XI
С того дня, когда Кастерак предостерег ее об опасности, мадам де Сентак много размышляла.
Поведение мужа, которое ей, благодаря умело предпринятым мерам предосторожности, теперь было известно до мельчайших деталей, беспокоило ее все больше и больше.
Она знала о его частых отлучках, разговорах с подозрительными типами, а поскольку Сентак очень часто самым лестным образом отзывался о Самазане, то она, в конечном счете, прониклась недоверием к этому человеку, которого все, включая ее саму, считали ее спасителем.
Но действовала мадам де Сентак предельно осторожно, и хотя вела себя с мужем несколько холодно, своего беспокойства все же ничем не выдавала.
Кастерак и Танкред, видя, что женщину происходящее немало насторожило, поведали ей и о других вещах, в том числе о той роли, которую Сентак отвел Маринетте, связывая с ней свою будущую судьбу.
После тайного совета с участием Эрмины, Гонтрана и Танкреда молодую индийскую принцессу было решено поместить в пансионат, где она, благодаря уму и прилежанию, за два-три года могла бы усвоить основы воспитания юных девиц.
Таким образом, мадам де Сентак знала, где находится Маринетта, в то время как сама девушка, не ведая о своем предназначении, полагала, что заботами, которыми ее окружили, она обязана исключительно Эрмине.
Это привело к тому, что в один прекрасный день ей захотелось выразить признательность своей благодетельнице, а заодно и порадовать ее своими ежедневными успехами.
Маринетта написала мадам де Сентак письмо, которое та не стала сжигать, тем самым совершив большую оплошность.
Поэтому когда господин де Сентак вернулся из Бореша, вечером того дня, когда они с Мюларом бросили Кадишон в каменный мешок, Эрмина как раз закончила читать послание, полученное от Маринетты, то есть он Вандешах.
Оно было пропитано наивной радостью и трогательной благодарностью. Не обошлось в нем и без лукавых замечаний, не раз заставивших внучку графини де Блоссак улыбнуться.
Когда господин де Сентак вошел в гостиную, Эрмина, совершенно позабыв о муже, второй раз перечитывала письмо своей протеже.
Мгновенно осознав весь масштаб совершенной ею ошибки, женщина вздрогнула и тем самым выдала обуревавшие ее чувства.
После чего попыталась вновь напустить на себя безразличный вид, спокойно положила письмо в карман и посмотрела мужу прямо в глаза.
Но саиль был не из тех, кто способен испугаться взгляда жены.
– Еще одна таинственная записка, – сказал он, сопровождая свои слова злобным смехом.
– Может быть, – ответила Эрмина, стараясь не выдать своего волнения.
– По крайней мере, моя дорогая, признайте – вы ведете весьма активную переписку.
– Да, но какой интерес она может представлять для вас?
– Для меня она представляет тот же интерес, что и все остальное, так или иначе с вами связанное.
– Вы сегодня очень милы.
– Как всегда, но раньше вы этого заметить не соизволили.
Эрмина чувствовала, что этот насмешливый тон предвещал назревавшую в душе мужа бурю.
Ее первым порывом было стойко ее встретить, но по некоторому размышлению она пришла к выводу, что если ситуация усугубится, супруг захочет взглянуть на письмо, которое ей очень не хотелось ему показывать.
Сентак, со своей стороны, не забыл, что несколько дней назад жена в сходных обстоятельствах сожгла у него перед носом послание, содержание которого он был бы не прочь узнать.
Поэтому он не мешкая предпринял маневр, чтобы помешать ей проделать это еще раз.
Почувствовав опасность, мадам де Сентак решила отступить. Она с непринужденным видом встала и сказала: – Мой дорогой супруг, уверяю вас – жена всегда замечает, когда муж ведет себя мило.
– Куда это вы собрались? – грубо спросил ее Сентак.
– К себе в спальню.
– По-видимому, чтобы ответить на только что полученное письмо?
– Может быть!
– Не смейтесь, мадам, – произнес Сентак, приходя в раздражение.
– Я и не смеюсь. Почему бы мне не ответить на присланные письма? Это было бы и смешно, и неприлично.
– Мадам, – продолжал Сентак тоном, в котором чувствовался с трудом сдерживаемый гнев, – я нахожу, что с некоторых пор у вас вошло в привычку насмехаться надо мной.
– В таком случае должна сказать, что это заблуждение. Уверяю вас, вы ошибаетесь, у меня никогда и в мыслях не было насмехаться над вами.
– Вы ведете себя так, будто ненавидите меня всеми фибрами души.
– Опять ошибаетесь. Стоя у алтаря, я обещала любить и уважать вас и теперь питаю к вам глубокую привязанность и почтение.
– А еще вы обещали мне повиноваться.
– Верно.
– Но сдерживать это обещание не желаете.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Эрмина.
– Несколько дней назад я попросил вас дать мне почитать написанное вами письмо…
– Прошу прощения, но вы грубо потребовали мне его отдать.
– Это одно и то же.
– Не совсем. Я с удовольствием выполню ваше желание или просьбу, но когда мне приказывают, подкрепляя свои слова угрозами, это выше моих сил, я начинаю бунтовать. Что вы хотите? Я не лишена недостатков.
– Ну хорошо, мадам, я не буду осуждать вас за сцену, разыгравшуюся несколько дней назад. Давайте лучше поговорим о насущном.
– Что вы имеете в виду?
– Я прошу вас показать письмо, полученное вами и вызвавшее на вашем лице улыбку, которую, с сожалением должен заметить, мне не приходилось видеть уже давно.
– Сударь, я не вполне вас понимаю.
– Я прошу вас, – ответил Сентак, сдерживаясь из последних сил, – показать письмо, которое вы читали, когда я вошел.
– Очень сожалею, что вынуждена вам отказать, но я не могу этого сделать.
– Ах, вы не можете! – сказал Сентак, смертельно побледнев.
– Нет, – твердо ответила Эрмина.
– Почему же? – произнес он. – Окажите любезность, ответьте!
– Потому что в этом письме – тайна, причем не моя. И если я вам ее выдам, то вина за это ляжет на меня.
– Тайна! Вина! Что означают эти ваши шуточки? Почему вы мне отказываете? Неужели вы не видите, что такой ответ еще больше разжигает мое любопытство?
– Вполне возможно. Но прочесть это письмо вам все равно не удастся.
– А если я завладею им силой? – спросил Сентак, приходя в ярость и переходя к угрозам.
– Неужели осмелитесь?
– Да, мадам, осмелюсь!
С этими словам Сентак шагнул к жене.
Эрмина инстинктивно отпрянула и попятилась в глубь салона, где, помимо других диковинок, лежал малайский кинжал – грозное и, как поговаривали, отравленное оружие.
Молодая женщина схватила его и потрясла в воздухе:
– Не прикасайтесь ко мне, в противном случае я убью себя у вас на глазах, и поскольку ваша агрессивность ни для кого не является секретом, все подумают, что меня убили вы.
Услышав эту угрозу, Сентак застыл, как вкопанный.
Эрмина в глазах саиля представляла пятьдесят миллионов, и у него не было никакого желания подталкивать жену к совершению поступка, который отнял бы у него не только состояние, но и, не исключено, свободу.
– Вы с ума сошли? – воскликнул он.
– Вы прекрасно знаете, что нет. Но клянусь – стоит вам сделать еще хотя бы шаг, и я убью себя.
Здесь надо заметить, что Эрмина, прекрасно знавшая о стремлении мужа приблизить ее кончину, ломала комедию, преследуя сразу две цели – во-первых, хотела посмотреть, дойдет ли он в своей дерзости до того, что ударит ее, а во-вторых, желала пригрозить убить себя отравленным оружием, если он будет упорствовать в своем решении.
Поэтому она очень удивилась, когда Сентак на шаг отступил и сказал:
– Черт возьми! Дорогая моя, да вы настоящая амазонка! Вам вполне можно доверять тайны – вы их ни в жизнь не выдадите.
– Еще бы! – ответила Эрмина в крайнем возбуждении.
– Но не стоит беспокоиться. Поскольку события приняли столь серьезный оборот, я раскаиваюсь в своей настойчивости – мне показалось, что вы решили проявить по отношению ко мне строптивость и решил ни за что вам не уступать.
– Право же! – ответила Эрмина тоном, свидетельствовавшим о том, что слова мужа ее наполовину убедили.
Сентак играл свою роль восхитительно. Эту маленькую речь он произнес столь искренним тоном, что жена, введенная в заблуждение его словами, в последний раз поверила в порядочность мужа.
Эрмина шагнула вперед.
– Успокойтесь, говорю вам, – продолжал Сентак.
Эрмина внимательно взглянула на супруга и увидела, что он совершенно спокоен.
– Вот и хорошо! – сказала она.
Она положила кинжал на стол и вернулась обратно к камину. Но когда расстояние между ею и саилем сократилось, он ринулся на нее, сжал ее хрупкие запястья своей железной рукой и прорычал: – Мне нужно это письмо.
Затем свободной рукой пошарил в кармане супруги и без труда завладел уже известным нам посланием.
Когда оно оказалось у него, он оттолкнул жену и в гневе бросил ей в лицо одно-единственное слово: – Мерзавка!
После чего, тут же забыв о нанесенном оскорблении, лихорадочно развернул бумагу и тут же увидел подпись.
– Маринетта! – воскликнул он, и взгляд его полыхнул победоносным огнем.
Описать, с какой жадностью он пробежал глазами коротенькое послание Вандешах, нет никакой возможности! Но, к сожалению для него, в нем не было ни строчки, ни единого слова о том, где скрывается та, которую он хотел любой ценой похитить.
Когда стало ясно, что ему придется вырвать эту тайну у жены, если он, конечно, хотел что-нибудь узнать, Сентак вновь стал мрачен и серьезен.
– Значит, вы, мадам, – медленно произнес он, – вступили в сговор с моими врагами.
– С вашими врагами! – высокомерно повторила Эрмина. – Значит, вот как вы называете тех, кого пытаете, тех, кто опасается от вас даже самого худшего?
– Что вы хотите этим сказать, мадам?
– Что? Сами все прекрасно знаете.
– Я знаю? – переспросил Сентак, изображая на лице удивление.
– Послушайте! – воскликнула молодая женщина, которую агрессивность мужа вывела из себя. – Прошу вас, не доводите меня до крайности.
– Каким тоном вы со мной разговариваете!
– Тоном, который соответствует сложившейся ситуации.
Не обращая внимания на ответ жены, Сентак подошел к ней и глухо произнес: – Мадам, сейчас вы назовете мне место, в котором скрывается написавшая это письмо юная девушка.
– Я? – воскликнула Эрмина. – Вы с ума сошли!
– Приказываю вам.
– Я не обязана вам подчиняться! – воскликнула женщина, очаровательная и пленительная в приступе охватившего ее возмущения.
– Что это значит?
– Это значит, – вне себя отчетливо проговорила Эрмина, – что стоит мне захотеть, и завтра вы уже не будете моим мужем.
– Это что, шутка?
– Мне не до шуток, речь идет о нашей с вами жизни, саиль , – произнесла мадам де Сентак резким, решительным тоном.
Слово " саиль" в устах жены ударило индийского принца, будто пуля в грудь. Уверившись в том, что его тайна раскрыта, он даже пошатнулся.
Не имея времени на обдумывание ситуации, Сентак увидел, что весь план обустройства будущего рушится у него на глазах.
Жена знала о нем все. Если бы органам правосудия захотелось устроить проверку, то доказать, что его настоящее имя не Сентак – это как минимум! – не составило бы никакого труда. А если его личность была удостоверена неправильно, то Эрмина получала полное право аннулировать брак.
Эту новую для него ситуацию он обдумывал в течение нескольких секунд. Его колебания не ускользнули от внимания жены.
– Из уважения к себе, – сказала она, – я не раскрываю тайны, которая могла бы обойтись вам очень дорого, и терплю вашу наглость. Но запомните, что с сегодняшнего дня между нами нет ровным счетом ничего общего, кроме соблюдения необходимых условностей.
Сентак даже не слушал, о чем ему говорила жена. Он думал.
– …к тому же впредь вы будете столь же уступчивы, сколь раньше были грубы.
На губах саиля заиграла улыбка – он только что нашел решение проблемы.
– В противном случае… – добавила мадам де Сентак.
– В противном случае что? – спросил муж, к которому вернулась вся былая самоуверенность.
– В противном случае мне не останется ничего другого, кроме как поставить королевского прокурора в известность о том, кем является самозванец, за которого я имела несчастье выйти замуж.
– Самозванец? – повторил Сентак, подпрыгнув на месте.
– Ну да, принц, это слово вам подходит больше! Какое счастье!
Сентак, будто не замечая насмешек Эрмины, шагнул к ней и сказал:
– Мадам, я приказал вам назвать место, в котором прячется юная девушка по имени Маринетта.
– Я отказываюсь вам отвечать, потому что не признаю за вами права задавать мне вопросы.
– И все равно – вы мне ответите!
– Нет!
– Я так хочу.
Эрмина посмотрела ему в глаза и пожала плечами.
Тогда он, словно тигр, набросился на молодую женщину, схватил ее за руки и сказал: – Отвечайте, а то я сломаю вам руки.
– Нет!
– Отвечайте, иначе я размозжу вашу голову о мраморную полку камина!
– Нет!
– Эрмина, вы взбесили меня до такой степени, что я больше собой не владею и могу совершить преступление. Отвечайте!
– Нет! Говорю же вам – нет, нет и нет!
– Это ваше последнее слово?
– Пытайте меня, можете даже убить, я полагаю, что вы на это вполне способны. Но знайте – я вам не покорюсь. Время вашей жестокости прошло.
– Мадам!
– Да и потом, если бы вы были умнее…
Договорить она не успела – Сентак, вне себя от гнева, схватил ее и поднял над головой.
– Если не ответите, – закричал он, – я швырну вас об эту стену!
Вместо ответа Эрмина, возбужденная еще больше мужа, ухитрилась влепить ему пощечину.
Тогда ярость затопила Сентака без остатка и в этом двуногом существе, сумевшем приобрести внешность и лоск цивилизованного человека, безраздельно воцарился дикарь.
Он выполнил угрозу и швырнул жену о стену. Та тихо вскрикнула и упала без чувств.
Но в этот момент к саилю внезапно вернулся рассудок. Он тут же отчетливо вспомнил свои планы и испугался, что убил ее.
– Мертва! – закричал он. – Мертва! Лишь бы она осталась жива!
Сентак стал бешено трезвонить в колокольчик.
Со всех сторон стали сбегаться слуги.
Тогда саиль задумался о том, какой линии поведения ему следует придерживаться и несколько мгновений спустя план был уже готов. Он взял Эрмину на руки и крикнул подбежавшим слугам: – Живо пошлите за доктором.
Ливрейный лакей бросился выполнять это приказание и скрылся за дверью.
– Вы, Жанна, – обратился он к своей горничной, – немедленно приготовьте для мадам постель.
– Боже праведный, что с ней?
– Выполняйте приказание, удовлетворить любопытство сможете и позже.
Жанна не заставила повторять приказ дважды и сорвала покрывало с кровати, в которую тут же уложили Эрмину.
Несчастная молодая женщина лежала совершенно неподвижно, не подавая признаков жизни. Сентак, которого опять спросили, что случилось, ответил: – Я не знаю. Она стояла на другом конце салона, затем встала на стул, чтобы разглядеть что-то на картине. После чего потеряла равновесие, упала на пол и сильно ударилась. Я даже не видел, как она падала, а о том, что с ней что-то случилось, понял только по грохоту.
Опровергать его слова, естественно, никто не стал.
Постоянный врач семьи Блоссак господин Брюлатур, старик, лечивший Эрмину с самого детства, тут же явился на зов.
– Что случилось? – спросил он, переступая порог.
Ему вкратце объяснили, что произошло, ссылаясь на слова Сентака, и эскулап немедля поднялся в комнату Эрмины.
– Она так и не пришла в себя?
– Нет, доктор, – сказал Сентак, напуская на себя огорченный вид.
– Пощупаем пульс. Очень слабо, но бьется. Она жива. Первое, что нужно сделать, это привести ее в чувство. Возможно, придется делать кровопускание.
– Доктор, вы же знаете, что вид крови вызывает у нее самые неприятные ощущения.
– Да, но она ничего не увидит, потому что лежит без сознания.
Он внимательно осмотрел несчастную, неподвижную Эрмину.
– Эти синяки, их хорошо видно, она вряд ли могла получить во время заурядного падения.
Затем обратился к Сентаку и сказал:
– Кто был с ней в комнате, когда произошел несчастный случай?
– Я.
– Больше никого не было?
– Нет.
– Очень хорошо. Не забудьте эту деталь, позже она может пригодиться, – сказал Брюлатур, обращаясь к слугам.
Затем доктор взялся выполнять свои обязанности, чтобы привести Эрмину в чувство. Но дело это оказалось трудным и кропотливым. Сентак, затаив дыхание, с неописуемым волнением следил за каждым жестом, за каждым действием врача. Если Эрмина заговорит, его песенка будет спета. Он прекрасно понимал, что жена не замедлит его обвинить и все рассказать, чтобы избавиться от человека, сначала ставшего ее мучителем, а затем и вовсе попытавшегося ее убить.
Когда тело женщины вздрагивало, когда время от времени сокращались ее мышцы, свидетельствуя о том, что в ней еще теплилась жизнь, он покрывался холодным потом.
Странное дело – он больше не хотел, чтобы жена умерла, ведь с ее смертью исчезла бы и надежда заполучить пятьдесят миллионов юного Давида, но и не желал, чтобы она полностью пришла в себя.
Нам неведомо, какой злой гений внял его сатанинским желаниям. Эрмина пришла в себя, но едва к ней вернулся дар речи, как она забилась в жестокой лихорадке и стала бредить. Дама была жива, но рассказать ничего не могла. А чудовищу, женой которого она стала по роковому стечению обстоятельств, только того и надо было.
Вечером господин Брюлатур, даже не пытаясь скрыть своего беспокойства по поводу состояния пациентки, заявил, что у мадам де Сентак воспаление мозга.
Убедившись, что Эрмина, по крайней мере до своего выздоровления, весьма гипотетического, не сможет ни обвинить его, ни рассказать того, что ей о нем было известно, саиль не удержался от отвратительной ухмылки.
Что, впрочем, совершенно не помешало ему и дальше лицемерно изображать глубочайшее огорчение. Он приказал слугам не отходить от жены ни днем, ни ночью и даже дошел до того, что спросил господина Брюлатура, не знает ли он какого-нибудь молодого, способного доктора, который присмотрел бы за Эрминой до тех пор, пока жизнь ее не будет вне опасности.
Приняв все эти меры предосторожности, он запечатлел на лбу больной иудинский поцелуй, заставивший ее вздрогнуть, и удалился к себе в спальню.
Едва он позвонил в колокольчик, как на его зов тут же явился Мюлар. Он молча подошел к хозяину и сел у его ног.
– Мюлар, моя жена заболела, ее жизнь в опасности, – начал тот разговор.
– Я знаю.
– А о причине ее воспаления догадываешься?
– Нет, но, полагаю, без вас здесь не обошлось, – дерзко ответил Мюлар, чья преданность при виде столь гнусных и коварных преступлений грозила дать трещину.
– Вижу, ты и на этот раз не одобряешь моего поведения.
– Собственное мнение я заимею только после того, как узнаю все обстоятельства произошедшего.
– Я поддался приступу гнева.
– Опять?