Лейкнир провалил дело. Ему дали задание, а он его провалил. Если бы он вернулся к Кнуту, его бы наказали за это, и я не сомневался, что наказание было бы долгим, мучительным и смертельным. Но он не был мне нужен. Его постигла неудача.
- Как тебя зовут? - спросил я юнца.
- Йорунд, господин.
- Сделай это быстро, Йорунд. Я не нахожу удовольствия в боли.
Он кивнул и спешился. Мои люди отодвинулись, образовав неровное кольцо вокруг клочка покрытой травой земли, и Лейкнир выскользнул из седла. Он уже выглядел побежденным.
Мы бросили на траву два меча. Лейкнир позволил Йорунду выбрать оружие первым, потом подобрал оставшееся, но почти не пытался защищаться. Он поднял клинок, но без какого-либо воодушевления.
Он просто уставился на Йорунда, и я заметил, как Лейкнир вцепился в рукоять со всей силой, намереваясь держать оружие в руках, когда умрет.
- Дерись! - крикнул ему Йорунд, но Лейкнир уже покорился смерти. Он сделал слабый выпад в сторону юноши, и Йорунд отбил его, отбросив клинок Лейкнира далеко в сторону, и старый воин остался в этом положении, с широко расставленными руками, а Йорунд глубоко погрузил одолженный меч в незащищенный живот.
Лейкнир согнулся, завывая, его кулак побелел, сжимая меч. Йорунд выдернул клинок, и хлынул поток крови, а потом снова вонзил его, на этот раз Лейкниру в глотку.
Он держал меч, пока Лейкнир не упал на колени, а затем старик завалился лицом вперед. Несколько мгновений он извивался на траве, а потом затих. И как я заметил, меч все еще был зажат в его руке.
- Мечи, - произнес я.
- Мне нужна его голова, господин, - попросил Йорунд.
- Так забери ее.
Ему нужна была голова, потому что Кнут захочет получить доказательства, что Лейкнир мертв, наказан за то, что не смог защитить Фригг.
Если Йорунд отправится к Кнуту без такого доказательства, его тоже будет ждать наказание. Голова мертвеца была его гарантиями, знаком того, что он свершил возмездие и сам может быть от него избавлен.
Неподалеку от дороги находилась каменоломня. Уже многие годы никто там не работал, все густо заросло сорняками, то там, то сям пробивалась молодая поросль деревьев.
Я подумал, не было ли это тем самым местом, откуда римляне брали известняк для строительства Честера, и теперь мы сбросили тело Лейкнира вниз на камни. Йорунд отдал оба меча и завернул окровавленную голову в плащ.
- Мы скоро снова встретимся, господин, - сказал он.
- Поприветствуй от моего имени ярла Кнута и скажи ему, что его жене и детям не причинят вреда, если он вернется домой.
- А если вернется, господин, ты отдашь их ему?
- Ему придется их у меня выкупить, скажи ему это. А теперь отправляйся.
Датчане пошли на восток. Брунна ворчала, когда отправилась вместе с ними. Она требовала, чтобы ее сопровождали две служанки, но я приберег их, чтобы заботиться о Фригг и детях.
Жена Кнута ехала верхом на серой кобыле и была укутана в свой плащ из перьев, тем летним утром это было то еще зрелище. Она наблюдала, как умер Лейкнир, и на ее лице не промелькнуло и тени улыбки, пока из его глотки пузырилась кровь, а потом он дернулся и затих.
И мы отправились на юг.
Глава десятая
- Пойдет ли Кнут домой? - спросил мой сын, когда мы скакали на юг через перелесок по берегу небольшого, но быстрого ручья.
- Нет, пока не закончит всё в Мерсии, - ответил я, - а, может, даже и тогда. Он захочет захватить и Уэссекс.
Сын развернулся в седле, чтобы взглянуть на Фригг.
- Но ты ведь вернешь ее, если он отправится домой? Так, может, он так и поступит?
- Он не глуп, - заявил я. - Мы знаем, что он в нее влюблен, но и десяти шагов не пройдет ради ее спасения.
Мой сын недоверчиво рассмеялся.
- Я бы полмира ради нее прошел, - произнес он.
- Это потому что ты идиот. А Кнут нет. Ему нужна Мерсия, Восточная Англия и Уэссекс, и все они полны женщин, некоторые почти так же красивы, как Фригг.
- Но…
- Я затронул его гордость, - прервал его я. - Она не настоящая заложница, потому что Кнут не даст и горсти крысиного дерьма, чтобы ее спасти. Может, он и пошевелит пальцем, чтобы спасти сына, но женщину? Не за этим он начнет охоту на меня. Он бросится за мной из-за того, что задета его гордость. Я заставил его выглядеть глупцом, а этого он вытерпеть не сможет. Он придет.
- С четырьмя тысячами воинов?
- С четырьмя тысячами воинов, - без выражения повторил я.
- Или он может не обратить на тебя внимания, - предположил мой сын. - Ты сам сказал, что Мерсия - это лучший трофей.
- Он придет, - повторил я.
- Как ты можешь быть так уверен?
- Потому что, - сказал я, - Кнут похож на меня. В точности похож. Он гордец.
Мой сын проехал несколько шагов в молчании, а потом одарил меня суровым взглядом.
- Гордость - это грех, отец, - произнес он елейным голосом, имитируя священника.
Я не смог сдержать смех.
- Да ты просто задница!
- Они и правда так говорят, - отозвался он, теперь серьезно.
- Священники? - спросил я. - Ты помнишь Оффу?
- Человека с собаками?
- Того самого.
- Мне нравились его собаки, - произнес Утред. Оффа когда-то был священником, а потом бродил по дорогам Британии со сворой дрессированных собак, исполнявших разные трюки, хотя они служили ему лишь для того, чтобы проникать в дома лордов, а там он внимательно прислушивался к разговорам. Он был умным человеком и кое-что знал.
Оффа всегда знал, что замышляется, кто кого ненавидел, при этом притворяясь, что это не так, и он продавал эти новости. В конце концов он меня предал, но я скучал по его рассказам.
- Священники - как Оффа, - сказал я. - Они хотят превратить нас в своих собак, хорошо выдрессированных, благодарных и послушных, а всё почему? Чтобы самим разбогатеть. Они говорят, что гордость - это грех?
Ты же мужчина! Это как сказать, что дышать грешно, и однажды они заставят тебя почувствовать себя виноватым из-за того, что ты осмелился сделать вздох, и отпустят тебе грех за горсть серебра.
Я наклонил голову под низкой веткой. Мы двигались по лесной дороге, что вела на юг по берегу быстрого ручья. Снова начал накрапывать дождь, но не сильный.
- Священники никогда не возражали против моей гордости, пока датчане сжигали их церкви, - продолжал я, но когда они решили, что наступил мир, что больше никто не будет разрушать церкви, они обернулись против меня. Вот увидишь, еще неделя, и священники будут лизать мне зад и умолять их спасти.
- И ты это сделаешь, - заметил Утред.
- Вот такой уж я глупец, - мрачно согласился я, - я их спасу.
Мы находились в знакомой местности, потому что годами посылали большие отряды воинов наблюдать за датчанами в Честере. Весь север Мерсии был под владычеством датчан, но здесь, в восточной ее части, по которой мы ехали, этим землям постоянно угрожали дикие племена из Уэльса, так что сложно было сказать, кто же на самом деле владеет этой землей.
Ярл Кнут заявлял свои права, но был слишком благоразумен, чтобы делать врагами валлийцев, что дрались как демоны и всегда отходили обратно в свои горы, если их превосходили числом.
Этельред тоже претендовал на эти земли и предлагал серебро любому мерсийцу, желающему построить на спорной территории свой дом, но он и не думал защищать этих поселенцев.
Он не построил ни одного бурга так далеко на севере и отказывался захватывать Честер, потому что и датчане, и валлийцы рассматривали бы этот захват как угрозу.
Спровоцировать войну между Мерсией и двумя ее самыми страшными врагами было последним, чего желал Этельред, так что он вполне удовлетворялся тем, что наблюдал за Честером.
А теперь он вступил в войну с датчанами, и я молился, чтобы валлийцы остались в стороне. Они тоже заявляли права на эти земли, но в течение многих лет, что мои люди присматривали здесь за Честером, они ни разу не вмешались, хотя сейчас, наверное, у них возникло искушение.
Разве что валлийцы были христианами, и большинство их священников не одобряли войну с саксами, потому что они поклонялись тому же пригвожденному богу.
Но когда датчане и саксы убивали друг друга, даже валлийские священники могли счесть это данной богом возможностью поживиться на полосе богатых земель вдоль западных границ Мерсии. Возможно. А, может, и нет. Но я отправил вперед лазутчиков, просто на случай, если отряды валлийских воинов придут с холмов.
И я решил, что мы обнаружили подобный отряд, когда один из разведчиков вернулся с сообщением, что заметил в небе дым. Я не ожидал увидеть дым так далеко на севере.
Люди Кнута опустошали юг Мерсии, а не север, а густой столб дыма означал, что горит какой-то дом. Дым поднимался слева от нас, к востоку, и был достаточно далеко, так что можно было просто его проигнорировать, но мне нужно было знать, присоединился ли Уэльс к этому хаосу, и потому мы пересекли ручей и поскакали по густой дубраве в сторону далекого пятна дыма.
Горела ферма. Там не было ни большого дома, ни частокола, лишь кучка деревянных построек на расчищенной от леса поляне. Кто-то решил тут поселиться, построил дом и амбар, срубил деревья, выращивал скот и сеял ячмень, но теперь этот маленький дом был охвачен пламенем.
Мы наблюдали из-за дубов. Я разглядел восемь или девять вооруженных людей, пару мальчишек и два трупа. Несколько женщин и детей скорчились около стражника.
- Это не валлийцы, - заявил Финан.
- Откуда ты знаешь?
- Их слишком мало. Это датчане.
У воинов с копьями и мечами были длинные волосы. Это не делало их датчанами, но большинство датчан носили длинные волосы, а большинство саксов предпочитали их стричь, и я подозревал, что Финан прав.
- Возьми двадцать человек к восточной стороне, - велел я ему, - а потом покажись.
- Просто показаться?
- Просто покажись.
Я подождал, пока те люди у сожженной фермы заметят Финана. Двое мальчишек сразу же побежали за лошадьми, а пленников, женщин и детей подняли на ноги.
Датчане, если то были они, окружили семерых коров, как будто все еще их пасли, а я вывел своих людей из леса и спустился по длинному склону с остатками соломы.
Девять воинов увидели нас и, похоже, запаниковали, когда поняли, что загнаны в ловушку между двумя группами, но потом успокоились, решив, что им ничто не угрожает.
Мы не нападали, а просто медленно приближались, и они заметили, что многие из нас носят длинные волосы. Они взяли в руки оружие и встали плечом к плечу, но решили не вступать в драку. Это была ошибка.
Я оставил большую часть людей на поле и поскакал через небольшой ручей и дальше, к пылающим постройкам, только с тремя из них. Я сделал знак людям Финана к нам присоединиться, а потом уставился на горящий амбар.
- Хороший денек для пожара, - произнес я по-датски.
- Давно пора, - ответил один из тех воинов на том же языке.
- С чего бы это? - спросил я, соскользнув из седла и удивляясь, какую горечь и ожесточение я чувствую.
- Это не их земля, - ответил тот, указывая на два мужских трупа, выпотрошенных, словно олени, и лежащих в лужах крови, которую понемногу размывал мелкий дождь.
- Называй меня господином, - мягко заметил я.
- Да, господин, - отозвался воин. Он был одноглазым, другую глазницу пересекал шрам и из нее сочился гной.
- Кто ты? - спросил я.
Они и вправду оказались датчанами, все были пожилыми, и, приободренные молотом, висящим у меня на кольчуге, охотно поведали, что пришли из поселения, что лежало к востоку, и возмущены тем, что саксы вторглись в их земли.
- Все они саксы, - объяснил мне воин, указывая на женщин и детей, жавшихся подле ручья. Они плакали, а теперь смотрели на меня, замерев от ужаса.
- Теперь они станут рабами? - поинтересовался я.
- Да, господин.
- Здесь еще два тела, - сообщил Финан. - Старухи.
- Какой прок от старух? - заявил датчанин. Один из его товарищей произнес что-то, что я не расслышал, а остальные засмеялись.
- Как тебя зовут? - спросил я одноглазого.
- Гейтир Колфиннсон.
- И ты служишь ярлу Кнуту?
- Да, господин.
- Я собираюсь к нему присоединиться, - объяснил я, - что в какой-то степени было правдой. - Это он приказал тебе напасть на этих людей?
- Он желает, чтобы саксонский мусор вымели отсюда, господин.
Я посмотрел на людей Гейтира Колфиннсона, увидев седые бороды, морщинистые лица и беззубые рты.
- Все молодые воины отплыли с ярлом?
- Да, господин.
- А ты выметаешь из окрестностей саксонский мусор?
- Это то, чего желает ярл, - заявил Гейтир.
- Ты тщательно поработал, - признал я.
- И получил удовольствие, - заявил Гейтир. - Я уже шесть лет ждал, когда смогу подпалить это место.
- Так почему же не сделал этого раньше?
Он пожал плечами.
- Ярл Кнут сказал, что мы должны позволить Этельреду Мерсийскому задремать.
- Он не хотел вызвать войну?
- Тогда - нет, - ответил Гейтир, - но теперь?
- Теперь ты можешь обращаться с саксонским мусором так, как должно.
- И вовремя, господин.
- Я - саксонский мусор, - заявил я. Они не были уверены, что правильно меня поняли. Да и произнес эти слова человек с длинными волосами и молотом Тора на шее, с руками, обхваченными браслетами, которые датчане носили как боевые трофеи. Я улыбнулся им. - Я - саксонский мусор, - повторил я.
- Господин? - недоумевал Гейтир.
Я повернулся к двум мальчишкам.
- Вы кто? - спросил я. Они оказались внуками Гейтира, которых взяли с собой, чтобы научить, как обращаться с саксами.
- Я вас не убью, - сказал я им, - и вы отправитесь домой и скажете своей матери, что здесь Утред Беббанбургский. Повторите это имя. Они старательно произнесли мое имя. - И скажите своей матери, что я еду в Снотенгахам, чтобы сжечь дотла дом ярла Кнута. Куда я направляюсь?
- В Снотенгахам, - пробормотал один из них. Я сомневался, что они слышали про такое место, и не собирался ехать в этом направлении, но хотел распространить слухи и выбить Кнута из колеи.
- Славные мальчуганы, - сказал я. - Идите же. Они медлили, не зная о судьбе своего деда и его воинов. - Отправляйтесь! - прикрикнул я. - Пока я и вас не решил убить.
Они ушли, а потом я убил всех девятерых. Мы забрали их лошадей, кроме тех, на которых во весь опор в страхе ускакали мальчишки. Я хотел, чтобы по датской Мерсии пошли слухи о том, что Утред вернулся и жаждет резни.
Кнут считал, что у него развязаны руки и он может творить в саксонской Мерсии всё, что пожелает, но через день или два, когда до него доберется Брунна и слухи будут становиться все упорней, он начнет оглядываться через плечо. Может, даже пошлет людей в Снотенгахам, где стоит один из его домов.
Мы предоставили саксонским женщинам и детям самим о себе позаботиться и поскакали на юг. Больше мы не встретили ни датчан, ни валлийцев, и два дня спустя были в саксонской Мерсии, небо к востоку и к югу заполнилось пятнами дыма, и это значило, что ярл Кнут жжет, грабит и убивает.
А мы направились в Глевекестр.
Глевекестр был твердыней Этельреда. Этот бург лежал в западной части Мерсии, на реке Сэферн, защищавшей территорию Этельреда от валлийских мародеров.
Такова была изначальная цель этого бурга, но он был достаточно крупным, чтобы служить убежищем для людей из окрестностей, какой бы враг ни пришел. Как и Честер, и многие другие города Мерсии и Уэссекса, его укрепления построили римляне. А римляне строили хорошо.
Город стоял на плоской местности, которую не так-то легко оборонять, но как и Честер, был окружен рвом, подпитывающимся из реки, только его ров был намного глубже и шире. Позади рва шел земляной вал, утыканный заостренными бревнами, а наверху стояла каменная римская стена в два человеческих роста.
Эта стена была усилена тридцатью башнями. Этельред сохранял эти укрепления в хорошем состоянии и платил каменщикам за ремонт стен в тех местах, где они с годами осыпались. Глевекестр был его столицей и домом, и когда он покинул его, чтобы вторгнуться в Восточную Англию, то позаботился, чтобы его владения хорошо охранялись.
Задача защищать Глевекестр была поручена фирду. Фирд представлял собой армию из простого населения, тех людей, что обычно обрабатывали землю, ковали железо в кузницах или валили лес.
То не были обученные воины, но разместившись за полноводным рвом и на крепких каменных стенах, они превращались в грозного противника. Когда я впервые услышал, что Кнут отплыл по Сэферну, я испугался, но по мере того, как продвигался на юг, решил, что Глевекестр и его обитатели, скорее всего, находились в безопасности.
Этельред хранил в городе слишком много добра, чтобы оставить его плохо защищенным, и наверняка внутри городских стен находилось около двух тысяч защитников. Конечно, большая часть этих людей была фирдом, но пока они оставались за укреплениями, их трудно было разбить.
У Кнута, должно быть, возникало искушение напасть на город, но датчане никогда не любили осады. Люди умирали на стенах, их сбрасывали в ров, а Кнут хотел, чтобы его армия оставалась сильной для битвы, которую он собирался устроить с войском Этельреда, когда тот вернется из Восточной Англии.
Только выиграв эту битву, он мог бы послать своих людей атаковать римский город-крепость. Но оставив в покое Глевекестр, он рисковал, что городской гарнизон может устроить вылазку и атаковать его с тыла, но Кнут знал саксонский фирд. Они могут защищаться, но очень уязвимы при атаке.
Я подозревал, что он оставит две-три сотни человек присматривать за стенами и удерживать гарнизон на месте. Три сотни было более, чем достаточно, потому что один обученный воин стоил шестерых или семерых из фирда, и кроме того, из-за недостатка поставок внутри будет мало лошадей, а если они решат атаковать Кнута, лошади им понадобятся.
Они находились там не для того, чтобы атаковать Кнута, а чтоб защищать роскошный дворец Этельреда и его сокровищницу. Больше всего, я уверен, Кнут боялся, что Эдуард Уэссекский выступит, чтобы прийти городу на выручку, но, как я подозревал, люди Кнута приглядывали за Темезом и были готовы встретиться с любой появившейся армией западных саксов. А это бы произошло нескоро.
Эдуарду потребовалось бы много дней, чтобы созвать собственный фирд для защиты западносаксонских бургов, а потом собрать армию и решить, как поступить с хаосом на севере.
Или мне так казалось.
Мы ехали по покинутым землям.
Это были богатые земли с хорошей почвой, жирными овцами и отяжелевшими от плодов садами, земля изобилия. Всего несколько дней назад здесь стояли тучные деревни, величественные дома и вместительные амбары, но теперь был лишь дым, пепел и смерть. В полях валялся мертвый скот, чью гниющую плоть раздирали волки, одичавшие собаки и вороны.
Здесь не было людей, лишь мертвецы. Датчане, учинившие эти бедствия, умчались искать другие фермы для разграбления, а выжившие, если таковые и остались, убежали в бург. Мы ехали в тишине.