В конце коридора находилась большая дверь, ведущая в западную половину огромного здания. Я распахнул ее. Вскрикнула женщина.
И я уставился на нее. В комнате находилось шесть женщин. Четыре явно были служанками, потому что они в ужасе встали на колени перед двумя другими, а этих я знал. Одна была Брунна, жена Хэстена, седовласая и пухлая, с круглым лицом и тяжелым крестом на шее.
Она сжимала крест и бормотала молитву. Ее крестили по приказу короля Альфреда, и я всегда думал, что это было лишь циничной забавой, организованной Хэстеном, но похоже, я ошибался.
- Это твоя жена? - спросил я Лейкнира, который вошел в комнату вслед за мной.
- Да, господин, - ответил он.
- Я убиваю лжецов, Лейкнир.
- Она моя жена, - повторил он, хотя и жалостливым тоном, как будто должен был повторять эту ложь даже несмотря на то, что из этого ничего не вышло.
- А это твоя дочь? - спросил я, кивая на молодую женщину, что сидела рядом с Брунной.
На этот раз Лейкнир промолчал. Теперь Брунна кричала на меня, требуя ее отпустить, но я не обратил на нее внимания. Двое маленьких детей, близнецы, вцепились в юбку молодой женщины, которая тоже промолчала и просто уставилась на меня своими большими темными глазами, которые я так хорошо помнил.
Она была так прекрасна, так хрупка, так напугана, и просто смотрела на меня и молчала. Она стала старше, но не настолько, как все мы. Думаю, когда мы встретились, ей было пятнадцать или шестнадцать, а теперь она стала на десять лет старше, но эти годы лишь добавили ее красоте величавости.
- Это твоя дочь? - снова спросил я Лейкнира с яростью, и он промолчал.
- Как ее зовут? - спросил я.
- Фригг, - почти прошептал Лейкнир.
Фригг, жена Одина, главная богиня Асгарда, единственная, кому дозволялось сидеть на высоком троне Одина, создание исключительной красоты, обладающая к тому же даром пророчества, хотя и предпочитавшая не открывать то, что знает.
Возможно, эта Фригг тоже знала все, что может когда-либо произойти, но никогда не поведала бы об этом, потому что дева, которую я знал под именем Эрции, внучка колдуньи Эльфадель, была и глуха, и нема.
А также, как я понял, была женой Кнута.
Я нашел ее.
Для охраны Честера оставили две сотни датчан, хотя многие из них были слишком стары или медлительны из-за былых ран.
- Почему так мало? - спросил я Лейкнира.
- Никто не ожидал, что на Честер нападут, - с горечью ответил он.
Я шел по захваченному городу, исследуя его и восхищаясь им. Даже в старом городе Лундена, в той его части, что стояла на холме, не было столько римских построек в таком хорошем состоянии.
Если не обращать внимания на солому, я почти мог представить, как перенесся в те времена, когда люди могли делать такие чудесные вещи, когда из одного сияющего города они правили половиной мира. Как им это удалось, гадал я, и как могли эти люди, столь сильные и умные, потерпеть поражение?
Со мной были Финан и сын. Меревал со своими людьми стояли на укреплениях, создавая впечатление, что нас гораздо больше ста тридцати трех.
Большая часть побежденного гарнизона теперь находилась за пределами стен, собравшись на просторной арене, где римляне развлекали себя играми со смертью, но мы захватили их лошадей, почти все припасы и большинство их жен.
- Значит, тебя оставили оберегать Фригг? - спросил я Лейкнира.
- Да.
- Ярл Кнут будет тобой недоволен, - рассмеялся я. - На твоем месте, Лейкнир, я бы спрятался где-нибудь очень далеко отсюда.
Он ничего на это не ответил.
- Хэстен отплыл вместе с ярлом Кнутом? - спросил я.
- Да.
- Куда?
- Не знаю.
Мы находились в гончарной мастерской. Печь, сделанная из римских кирпичей, все еще горела. Там были полки с готовыми мисками и кувшинами и колесо с покосившимся на нем куском глины.
- Ты не знаешь?
- Он не сказал, господин, - смиренно промолвил Лейкнир.
Я ткнул кусок глины на колесе. Он уже затвердел.
- Финан?
- Господин?
- В печи есть дрова?
- Да.
- Разожги их, чтобы были и правда горячи, и мы засунем туда руки и ноги Лейкнира. Начнем с левой ноги, - я повернулся к пленному датчанину. - Снимай сапоги. Тебе они больше не понадобятся.
- Я не знаю! - яростно заголосил он. Финан подбросил дров в топку.
- Тебя оставили здесь охранять самое ценное имущество ярла Кнута, - сказал я, - и ярл Кнут не просто пропал. Он сказал тебе, как посылать ему известия, - я смотрел, как гудит пламя. Внезапный жар заставил меня сделать несколько шагов назад. - У тебя не останется ни рук, ни ног, - заявил я, - но, наверное, ты сможешь ползать на коленях и обрубках рук.
- Они отправились к Сэферну, - признался он в отчаянии.
И я ему поверил. То, что он поведал о Кнуте, имело смысл. Кнут мог бы повести свой флот на юг вокруг Корнуолума и атаковать южное побережье Уэссекса, но так уже делали, и эта попытка провалилась.
Значит, вместо этого он поведет свою армию по реке Сэферн вглубь Мерсии, и первым серьезным препятствием, на которое он наткнется, будет Глевекестр.
Глевекестр был жилищем Этельреда и самым важным городом Мерсии, хорошо защищенным бургом с высокими римскими стенами, но сколько там осталось людей, чтобы отразить нападение на эти стены? Забрал ли Этельред всех воинов страны, чтобы напасть на Восточную Англию?
Внезапно меня охватил страх, потому что Этельфлед наверняка нашла убежище в Глевекестре. В тот момент, когда люди прослышат о том, что датчане идут по реке, что тысячи людей и лошадей высадились на берегу Сэферна, они побегут к самому сильному и ближайшему бургу, но если этот бург плохо защищен, он превратится в ловушку.
- Так что ты будешь делать, если понадобится послать известия Кнуту? - спросил я Лейкнира, который все еще с опаской посматривал на печь.
- Он велел послать всадников на юг, господин. Сказал, что они его найдут.
Вероятно, это было правдой. Армия Кнута рассеялась бы по саксонской Мерсии, сжигая дома, церкви и деревни, и дым от этих костров стал бы сигнальным огнем для гонца.
- Сколько людей у Кнута? - спросил я.
- Почти четыре тысячи.
- Сколько с ним отплыло кораблей?
- Сто шестьдесят восемь, господин.
На стольких кораблях легко могли разместиться пять тысяч воинов, но они взяли еще и лошадей, слуг и припасы, так что четыре тысячи, вероятно, соответствовали действительности. То была большая армия, а Кнут был умен. Он завлек Этельреда в Восточную Англию, а сам теперь находился в сердце его земель.
Как поступит Уэссекс? Эдуард наверняка соберет армию, но и разместит воинов в своих бургах, опасаясь, что датчане могут ударить на юг через Темез.
Я предполагал, что Эдуард решит защищать Уэссекс, предоставив Кнуту опустошать Мерсию и нанести поражение Этельреду, когда этот глупец наконец-то решит вернуться домой. Через месяц-другой Мерсия оказалась бы датской.
Если бы я не захватил Фригг. То не было ее настоящее имя, но кто его знал, настоящее? Она не могла сказать, а поскольку была глуха, то и вообще могла его не знать. Этельфлед называла внучку Эрцией, но лишь чтобы произвести этим именем богини впечатление на легковерных.
- Ярл Кнут влюблен во Фригг, - заявил я Лейкниру.
- Он как воин, получивший новый меч, - ответил тот, - не может вынести, когда она далеко от его взора.
- Можно не винить его в этом, - заметил я, - она редкая красавица. Так почему же она не отправилась с ним на юг?
- Он хотел, чтобы она была в безопасности.
- И оставил лишь две сотни человек ее охранять?
- Он думал, что этого достаточно, - ответил Лейкнир, а потом помедлил. - Сказал, что есть только один человек, у кого хватит ума атаковать Честер, и этот человек мертв.
- И вот я здесь, вернулся из царства богини Хель, - я пинком захлопнул железную дверцу топки. - Ты сохранишь свои руки и ноги.
Настали сумерки. Мы покинули гончарную мастерскую и направились к центру города, и я с удивлением увидел небольшое строение, украшенное крестом.
- Жена Хэстена, - объяснил Лейкнир.
- Он не возражает, что она христианка?
- Он говорит, что неплохо и христианского бога иметь на своей стороне.
- Похоже на Хэстена, - согласился я, - танцевать с двумя женщинами под две разные мелодии.
- Сомневаюсь, что ему нравится танцевать с Брунной, - заявил Лейкнир.
Я засмеялся. Она была ужасно сварлива, эта женщина, крепкая, словно бочка, и такого же размера, с дурным характером, подбородком, похожим на нос корабля, и острым, как клинок, языком.
- Ты не можешь держать нас в заточении! - заявила она, когда мы вернулись в огромный зал с колоннами. Я проигнорировал ее.
Это помещение когда-то было великолепным залом. Возможно, храмом или даже дворцом римского правителя, но кто-то, видимо, Хэстен, разделил его на отдельные комнаты.
Деревянные стены достигали лишь половины высоты, и в дневное время свет струился через высокие окна, закрытые железными решетками. По ночам горели светильники, а в той большой комнате, где разместились женщины и дети, разжигали костер, оставивший на высоком потолке пятна дыма и копоти.
Пол был сделан из многих тысяч мельчайших кусочков, сложенных в рисунок, изображавший какое-то странное морское создание с извивающимся хвостом, на которое охотились три нагих человека с трезубцами. Две обнаженные женщины плыли в огромной ракушке по гребню волны, наблюдая за охотой.
Брунна продолжала свои речи, но я не обращал на нее внимания. Четыре служанки склонились над близнецами Фригг в углу комнаты и нервно наблюдали за мной.
Фригг была в плаще из перьев и сидела на деревянном кресле в центре комнаты. Она тоже наблюдала за мной, но теперь без страха, а с детским любопытством, ее большие глаза следовали за мной по комнате, пока я рассматривал странный рисунок на полу.
- Должно быть, в Риме жили огромные моллюски, - произнес я, но никто не ответил. Я подошел к креслу Фригг и посмотрел на нее сверху вниз, ее спокойные глаза встретились с моими. Ее плащ был изготовлен из тысяч перьев, пришитых к льняной накидке. То были перья соек и воронов, и потому казалось, что черно-синий плащ словно мерцает.
Под странным плащом из перьев она была увешана золотом. Золотые браслеты на изящных запястьях, пальцы блестели от обрамленных золотом камней, шея была увешана золотыми цепями, а волосы, черные, как один из воронов Одина, были собраны на голове с помощью золотой сетки.
- Прикоснись к ней, - и ты мертвец, - заявила Брунна.
Раньше я уже захватывал Брунну в плен, но Альфред, убежденный в том, что она стала правоверной христианкой, настоял на том, чтобы ее отпустить. Он даже стал крестным отцом двух ее детей, Хэстена младшего и Хорика, и я помню тот день, когда ее окунули в святую воду в лунденской церкви и дали новое христианское имя, Этельбрун. Теперь она по-прежнему называла себя Брунной, но носила большой серебряный крест на груди.
- Мой муж убьет тебя, - он плюнула в мою сторону.
- Он много раз пытался, - ответил я, - а я все еще жив.
- Мы могли бы прикончить ее, - предложил Ролла. Он явно утомился сторожить женщин, по крайней мере Брунну. Ни один мужчина не устал бы смотреть на Фригг.
Я присел перед креслом Фригг и заглянув в ее глаза. Она мне улыбнулась.
- Помнишь меня? - спросил я ее.
- Она не слышит, - сказал Лейкнир.
- Знаю, но она понимает?
Он пожал плечами.
- Как и собака? Иногда кажется, что она знает всё на свете, но иногда… - он снова дернул плечами.
- А дети? - поинтересовался я, взглянув на близнецов, молча вытаращившихся на меня из дальнего угла комнаты. Мальчику и девочке было около шести или семи лет, и оба унаследовали темные волосы матери.
- Они разговаривают, - ответил Лейкнир, - и слышат.
- Как их зовут?
- Девочку - Сигрил, а мальчика - Кнут Кнутсон.
- И они бойко разговаривают?
- Обычно не умолкают, - сказал Лейкнир.
И близнецы и правда заговорили, потому что в тот момент произошло нечто странное, что-то, что я и сам не сразу понял.
В комнату вошел Меревал, а с ним до времени поседевший отец Уиссиан в длинном черном плаще, подпоясанном так, что он стал похож на рясу священника, и тут лицо мальчишки вспыхнуло.
- Дядя Уитред! - воскликнул Кнут Кнутсон. - Дядя Уитред!
- Дядя Уитред! - радостно вторила ему девочка.
Уиссиан вышел из тени к огню.
- Меня зовут Уиссиан, - сказал он, и лица близнецов помрачнели.
В то время я не придал этому значения, потому что не отрывал глаз от Фригг, а созерцания такой красоты было достаточно, чтобы лишить любого человека здравого смысла.
Я еще сидел на корточках и взял одну из ее белых рук в свою, она была такой легкой и хрупкой, как птичка в кулаке.
- Ты помнишь меня? - снова спросил я. - Мы встречались у Эльфадель.
Она лишь улыбнулась. Когда мы пришли, поначалу она испугалась, но теперь выглядела вполне счастливой.
- Ты помнишь Эльфадель? - спросил я и, конечно, не дождался ответа.
Я очень мягко сжал ее руку.
- Ты пойдешь со мной, - сказал я ей, - и твои дети тоже, но обещаю не причинить вам вреда. Никакого.
- Ярл Кнут убьет тебя! - заскрежетала Брунна.
- Еще одно слово, - и я отрежу тебе язык.
- Ты посмеешь… - начала она, а потом снова взвизгнула, потому что я встал и вытащил нож из-за пояса. И к моему удивлению Фригг засмеялась. Она смеялась беззвучно, издавая лишь приглушенные гортанные звуки, но ее лицо засветилось от внезапного веселья.
Я подошел к Брунне, а она отшатнулась и съежилась.
- Ты умеешь ездить верхом, женщина? - спросил я. Она лишь кивнула. - Тогда поутру ты отправишься на юг.
Ты отправишься к тому жалкому червяку, которого зовешь мужем, и скажешь ему, что Утред Беббанбургский забрал жену и детей Кнута. И еще скажешь, что Утред Беббанбургский настроен на резню.
Я засунул нож обратно и посмотрел на Роллу.
- Они поели?
- Нет, пока я был здесь.
- Позаботься, чтобы их накормили. И присмотри за ними.
- Присмотреть, - произнес он уныло.
- Только дотронься до нее, - предупредил я, - и тебе придется иметь дело со мной.
- С ними всё будет в порядке, господин, - обещал он.
Этельред начал свою войну, а Кнут надул его, и теперь Кнут находился где-то в Мерсии, убежденный в том, что его враги в смятении. Давняя мечта датчан становилась явью: покорение саксонской Британии.
Правда, я был еще жив.
Той ночью мы почти не спали. Нам было чем заняться.
Финан выбрал из захваченных лошадей лучших, потому что они отправятся с нами. Мой сын возглавил группы, обыскивающие город в поисках спрятанных монет или еще чего-нибудь ценного, что мы могли бы унести, половина людей Меревала охраняла стены, а остальные ломали дома, чтобы собрать дрова и растопку.
Южные ворота сгорели, и мой сын загородил вход двумя тяжелыми телегами. Датчан снаружи было намного больше, чем нас, хотя они этого не знали, и я боялся ночной атаки, но никто не пришел. Я мог различить мерцающие на древней арене костры и другие, у моста, что лежал чуть дальше к югу. Скоро костров станет больше.
Люди Меревала складывали дрова у каждого участка деревянного частокола. Везде, где стену починили, мы разожжем огонь.
Мы спалим городские ворота и стены и лишим город всех защитных сооружений, сделанных не из камня.
Я не мог удержать Честер. Мне бы понадобилось в десять раз больше воинов, так что я собирался его покинуть, и без сомнения, датчане вернутся под защиту римских стен, но по меньшей мере я мог бы облегчить задачу саксонских сил, если они будут атаковать эти стены.
Для починки тех повреждений, что я планировал сделать, понадобится полгода - шесть месяцев, чтобы срубить деревья, обтесать стволы и воткнуть их в каменные обломки укреплений.
Я надеялся, что у датчан не будет шести месяцев. Так что когда спустилась ночь, мы разожгли костры, начав с северной стороны города. То тут, то там разгоралось пламя, освещая эту летнюю ночь, языки пламени взлетали к звездам, а дым закрывал небеса.
Честер был в кольце огня, пламя наполняло его гулом, а искры от костров долетали до соломенных крыш города, которые тоже начали гореть, но к тому времени, как был разожжен последний костер и пылала большая часть города, мы уже оседлали лошадей и были готовы к отъезду. Лишь одна звезда осталась на небе.
Эта звезда зовется Эарендель, утренняя звезда, и она еще сияла, когда мы оттащили две телеги и проскакали через южные ворота.
Мы увели с собой всех лошадей, так что наблюдавшие за нами датчане увидели огромную орду, вырвавшуюся из пылающего города. Мы забрали жену Хэстена, жену Кнута и ее детей, за всеми присматривали воины. Мы взяли с собой и сдавшихся нам датчан.
Мы были одеты для войны - в кольчуги и со щитами, на клинках отражалось пламя, и проскакали галопом по длинной прямой дороге, где я заметил людей, сидящих у костров рядом с мостом, но они продрогли, нервничали, а нас было гораздо больше. Они даже не попытались нас остановить, лишь разбежались вдоль берегов реки, и копыта моей лошади внезапно громко застучали по деревянному мосту. Мы остановились на южном берегу Ди.
- Топоры, - сказал я.
За рекой пылал Честер. Солому и дерево поглотил огонь, они превратились в дым, искры и головешки.
Я подумал, что город это переживет. Он выгорит, и мощеные улицы покроются пеплом, но то, что построили римляне, будет стоять еще долго после нас.
- Мы не строим, - сказал я сыну, - лишь разрушаем.
Он взглянул на меня, как будто я сошел с ума, но я кивнул в сторону наших воинов, разбивавших топорами мост. Я хотел убедиться, что оставшиеся в Честере датчане не бросятся за нами в погоню, а самый быстрый способ для этого был лишить их моста.
- Тебе пора жениться, - заявил я Утреду.
Он воззрился на меня с удивлением, а потом ухмыльнулся.
- Скоро Фригг станет вдовой.
- Тебе не нужна глухонемая жена. Но я подыщу тебе кого-нибудь.
Последняя доска, соединяющая две каменные арки моста, упала в воду. Занималась заря, и восходящее солнце окрасило восток, низкие облака были как будто прошиты золотыми и алыми нитями. Из-за реки за нами наблюдали.
Пленники ехали с нами, у каждого мужчины была затянута на шее петля, но теперь я приказал снять петли.
- Вы свободны, - сказал я им, - но если мы встретимся снова, я вас убью. Возьмите ее с собой, - я кивнул на Брунну, болтающуюся как мешок с овсом на крепкой кобыле.
- Господин, - Лейкнир направил свою лошадь ко мне. - Я поеду с тобой.
Я взглянул на него, седовласого и такого жалкого.
- Ты присягнул служить ярлу Кнуту, - оборвал его я.
- Пожалуйста, господин, - молил он.
Другой пленник, юнец, толкнул лошадь к Лейкниру.
- Господин, - произнес он, - мы можем получить один меч?
- Можете взять один меч взаймы, - ответил я.
- Пожалуйста, господин! - просил Лейкнир. Он знал, что вот-вот случится.
- Два меча, - объявил я.