Через Нижние ворота мы попадем на обширное пространство, где находятся кузница и конюшни, а за ними еще одна крутая тропа взбирается к Верхним воротам, защищающим дом Элфрика, жилые помещения, арсенал и сторожевую башню.
- Там есть еще каменные стены? - поинтересовался я.
- Да, лорд Элфрик воздвиг там каменные стены. Никто не сможет через них пройти.
- И у него есть воины?
- В крепости живут сорок или пятьдесят человек. Конечно, у него есть и другие люди, но они пашут его земли или живут в собственных домах.
Теперь я знал всё. Мой дядя мог собрать грозное войско, но большая его часть жила на ближайших фермах.
Понадобится по меньшей мере день или два, чтобы собрать эти сотни людей, и это значило, что я буду иметь дело с хускарлами, с сорока или пятьюдесятью тренированными воинами, чья задача заключалась в том, чтобы не сбылся кошмар Элфрика. Его кошмаром был я.
- Значит, вскоре ты отправишься на север? - спросил отец Бирнйольф.
Я проигнорировал этот вопрос.
- А лорду Элфрику нужны корабли, чтобы защищать своих торговцев?
- Древесина, ячмень и шкуры, - ответил отец Бирнйольф. - Их отправляют на юг, в Лунден, или через море во Фризию, так что да, им нужна защита.
- И он хорошо платит.
- Он славится своей щедростью.
- Ты был полезен, отец, - промолвил я и бросил монету через стол.
- Да пребудет с тобой Бог, сын мой, - произнес священник, подхватывая монету, упавшую на покрытый тростником пол. - А каково твое имя? - спросил он, заполучив золото.
- Вульф Ранульфсон.
- Да благословит Господь твое путешествие на север, Вульф Ранульфсон.
- Может, мы и не пойдем на север, - заявил я, когда священник встал. - Я слышал, на юге готовится какая-то заварушка.
- Молюсь, что нет, - его голос звучал недоверчиво, - заварушка?
- В Лундене поговаривали, что лорд Этельред хочет заграбастать Восточную Англию.
Отец Бирнйольф перекрестился.
- Молюсь, чтобы этого не случилось.
- На заварушках всегда можно заработать, - возразил я, - так что я молюсь о войне.
Он не ответил, но поспешил прочь. Я повернулся к нему спиной.
- Что он делает? - спросил я Финана.
- Разговаривает с теми двумя. Смотрит на нас.
Я отрезал ломоть сыра.
- Почему Элфрик платит священнику в Гримесби?
- Потому что он добрый христианин? - мягко предположил Финан.
- Элфрик - слизняк, предатель и просто кусок дерьма, - сказал я.
Финан взглянул в сторону священника, а потом вновь на меня.
- Отец Бирнйольф берет серебро у твоего дяди.
- А взамен, - заметил я, - он рассказывает Элфрику о том, кто проезжает через Гримесби. Кто приезжает и уезжает.
- И кто задает вопросы о Беббанбурге.
- И именно это я только что сделал.
Финан кивнул.
- Именно это. И заплатил ублюдку слишком много, и задал слишком много вопросов о защитных сооружениях. С таким же успехом ты мог бы назвать ему свое настоящее имя.
Я нахмурился, но Финан был прав. Я слишком жаждал заполучить информацию, и у отца Бирнйольфа это должно было вызвать подозрения.
- И как же он передает новости Элфрику? - спросил я.
- Рыбаки?
- И этот ветер, - предположил я, взглянув на ставни, что раскачивались, хлопая по щеколдам. - Наверно, пара дней пути под парусом? Или полтора дня на корабле вроде Полуночника.
- Три дня, если они проводят ночи на суше.
- Но сказал ли мне ублюдок правду? - гадал я вслух.
- О гарнизоне твоего дяди? - спросил Финан, водя пальцем по узорам, оставленным на столе пролитым элем. - Похоже на то, - он криво улыбнулся. - Пятьдесят человек? Если нам удастся пробраться внутрь, мы бы перерезали ублюдков.
- Если сможем пробраться внутрь, - отозвался я, а потом повернулся, сделав вид, что смотрю в сторону большого центрального очага, откуда вздымалось пламя, встречаясь наверху с капающим через проем в крыше дождем.
Отец Бирнйольф был поглощен разговором со своими спутниками, но как только я повернулся, они направились в сторону двери.
- Когда прилив? - спросил я Финана, всё ещё наблюдая за священником.
- Поднимется к вечеру и отступит на заре.
- Значит, отплываем на заре, - решил я.
Потому что Полуночник отправлялся на охоту.
Мы отплыли на заре с отливом. Мир был сер, как клинок. Серое море, серое небо и серый туман, и Полуночник скользил по этому серому миру как холеный и опасный зверь.
Мы шли лишь на двадцати веслах, которые поднимались и опускались почти бесшумно, лишь скрип раздавался в уключинах и иногда всплеск погрузившегося в воду весла.
Позади нас оставался след из зыби цвета темного серебра, расширяющийся и пропадающий по мере того, как Полуночник проскользил мимо ивовых слег, отмечающих проход.
Мы дали отливу вынести нас в море. Туман сгущался, но отлив благополучно доставил нас в море, и уже когда нос корабля нырнул в большую волну, я развернул его на север.
Мы продвигались медленно, и я различил отдаленный гул моря, разбивавшегося об Вороний Клюв и отвернул от него, подождал, пока тот затихнет, а потом серый туман сгустился, но стало светлей.
Дождь прекратился. Море было спокойным, раздраженно и лениво хлопая по бортам, лишь мелкие волны остались от непогоды, но я чувствовал, что скоро снова поднимется ветер, и держал мокрый парус наготове.
Ветер пришел, по-прежнему с востока, парус надулся, а весла были убраны, и Полуночник рванулся на север.
Туман поредел, и я различил ближе к берегу рыбацкие лодки, но проигнорировал их, направившись на север, и боги были на моей стороне, ветер задул с юга, а через рваные облака показалось солнце. Морские птицы приветствовали нас криками.
Мы быстро продвигались вперед, так что к вечеру увидели меловые утесы Флейнбурга. Это был известный ориентир. Сколько раз мы проплывали мимо этого большого мыса с изъеденным пещерами белым утесом.
Я видел, как волны разбивались белой пеной об этот утес, а когда мы подошли ближе, услышал гул воды, вкатывающейся в пещеры.
- Флейнбург, - сказал я сыну, - запомни это место.
Он рассматривал эту беспорядочную смесь воды и камней.
- Его трудно забыть.
- Лучше проплыть подальше от него, - объяснил я. - Вокруг утесов сильные течения, но дальше в море они ослабевают. А если ты спасаешься от северного шторма, не ищи укрытия с его южной стороны.
- Да?
- Там мель, - сказал я, указывая на темные останки кораблей, показавшиеся над треплющими их волнами. - Флейнбург забирает корабли и людей. Избегай его.
Начался прилив, и теперь мы шли против него. Полуночник боролся с волной, и я приказал опустить парус и взяться за весла.
Море пыталось отбросить нас на юг, и мне нужно было найти укрытие с северной стороны Флейнбурга, где воды были глубже и лодки, идущие с юга, не могли нас заметить.
Я правил близко к утесам. Над мачтой кружили бакланы, а тупики летали низко над разбивающимися о скалы и пенящимися волнами, которые затем отскакивали назад в яростном белом водовороте.
Гораздо выше, на вершине утеса, я видел склонившуюся от ветра траву и двух человек, уставившихся на нас. Они наблюдали, не пристанем ли мы к берегу, но я ни разу не пытался провести корабль в малюсенькую бухту у северного берега Флейнбурга и сейчас тоже не собирался.
Вместо этого мы развернули нос корабля в сторону морских течений и направили его туда с помощью весел. Неподалеку от огромного мелового утеса плавало пять рыбацких лодок. Две - к востоку от утеса, а три - к северу, но все они пустились наутек при нашем появлении.
Мы были волком, и овцы знали свое место, так что когда на море удлинились тени, мы остались в одиночестве. Ветер стих, хотя это не повлияло на бурлящее море.
Течение стало сильнее, так что моим воинам приходилось налегать на весла, чтобы держаться курса. Тени превратились во мрак, а море из серого стало почти черным, хотя эта черноту разбивала белая пена на воде.
Небо снова стало серым, но теперь светилось.
- Может, они не доберутся к сегодняшнему вечеру, - Финан присоединился ко мне у рулевого весла.
- Они не могут отправиться по суше, - сказал я, - и будут спешить.
- А почему не сушей? - спросил мой сын.
- Не задавай глупых вопросов, - гневно ответил я.
Он уставился на меня.
- Они же датчане, - напирал он. - Разве ты сам не сказал, что священник - датчанин? - он не стал дожидаться моего ответа. - Те два рыбака могут быть христианами и саксами, - продолжал он, - но ярл Сигурд терпит их религию. Они могли бы без проблем отправиться через Нортумбрию верхом.
- Он прав, - сказал Финан.
- Он ошибается, - настаивал я. - Верхом это займет слишком много времени.
Я надеялся на то, что прав. Я знал, что отец Бирнйольф предпочел бы отправиться в Беббанбург верхом, но необходимость доставить новости быстро вынуждала его страдать от морской болезни.
Мое предположение заключалось в том, что рыбаки плыли близко к берегу, и если бы появился какой-нибудь свирепый корабль с голодными и вооруженными датчанами, они могли бы пристать в какой-нибудь бухте или просто на пляже. Плыть на маленькой лодке неподалеку от берега было безопаснее, чем скакать верхом по дорогам севера.
Я посмотрел на запад. Меж черных туч мерцали первые звезды. Почти настала ночь и вставала луна.
- Они знают, что мы покинули Гримесби, - сказал мой сын, - и, должно быть, беспокоятся, не поджидаем ли мы их.
- С чего бы им беспокоиться? - спросил я.
- Потому что ты спрашивал о Беббанбурге, - сухо ответил Финан.
- И они нас пересчитали, - заметил я, - нас тридцать шесть. Какие надежды могут питать тридцать шесть человек против Беббанбурга?
- Они решат, что никаких, - сказал Финан. - И, возможно, они поверили твоей истории. Может, отец Бирнйольф и не послал предупреждение?
Была уже ночь. Луна освещала море, но земля была темна. Где-то далеко на севере на берегу мелькнул костер, но всё остальное было черным-черно, даже меловые утесы.
По черному морю струились серебряные, серые и белые ручейки. Мы направили Полуночника чуть к северу, чтобы он держался в тени утесов. Ни одна лодка со стороны моря не различила бы его на фоне земли. Волк спрятался.
А затем внезапно нашему взору предстала добыча.
Она показалась с юга, это была маленькая лодка с квадратным парусом, и именно этот темный парус я поначалу и различил. Она находилась примерно в полумиле от восточной оконечности Флейнбурга, и я инстинктивно оттолкнул рулевое весло от себя, а Финан отдал приказ налечь на весла, и Полуночник выскользнул из укрытия.
- Гребите изо всех сил, - прорычал я Финану.
- Изо всех сил, - отозвался он. О нос разбилась волна, и вода прокатилась по палубе. Воины налегали на весла, корабль быстро продвигался.
- Быстрее! - прокричал Финан, топая ногой, чтобы задать ритм.
- Откуда ты знаешь, что это они? - спросил меня Утред.
- Я не знаю.
Они нас заметили. Может, из-за белых барашков перед носом нашего корабля или из-за плеска тяжелых весел, но я увидел, как короткий корпус развернулся в противоположную от нас сторону, и человека, натягивающего веревку, чтобы закрепить парус, а потом они, должно быть, поняли, что не смогут от нас сбежать, и повернули лодку в нашу сторону.
Их парус мгновенно хлопнул, а потом вновь вздулся, и нос маленькой лодки направился к нам.
- Он хочет в последний момент изменить курс и разнести нам весла с одного борта. Он совсем не глуп, - сказал я Утреду.
- С какой стороны?
- Если бы я знал… - я не закончил фразу.
На приближающемся судне был не один человек. Может, двое? Трое? Это была рыбацкая лодка, с широким корпусом, устойчивая и тихоходная, но достаточно тяжелая для того, чтобы расщепить наши весла.
- Он направится в эту сторону, - заявил я, указывая на юг. Утред посмотрел на меня, его лицо выглядело бледным в лунном свете. - Взгляни на него, - велел я, - кормчий стоит сбоку от рулевого весла. Ему не хватит места, чтобы подтянуть весло к себе, совсем нет места, так что он толкнет его от себя.
- Гребите, ублюдки! - прокричал Финан.
Сотня шагов, полсотни, а рыбацкая лодка придерживалась все того же курса, нос напротив носа, и теперь я мог разглядеть, что на борту трое, лодка подходила все ближе и ближе, пока ее корпус не скрылся из вида, заслоненный нашими веслами, и я видел лишь приближающийся темный парус, а потом потянул рулевое весло к себе со всей силой и заметил, как в тот же момент их лодка повернула, но я это предвидел, они повернули именно в том направлении, что я и ожидал, и наш нос с головой зверя прошел через их низкий борт.
Я почувствовал, как Полуночник содрогнулся, услышал крик и звук ломающейся древесины, увидел, как исчезает мачта и парус, а потом снова ударили наши весла и что-то царапнуло под корпусом, а вода наполнилась деревянными обломками.
- Прекратите грести! - крикнул я.
Мы тащили затонувшую лодку за собой, хотя большая часть ее сломанного корпуса, нагруженного камнями балласта, ушла на дно морское, где прячутся чудовища. Парус пропал, остались лишь обломки дерева, пустая корзина для рыбы из ивовых прутьев и отчаянно барахтающийся человек, молотящий руками по воде в попытке добраться до борта Полуночника.
- Это один из тех, что был с отцом Бирнйольфом, - сказал Финан.
- Ты его узнаёшь?
- Этот приплюснутый нос?
Человек добрался до нас и схватился за весло, а потом подтянулся к борту, и Финан наклонился, чтобы взять в руки топор. Он взглянул на меня, я кивнул, и лезвие топора блеснуло в лунном свете и опустилось вниз.
Раздался звук, как в лавке мясника, и из разрубленного черепа брызнул фонтан крови, черной, как земля, а потом тело отнесло течением.
- Поднять парус, - приказал я, и когда весла были подняты на борт, а парус наполнился ветром, я снова повернул нос Полуночника на север.
Полуночник убил наших врагов в разгар ночи, а теперь мы направлялись в Беббанбург. Кошмар Элфрика становился явью.
Глава четвертая
Погода успокоилась, но не этого я желал.
Я также не желал помнить лицо рыбака, его приплюснутый нос, шрамы на загорелых щеках, и как в его глазах появилось выражение отчаяния, мольбы и слабости, и как мы его убили, и как его темная кровь окропила темную ночь и исчезла в черных водах близ кормы Полуночника. Мы жестокие люди.
Хильд, которую я любил и которая была аббатиссой в Уэссексе и хорошей христианкой, очень часто с тоской в голосе говорила о мире. Она называла своего бога "князем мира" и старалась убедить меня, что если б только я поклонялся настоящим богам, я бы признал ее пригвождённого князя, и тогда настал бы вечный мир.
"Благословенны миротворцы", - любила она говорить, и она бы осталась довольна последними годами, потому что Британия находилась в состоянии неустойчивого мира.
Иногда датчане совершали набег ради скота, иногда ради рабов, валлийцы и скотты делали тоже самое, но войны не было. Потому то мой сын еще ни разу не стоял в стене из щитов, сейчас просто не было стен из щитов.
Он практиковался снова и снова, день за днем, но практика - не то же самое, что осознание ужаса от возможности, что тебе выпустят кишки, когда ты стоишь на расстоянии вытянутой руки от надравшегося медовухи безумца с утяжеленным свинцом топором.
Некоторые говорили, что мир последних нескольких лет - это заслуга христианского бога, и что мы должны радоваться, потому что наши дети могут расти без страха, и что мы посеяли - то и пожнем. И что только пока длился мир христианские священники могли проповедовать датчанам, и когда они завершат эту работу, мы станем жить в христианском мире любви и дружбы.
Но это не был настоящий мир.
Это было изнеможение. Мы сражались и сражались, и последняя битва, утопающая в крови посреди зимних болот Восточной Англии, в которой погибли король Эорик и Этельволд Лицемер, и сын Сигурда Торрсона, была кровавой резней, которая отбила всю охоту продолжать сражаться.
Но это мало что изменило. Север и восток все еще принадлежали датчанам, а юг и запад - саксам, и все эти могилы мало что дали каждой из сторон.
А Альфред, который хотел мира, но знал, что мир невозможен, пока оба клана сражаются за одно пастбище, умер. Эдуард, его сын, стал королем Уэссекса и был согласен дать датчанам возможность жить в мире.
Он хотел того же, что и его отец, чтобы всеми саксами правил один король, но король был слишком молод, слишком боялся провала и слишком устал от всех этих советчиков, которые достались ему от отца. Поэтому он слушал священников, которые велели ему удерживать то, что ему принадлежит, и оставить датчан в покое.
В конце концов, как сказали священники, датчане станут христианами, и мы должны любить друг друга. Не все христианские священники проповедовали эту истину. Некоторые, как аббат, которого я убил, побуждали саксов к войне, заявляя, что тело святого Освальда будет знаком победы.
Эти воинственные священники были правы. Но не отношении святого Освальда, в этом то как раз я сомневался, но они точно были правы, проповедуя, что продолжительный мир не установится, пока датчане владеют землями, которые раньше принадлежали саксам.
А эти датчане все еще хотели владеть всем. Они хотели то, что осталось от Мерсии, и весь Уэссекс. Им было все равно, под чьими знаменами сражаться, хоть под молотом, хоть под крестом. Датчане жаждали завоеваний. И они снова были могущественны.
Все военные потери были восстановлены, и датчане были неспокойны, но и Этельред, лорд Мерсии, не отставал. Всю свою жизнь он прожил как вассал Уэссекса, но теперь у него была новая жена, он старел и ему хотелось заработать славу.
Он хотел, чтобы поэты воспевали его триумф, хотел видеть свое имя в исторических хрониках, хотел начать войну между христианской Мерсией и христианской Восточной Англией, и эта война распространится на всю Британию, и снова встанут стены из щитов.
Мир был невозможен до тех пор, пока два клана делят одну землю. Один клан должен победить. Даже пригвожденный бог не мог изменить этой истины. А я был воином, и в мире, где идет война, я должен быть жестоким.
Рыбак поднял глаза, и в его взгляде была мольба, но топор обрушился на него, и он ушел в свою морскую могилу. Он бы выдал меня Элфрику.
Я говорил себе, что конец этой жестокости близок. Я сражался за Уэссекс всю свою жизнь. Я отдал пригвожденному богу его победы, но он отверг меня, плюнул мне в лицо. Так что теперь я отправлюсь в Беббанбург и как только его захвачу, я останусь там и позволю двум кланам сражаться.
Таков был мой план. Я бы поехал домой и остался там, и уговорил бы Этельфлед присоединиться ко мне, и тогда даже пригвожденный бог не смог бы выманить меня из Беббанбурга, потому что эта крепость неприступна.
А утром я поведал Финану, как мы захватим ее.
Он засмеялся, когда услышал.
- Может, и получится, - сказал он.
- Молись своему богу, чтобы тот послал правильную погоду, - велел я.
Мой голос был мрачен, что неудивительно. Мне нужна была ненастная погода, угрожающая погода, но вместо этого небо просветлело и стало голубым, а воздух теплым.