– И правильно сделали, моя дорогая. Разумеется, я горю желанием побыстрее увидеть этого странствующего рыцаря. По правде говоря, – добавил он, – вы так и не рассказали мне всех перипетий этого выходящего из ряда вон события.
– Если вы готовы меня выслушать, я готова их вам изложить.
– Я весь внимание, моя дорогая, – сказал Сентак. – Но сначала позвольте мне поудобнее расположиться в этом кресле; ну вот, я вас слушаю.
И тогда Эрмина рассказала о нападении, жертвой которого ей довелось стать. Упомянула она, конечно же, и о вмешательстве Кастерака, которого знал весь Бордо и о роли которого мужу наверняка поведал бы кто-нибудь другой, но о Маринетте не обмолвилась ни единым словом.
Когда ее рассказ был окончен, Сентак спокойно встал, вытащил из кармана длинную сигару, флегматично раскурил ее от головешки и сказал: – Из этой авантюры, закончившейся так счастливо и содержавшей в себе некий налет романтизма, который, помимо прочего, не мог вам не понравиться, вы, мадам, должны извлечь для себя урок.
– Какой же?
– Не стоит путешествовать ночью по краям, где бандиты кишмя кишат, особенно если вы везете в экипаже деньги и ценности.
– Но ведь я поступила так по вашему совету.
– Вы правы, поэтому я без малейшего стеснения признаю свою ошибку. Что же касается господина де Самазана, – добавил он, – то я наведу о нем справки, повидаюсь с ним и поблагодарю. Принимать его у нас, мадам, нет необходимости.
– Но почему?
– Потому что он показался мне слишком уж интересным.
Услышав этот резкий ответ, Эрмина встала, пожала плечами и вышла, оставив Сентака в гостиной одного.
Вернувшись к себе в спальню, она сказала себе:
– Муж солгал мне.
Затем мгновение помолчала и продолжила:
– Напрасно я старалась, при мысли о том, что господин де Сентак желает ввести в наш дом этого индуса, явно представляющего угрозу, меня охватывает волнение, и я ничего не могу с этим поделать.
"Неужели Гонтран ничего не преувеличил? Это надо выяснить и как можно скорее".
Она устроилась за небольшим бюро и стала писать.
Письмо было адресовано Годфруа де Мэн-Арди, мужу ее сестры. В нем Эрмина просила узнать, действительно ли де Сентак играл с Мартеном и выиграл ли он у него индуса.
Когда она уже дописывала послание, супруг, недолго остававшийся в салоне, зашел к ней в комнату. Увидев, что она растапливает воск, чтобы запечатать письмо, Сентак притворно равнодушным тоном спросил: – Вот вы где, моя дорогая. Важное послание?
– Да нет, самое что ни на есть обычное, – ответила она.
– Кому же адресована эта любовная записка?
– Моей сестре.
– Вот оно что!
– Такой ответ не вызывает в вас ревности?
– Ну что вы.
– Благодарю вас, вы очень любезны.
Эрмина, специально попросившая Годфруа сжечь ее письмо и не показывать его ни одной живой душе, чувствовала себя не в своей тарелке.
Опасаясь, что мужу захочется узнать его содержимое, она, презрев опасность, насмешливым тоном дала понять, что готова ему его показать.
Но Сентак удовлетворился лишь тем, что внимательно взглянул на послание, а когда жена повернулась, чтобы надписать его, проследил глазами за ее рукой.
Эрмина размашисто написала следующий адрес:
Мадам де Мэн-Арди, Кур д’Альбре, 43, Бордо
– Вот и славно, – сказал после этого Сентак, – мне сегодня как раз нужно повидаться с Годфруа, так что давайте сюда ваше письмо, я ему его передам.
Не удостоив супруга ответом, Эрмина медленно встала и решительно посмотрела ему прямо в глаза.
– Значит, вот как, вы не ревнуете?
– Что вы хотите этим сказать?
– Хотя вы и без того меня прекрасно поняли, я без колебаний отвечу на ваш вопрос. Только что я предложила вам прочесть мое письмо и, таким образом, проявила себя покорной, доверчивой супругой. Вы посчитали, что не обязаны принимать мое предложение. Тем не менее вы, сомневаясь в искренности моих слов, хотите знать, что в нем написано и просите его у меня, чтобы отнести моему зятю.
– Совершенно верно. И что дальше?
– А дальше я уверена, что вы не устоите перед соблазном его прочитать.
– Очень даже может быть, – цинично ответил Сентак.
– Прекрасно! Только я этого больше не хочу.
– В самом деле? Почему же?
– Потому что ваши методы мне неприятны и оскорбительны.
– Только поэтому?
– Да. К тому же, на мой взгляд, когда мужчина взламывает печать на письме, адресованном не ему, он виновен даже больше, чем грабитель, взламывающий сейф.
– Эге! Это что-то новое.
– Да, потому что сейф не в состоянии себя защитить! – воскликнула Эрмина, приходя в состояние возбуждения.
– А знаете, в гневе вы прекрасны!
– И только дикари, – продолжала дама, распаляясь все больше и больше, – не знают этих правил – столь простых и уважаемых всеми цивилизованными народами.
– К чему вы клоните?
– К тому, что вы не понесете это письмо и как следствие не прочтете его.
– Вот как? Берегитесь, моя дорогая.
– Чего это я должна беречься?
– До этого я не стремился узнать, что вы пишете в этом послании. Но раз уж вы перешли на такой тон, у меня и правда появилось жгучее желание его распечатать.
– Вам это желание не удовлетворить.
– Вам так кажется?
– Я в этом совершенно уверена.
– Вы слишком много на себя берете.
– Ах! Я знаю, что вы человек жестокий и грубый, но не боюсь вас, о чем вы прекрасно знаете. А чтобы доказать, что вы не прочитаете это письмо, которое я написала сестре… глядите!
И не дожидаясь, когда Сентак помешает ей, Эрмина быстро бросила послание в огонь.
Маленький квадратик бумаги упал в самую середину полыхающих поленьев и сгорел еще до того, как Сентаку пришла в голову мысль схватить щипцы и выхватить записку, ставшую предметом ссоры.
Увидев, что бумага загорелась, Сентак закусил губу и двинулся на супругу. В каждом его движении чувствовалась агрессия.
Но Эрмина даже бровью не повела. В ответ на реакцию мужа ее губы расплылись в маленькой победоносной улыбке.
Радостный взор мадам де Сентак будто говорил:
– Моя хитрость удалась. Пустячная ссора позволила мне уберечь это компрометирующее послание от любопытства супруга. Его жестокости я противопоставила свою хитрость – и оказалась права.
Затем, пока Сентак мерил шагами комнату Эрмины, с силой печатая каблуками шаг по ковру, молодая женщина решительно подошла к шнурку колокольчика и с силой его дернула.
– Что вы делаете? – спросил ее муж.
– Разве не видите? Звоню.
– Зачем?
– Сейчас узнаете.
В дверь негромко постучали. Получив разрешение войти, через порог переступил вызванный колокольчиком слуга. Увидев его, Эрмина, перед этим выглядевшая как маленькая бунтарка, непроизвольно отпрянула. Сентак в душе улыбнулся.
Слугой, оказавшим подобное воздействие, был Мюлар.
Его пылающий взор упал на Эрмину, которая вздрогнула, когда он спросил: – Мадам, вы звонили?
Когда женщина услышала его мрачный, гортанный голос, ее охватила безудержная дрожь.
Тем не менее она все же собралась с силами и спросила:
– Кто вы?
– Новый слуга господина де Сентака.
– Кто позволил вам являться, когда звоню я?
– Я не знал, что…
– Хватит… – сказала Эрмина.
После чего вновь позвонила и добавила:
– Уходите.
Несмотря на свою дерзость и фанатизм Мюлар, несколько сконфуженный, поклонился и вышел.
– Не могу поздравить вас с приобретением в виде этого негра, – обратилась Эрмина к мужу.
– Но дорогая моя, – отозвался Сентак с таким видом, будто обиделся на ее слова, – он вовсе не негр.
– В самом деле?
– Индус чистых кровей.
– Как бы там ни было, он черномаз, мерзок и не вызывает у меня ничего, кроме брезгливости и отвращения.
– Даже так?
– Да, и я буду вам чрезвычайно признательна, если вы будете держать его как можно дальше от меня. Чем меньше я буду его видеть, тем всем будет лучше.
– Мадам, вы звонили? – пришла осведомиться горничная.
– Да, и в следующий раз не позволяйте другим, особенно этому чудовищу, которое я только что здесь видела, являться за моими приказаниями.
– Слушаюсь, мадам.
– Велите заложить карету.
– Вы уезжаете, моя дорогая?
– Да.
– Могу я проявить нескромность и поинтересоваться…
– Куда я собралась? К моей сестре, мадам де Мэн-Арди, чтобы лично сообщить то, что содержалось в моем письме, раз уж вы заставили меня его сжечь.
– Не надо обвинять меня в этом аутодафе, моя дорогая. Ведь я до сих пор спрашиваю себя, за что вы на меня так исступленно рассердились.
Сентак проглотил пилюлю, даже не поморщившись, и теперь всем своим видом старался уверить ее в том, что никогда не руководствовался дурными намерениями. Но Эрмина теперь была слишком встревожена, чтобы попадаться на удочку его речей, в той или иной степени слащавых.
– Мадам, карета подана, – вернулась сообщить горничная.
– Отлично.
В мгновение ока Эрмина надела шляпку и накинула на плечи манто.
– Я не предлагаю себя вам в сопровождающие, – с насмешкой в голосе сказал муж.
– Ах! Вы мне совершенно не помешаете, поэтому если желаете – едемте.
Сентак был слишком подозрителен, чтобы не догадаться, что жена обвела его вокруг пальца и что ей нужно сообщить сестре нечто очень важное. Но он знал и другое – если увязаться за Эрминой, она точно никуда не поедет. Поэтому он сказал себе, что если взяться за дело с умом, то все интересующие его сведения можно будет узнать и от Филиппины.
– Нет, моя дорогая, – ответил он, – хоть вы и называете меня тираном, я отпускаю вас одну.
Эрмина посчитала неуместным отвечать на его последние слова, спустилась вниз и села в экипаж.
В тот самый момент, когда тяжелая карета миновала ворота особняка Сентаков, расположенного на площади Дофин, вновь на своем вороном коне показался всадник, перед этим уже привлекший внимание молодой женщины.
Он совершил в седле несколько грациозных пируэтов, затем повернулся к Эрмине лицом и с улыбкой поклонился.
Женщина в ответ лишь холодно кивнула головой и поехала дальше.
– Это, должно быть, господин де Самазан. Беда лишь в том, что он показался мне слишком невоспитанным. Вместо того чтобы гарцевать верхом перед особняком с видом воздыхателя, лучше явился бы с визитом.
После этих слов Эрмина напрочь о нем позабыла, и у нее осталось лишь одно желание – побыстрее приехать к сестре.
Путь, впрочем, был недолог, и несколько минут спустя она уже входила в гостиную Филиппины.
Жена Годфруа осталась все такой же милой и симпатичной, какой мы ее когда-то знали. Она была самой очаровательной хозяйкой, о которой можно только мечтать, и Мэн-Арди, обладая таким сокровищем, считал себя счастливейшим мужем и отцом.
Рядом с Филиппиной на ковре возились трое очаровательных детей, старшему из которых, Клодиону, названному так в честь деда, было семь лет.
Увидев тетушку, он сбросил на пол младшую сестренку, до этого катавшуюся на нем верхом, и побежал обнять Эрмину. Самый младший, которому едва исполнилось год и месяц, был поглощен тем, что самозабвенно рвал книгу, доверенную ему матерью.
– Эрмина, дорогая моя, здравствуй, – сказала Филиппина.
– Здравствуй, сестра.
– Эге! Что-то ты раскраснелась, можно подумать, что у тебя неприятности.
– И да, и нет.
– Тогда рассказывай.
– А где Годфруа?
– Работает в библиотеке.
– Прошу тебя, вели его позвать.
– Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас.
– Но что случилось? – кротко спросила Филиппина.
– Сейчас узнаешь. А вот и Годфруа, так что трезвонить в колокольчик, чтобы позвать слугу, нет никакого смысла.
– Эге! Это же наша очаровательная, божественная сестренка Эрмина, прекраснейшая мадам де Сентак.
– Годфруа, друг мой, – сказала молодая женщина, – приберегите свои высокопарные речи до следующего раза и слушайте меня.
– Вот как? Значит, дело серьезное.
– Более чем.
– Я весь внимание.
– Для начала вы должны мне кое-что пообещать.
– Все, что пожелаете, сестренка.
– Мой муж никогда… слышите, никогда не должен узнать, зачем я сегодня к вам приезжала.
– Договорились, – ответил Годфруа, никогда не питавший к Сентаку особой симпатии.
– Ты, Филиппина, тоже не проболтайся, обещаешь?
– Обещаю, от всего сердца.
– Вот и хорошо! Мой дорогой Годфруа, я хочу знать, действительно ли мой муж, рассказавший утром долгую историю одной игры, в которой он проявил себя крайне бескорыстным человеком…
– Быть того не может.
– Так вот я хочу знать, действительно ли он играл.
– Кто был его партнер?
– Мартен с острова Маврикий.
– Это тот, у кого слуги всех цветов и оттенков кожи?
– Он самый.
– И когда же, по его словам, состоялась эта игра? – спросил Годфруа.
– Минувшей ночью.
– Мне это представляется маловероятным, – сказал Мэн-Арди.
– Да? Почему?
– Потому что господин Мартен как раз собирался в Бале и вчера вечером должен был уехать.
– Но уехал? Или нет?
– Это я узнаю уже в самом ближайшем будущем.
– Когда вы сможете мне об этом сообщить?
– Боже праведный, дорогая моя сестренка, если вы соблаговолите побыть несколько минут с Филиппиной, я быстро схожу к господину Мартену.
– Нет-нет, не делайте этого?
– Но почему?
– Потому что муж может тоже отправиться к нему – попросить удостоверить его ложь. Встретившись там с вами, он догадается, что вас послала я, а мне этого не хочется.
– Вы соблюдаете все мыслимые меры предосторожности. Дело становится все серьезнее и серьезнее.
– Наведите справки. Пошлите кого-нибудь, с кем муж незнаком.
– Нет ничего проще. У меня есть один бравый портовый рабочий. В данный момент он болеет, скучает и не откажется за двадцать су выполнить поручение. Я пошлю его, предварительно снабдив инструкциями.
Годфруа на несколько минут вышел.
– Мой человек ушел, – сказал он, вернувшись. – Я велел ему выяснить, когда уехал господин Мартен – вчера или сегодня.
– Отлично, благодарю вас.
– Значит, Сентак начал играть?
– Не думаю. Надеюсь поймать его с поличным и уличить во лжи.
– Он что, сказал, что проигрался, чтобы выманить у вас денег?
– Нет, напротив, утверждал, что выиграл.
– И что же?
– Этот его выигрыш меня как раз и пугает.
– Боже правый, что же он собой представляет? Живого крокодила?
– Не совсем. Муж привел в дом некое подобие обезьяны со свирепым взором.
– Обезьяны?
– Вроде того. Супруг называет это черное, отвратительное чудище индусом, само же оно отзывается на имя Мюлар.
– Значит, это слуга.
– Да, один из лакеев господина Мартена, – ответила Эрмина. – Помимо прочего, я буду крайне вам признательна, если вы выясните, числился ли в действительности этот Мюлар среди слуг Мартена.
– Черт возьми! Милое мое дитя, так значит, этот индус вас тревожит?
– Я его боюсь.
– Вы с ума сошли!
– Если угодно, можете считать меня сумасшедшей, но поверьте, если бы мои страхи не были подкреплены и другими основаниями, я никогда бы не озаботилась этим персонажем.
– Страхи? Другими основаниями? Помилуйте, Эрмина, над вами что, нависла угроза?
– На данный момент я больше не могу вам ничего сказать. Когда придет время и я буду нуждаться в помощи, можете быть уверены, что вы станете первым, к кому я обращусь.
– Все это выглядит очень таинственно.
– Я не хочу поддаваться необоснованным подозрениям, поэтому прежде чем говорить, желаю получить доказательства. Пока же окажите мне услугу и наведите справки о Мюларе.
– Обещаю вам. Завтра утром вы будете знать о нем все.
В этот момент слуга возвестил, что посланец Годфруа вернулся.
– Что вам ответили? – спросил Мэн-Арди.
– Что господин Мартен еще позавчера уехал в Этолье.
– Благодарю вас, друг мой, – сказала Эрмина, протягивая славному малому серебряную монетку.
Тот удалился.
– Я была права, – сказала Эрмина.
– Больше вы ничего не можете нам сказать? – спросил Годфруа.
– Нет. Это не только моя тайна. Запомните лишь одно, друг мой – речь идет о моей жизни.
– О жизни? Твоей? – воскликнула Филиппина, вскакивая на ноги, чтобы заключить сестру в объятия, будто желая ее защитить.
– Да.
– Эрмина, я знаю, что так просто вас не напугать, и если вы завели этот разговор, значит, над вами действительно нависла угроза, – сказал Мэн-Арди. – Но вы не должны ничего от нас скрывать. В сложившихся обстоятельствах опоздание всего лишь на час может обернуться большой бедой.
– Мой дорогой Годфруа, это тайна господина Гонтрана.
– Де Кастерака?
– Да.
– Какое отношение он имеет к этому делу?
– На этот вопрос он ответит вам сам. Если посчитает нужным.
VII
Пока Эрмина пыталась прояснить окружающую обстановку, чтобы обезопасить себя от угрозы, о которой говорил Гонтран, Сентак отправился в город и стал прогуливаться перед кафе, где по вечерам собирался весь цвет бордоской молодежи.
В тот момент, когда муж Эрмины подходил к этому месту, ныне застроенному домами аллеи де Турни, к нему подошел элегантнейший молодой человек и сказал: – Позволительно ли будет мне засвидетельствовать почтение господину де Сентаку?
Сентак отступил на шаг и вгляделся в собеседника.
– Вы, должно быть, ошиблись? – сказал он.
– Почему? Разве вы не господин де Сентак?
– Это действительно я. Но вас знать не имею чести.
– Полно вам, сударь! Уверяя вас в обратном, я никоим образом не наношу вам оскорбления.
– В самом деле? Погодите-ка.
– Что это вы так разволновались?
– Как? Это вы?
– Собственной персоной.
– В таком наряде?
– А что, он мне не идет?
– Да нет, признаться, очень даже идет, но я не в силах скрыть своего удивления. А дерзости вам не занимать.
– Несчастья случаются лишь с робкими рохлями.
– Вы хотите мне что-то сообщить? – спросил Сентак.
– Совершенно верно, сударь, в противном случае я не посмел бы остановить вас и побеспокоить.
– Давайте лучше отойдем в сторонку… сударь… Кстати! Как вас зовут в свете?
– Жорж де Самазан.
– Самазан? Значит, это вы спасли мою жену?
– Причем, сударь, от моих же собственных бандитов.
– Да? Почему же вы тогда вырвали ее из рук этих негодяев, которые могли бы по неосторожности…
– Всадить ей в грудь пулю?
Сентак ничего не ответил.