- Правильно сказал, дядька Онисим. Бьется мусью без охоты.
- Зато, братцы, бегает с охотой.
- Ослаб француз, ослаб. Да и то, сказывал мне ктой-то - ворóн начал исть.
- А ты б не стал? С голодухи так пузо подведет, что и ворона курицей покажется.
- Не, дядька Онисим, я б погребовал. Нечистая птица. А француз привычный, у себя в Париже, сказывают, лягушек и тех жреть.
- Видать, больше нечего. Оттого к нам и приперси. Ничо, ребяты, он к зиме и вовсе друг дружку кусать станет.
- А мы - хлебушко аржаной да с луковичкой.
- Да где ж вы, братцы, - удивился Алексей, - хлеба-то добыли?
- Маркатант объявился, очень справный. У него в заводе и печушка для хлебов имеется.
- Сказывали, что немец родом. С самой Москвы-первопрестольной пристал.
- Давно ли?
- Давеча, два дни назад, ваше благородие.
Удивился Алексей. Маркитанты обычно за войском тянулись, а вот чтобы к партизанам пристать - необычно.
- Вернемся, дядька Онисим, покажешь его мне.
Утро началось рано, еще до света. В низинку мягко опустился туман, вяло бродил низко над землей, рисуя смутные фигуры. Заржала вдали нетерпеливая лошадь. Легкий шум пошел: говор вполголоса, звяканье - седлали, разбирали ружья. Кто-то принес Алексею горячую кружку с чаем. Тронулись, потянулись к дороге, выстраиваясь на ходу. Алексей и Буслаев ехали в авангарде, почти не разговаривая. Сажень за триста до поворота к усадьбе выслали вперед разведку - двух конных. Они скоро вернулись, доложили, что путь впереди свободен.
Туман у тому времени разрядился, поднялся над деревьями и словно занавес открыл поваленные ворота, льва, похожего на собаку, редкую березовую аллею и, в конце ее, небольшой барский дом.
Выглянувшее из-за леса солнце полоснуло косыми лучами по ржавой кровле, отразилось в давно немытых и кое-где битых стеклах. Было тихо.
Спешились, рассыпались в цепь, приладили ружья. Алексей громко позвал часового. Тот не спешил. Наконец отозвался, простучал сапогами по крыльцу, волоча ружье прикладом по ступеням:
- Кто идет?
- Русский офицер, - сказал Алексей и выстрелил ему в грудь.
И сейчас же сзади грохнул дружный ружейный залп по окнам. В ответ вразнобой ударили из дома ответные выстрелы. Из окон потянуло наружу пороховым дымом. Пошла перестрелка…
Волох, услыхав первый выстрел, скомандовал саперам:
- Фитили!
Фитили зашипели, затрещали, задымились, разбрасывая искры. Волох и саперы бросились в укрытие, скорчились за мохнатым валуном.
Грянуло! Бочки вкопали удачно - плотина разом взлетела и рухнула. Ледяная вода вздыбилась и неукротимой волной ринулась вниз. Смела, как игрушечную, пушку вместе с зарядными ящиками, бросила ее на дом, разрушив простенок, ворвалась в окна, вдавив внутрь искрошенные стекла, пробежала по комнатам и, почти не ослабев, выплеснулась наружу на фасаде, выкинув заодно на лужайку перед домом несколько человек.
Волох, едва схлынула вода, подбежал к амбару, скользя по мокрой земле, сбил замок прикладом карабина и распахнул одну створку ворот. Изнутри дохнуло тяжелым смрадом: нечистотами, загнившими ранами, запекшейся кровью, потом и грязью немытых тел.
- Выходи, братцы! - закричал он во внутренний сумрак. - Помогай нам супостата добить.
Стрельба меж тем заглохла. Из приоткрытой двери настороженно высунулся сабельный клинок с белым платком на кончике.
- Выходи! - крикнул Алексей. - Без оружия.
Вышел опасливо нижний офицер, кинул ко лбу два грязных пальца.
- Предлагаю сложить оружие и сдаться в плен. - Алексей брезгливо осмотрел его - замызганный и заляпанный мокрый мундир, клочковатая и неопрятная борода.
- С кем имею честь? - Видимо, опасался соотечественников, отряженных для отлова дезертиров.
- Русские солдаты.
Француз немного помедлил.
- Мы сдаемся.
- Выходить по одному. Оружие складывать в доме.
Еще раз отдав честь, унтер-офицер скрылся за дверью. После минуты тишины в доме загомонили, застучали брошенные в пол ружья, стали выходить по одному. Грязные, оборванные, щурились на солнце, сбивались в кучу, тревожно переговариваясь и со страхом поглядывая на окруживших их русских солдат.
- Постройте своих людей, - приказал унтеру Алексей, - и отведите в амбар.
Кое-как, не соблюдая ранжира, выстроились, потянулись к амбару. Навстречу им тянулся "отряд" Волоха. Почти все шли на своих ногах, одного несли на шинели, а нескольких вели, просто поддерживая с двух боков. Когда разминались, кое-кто из русских, сердца не сдержав, наградил ближайших французов затрещинами, а кто и пинком.
Подоспел обоз под командой Александрова. Погрузили трофейное оружие, перевязали и усадили в телеги раненых. Для охраны пленных оставили двоих солдат. Тронулись обратной дорогой.
В лагере Алексей, отдав необходимые команды, захватив с собой несколько человек, поскакал "смотреть" немца-маркитанта.
Возле березового колка, клином вошедшего в брошенную пашню, увидели двуконную фуру. К задку ее привязана неоседланная, но - сразу видно - верховая лошадь. В сторонке стояла двуколка с железным кузовом и закопченной трубой - полевая пекарня.
Хозяин фуры - рыхлый немец в мундире без эполет и пуговиц, перехваченный по брюху офицерским шарфом, поспешно спустился с передка по приставной лесенке, дружелюбно улыбаясь и кланяясь, пошел навстречу.
- Бонжур, мсье, - умышленно сказал Алексей.
- Пусть господа не затрудняются - я говорю по-русски. Что вам угодно?
- Им угодно, - сказал Волох, - седла посмотреть. Показывай, - а сам спешился и - будто от нечего делать - подошел к лошади у задка, стал ее осматривать, словно прицениваясь.
- Седел у меня всего два осталось, - как бы извиняясь, поспешил хозяин. - Да и те простые, не для господ офицеров. Извольте взглянуть. - Он ловко раздернул брезент, поднялся внутрь, покопался, показал одно седло, отложил, поднял на руки другое.
Подошел Буслай, подержал седло, покачивая, будто взвесил:
- Тяжеловато. Да и не новое.
- Тяжеловато, не спорю. А что не ново, корнет, так это еще не беда. Старое бывает удобнее - обмятое, притертое.
Буслаев засмеялся:
- Смотря кем обмято.
Они говорили по-французски. Алексей исподволь наблюдал немца. И не ошибся: заметными оказались искорки в глазах на равнодушном, якобы не понимающем лице. Знал немец французский, знал. Да и немец ли? По-русски говорил правильно, но не совсем чисто, с чуть заметным акцентом.
- Что у тебя еще есть?
Товар был хороший: мука, крупа, соль-сахар, сало, даже каменно твердые пряники. Иголки с нитками, топоры, кремни для пистолетов и ружей.
- И не боязно с таким-то товаром по военным дорогам? - спросил Буслаев. - Француз ведь тебе платить не станет. И мерси не скажет.
- До француза, господин офицер, я не касаюсь. Держусь возле русского солдата.
- А почему не с армией? Зачем к нам пристал?
Немец добродушно и широко развел руки.
- Возле армии своих коммерсантов хватает.
Подошел Волох, шепнул Алексею в ухо:
- Уздечка на той лошади совсем не нашей работы. Смекай, Алексей Петрович.
Раздвинув тонкостволые березки, из лесочка вышел богатырь с глупым лицом, подтягивая штаны, валко подошел к фуре.
- Кто таков? - спросил Алексей немца.
- Сын. Убогой. Немтырь.
- Да еще и глухой?
- Беда, господин офицер. Не говорит и не слышит с мальства. Но понятливый.
Это Алексей заметил. Парень, по-всему, прекрасно понимал их разговор.
- Немой, - вставил свое слово Буслаев, - не очень большая беда. Не проговорится, глупого слова не скажет. Глухому хуже: не услышит "Стой! Кто идет?" и на штык напорется.
Немец угодливо рассмеялся. Алексей незаметно подмигнул Волоху и указал глазами на пистолет. Тот не стал спешить, но деловито спросил хозяина:
- А вино-то у тебя есть? Господам офицерам пить хочется.
- Простите со всем великодушием, - опять широко развел руки, выпятив живот, - кончилось вино. Могу предложить по стакану воды.
- Воды мы и дома напьемся. - И Волох, словно потеряв интерес к разговору, отошел, стал бесцельно шагать кругами, пиная носком сапога кротовые кучки.
Зайдя за спину богатыря, неожиданно выдернул пистолет и выстрелил в воздух. Немец вздрогнул и заморгал, а глухой немтырь подпрыгнул так, будто его шилом ткнули.
- Вяжите их! - приказал Алексей соскучившимся гусарам.
Немой богатырь взревел, нагнулся было схватить лежащий под ногами сук, но Волох ударил его коленом в лицо, рубанул кулаком по склонившейся шее.
- Господа, господа! - залепетал в голос немец. - Это недоразумение! Я имею разрешение от вашего командования! Мне обещали орден!
- Будет тебе орден, - зло бормотал Ефрем, стягивая ему руки. - Анна на шее. В самый раз придется: Наполевону своему на том свете похвалишься. - И он продолжал яростно обматывать кисти, а потом и все обильное тулово шпиона.
- Да куда мотаешь? - осерчал, не вытерпев, Волох. - Обрежь!
- Как же! Жалко: длинная веревка получше короткой. А ну как повесить не хватит.
Схваченных забросили в фуру. Волох, ранее других забравшись туда и по углам пошарив, вытащил на свет едва не двухведерный бочонок.
- А врал супостат, что вина не держит! За одно за это повесить надо.
Волох выбрался наружу, выдернул затычку и, запрокинув голову, поднял над ней бочонок. Фыркнул, зло сплюнул:
- Тьфу! Постно масло! И тут соврал шельмец!
Сорвал пучок сухой травы и стал оттирать залитый на груди мундир. Гусары хохотали: "На шаромыжку стал похож", а Ефрем забрал у него бочонок и аккуратно закупорил.
- Вот оно и славно. С таким маслицем уж как хороша каша!
- Казаку от каши мало пользы, - проворчал Волох. - Ловите коней, запрягайте.
- Алексей, - тихо сказал Буслаев, - кажется, нам сегодня большая удача выпала.
- Я тоже так думаю. Не зря он по лагерю бродил. Ну что ж, я полагаю, мы с ним добром договоримся.
- Это о чем? Что ты задумал?
- Не спрашивай, а то спугнешь.
- А я догадался! - засмеялся Буслаев своим хорошим смехом.
- Господин полковник, - доложил, входя в отцовскую палатку, Алексей, - поймали шпионов. Ввести?
- А зачем? - удивился князь. - Повесить их. Только где-нибудь подальше. Чтобы не смердили.
- От них большая польза может быть.
- От шпиона, Алеша, только одна польза - патроны на него не тратить, веревкой обходиться.
- Постой, батюшка. - Алексей присел рядом. - Сдается мне, что этот немец вовсе не случаем здесь.
Отец с недоверием поиграл бровями, привычно поправил непослушный ус.
- Что за притча, Алексей?
- А вот мы проверим. - И он зашептал в волосатое отцовское ухо.
Отец отстранился, покачал головой.
- Дело говоришь? - спросил, а не одобрил. - Давай-ка его сюда.
- Волох! - крикнул Алексей. - Веди немца. Да развяжи его, не убежит.
Волох ввел немца, подтолкнул в спину. Стал значительно сматывать веревку в кольцо через кисть к локтю.
- Обыщи его.
Немец сбросил на землю шапку, готовно еще шире распахнулся, стал выворачивать карманы. Кисет, кошель на медных кольцах, трубка, огниво, носовой платок в цветочках.
- Сапоги сымай, - мрачно приказал Волох. Перевернув, потряс каждый сапог. Но кроме сенной трухи ничего не вытряс.
- Кто вы такой? - строго спросил князь.
- Моя фамилия Шульц. Купец, у меня была в Москве лавка. Она сгорела и разграблена. Я честный человек, господин офицер. Я на стороне русской армии и российского императора.
- Вы немец?
- Так точно. Мои предки приехали в Россию еще при государе Петре.
- Волох, покличь корнета Александрова.
Шульц с облегчением поднял с земли шапку, зажал в кулаке.
- Зачем выдавали своего сына за глухонемого?
Шульц растерялся, покраснел.
- Моя вина, господин офицер. Но вы можете понять мои чувства, как любящего отца. Я опасался, что его могут забрать на войну.
Князь горько, с презрением усмехнулся.
- Я тоже любящий отец. Но если бы мой сын в годину испытаний шмыгнул бы за мою спину, своей рукой бы удавил. Как, Алеша, правильно говорю?
Шульц вскинул голову, взглянул на Алексея, отвернулся.
- Позволите? - В палатку шагнул корнет Александров.
- Корнет, известны ваши познания в языках. Послужите нам толмачом.
- Рад стараться, ваше высокоблагородие.
- Подойдите ко мне. Поближе.
Полковник дружески взял корнета за талию и что-то нашептал в ухо. Александров зарделся и кивнул, нетерпеливо освобождая талию от ухватистой руки князя.
- Корнет, спросите у этого достопочтенного маркитанта по-немецки: зачем он выдает какого-то глупого мужика за своего сына?
Шульц изменился в лице, толстые щеки его побледнели. Корнет сказал ему короткую фразу.
- Господин офицер, - голос его дрожал, щеки тряслись, - это есть мой настоящий сын…
- Отвечайте на вопрос, сделанный вам корнетом. Он неточно перевел мою фразу. Он спросил вас: где в Москве, на какой улице находилась ваша лавка? Не забыли? Но у вас дурная память, вы не помните даже родной язык. Но, надеюсь, вы помните, как поступают со шпионами в военное время?
Шульц рухнул на колени, выронил шапку, но тут же подхватил и прижал ее к груди.
- Я не шпион. Это временное недоразумение. Оно поправится, не надо спешить. Сгубить невиновного - это грех!
- Волох! Ну-ка, доставь сюда этого молодца немого. Пусть поговорит напоследок.
Волох втолкнул богатыря - с разбитым лицом, скособочившегося головой на замлевшей шее.
- Ну, милостивый государь, - ехидно произнес по-французски полковник, - что скажете?
Парень развел руки, сделал улыбку непослушными губами: мол, рад бы сказать, да не могу.
- Ну вот, - Алексей с улыбкой повернулся к Шульцу, - а вы говорили, что он понятливый.
Князь махнул рукой, будто отогнал надоедную муху:
- Волох! На осину их. Обоих.
Шульц бросил наземь шапку, сел на нее и зарыдал в голос. Волох, что-то смекнув, поднял его за шиворот, схватил шапку и, вспоров тесаком подкладку, вытащил на свет много раз сложенный листок. Шульц затих, белые щеки его налились краснотой.
- Ну-ка, - князь стал брезгливо разворачивать бумагу. - А провоняла-то… Ишь! - он весело покрутил ус и прочитал всем: - "Нижеозначенные господа… исполняют миссию французского командования… подлежат к оказанию им всяческого содействия, помощи и защиты".
Шульц безропотно сознался. Сам он не московский купец, а французский маркитант; сын его дезертировал и был пойман. Дабы избежать расстрела согласился вместе с отцом "исполнять" шпионскую миссию в местах, где действовали партизаны. Собирать сведения и доставлять во французские части. Что да как, а шпионы у Бонапарта работали исправно.
- Я не кат, - сказал Волох, - но своей рукой их повешу. На одном дереве. Чтоб не скучали. Ефим добрую веревку припас…
- Успеешь, - прервал его Алексей. И повернулся к Шульцу. - Вот что, нижеозначенный, отправишься к Горюнову… Знаешь это село? Вот и ладно. Завтра там будет проходить резервный полк твоего императора. Донесешь, что за Семеновской рощей стоит биваком на отдыхе большой отряд партизан. Тебе за это донесение сыновьи грехи простят и Почетного легиона дадут. Скажешь, главные силы у них - казаки. И что самое лучшее - ударить по биваку всеми орудиями. А потом уж остатки добрать кавалерией. Все понял? Сын твой останется у нас. Если что не так соврешь, повесим.
- Лучше я его на кол посажу, - пообещал Волох.
- А что? - одобрил князь. - Я бы посмотрел. Не приходилось видать. Что скажешь?
Шульц поклялся исполнить все в точности.
Алексей послал Буслая со взводом к Семеновской роще. Она вытянулась клином обочь дороги, хорошо просматривалась со взгорка, откуда подойдет неприятель. За рощей - лужок, чистый, ровный - для бивака самое подходящее место.
Осмотрелись, развьючили коней - сгрузили наземь топоры и пики. Нарубили дров, сложили их вразбежку кострами, заправили берестой. Местами купно воткнули в землю пики с флюгерами. Словно сгрудились возле них казацкие отряды.
Эта задумка из печального опыта самого начала войны вышла. Становясь на отдых, казаки беспечно ставили пики возле палаток флюгерами вверх. Французы это быстро заприметили, смекнули - очень хороший ориентир для артиллерии. Урон большой наносили. Пока не сообразили казачки, кто их выдает неприятелю на обстрел.
Буслаев еще раз все обсмотрел, похвалил своих, оставшись доволен. И гусары посмеивались - то-то будет ладно французу долбить пустой луг, расходовать заряды, ядра да картечь. А отстреляется - хоть голой рукой его бери.
Пять человек Буслаев оставил на месте, наказав разом запалить костры по сигналу и щедро в них подбросить сырья да гнилья ради пущего дыма.
- И сразу ворочайтесь - не попасть бы вам под обстрел.
- Убегем, ваше благородие, - заверили. - В карьер уйдем.
Палаточка у корнета Александрова очень даже ладная. Местами хоть и прожженная от костров, продырявленная картечными пулями, но латки на те места положены справные, мелким швом приторочены. И внутри - как в светлице. Матрасик под одеялом, шкатулочка со всяким нужным набором, зеркальце пришпилено, подсвечник в две свечи, полотенчико чистое - не то как у иного бойца - от портянки не отличить.
Параша и Александров сидели рядышком, подобрав ноги, и шептались. Корнет продолжал для Параши военную науку, хотя мысли обеих были от нее куда как далеки.
- Ежели на скаку отстреливаешься, - поучал корнет, - через левое плечо назад не стреляй - все одно промашки будут.
- А как же? - спрашивала из вежливости Параша.
- Поворачиваешься вправо, вытягиваешь руку с пистолетом, в локте ее чуть сгибаешь, поняла ли? Да ты слушаешь? Это меня поручик научил. Мы с малым числом гусар в засаду попали. Взялись удирать. Лошади наши приустали, а у француза свежие, начал нагонять. Мы с поручиком рядом скакали. Я было за пистолеты взялся, а он их у меня вырвал. Оба разрядил - первым выстрелом ближайшего француза из седла выбил, под вторым лошадь свалил. Потом свои пистолеты взял. Отбились.
- Он отважный, - чуть слышно сказала Параша.
- Настоящий гусар. - Александров поправил фитильки свечей. - Я ведь тоже в гусары метил, да не удалось.
- Что так? Ты, благородие, тоже не из последних.
- Не по средствам. - Вздохнул. - Мундир и снаряжение гусарские дороги больно, уланские попроще… Поди-ка, Параша, коней взгляни.
Параша вышла. Корнет взял зеркальце, пощипал верхнюю губу, где никак не всходили положенные улану усики. Однако загляделся - лицо чистое, свежее, глаза ясные. Опять чему-то вздохнул и вернул зеркальце на место.
Воротилась Параша, внесла горячий самоварчик. Корнет и крепостная девка пили чай с сахаром и пряниками. Мечтали каждый о своем, а выходит, что об одном и том же.
- Его невеста не дождалась, - невпопад сказала Параша. Александров даже не спросил: о ком же? Только проговорил:
- Ему от невест отбоя не будет.
- Я без него засохну. Ровно ромашка в зной-полдень.
- Лишь бы жив остался.