Ветер потеплел и задул с юга, так что наши паруса порой провисали, а корабль терял ход, и Полуночник лениво дрейфовал по сверкающей на солнце поверхности моря.
Большая часть команды уснула, и я решил дать им выспаться вместо того, чтобы грести. Мы ушли далеко от берега и остались одни под пустым небом.
Финан посмотрел в небо, чтобы узнать, с какой стороны солнце.
- Мы идем не в сторону Беббанбурга, - сказал он.
- Мы идем во Фризию.
- Во Фризию!
- Я не могу сейчас отправиться в Беббанбург, - объяснил я, - и у побережья Нортумбрии остаться не могу, потому что Элфрик узнает, что мы здесь, так что нам нужно скрыться на пару дней. Мы спрячемся во Фризии.
Итак, мы пересекли море, направившись в сторону этого странного места из островов, воды и грязевых отмелей, водорослей, песка и принесенных течением бревен, каналов, что меняли свой путь по ночам, и земли, что сегодня была, а завтра могла исчезнуть.
Это был дом для цапель, тюленей и изгоев. Нам понадобилось три дня и две ночи, чтобы пересечь море, и на закате третьего дня, когда солнце превратило весь западный горизонт в кипящий огнем котел, мы медленно вошли между островов, воин на носу пробовал глубину веслом.
Я прожил здесь некоторое время. На этих отмелях я устроил засаду Скирниру и смотрел, как он умирает, а в его доме на острове Зегге нашел его жалкую казну.
Я не тронул дом, и сейчас мы его искали, но остров исчез, его смыло безжалостными приливами, хотя мы и обнаружили ту серповидную песчаную косу, на которой вынудили Скирнира разделить силы, так что мы причалили там и устроили лагерь в дюнах.
Мне нужны были две вещи: второй корабль и плохая погода. Я не осмелился отправиться на поиски корабля, потому что мы находились в чужих водах, и если бы я нашел корабль слишком рано, у владельца этих мест было бы время, чтобы нас обнаружить и потребовать ответа за то, что я вторгся на его территорию. Он всё равно нас нашел, прибыв на второй день на длинном и низком корабле с сорока воинами на веслах.
Его корабль двигался быстро и уверенно по никак не обозначенному каналу, что изгибался в сторону нашего убежища, а потом нос воткнулся в песок и кормчий рявкнул гребцам, чтоб сушили весла.
На землю спрыгнул крупный человек с лицом широким и плоским, как лопата, и бородой до пояса.
- Кто вы такие? - приветственно прорычал он.
- Вульф Ранульфсон, - ответил я. Я сидел на выцветшем бревне, принесенном морем, и даже не потрудился встать.
Он прошел по пляжу. Стоял теплый день, но на нем был плотный плащ, высокие сапоги и кольчуга. Спутанные волосы ниспадали до плеч.
С его пояса свисал длинный меч, а борода наполовину скрывала потемневшую серебряную цепь.
- И кто такой Вульф Ранульфсон? - спросил он.
- Странник из Хайтабу, - тихо отозвался я, - на пути домой.
- Так почему ты на одном из моих островов?
- Мы отдыхаем и чиним корабль.
- Я возьму с вас плату за отдых и починку, - заявил он.
- А я не заплачу, - отозвался я всё еще тихим голосом.
- Я Танквард, - с гордостью произнес он, как будто ожидая, что мне знакомо это имя. - У меня есть шестнадцать команд и корабли для них всех. Если я говорю, что ты заплатишь, ты заплатишь.
- И сколько ты хочешь?
- Достаточно серебра, чтобы сделать еще два звена для этой цепи, - предложил он.
Я лениво и молча встал. Танквард был крупным человеком, но я еще выше, и на его лице отразилось удивление.
- Танквард, - произнес я, как будто пытаясь запомнить это имя.
- Я ничего не слышал о Танкварде, и если бы у него было шестнадцать кораблей, то с чего бы ему лично приходить на этот жалкий пляж? Почему он не послал своих людей заниматься такими ничтожными делами?
И его корабль рассчитан на пятьдесят гребцов, но на нем только сорок. Может, Танквард где-то потерял своих воинов? Или, может, он полагает, что у нас торговое судно? Может, он считает, что нет нужды приводить много воинов, потому что мы слабы?
Он не был глупцом. Он был всего лишь пиратом, и я подозревал, что у него два или три корабля, или, возможно, лишь этот единственный был на плаву, но он пытался стать господином этих отмелей, чтобы любое проходящее мимо судно платило ему.
Но для этого ему нужны были люди, и если бы он стал драться, то потерял бы их. Внезапно он улыбнулся.
- Так у тебя не торговое судно?
- Нет.
- Тебе следовало так и сказать! - он старался, чтобы его удивление выглядело неподдельным. - В таком случае добро пожаловать! Тебе нужно пополнить запасы?
- Что у тебя есть?
- Эль? - предложил он.
- Турнепс, капуста, бобы? - перечислил я.
- Я пришлю всё это, - ответил он.
- А я за это заплачу, - обещал я, и каждый из нас останется довольным. Он получит свой кусок серебра, а меня оставят в покое.
Погода все еще оставалась теплой и спокойной. После мрачного, холодного и мокрого лета наступили три дня горящего солнца и слабого ветра. Три дня тренировок на мечах на пляже и три дня недовольства, потому что мне требовалась плохая погода.
Мне требовался северный ветер и огромные волны. Я хотел, чтобы с крепостного вала Беббанбурга был виден только хаос и бушующие волны, и чем дольше солнце светило над ясным морем, тем больше я беспокоился, что отец Бирнйольф успеет послать в Беббанбург еще одно предупреждение.
Я был почти уверен, что священник погиб, когда Полуночник раздавил рыбацкую лодку, но это не означало, что он не успел отправить второе сообщение с каким-нибудь купцом, путешествующим на север по старым дорогам. Это было маловероятно, но возможно, и это терзало меня.
Но потом, на четвертое утро, небо на северо-востоке медленно заполнилось темными тучами. Они не сгрудились на рваном краю горизонта, а образовали прямую, как древко копья, линию по всему небу, по одну сторону от нее осталось ярко-синее летнее небо, а по другую оно было темно, как волчья яма.
Это было предзнаменование, но я не знал, о чем оно. Темнота распространялась, стена из щитов, что построили боги, продвигалась по небесам, и я решил, что это знак того, что мои боги, северные боги, несут гигантскую бурю на юг.
Я стоял на вершине дюны, и ветер был достаточно силен, чтобы сдувать песок с ее гребня, море покрылось белыми барашками, а разбивающийся о длинные отмели прибой стал белым, и я знал, что пришло время отправиться в этот шторм.
Пришло время отправиться домой.
Оружие наточено, а щиты крепки. Мечи, копья и топоры наточили о камни, а щиты укрепили кожей или железом. Мы знали, что отправляемся на битву, но первая битва будет с морем.
Море - настоящая сука. Оно принадлежит богине Ран, а та натягивает свою могучую сеть, в которую ловит людей, и девять ее дочерей - это те волны, что бросают в эту сеть корабли. Она замужем за великаном Эгиром, но он - ленивая тварь, что предпочитает возлежать и пьянствовать в домах богов, в то время как его сука-жена со своими злобными дочерьми сгоняет корабли и людей к своей груди, в которой нет любви.
И я помолился богине Ран. Ей нужно польстить, сказать, как она прекрасна, что ни одно создание в небесах, на земле или под землей не может сравниться с ее красотой, что Фрейя, Сигин и другие богини с небес ревностно взирают на ее красоту, и если повторять это ей снова и снова, она протянет руку за полированным серебряным щитом, чтобы взглянуть на свое отражение, а когда она глядит на себя, море успокаивается.
И я сказал сучке о том, как она прекрасна, что даже боги дрожат от желания, когда она проходит мимо, о том, что она затмевает звезды, о том, что она самая красивая из богинь.
Но той ночью Ран была непреклонна. Она послала шторм с северо-востока, шторм, что несся со стороны земель льда и злобно стегал море.
Весь день мы плыли на запад под сильным хлещущим ветром, если бы этот ветер дул и дальше, мы бы замерзли и вымокли, но остались бы в безопасности, но когда пришла ночь, ветер усилился, он завывал и стонал, и нам пришлось опустить парус и идти на веслах, чтобы повернуть Полуночника в сторону злобного моря, что разбивалось о его нос и громыхало в темноте, как невидимые седовласые чудовища, что вздымали корпус вверх, а потом бросали вниз, в бездну, и древесина скрипела от напряжения, а вода бурлила рядом с промокшими гребцами.
Мы вычерпывали переливающуюся через борт воду, чтобы Получночник не был проглочен сетью богини Ран, а ветер по-прежнему завывал и волны впивались в нас когтями.
Двое людей помогали мне на рулевом весле, и временами оно едва не ломалось, а временами я думал, что мы тонем, и возносил молитвы сучке-богине, зная, что все на борту тоже молятся.
Заря принесла хаос. В сером свете стал виден лишь белый ужас на гребнях коротких и крутых волн, а когда стало еще светлей, можно было различить яростно хлещущее море.
Наши лица обжигали брызги, тела болели, мы хотели лишь спать, но по-прежнему сражались с морем. Двенадцать человек на веслах, трое боролись с рулевым веслом, а остальные с помощью ведер и шлемов вычерпывали из корабля воду, что разбивалась о нос и переливалась через борта, когда корпус наклонялся или из глубины внезапно, как какой-то зверь, вздымалась волна.
Когда мы находились на гребне волны, я не видел ничего, кроме беспорядка, а потом мы ныряли в бурлящий проем, и на несколько мгновений ветер исчезал, а нас накрывало водой, и в следующий момент море ревело впереди, угрожая обрушиться и уничтожить нас.
Я сказал этой сучке Ран, что она прекрасна, я сказал этой морской ведьме, что она - мечта всех людей и надежда богов, и, может быть, она меня услышала и посмотрела на свое отражение в серебряном щите, потому что медленно и едва ощутимо ярость моря утихла. Она не умерла. Море по-прежнему рвало всё в лохмотья, а ветер обезумел, но волны стали ниже, а воины смогли перестать вычерпывать воду, хотя гребцам все еще приходилось прилагать усилия, чтобы направлять нос корабля в сторону бури.
- Где мы? - спросил Финан. Он выглядел измотанным.
- Между небом и морем, - это был единственный ответ, который я мог дать. У меня был солнечный камень, гладкий и светлый кусок скалы размером с ладонь.
Такие камни происходили из земли льда, и он стоил мне золота, но если поднять солнечный камень к небу и водить им по линии горизонта, он показал бы, где за облаками находится солнце, а когда ты знаешь, где солнце, стоит ли оно высоко или низко, можно определить, в какую сторону идти.
Солнечный камень мерцает, когда направлен в сторону скрытого солнца, но в тот день тучи были слишком плотные, а дождь слишком силен, так что даже солнечный камень остался угрюмым и немым.
Но я чувствовал, что ветер переменился и теперь дует на восток, и ближе к полудню мы наполовину подняли парус, и ворчащий ветер надул усиленное веревками полотнище, так что Полуночник устремился вперед, круша носом волны, но теперь он оседлал их, а не сражался с ними.
Я возблагодарил фризов, что построили его, и гадал, сколько людей отправились в свои мокрые могилы той ночью, а потом повернул нос Полуночника между севером и западом.
Мне нужно было идти на северо-запад, постоянно на северо-запад, а я понятия не имел, где мы находимся, куда править, я лишь следовал шепоту инстинкта, этого друга кормчего.
Он также является другом воина, и когда день подошел к концу, мой разум куда-то унесся, как корабль несется по воле убийственного ветра. Я вспоминал давние битвы, стены из щитов, страх и то колющее чувство, когда враг близко, и пытался найти знамение в каждом облаке, каждой птице и каждой разбивающейся волне.
Я думал о Беббанбурге, крепости, которая противостояла датчанам в течение всей моей жизни, и о том, каким безумием была идея захватить ее с небольшой группой усталых, вымокших и побитых бурей людей, я молился норнам, трем богиням, что ткут нити нашей судьбы у подножия мирового дерева, чтобы послали мне знак, предзнаменование успешного исхода.
Мы плыли, а я понятия не имел, где мы находимся, мои усталые воины могли поспать, пока я правил кораблем, а когда я больше не мог бодрствовать, Финан взял весло, и я заснул мертвым сном.
Я проснулся посреди ночи, и море все еще бурлило, а ветер завывал, и я пробрался вперед мимо спящих и наполовину пробудившихся людей и встал подле головы дракона, уставившись в темноту.
Я скорее вслушивался, чем всматривался, я пытался услышать звук прибоя, разбивающегося о землю, но смог различить лишь рев воды и ветра. Я дрожал. Моя одежда промокла, а ветер был холодным, я почувствовал себя старым.
Шторм по-прежнему дул и в сером свете зари, хотя совсем не с той же яростью, и я развернул Полуночника к западу, как будто мы убегали от рассвета. А норны любили нас, потому что мы обнаружили землю, хотя я не имел представления, была ли то Нортумбрия или Шотландия.
Я был уверен, что это не Восточная Англия, потому что видел каменистые отвесные утесы, о которые прибой разбивался со множеством брызг. Мы повернули на север, и Полуночник сражался с волнами, когда мы заметили место, где могли бы отдохнуть от атак моря, и в конце концов мы обогнули небольшой мыс, и я увидел защищенную бухту, где вода была скорее покрыта рябью, а не разбивалась о землю, эта бухта оканчивалась длинной полосой пляжа, и боги, должно быть, любили меня, потому что я увидел там тот корабль, что искал.
Это было торговое судно длиной с половину Полуночника, и его выбросило на берег штормом, но судно не сломалось. Оно просто лежало на берегу на боку, и три человека пытались вырыть канал в песке, чтобы снова спустить его на воду.
Они уже облегчили сидящее на мели судно от лишнего веса, потому что я заметил сложенный выше линии прилива груз, а рядом был зажжен большой костер, у которого команда грелась и сушила свои вещи.
Команда заметила нас, и когда Полуночник подошел ближе, они отбежали, спрятавшись за дюнами, что выходили на пляж.
- Это тот корабль, что нам нужен, - сказал я Финану.
- Ага, он подойдет, - отозвался он, - и эти бедолаги уже сделали половину работы по его спасению.
Бедолаги начали работу, но все равно понадобилась большая часть дня, чтобы сдвинуть судно с мели обратно в воду.
Я взял на берег двадцать человек, и мы закончили разгрузку судна от балласта, сняли мачту и подложили весла под корпус, чтобы вытащить его из засасывающих объятий песка.
Из-за удара, с которым судно село на мель, несколько досок треснули, но мы заткнули пробоины водорослями. Судно потечет, как решето, но ему и не требовалось оставаться на плаву слишком долго. Мне лишь нужно было время, чтобы обмануть Элфрика.
Его команда нашла в себе смелость вернуться на берег, пока мы все еще копали канаву, которая позволила бы нам вытащить весла из-под корпуса. Там были двое мужчин и мальчишка, все фризы.
- Вы кто такие? - нервно спросил один из мужчин. Он был крупным человеком с широкими плечами и обветренным лицом бывалого моряка. В руке он держал топор, опустив его к земле, в знак того, что не собирается нападать.
- Мое имя тебе ни о чем не скажет, - ответил я. - А кто ты?
- Блекульф, - прорычал он, потом кивнул в сторону судна. - Я построил его.
- Ты его построил, но оно мне нужно, - сказал я резко. Я подошел к месту, где мы свалили все его добро. Там было четыре бочки с упакованной в солому стеклянной посудой, две бочки медных гвоздей, небольшая коробка драгоценного янтаря и четыре тяжелых камня для ручной мельницы, обработанные и готовые на продажу. - Можешь все это забрать, - заявил я.
- И когда я получу его обратно? - спросил Блекульф с кислой миной. - На кой мне товар, если нет судна? Он посмотрел вглубь суши, хотя там и смотреть было не на что, кроме дождевых облаков, низко висящих над унылым пейзажем. - Эти ублюдки ограбят меня.
- Какие ублюдки? - спросил я.
- Скотты, - ответил он. - Дикари.
Так вот где мы очутились.
- Мы к северу или к югу от Фойрта? - спросил я его.
- К югу, - был ответ. - Кажется. Когда начался шторм, мы пытались пройти реку, - он пожал плечами.
- Ты вез товар в Шотландию? - спросил я.
- Нет, в Лунден. Нас было всего восемь.
- Команда из восьми человек? - с удивлением спросил я, это было слишком много.
- Восемь кораблей. Я так понимаю, что остался только один.
- Ты хорошо постарался, чтобы выжить, - ответил я.
Он выжил благодаря тому, что был хорошим моряком. Он понял, что внезапно надвигающийся шторм будет жестоким, и снял парус, разорвал его, так что его можно было приладить вокруг мачты, а потом с помощью гвоздей из своего груза прикрепил парус к бортам судна, соорудив временную палубу.
Это спасло суденышко от затопления, но грести было невозможно, поэтому его вынесло на эту длинную пустынную отмель.
- Утром тут появлялся дикарь, - сказал он угрюмо.
- Только один?
- У него было копье. Он наблюдал за нами, а потом исчез.
- Значит, еще вернется с друзьями., - заметил я и посмотрел на мальчишку, которому было около восьми-девяти лет. - Твой сын?
- Мой единственный сын, - ответил Блекульф.
Я позвал Финана.
- Забери мальчишку на борт Полуночника, - приказал я, а потом обернулся к фризам. - Твой сын - мой заложник, и ты пойдешь со мной. Если сделаешь все, что я скажу, то получишь свою лодку обратно вместе с грузом.
- И что же я должен делать? - подозрительно спросил он.
- Для начала сохрани свой корабль до утра, - ответил я.
- Господин, - крикнул Финан, я повернулся на север, куда он указывал. Дюжина человек верхом на низкорослых лошадях появилась из-за холмов. В их руках были копья.
Но нас было больше, и у дикарей хватило ума не приближаться к нам, пока мы пытались спустить на воду судно Блекульфа. Оно называлось Радуга. Это имя показалось мне странным.
- Пока мы его строили, всё время шел дождь, - объяснил он, - а когда спустили на воду, на небе появилась двойная радуга, - он пожал плечами. - Моя жена дала это имя.
В конце концов мы приподняли Радугу и смогли ее сдвинуть. Мы пели песни, чтобы богиня Ран посмотрелась в зеркало, когда спустили ее на воду на краю пляжа.
Финан вернулся на Полуночника, и мы закрепили веревку с кормы боевого корабля до носа Радуги и оттащили маленькую лодку через бьющиеся о берег волны.
Потом мы просто загрузили балласт и груз обратно в ее толстое брюхо, поставили мачту и укрепили ее плетеными кожаными веревками. Всадники на низкорослых лошадях наблюдали за нами, но не пытались помешать.
Должно быть, они решили, что выброшенное на мель судно будет легкой добычей, но появление Полуночника разрушило эти надежды, и когда начало смеркаться, они развернулись и ускакали прочь.
Я оставил Финана командовать Полуночником, а сам плыл на Радуге. Это было доброе судно, справное и крепкое, хотя нам постоянно приходилось вычерпывать воду из-за трещин в досках, но она плыла по неспокойному морю с достаточной легкостью.
Ночью ветер стал стихать. Он по-прежнему яростно дул, но волны уже не были столь злобными. Теперь море превратилось в мешанину из несущихся белых барашков, растворяющихся в темноте, пока мы плыли в открытое море.