Нельзя князя таким отпускать, пусть остынет немного. А то ведь сгоряча такое наделает, что и не поправишь.
- Чаю желаете? Сейчас самовар будет.
- Сам пей! Денщика нет, коня нет, один чай есть! Почто майор приезжал?
- Пакет оставил.
- А то ординарца послать не мог. Любит в скважину подглядеть! Где пакет?
- Сидите вы на нем. Помялся небось.
- Волох! Я не пойму: дурак ты или пройдоха?
Волох не спешил с ответом, начал раздувать самовар.
- Поровну, ваша светлость. Однако не пальцем сделан.
- А чем? - не понял князь.
Парашка прыснула в кулак.
- Как раз чем надо.
- Ну и дурак. Пошел вон! Сколько тебе говорил, не дымить самоваром в палатке. И трубку набей.
Князь сломал печати, развернул пакет, пробежал глазами, покачал головой.
- Волох! За Алешкой слетай.
- Парашка слетает. Польза ей будет.
Князь поморщился, потрогал ус. Подумал: что за польза? Лишний раз верхом прокатиться или лишний раз Алексея повидать? Стало быть, две пользы разом. А ведь хитер Волох. Никак не дает наедине князю с девкой остаться.
- Вот что, Алешка. Разведка сообщает - резервный полк на Москву идет. Нам приказ - перехватить. Давыда нет, самим надо управиться. Роту соберем?
- Немногим поболе. Полбатальона почти.
- А у них полк. - Покрутил ус. - Ну да что тут будем думать? Как Суворов сказывал: врага не числом бьют, а умением. Готовь людей, послезавтра выступаем. В самый раз подле Горюнова и перехватим. Место удобное: брод непростой, вязкий, да по флангам болота.
За пологом покашлял Волох, вошел.
- Дозволите взойти?
- Взойди, солнце красное. Чего тебе?
- Так что, ваше благородие, шпиона привели. Сразу повесим или допросить изволите?
- Какого, к черту, шпиона? Откуда он взялся?
- На дороге поймали, прятался там.
- Да говори толком! Как это он там, на дороге, прятался?
- Наш пикет с поста ворочался. Заметили его, окликнули. Он - в кусты, затаился. Ну, ротмистр его за шиворот вытащил. Привесть?
- Ну веди. Одни хлопоты с тобой.
- Вот и я думаю, - проворчал Волох, - проще повесить.
- Тебя, что ли? И, вправду, всем проще станет. Веди.
Привели шпиона. Грязен, худ, заросший бородой до глаз, во французской шинели. Но взгляд смелый, твердый.
- Кто такой? - спросил его Алексей на французском. - Что ты молчишь?
- По-вашему не разумею.
- Так ты русский?
- Так точно.
- Дезертир?
- Никак нет. Пленный. Шестой роты Брянского полка рядовой Сбруев.
- А почему во французской форме?
- Шинельку мою они отобрали. Пришлось чужую отобрать.
- Да говори толком! - вспылил полковник. - Ты солдат или кухарка?
…Сбруева взяли в плен уже давно. Накопилось таких как он горемык до полста человек. Французы не знали, что с ними делать. Гоняли с места на место, исполняя противоречивые приказы командиров. Обобрали до последних ниток. Кормили из рук вон.
- Им самим жрать нечего. А нас, бывало, бабы кое-чем потчевали. Только нам мало оставалось, шаромыжники все отбирали. Они до того отощали, что друг у друга куски рвали.
- Волох! - вдруг крикнул полковник. - Слетай, братец, в эскадрон, каши, что ли, ему доставь. А то я смотрю на него - и самому голодно.
- Слушаюсь, ваше благородие. И чаркой его порадовать?
При этих словах солдат заметно оживился. Полковник глянул на него коротко, испытующе.
- Это после. А то он сомлеет.
- Что ж раньше не бежал?
- Случáя не было. Охраняли. Да и боязно, правду сказать.
Но все-таки "случáй" выдался. Заняли французы брошенный барский дом. Обшарили весь - от подвала до чердака, кое-как поживились. Да пригнали вдруг откуда-то корову. Праздник получился, тем сильнее, что в подвале вино нашли. Наладили в камине двухведерный котел, стали суп варить. А как котел опростали, велели Сбруеву отмыть его и от копоти очистить. Взял он котел, пошел до колодца. Там часовой, что-то ему начал говорить и ружьем грозить.
- Ну, я по-ихнему уже научился. Два слова хорошо запомнил. Говорю ему: "пардон-мерси" и котлом по башке. Ружье подобрал и - деру.
- А где ж ружье-то?
- Да там же, в кустах, где меня взяли. Я ведь не знал - кто такие, опасался.
Алексей слушал его внимательно, и какие-то соображения в голове у него складывались.
- Каков у них отряд?
- Да, почитай, полная рота. Пехота, кавалеристы есть, одна пушка с зарядами.
- Пленных сколько, ты сказал?
- Человек с пятьдесят будет. Многие поранетые. Но многие на своих ногах. В анбаре заперты, при часовом.
- В котором месте этот дом?
- Название не знаю - откель знать, а дорогу укажу.
"Не ловушка ли? - подумалось. - Да не похоже. Не врет солдатик".
Вернулась Параша с котелком и ломтем хлеба.
- Поешь, - сказал Алексей. И даже потупился, увидав голодный блеск в глазах солдата. - Только не спеши, а то дурно станет.
Какое там - не спеши. Торопливо застучала ложка, ровно дятлом в сухой ствол, заходили желваки на запавшем лице, дрожала грязная, в ссадинах рука, сжимавшая ломоть.
Алексей думал. Похоже, отбилась часть от войска и не собирается вернуться в строй. Дезертиры. Таких случаев уже много было. Из отставших, заблудившихся, бежавших солдат складывались банды. Углублялись в нетронутые, далекие от дорог местности, захватывали дом, а то и деревню, мастерили оборону и намеревались отсидеться в ней до любой победы - своей ли армии, русской ли - не так важно. Важно выжить и домой вернуться.
Французское командование формировало специальные отряды для отлова этих беглецов. Их разыскивали, но результата почти и не было. Добром они не возвращались, а силой их взять было не просто. Сражались они отчаянно (за себя ведь, а не ради славы императора), потери наносили такие, что их предпочитали в иных случаях и не трогать вовсе.
- Батюшка, - предложил он, - не искурить ли нам по трубочке на свежем воздухе?
- И то, - согласился, поняв его, старый князь. - Да и ноги разомну - сомлели сидючи.
Они вышли из палатки. Воздух и в самом деле был свеж и по-осеннему морозен. Листва под ногами хрустела словно первый снежок. Ветви берез, уже безлистые, покрылись колючками инея. Дышалось вольно, легко, с летучим паркóм изо рта. Солнце еще только клонилось окунуться в лес, а месяц напротив него уже радостно сиял своими острыми рожками в свободном и чистом небе.
Так славно было кругом, что и про трубки забыли. Но не про дело.
- Не врет, батюшка? Как вы полагаете?
- Правду говорит, - уверенно отозвался князь.
- А если правду - то вот нам и еще полроты солдат. Ружья у нас есть. Заводных лошадей в достатке. Как смотришь, господин полковник?
- Я, Алешка, совсем в другую сторону смотрю. Кто там, в штабе, распорядился два эскадрона на перехват полка послать? Ровно погибели нашей захотел.
- Дураков, батюшка, и в штабе полно.
- А подлецов, видать, и того больше. - Вздохнул прерывисто. - Но мы солдаты, Алешка, а первый солдатский долг - исполнять приказ. Как бы ни был он глуп и зловреден. Пойдем-ка, Алешка, разработаем стратегию с тактикой.
Сбруев, сытый и довольный, сидел, покачиваясь, на чурбачке и пялил мутные, засыпающие глаза на Парашу.
- Ишь, - добродушно посмеивалась Параша, - ты, видать, не токо по хлебушку изголодалси.
- Как же! Ить я жанатой, а почитай с полгода у бабы под бочком не грелся. Вот кабы…
- И не думай! Где тебе! Так на бабе и сомлеешь.
- Смотря по тому, какая баба, - нашелся солдат. - А то давай и попробуем, не пожалеешь.
Когда князья подходили к палатке, с треском распахнулся полог, вылетел наружу и пробежал на четвереньках рядовой шестой роты Брянского полка Сбруев.
- Ты куда? - искренне удивился Алексей.
- До ветру, ваше благородие. Живот схватило.
Полковник заглянул в палатку. Посреди ее, раскрасневшаяся от гнева, руки в боки, стояла Параша. С глазами разъяренной газели. Полковник с пониманием усмехнулся.
- Повезло тебе, братец. Одного такого она уже ухватом пришибла. Ты ее сторонись.
- Строга, ваше благородие, виноват.
- Ну, иди назад, больше не тронет. Да, Параша?
- Больше и нельзя. Слабой, навроде таракана. Лаптем можно пришибить. Вертайся, кобель, не бойся.
- Ну-ка, Сбруев, расскажи нам, как отыскать тот барский дом, где засели французы и держат наших солдат? Дорогу-то запомнил?
- Не шибко, конечно. Однако вспомню. Стало быть, отсюдова по дороге, где меня поймали, верст с пятьдесят наберется. Дале так. Речка, малая, с мосточком. С речки дорога все вверх и вверх. А посля верха все вниз и вниз. Еще одна речка, ручей вроде, в брод - по щиколку. За ней сразу друга дорога, вправо, леском березовым. По краям - дерева. Еще верст пять набежит. И тут старые ворота, каменные. Одна верея покосилась, другая вовсе упала. И, видать, давно - все каменья проросли. Где бурьяном, где кустом…
- Постой-ка, болезный, - вдруг прервала его Параша. - В сторонке от ворот не лев ли каменный лежит?
- В самый раз угадала. Оченно на собаку похожий.
- Олсуфьево! - сказала Параша. - Нашего барина усадьба.
- Вот и славно! - порадовался полковник. - Не заблудимся. Поручик, снаряди туда разведку. Пусть посмотрят, как поспособнее нам эту крепость взять.
- Буслаева пошлю.
- Дозвольте и мне, - поднялся Волох.
- Добро.
- И я с ними, - вступила Параша. - Эти места хорошо знаю. Может, что и подскажу. С мальства при кухарках в людской состояла.
- Мало тебе досталось? - поморщился старый князь.
- Так досталось, барин, что теперя и бояться нечего.
Разведка ушла. Затих вдали конский топот. Совсем тихо стало, только несмело попискивали вблизи малые птахи, да нахально и грубо, будто ругались меж собой, хрипло каркали вдали ненасытные вороны.
Воздух был холоден и свеж. Он словно ждал той поры, когда закружат в нем первые снежинки - колючие и невесомые, разведчики наступающей зимы.
- А хорошая пора подступает, Алешка, - тихо, с удовольствием проговорил старый князь, подбрасывая носком сапога послушно шуршащую листву. - Сейчас бы в поле, в рощу - по чернотропу. Лес прозрачен, тих, дремлив. Висит над ним ранний месяц. Солнышко светит мягко, будто тоже задремывает, клонясь к деревьям. Вдруг, Алеша, сороки застрекотали, гончаки залились - русака подняли! Славно.
Алексей слушал с улыбкой.
- А на Покров! Первый снег… Чистый, как сон младенца. Пороша… Эх! Я прошлой осенью разом четырех косых заполевал. Праздник! Бивак устроили. Матушка твоя тоже подъехала, в коляске еще, не в санях. Румяная, веселая, да закапризничала. От почек заячьих отказалась наотрез. Это, сказала, безнравственно - беззащитных зайчиков убивать. "Эх, Таша, - говорю ей, - а цыпляткам головы рубить и для того их выращивать - это нравственно?" Обиделась…
Соскучился старик. Не хватает ему с матушкой поругаться.
- Устал ты, батюшка. Надо бы тебе домой ехать. Поезжай в Братцево. Поправишь дом, наведешь своей рукой порядок, отпишешь матушке. Вернутся они - и тебе спокойней станет. Болит ведь за них душа тревогой, я вижу - не скроешь.
- Болит… Болит… Скажешь ты… Да я их обеих в первую голову высеку. По-нашему, по-дворянски. За все ихние фокусы. А уж потом на охоту.
- У нас, батюшка, сейчас другая охота… Войне-то скоро конец. Езжай.
- Не поеду. - Упрямо мотнул головой, едва не сбросив с нее кивер. - Пока супостата за порог не выкину, домой не вернусь.
Разведка удалась. Прошла скрытно, без потерь. Буслай подробно расписал положение дома в окрестностях - Параша ловко провела отряд тропкой в роще на зады усадьбы. Откуда все удалось хорошо рассмотреть и придумать план нападения.
- Диспозиция, господин полковник, такова. Барский дом стоит в ложбиночке…
- Эк, несуразно как он дом-то постановил.
- Это не он, - объяснила Параша. - Дед его строил.
- Ну и дурак. Издавна барские дома на взгорках становили.
- А тут на взгорке церква стояла. Старый барин и рассудил: негоже, мол, человечьему жилью над Божьим домом возвышаться.
- Вон как! Знать, не дурак.
- Разрешите продолжить? - Буслай взял перо, стал черкать на обороте карты. - За домом - взгорок, вот здесь барский пруд. Охвачен в этой части плотиной.
- Это ты к чему?
- Сейчас объясню, господин полковник. Оружие ихнее с зарядами за домом спрятано…
- А чуть выше - плотина? - смекнул полковник. - Алешка, саперы у нас есть?
- Найдутся.
Выступили рано утром. Кони осторожно ступали по твердой траве, покрытой инеем. Позади колонны, замыкая, тарахтела бричка с двумя бочонками пороха, плотно накрытыми от сырости рядном. Алексей и Буслаев ехали рядом. Буслай был весел и беспечен. То напевал, то насвистывал.
- Знаешь, о чем думаю, поручик? Я думаю, как мы после войны жить будем?
Алексей поправил на плечах плащ, зябко поежился.
- Что ты молчишь, Алешка? Что ты не спрашиваешь? Я много об этом думаю. Знаю: теперь я совсем другой стал. Понимаешь? Что-то во мне зародилось новое. А старое, Алеша, как-то перевернулось. Черт! Не могу объяснить! Но будто у меня третий глаз во лбу раскрылся.
- Повзрослели мы. Многое повидали. Многое испытали. Многое поняли. Повзрослели…
- А может, постарели? Я Заруцкого о том же спросил. Знаешь, что он ответил?
- Откуда мне знать?
- Он так сказал, Алеша. "На войне я понял, что жизнь не только одна, но она еще коротка и неустойчива. Если останусь в строю, буду жить новой жизнью".
- Это как же? - Алексею стало интересно.
- Говорит: "В первую очередь закажу благодарственный молебен, а потом - во все тяжкие. Мало я пользовался жизненными дарами, буду восполнять. По всем стезям. Вино, цыгане, карты, женщины, театры"…
Алексею стало смешно и грустно. Даже нелепо как-то. Да для того ли дана человеку его бесценная жизнь? И он тут же подумал, что всего несколько месяцев назад он сам жил такой жизнью и не задавался трудными вопросами.
- Что ты молчишь, Алешка? - настаивал Буслай.
- Добавить нечего. А слова твои повторить нет нужды.
- Ты знаешь, - Буслай заговорил тихо, словно боялся, что его может услышать кто-нибудь еще кроме Алексея. - Я на войне совсем по-другому увидел наших солдат, крестьян. Особенно после Бородина. И озадачился. Ну, вот мы с тобой - дворяне, служилые люди, сражаться и умирать за Отечество наш долг. А они? За что сражаются и умирают эти люди? За свою нищету, за свое бесправие, за вековое рабство свое? Нет! Значит, за что-то высокое и светлое, что они чувствуют в своей простой душе. Но вот что? Нам не понять.
- Да ты бунтовщик, Буслай, - улыбнулся Алексей. - Смотри, вот так-то при Измайлове не проговорись.
- Не шути, Алешка. Что-то не так у нас устроено на Руси. Что-то нужно сделать. Да вот что?
- Где ж мне знать?
- Пустые мы люди. Пусто жили.
Алексей не успел ответить - их нагнал Волох.
- Ваши благородия, осмелюсь доложить: подъезжаем.
Остановились. Уже смеркалось, разгоряченные лица остужал резкий ветерок. У Алексея ныла спина и затекли ноги: весь день в седле, раз только остановились оправиться и покормить лошадей.
- Вон в той сторонке, - Волох указал плетью, висевшей у него на руке, - овражек пологий, с дороги не видный. Затишок. Там до утра перебудем. Ладно ли?
На дороге, в оба конца, оставили пикеты, свернули, прошли еще неубранным полем с две версты. Расположились, расседлали коней. Коневоды отвели их на лужайку, стреножили.
- Костры палить малые, - распорядился Буслай. - Песен не играть, пляски позабыть.
- И вина не пить? - вполголоса спросил Волох.
- Если только в меру.
- И то добре. Мера у каждого своя.
- Как совсем затемнеет, - сказал ему Алексей, - берешь своих добрых хлопцев и - лесом выходите к усадьбе. Бочонки - навьючить, фитили не забыть…
- Не пальцем делан, господин поручик, - проворчал Волох. - У моего бати…
- Завидуешь бате? - усмехнулся Буслай.
- Никак нет, ваше благородие, я от него не отстал. Вот ежели… как посмотреть на это дело…
- Потом расскажешь. А сейчас слушай. Фитили - покороче. Со светом, как услышишь наши выстрелы, поджигай. И со своей партией - к амбару. Уберешь часового, собьешь замок, если он там есть.
- А если нет?
Алексей внимательно взглянул в его простодушные хитрые глаза.
- А если - нет, то не сбивай. Выведешь пленных. Которые на своих ногах - построишь. Раненых разместить по телегам.
- Откель я их возьму?
- Корнет Александров подойдет со своим взводом. Все запомнил?
- Так точно! Кушать когда изволите?
- Да вот расположение обойду…
- Отдохнули бы сперва.
- Ночь впереди. Длинная, осенняя.
В такую ночь, подумалось Алексею, хорошо сидеть, вытянув ноги к пылающим в камине дровам, с книгой на коленях, с длинной трубкой в одной руке и со стаканом красного вина в другой. Слушать, как бросает осень в стекла мелкие дробные капли, как скрипит где-то за диваном неуловимый сверчок - все его слышали, но, кажется, никто не видел. Прислушиваться к хроменькому стуку старых каминных часов, к их сбивчивому, лживому бою, к шаркающим шагам старика Бурбонца, который бродит по комнатам и, ворча, гасит лишние свечи.
А осеннее утро после осенней ночи? Неохотное, сырое, все в низких облаках, что не бегут по небу, а разлеглись на мокрых, без листьев, ветках старых лип, яблонь, загрустивших кустов сирени. В доме зябко, еще не топили печи, вставать не хочется, под одеялом тепло и уютно. Но в столовой уже позвякивают чайные ложечки, из людской тянет самоварным дымком. Тихонечко стучит в дверь Бурбонец: "Алексей Петрович, пожалуйте к чаю". Славно…
Алексей словно очнулся. Гудят от усталости ноги, ломит поясницу, кивер тяжело давит голову, клонит ее на грудь. Ташка колотит по мокрым сапогам, сабля путается в ногах. Чтобы не показать слабости, Алексей присел у первого же "не шибкого" костра. В котле над костром булькало и парило - варили картошки. Кто-то из солдат, отвернувшись от огня, потыкал шомполом, снял котел и слил воду. Артель приблизилась тесным кружком к огню. Дядька Онисим выхватил картофелину, кидая с ладони на ладонь, облупил ее, положил на ломоть хлеба и протянул Алексею:
- Отведайте, господин поручик. Федька, ну-ка солюшки его благородию передай.
Появилась на тряпице крупная серая соль. Алексей почувствовал голод - уж так вкусно пахла горячая картошка, так мягок был черный хлеб.
- А вот водички испить, ваше благородие. - Возле костра кособочилось кожаное ведро. - Водичка чистая, не сумлевайтесь. Мы с этого ведра коней поим. Конь грязну воду пить не станет, гребует. Пейте, ваше благородие. - И щедро зачерпнул оловянной кружкой.
- Благодарствуйте, братцы, за угощение. - Алексей встал, хотя ему страх как хотелось улечься тут же, у костра. - Что ж, завтра своих выручать пойдем. Вы уж не оплошайте.
- Как не так! Рази ж мы своих-то кинем? Сам погибай, а товарища выручай, знамо!
- Француза здесь впятеро больше нашего, - сказал Алексей.
- Вот и ладно: впятеро больше его и набьем.
- Управимся, ваше благородие. Француз, он и вовсе нынче не тот стал.