- Я не смогу защищать тебя вечно. Рано или поздно тебе придется сражаться в стене из щитов. Ты должен проявить себя.
- Я знаю, отец.
Не вина моего сына, что он еще не проявил себя. Хрупкий мир, установившийся в Британии и похожий на сырой туман, означал, что воины оставались в своих домах.
Стычек было множество, но настоящих сражений не было с тех пор, как мы устроили датчанам бойню в Восточной Англии. Христианские священники любили повторять, что их бог даровал мир, потому что такова была его воля, но на самом деле это людям не доставало воли.
Король Эдуард Уэссекский был доволен и тем, что защитил унаследованное от отца, и выказывал мало амбиций прирастить эти земли. Этельред Мерсийский куксился в Глевекестре, а Кнут?
Он был великим воином, но осторожным, и, возможно, ему хватало и новой жены в качестве развлечения, но только теперь кто-то захватил эту жену и детей-близнецов.
- Мне нравится Кнут, - сказал я.
- Он был щедр.
Я проигнорировал эти слова. Кнут действительно был щедрым хозяином, но такова была обязанность лорда, хотя мне опять следовало поразмыслить более тщательно.
Пир в Тамворсиге был щедр, и он был подготовлен, а это означало, Кнут знал, что будет развлекать меня, а не убивать.
- Однажды нам придется его убить, - сказал я, - и его сына, если он когда-либо найдет его. Они стоят у нас на пути. Но на данный момент мы сделаем, что он просил. Мы узнаем, кто захватил его жену и детей.
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем помогать ему? Он датчанин. Он наш враг.
- Я не сказал, что мы поможем ему, - проворчал я, - но кто бы ни захватил жену Кнута, он что-то замышляет. И я хочу знать, что именно.
- Как зовут жену Кнута?
- Я не спросил его, но слышал, что она красива. Не как эта маленькая пухлая швея, которую ты вспахиваешь каждую ночь. У нее лицо как поросячья задница.
- Я ей в лицо не смотрю, - произнес он и вздрогнул. - А Кнут сказал, что его жену захватили в Букестанесе?
- Так он и сказал.
- Разве это не далеко к северу?
- Довольно далеко.
- Значит, отряд саксов заехал настолько далеко в земли Кнута, и его не заметили или не напали?
- Я делал так однажды.
- Ты же лорд Утред, чародей, - сказал он, ухмыляясь.
- Я отправился туда, чтобы встретиться с колдуньей, - ответил я и вспомнил ту странную ночь и прекрасное создание, что пришло ко мне в видении. Эрция, так ее звали. Утром же там оказалась только старая карга Эльфадель.
- Она видит будущее, - сказал я, но Эльфадель нечего было рассказать мне о Беббанбурге, а именно об этом я хотел узнать. Я хотел услышать, что верну эту крепость, стану ее полноправным лордом. Я думал о своем дяде, старом и больном, и это злило меня.
Я не хотел, чтобы он умер до того, как я доберусь до него. Беббанбург. Он преследовал меня. Последние годы я провел в попытках собрать достаточно золота, чтобы отправиться на север и осадить эти великие стены, но неурожаи ударили по моим накоплениям.
- Я старею, - произнес я.
- Отец? - удивленно подал голос Утред.
- Если я не захвачу Беббанбург, - ответил я ему, - то это сделаешь ты. Забери мое тело и похорони там. Положи Вздох Змея в мою могилу.
- Ты сделаешь это, - заверил он.
- Я старею, - повторил я, и это было правдой. Я прожил вот уже более пятидесяти лет, в то время как большинство людей считали удачей дожить до сорока. И в тоже время, всё, что несла с собой старость - это мечты о смерти.
Было время, когда мы хотели лишь единой страны, свободной от датчан, земли англичан, но до сих пор норманны правят на севере, а саксонский юг заполнен священниками, которые учат подставлять другую щеку.
Интересно, что станет со страной после моей смерти. Начнет ли сын Кнута последнее великое завоевание, и дома будут сожжены, и церкви падут, а земля, которую Альфред хотел назвать Англией, станет зваться Данландией.
Осферт, незаконнорожденный сын Альфреда, пришпорил коня, чтобы догнать нас.
- Это странно, - сказал он.
- Странно? - переспросил я, витая в облаках и ничего не замечая, но сейчас, посмотрев вперед, я заметил, что небо на юге озарилось огненно-красным заревом, цветом пожара.
- Должно быть, дом еще тлеет, - произнес Осферт. Уже смеркалось, и небо было темным за исключением далекого запада и пожара на нашем юге. Пламя отражалось от облаков, на восток плыл столб дыма.
Мы были близко к дому, и дым плыл от Фагранфорды.
- Но так долго гореть не может, - озадаченно продолжил Осферт. - Пожар потух, когда мы уезжали.
- И с тех пор прошел дождь, - добавил мой сын.
На мгновение я подумал, что горит жнивьё, но это было глупо. До сбора урожая было еще далеко, так что я стукнул Молнию пятками, чтобы она прибавила шагу.
Большие копыта расплескивали воду из луж в колее, и я пустил коня в галоп. Этельстан, сидевший на более легкой и низкой лошади, промчался мимо. Я прокричал мальчишке, чтобы вернулся, но он продолжал скакать, притворившись, что не услышал.
- Он упрям, - неодобрительно заявил Осферт.
- Он и должен быть упрямым, - сказал я. Незаконнорожденный сын сам должен пробивать себе путь в жизни. Осферт это знал. Этельстан, как и Осферт, может, и был сыном короля, но не был сыном жены Эдуарда, а это делало его опасным для семьи. Он должен быть упрям.
Теперь мы находились уже на моих землях, и я срезал путь по мокрому лугу, через ручей, что орошал мои поля.
- Нет, - произнес я, не веря своим глазам, потому что горела мельница.
Водяная мельница, что я построил, теперь изрыгала пламя, а неподалеку от нее люди в черных рясах пританцовывали, как демоны. Этельстан, далеко нас опередивший, сдержал лошадь, чтобы посмотреть на остальные постройки за мельницей, охваченные пламенем.
Всё, что оставили нетронутым люди Кнута Ранульфсона, теперь горело: амбар, конюшни, коровник - всё, а рядом с ними приплясывали одетые в черное люди.
Среди них были мужчины и женщины. Множество. Были и дети, в возбуждении бегающие вокруг гудящего пламени. Послышались крики радости, когда рухнула крыша амбара и в темнеющие небеса полетели искры, и в языках пламени я разглядел яркие знамена, которые держали люди в черном.
- Священники, - сказал мой сын. Теперь я расслышал пение, пришпорил Молнию и сделал знак своим людям, так что мы поскакали галопом через заливной луг в сторону того места, что было мне домом.
И по мере приближения я увидел, как люди в черных рясах собрались вместе, и заметил блеск оружия. Там были сотни людей. Они улюлюкали, кричали, а над головами держали копья и мотыги, топоры и косы.
Я не видел щитов. Это был фирд - ополчение из простых людей, собравшихся, чтобы защищать свою землю, те люди, что защищали бы бурги, если бы пришли датчане, но сейчас они заняли мои земли и, увидев меня, выкрикивали оскорбления.
Человек в белом плаще верхом на серой лошади протиснулся через толпу. Он поднял руку, призывая к молчанию, а когда оно не наступило, повернул лошадь и закричал на разгневанную толпу.
Я слышал его голос, но не разобрал слова. Он успокоил людей, поглядев на них несколько мгновений, а потом развернул лошадь и пришпорил в мою сторону.
Я остановился. Мои люди встали в ряд по обе стороны от меня. Я рассматривал толпу, пытаясь найти знакомые лица, но никого не узнал. Моим соседям, по-видимому, не хватило духа участвовать в поджогах.
Всадник остановился в нескольких шагах от меня. Это был священник. Под белым плащом он носил черную рясу, а на темном полотне ярко сиял серебряный крест.
У него было вытянутое лицо, изрезанное морщинами, широкий рот, крючковатый нос и глубоко посаженные темные глаза под густыми черными бровями.
- Я епископ Вульфхед, - провозгласил он.
Наши глаза встретились, и я заметил скрытую под вызывающим поведением нервозность.
- Вульфхед из Херефорда, - добавил он, как будто имя епархии могло прибавить ему достоинства.
- Я слышал о Херефорде, - произнес я. Это был город на границе Мерсии и Уэльса, даже меньше, чем Глевекестр, и по каким-то причинам, ведомым лишь христианам, у этого города был епископ, а у городов большего размера не было.
Я слышал и о Вульфхеде. Он был одним из тех амбициозных священников, что нашептывают в уши короля. Может, он и был епископом Херефорда, но проводил время в Глевекестре в качестве щенка Этельреда.
Я посмотрел мимо него на группу людей, преградивших мне путь. Может, три сотни? Теперь я мог разглядеть несколько мечей, но большая часть оружия была крестьянскими инструментами.
Но все же три сотни людей, вооруженные деревянными топорами, косами и мотыгами, могли нанести смертельный ущерб моим шестидесяти восьми воинам.
- Посмотри на меня! - потребовал Вульфхед.
Я не сводил глаз с толпы и положил правую руку на рукоять Вздоха Змея.
- Не указывай мне, Вульфхед, - сказал я, не глядя на него.
- Я принес тебе указания, - величественно заявил он, - от всемогущего Бога и лорда Этельреда.
- Никому из них я не присягал, - ответил я, - так что их приказы ничего для меня не значат.
- Ты насмехаешься над Господом! - прокричал епископ достаточно громко, чтобы услышала толпа.
Люди что-то забубнили, а некоторые даже бросились вперед, чтобы напасть на моих людей.
Епископ Вульфхед тоже выдвинулся вперед. Теперь он проигнорировал меня и вместо этого обратился к моим воинам:
- Лорд Утред, - прокричал он, - объявлен изгоем церковью Господа нашего.
Он убил праведного аббата и ранил другого божьего человека! Его предписано изгнать с этой земли, а все люди, что последуют за ним, что присягнут ему в верности, тоже будут объявлены изгоями перед лицом церкви и людей!
Я молчал. Молния переступила тяжелыми копытами по мягкой земле, а лошадь епископа осторожно отодвинулась. Мои люди тоже молчали.
Некоторые из их жен и детей заметили нас и бежали через луг под защиту нашего оружия. Их дома горели. Я видел, как дым поднимается вверх с улицы на маленьком западном холме.
- Если вы хотите отправиться на небеса, - призвал моих людей епископ, - если хотите, чтобы ваши жены и дети наслаждались милостью Господа нашего, вы должны покинуть этого дурного человека!
Он указал на меня.
- Он проклят Господом, низвергнут в пучину тьмы! Он проклят! Он нечестивец! Проклят! Он мерзость перед лицом Господа! Мерзость!
Очевидно, ему нравилось это слово, потому что он повторил:
- Мерзость! И если вы останетесь с ним, если будете драться за него, то тоже будете прокляты, и жены ваши, и дети!
И вы, и они будете обречены на вечные муки ада! Потому вы освобождаетесь от ваших клятв ему! И теперь, если вы убьете его, это не будет грехом! Убийством этой мерзости вы заслужите Божью благодать.
Он склонял их к моему убийству, но ни один из моих воинов не пошевелился, чтобы напасть на меня, хотя толпа вновь воодушевилась и с криками двинулась вперед. Они пытались вселить друг в друга уверенность, чтобы наброситься на меня.
Я оглянулся и увидел, что мои воины не настроены драться с этой толпой разъяренных христиан, потому что их жены не искали защиту, как я решил раньше, а пытались оттащить их от меня, и я вспомнил, как отец Пирлиг однажды сказал, что женщины - самые истые верующие, и теперь я видел, что эти женщины, все христианки, пытались подорвать верность моих людей.
Что такое клятва? Обещание служить своему господину, но для христиан всегда были более важные клятвы. Мои боги не требовали клятв, но пригвожденный бог - больший ревнивец, чем иной любовник.
Он запрещает своим последователям иметь других богов, а ведь это же смешно! Но христиане пресмыкаются перед ним и забыли про других богов. Я видел, что мои люди колеблются.
Они взглянули на меня, а потом некоторые поскакали прочь, не в сторону разгоряченной толпы, а на запад, подальше от нее и от меня.
- Это твоя вина, - епископ Вульфхед снова подвел лошадь поближе ко мне. - Ты убил аббата Уитреда, праведного человека, люди божьи достаточно от тебя натерпелись.
Не все мои воины колебались. Некоторые, главным образом датчане, поскакали в мою сторону, так же поступил и Осферт.
- Ты христианин, - сказал я ему, - почему же ты меня не покинешь?
- Ты забыл, - отозвался он, - что Господь меня бросил. Я бастард, я уже проклят.
Мой сын и Этельстан тоже остались, но я боялся за младшего мальчика. Большинство моих людей были христианами, и они поскакали прочь, а мне угрожала толпа из сотен людей, поощряемая священниками и монахами.
- Язычники должны быть уничтожены! - услышал я выкрик чернобородого священника. - И он, и его женщина! Они поганят нашу землю! Мы все прокляты, пока они живы!
- Твои священники угрожают женщинам? - спросил я Вульфхеда. Сигунн находилась рядом со мной, верхом на маленькой серой кобыле. Я направил Молнию в сторону епископа, который дернул свою лошадь в сторону.
- Я дам ей меч, - сказал я ему, - и разрешу выпустить тебе вонючие кишки, ты, дерьмо мышиное.
Осферт поравнялся со мной и взял Молнию за поводья.
- Благоразумнее будет отступить, господин, - произнес он.
Я вытащил Вздох Змея. Теперь были уже глубокие сумерки, сияющее пурпуром небо на западе постепенно серело, пока не настала темнота, в которой через малюсенькие просветы в облаках засверкали звезды. Огни пожара отражались от широкого клинка Вздоха Змея.
- Может, сначала я сам убью епископа, - прорычал я и развернул Молнию в сторону Вульфхеда, который стукнул пятками, так что его лошадь скакнула в сторону, а всадник едва не выпал из седла.
- Господин! - возмущенно прокричал Осферт и пришпорил лошадь, чтобы помешать мне. Толпа решила, что мы вдвоем преследуем епископа, и бросилась вперед.
Они орали и визжали, размахивая своим примитивным оружием в пылу страсти и выполняя богоугодное дело, и я знал, что нас сомнут, но я тоже был зол и решил, что скорее пробью себе путь через эту толпу, чем дам им увидеть, как я сбегаю.
Потому я забыл о преследовании епископа и повернул лошадь навстречу толпе. И в этот момент протрубил рог.
Он взревел, а справа от меня, где сияющее солнце скрылось за западным горизонтом, промчалась галопом группа всадников, встав между мной и толпой.
Они носили кольчуги и держали копья или мечи, лица были скрыты нащечниками шлемов. Пламя отражалось в их шлемах, превращая их в окровавленных воинов-копьеносцев, из-под копыт их жеребцов разлетались комки грязи, когда они развернули лошадей в сторону толпы.
Один из воинов повернулся ко мне. Он рысью проскакал к Молнии с опущенными мечом, а затем поднял клинок в приветствии. Я заметил, что он улыбается.
- Что ты натворил, господин? - спросил он.
- Убил аббата.
- Значит, ты сделал его мучеником и святым, - весело произнес он, а потом повернулся в седле и посмотрел на толпу, которая прекратила движение, но по-прежнему выглядела угрожающей. - Наверное, ты решил, что они будут благодарны за очередного святого, да? Но они совсем не рады.
- Это произошло случайно, - заявил я.
- Эти случаи постоянно тебя находят, господин, - ухмыльнулся он. Это был мой друг Финан, командующий моими воинами в мое отсутствие, тот человек, который был послан на защиту Этельфлед.
Там была и сама Этельфлед, и злобное ворчание толпы утихло, когда она медленно подъехала и предстала перед людьми. Она сидела верхом на серой кобыле, одетая в белый плащ и с серебряным ободом на светлых волосах.
Она выглядела как королева, она и была дочерью короля, и в Мерсии ее любили. Епископ Вульфхед узнал ее и подъехал к ней, быстро и тихо что-то сказав, но она его проигнорировала. На меня она тоже не обратила внимания, повернулась к толпе и выпрямилась в седле.
Некоторое время она молчала. На серебре в ее волосах, на шее и тонких запястьях играли отражающиеся от горящих построек языки пламени. Я не видел ее лица, но очень хорошо его знал, знал эту ледяную суровость.
- Вы должны уйти, - заявила она как бы мимоходом.
Раздался ропот, и она повторила приказ громче.
- Вы уйдете! - она подождала, пока установится тишина. - Священники здесь и монахи там, они уведут вас.
Те из вас, кто пришел издалека и нуждается в пище и крове, найдут и то, и другое в Сиррекастре. А теперь идите! - она развернула лошадь, и епископ Вульфхед повернулся вслед за ней.
Я увидел, как он обратился к ней, а потом она подняла руку.
- Кто здесь отдает приказы, епископ, ты или я? - спросила она, и в этих словах звучал вызов.
Этельфлед не правила Мерсией. Господином Мерсии был ее муж, и если бы у него были яйца, то он мог бы объявить себя королем этой земли, но покорился Уэссексу.
Его выживание зависело от помощи западно-саксонских воинов, которые помогали ему лишь потому, что он взял Этельфлед в жены, а она была дочерью Альфреда, величайшего короля саксов, а также сестрой Эдуарда, ныне правящего Уэссексом.
Этельред ненавидел жену, но нуждался в ней, и ненавидел меня, потому что знал, что мы любовники, и епископ Вульфхед это тоже знал. В ответ на ее вызов он застыл, а потом бросил взгляд на меня, и я понял, что у него возникло искушение принять его и показать, что он хозяин этой мстительной толпы, но Этельфлед успокоила людей.
Здесь действительно правила она. Правила, потому что ее любили в Мерсии, и народ, что сжег мои владения, не хотел ее оскорбить. Епископу было все равно.
- Лорд Утред, - начал он, но был тут же прерван.
- Лорд Утред, - громко произнесла Этельфлед, так, чтобы ее расслышало как можно больше людей, - глупец.
Он нанес обиду Господу и человеку. Он объявлен изгоем! Но здесь не произойдет никакого кровопролития! Уже пролилось достаточно крови, хватит. А теперь уходите! - последние слова были адресованы епископу, но она взглянула на толпу и сделала жест, что все тоже должны уйти.
И они ушли. Конечно, присутствие воинов Этельфлед было достаточно убедительным, но таковой была также и ее уверенность и авторитет, перевесившие фанатизм священников и монахов, что поощряли толпу разрушить мои владения.
Они отправились прочь, оставив пожар освещать ночь. Остались только мои люди и те, кто присягнул Этельфлед, а она наконец повернулась ко мне и гневно на меня посмотрела.
- Глупец, - сказала она.
Я ничего не ответил. Просто сидел в седле, уставившись на огонь, а мое настроение было столь же унылым, как вересковые пустоши на севере. Внезапно я подумал о Беббанбурге, зажатом между диким северным морем и высокими голыми холмами.
- Аббат Уитред был достойным человеком, - сказала Этельфлед, - он заботился о бедных, кормил голодных и одевал нагих.
- Он напал на меня, - возразил я.
- А ты воин! Великий Утред! А он был монахом! - она перекрестилась. - Он выходец из Нортумбрии, твоей страны, датчане преследовали его там, но он сохранил веру! Он остался праведным, несмотря на презрение и ненависть язычников, и всё лишь для того, чтобы умереть от твоей руки!
- Я не хотел его убивать, - объяснил я.
- Но убил! И почему? Потому что твой сын стал священником?
- Он мне не сын.
- Ты большой глупец! Он твой сын, и ты должен им гордиться.