые обучаются - не все ж балалайками греметь. - Проехался еще от костра к костру, пошумел, погрозил, вернулся. - Сам-то где ночуешь? А то приходи в мою избу.
Алексей отказался, привык всякую минуту при эскадроне быть.
- Что смурной-то? - Отец раскрыл ташку, достал много раз сложенное письмо: - На-ка, порадуйся. - И не удержался съязвить: - От француженки твоей. Поди, из Парижа.
Алексей взял письмо, дрогнувшей рукой сунул его в карман.
- От матушки что-нибудь есть?
- Вспомнил! Я им отписал, чтобы не сидели под Калугой, чтобы на Волгу подались. Наполеон отступать на Калугу намерен. Этот край для него сытный, разоренным путем не пойдет. Да надеюсь, фельдмаршал на Калугу его не пустит. Тем же путем, что сюда шел, и отправит. Пусть не только от сабель, но и от голода дохнут.
Отец верно говорил. Гнать француза тем же путем, большой резон выйдет.
- Лешка! - Отец повернул коня. - Все ж приходи ко мне ночевать. А то что ж… И не видимся вовсе.
Алексей молча кивнул, посмотрел вслед. Рука, сжатая в кулак, так и оставалась в кармане.