– Да. Я больше не владел собой, и агрессивная натура взяла надо мной верх. Я схватил жену, поднял ее и швырнул о стену.
– Вы же могли ее убить.
– Мог.
– И, таким образом, потеряли бы все преимущества, которых добились за двенадцать лет обмана и притворства. Я попросил одного законника повнимательнее изучить завещание старого Самуэля. Если госпожа Эрмина умрет раньше Давида, можете быть уверены, что состояние молодого человека ни за что на свете не перейдет к вашему сыну. Манера, в которой составлено завещание, никоим образом не позволяет его оспорить.
– А если первым умрет Давид?
– Вам присущ один очень большой недостаток, – продолжал Мюлар, не отвечая на заданный вопрос, – вы по поводу и без повода совершаете страшные преступления, тем самым допуская непоправимые ошибки, которые могут вам очень дорого обойтись.
– Друг мой, хватит читать мне мораль. На этот раз мое преступление, если таковое действительно имело место, не было бесполезным, как раз наоборот.
– Объяснитесь.
– Эрмина знает, кем я на самом деле являюсь.
– Но это невозможно!
– Тем не менее это так.
– Но кто мог ей об этом сказать? Ведь в эту тайну посвящены только вы и я.
– Мы двое, – ответил Сентак, – и, не исключено, Вандешах.
– Откуда ей было узнать?
– В ночь похищения мы имели неосторожность обсуждать наши дела, полагая, что она находится под действием снотворного.
– Она спала, саиль, спала, уж поверьте мне на слово.
– Как бы там ни было, мадам де Сентак назвала меня сначала саилем, а затем и принцем. И даже пригрозила судебным процессом, в результате которого наш брак может быть расторгнут.
– Ситуация и в самом деле очень серьезная.
– Поэтому мой поступок, чересчур агрессивный, обернулся для меня большим счастьем. Начнем с того, что мадам де Сентак не сможет ничего сказать, а даже если и заговорит, ей никто не поверит, полагая, что она бредит.
– Ну хорошо, а дальше что?
– Впоследствии она может умереть от этой страшной болезни, но Давид лишится жизни раньше ее.
– Не факт, ведь упомянутой экспедиции, запланированной Семиланом, ждать еще целых четыре дня.
– Да, но с учетом изменившихся обстоятельств я велю ему провести ее завтра же.
– Завтра слишком рано, ведь Семилан не может располагать Давидом, как своим слугой.
– Ну хорошо, пусть будет послезавтра. Но повидаться с ним я отправлюсь тотчас же.
– А что за доктор лечит мадам? – спросил Мюлар.
– Господин Брюлатур.
– Толковый?
– Если кто-то и может спасти мою жену, то только он. И я хочу, чтобы она жила, по крайней мере, до тех пор когда его наука не наткнется на мою волю. Но что-то я с тобой разболтался. Мне пора к Семилану. Если меня будут спрашивать, скажешь, что я отправился в город, чтобы договориться с врачами о консультации.
– Возвращайтесь быстрее. С учетом того состояния, в котором находится мадам, вам, по меньшей мере, надо усиленно демонстрировать свою обеспокоенность ее судьбой.
– Не бойся, не пройдет и часа, как я буду дома.
Сентак вышел из комнаты с озабоченным видом, будто человек, совершенно не знающий что делать, и даже спросил у одного из слуг адреса трех-четырех докторов, пользовавшихся в Бордо самой хорошей репутацией.
На улице, все с тем же выражением глубокой печали на лице, он быстро зашагал к человеку, взявшему на себя труд поспособствовать ему довести до конца гнусное дело, которому впоследствии предстояло стать ступенькой к его восхождению на трон.
– Эге! – воскликнул бандит, завидев его. – Экий у вас похоронный вид!
– Хватит болтать, – ответил Сентак, – этот вид я напустил на себя только для тех, кого мог встретить по пути…
– В таком случае вы забыли оставить эту скорбную физиономию на улице. Впрочем, мне это совершенно не мешает.
– У меня для вас новости, дражайший мой господин Самазан.
– Я так и подумал, жду ваших откровений. Слушаю вас, я весь внимание.
– Мадам де Сентак при смерти.
– Вот как? Неужели природа сама проделала за нас половину работы?
– Не совсем.
– В таком случае выкладывайте.
– Моя жена упала.
– Сама? Без посторонней помощи?
– Этот вопрос, что для вас, что для меня, не должен представлять особого интереса.
– Будь по-вашему.
– Достаточно того, что госпожа де Сентак чувствует себя очень и очень скверно.
– Но если жизни мадам угрожает опасность, – заметил Семилан, – то ее преждевременная кончина может нарушить все наши планы.
– Потому-то я и пришел повидаться с вами и попросить ускорить поход, в который вы намерены отправиться.
– Но ведь он, как вам известно, намечен на субботу.
– Я не могу ждать так долго.
– А я не могу ничего сделать раньше. У меня приняты меры предосторожности, отданы приказы, все приготовлено. Теперь же придется все на ходу менять.
– Ну и что! Надо, так и поменяем.
– Вам легко говорить. Как, по-вашему, я должен убедить юного Давида отправиться в поход раньше, не возбуждая подозрений?
– Это ваша забота.
– Не только моя! Ваша тоже!
– В общем, если вы не хотите менять свои планы, я найду кого-нибудь другого, кто воплотит их в жизнь.
– Вот оно что! Не торопитесь, мой дорогой господин де Сентак. Если вы нарушите нашу договоренность, я вполне смогу защитить юного Давида и все ваши прожекты так и останутся нереализованными.
– Вы мне угрожаете?
– Черт бы вас побрал! Неужели вы думаете, что я, занимаясь этим ремеслом, не знаю всех его возможностей? Если вы задумали обойтись без меня, то не удивляйтесь, если спустя некоторое время обнаружите, что я вполне могу вас упрятать.
– Куда?
– Как куда? За решетку.
– По какому обвинению?
– В этом отношении можете не беспокоиться, я не буду настолько глуп, чтобы компрометировать себя. Просто сообщу королевскому прокурору, кто вы такой на самом деле, и добавлю, что своей болезнью мадам де Сентак обязана не кому-либо, а вам. Вы прекрасно понимаете, что вас отправят в форт дю Га – подумать о былом величии, а заодно об уготованной вам судьбе.
Сентак прикусил язык.
– Ну хорошо, – сказал он. – Но позвольте заметить, что я совершенно не понимаю вашего упрямства, ведь вы не меньше меня заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее покончить с этим делом.
– Утверждая это, вы, пожалуй, несколько преувеличили. С одной стороны, пятьдесят миллионов, с другой – только один, эти части пирога никак нельзя назвать одинаковыми.
– Может, вы претендуете на половину? Так, по чистой случайности?
– Нет, я намного скромнее.
– Что же вам тогда надо?
– Сейчас я занимаюсь не только вашим делом. И если мне придется ускорить его разрешение, то интересами других, тоже довольно прибыльных, я буду вынужден пренебречь. И если мы говорим об интересе, то я не желаю терять свои деньги.
– Тогда назначьте цену, – сказал Сентак, проявляя все признаки нетерпения.
– Мне нужно пять миллионов.
– Пять миллионов! – воскликнул Сентак, в душе которого тут же проснулась жадность.
– Ни больше, ни меньше.
– Это уже слишком.
– Я не уступлю ни единого пистоля. Работа, которую я намереваюсь для вас проделать, может стоить мне головы. Разве она не стоит пяти миллионов? Думаю, стоит. Да и потом, мой дорогой господин Сентак, когда такому человеку, как я, подворачивается столь выгодное дельце, он должен им воспользоваться, чтобы не прослыть идиотом.
– Пять миллионов!
– Меня зовут де Самазан. Я стал дворянином и теперь мне требуется состояние, чтобы соответствовать этому рангу.
– А если я откажусь? – воскликнул Сентак.
– Вы? Ни за что на свете.
– Но ведь перед лицом ваших требований мне ничего не стоит отказаться от состояния господина Давида!
– Знаете, я предусмотрел подобный вариант. Мне даже не придется ничего рассказывать представителям судебных органов, у меня в запасе есть и другие козыри.
– Что вы имеете в виду?
– За это я, опять же, должен благодарить вас. Но поскольку вы не пожелали мне ничего рассказывать, я сам проник в тайну, которая стоит очень и очень многого, и теперь не замедлю ею воспользоваться.
– Выражайтесь яснее.
– С удовольствием. Допустим, этим вечером вы мне говорите: Семилан, оставьте в живых господина Давида, потому что я отказываюсь от огромного состояния, которое после его смерти вполне может выскользнуть из моих рук, оставьте в покое этого молодого человека, во всех отношениях интересного. Будь по-вашему. Но тогда завтра я поднимаюсь на борт корабля и отплываю в Индию.
– В Индию? На кой черт она вам понадобилась? Предупреждаю, что грабежи и разбои в этой стране – обычное дело, так что заняться там вам будет нечем, и вы помрете с голоду.
– Я и не собираюсь заниматься чем-либо подобным.
– Что вы говорите!
– Да-да. Я просто найду отца принцессы Вандешах.
При этих словах Сентак изменился в лице.
Семилан продолжал:
– И скажу ему: вы оплакиваете дочь, которую совсем маленькой похитила кормилица-фанатичка…
– Кто вам об этом рассказал?
– А вам какая разница? Я обо всем знаю и для меня это главное. А еще я скажу этому радже, чье имя мне также известно, поскольку за последние несколько дней я активно наводил справки, что его дочь жива и что я знаю, где она. А затем добавлю, что не прочь поделиться этими сведениями и с ним.
На губах Семилана играла дьявольская улыбка.
– И вы, мой дорогой саиль, прекрасно понимаете, что в обмен на тайну, которую я ему открою, сей счастливый отец осыплет меня своими щедротами.
– Все это хорошо, – возразил Сентак, – но поскольку вы, как и я, не знаете, где сейчас находится Вандешах…
– А мне и не надо этого знать. Раджа обратится к английскому правительству, то потребует французского короля вернуть отцу дочь, и господин де Мэн-Арди сам скажет Карлу X, где прячется Маринетта.
Какое-то время Сентак не мог вымолвить ни слова.
– А я, получив вполне заслуженное вознаграждение, отправлюсь в ваши бывшие владения и поведаю о вынашиваемых вами планах родственнику-узурпатору, у которого вы намереваетесь отобрать трон. Так что когда вы вернетесь, чтобы поднять в стране восстание, то либо окажетесь в тюрьме, либо найдете смерть, и о том, чтобы вернуть себе верховную власть, вам придется забыть.
Сентак никак не мог прийти в себя от изумления – что ни говори, а план бандита был вполне осуществим.
Это при том, что в сердце этого ужасного человека давно и безраздельно поселилась неистовая, всепоглощающая страсть: он любил, по-настоящему любил Вандешах. Потерять ее для него было верхом горестей и страданий. Саиль на мгновение закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями и справиться с волнением, и перед его мысленным взором предстала принцесса – такой, какой он видел ее той ночью: с восхитительными рыжими волосами, спящей, ничего не подозревая, под полотнищем из алого шелка, которое было эмблемой ее королевства.
– И вы на это пойдете? – наконец спросил он.
– Без малейших колебаний. И согласитесь – я рассчитал все правильно. К тому же признайте, что как бы там ни было, пять миллионов за очаровательную жену и трон – это совсем недорого. Заметьте, я не разделяю вашего стремления править страной в то время, когда целые монаршие династии без труда вырывают с корнями, но уважаю его. Но прошу не удивляться, что это стоит пять миллионов.
В душе Сентака, снедаемой лишь двумя страстями, жадностью и амбициями, велась ожесточенная борьба. В этот раз верх одержали амбиции.
– Ну хорошо, – сказал он, – я дам вам пять миллионов.
– Из них миллион авансом.
– Миллион авансом? – закричал Сентак, удивляясь пуще прежнего. – Вы с ума сошли, черт бы вас побрал! Где, по-вашему, я его возьму?
– Это меня не касается. Позвольте лишь заметить, что мадам де Сентак, которую сейчас свалила страшная болезнь, не в состоянии вам в чем-либо помешать. Вы теперь в доме хозяин, а ваша жена достаточно богата для того, чтобы вы при первом желании могли найти миллион.
Когда разговор зашел о пяти миллионах, Сентак стал возражать лишь инстинктивно, из жадности, потому как в глубине души давно решил похоронить Семилана вместе с его спутником под глыбой в подземелье и как следствие вообще ему ничего не платить. Но когда тот запросил миллион аванса, обеспокоился уже не на шутку.
Вопрос был лишь в том, что саиль зашел слишком далеко, чтобы теперь отступать, да и потом у этого чертова Семилана были буквально на все готовы ответы. Бандит он был явно умнейший.
Сентак попытался поторговаться.
– Вы правы, – сказал он, – в случае крайней необходимости я действительно смогу достать миллион, стоит мне того пожелать.
– В чем тогда дело?
– Вы забыли одну вещь.
– Какую?
– Точнее, вы не совсем хорошо представляете себе, что такое миллион.
– Как же, наоборот, очень даже хорошо представляю. Миллион – это десять раз по сто тысяч франков, сто раз по десять тысяч франков или тысячу раз по тысяче франков. Я об этом столько думал, что могу даже точно назвать вам количество двадцатифранковых монет, которые составили бы миллион.
– Я никогда не сомневался в ваших математических способностях. Но речь не об этом.
– Тогда как прикажете понимать ваши слова о том, что я не очень хорошо представляю, что такое миллион?
– Я хочу сказать, что, как бы ни был богат человек, найти миллион за сутки ему все равно будет не под силу. В Бордо нет ни банкира, ни нотариуса, который за день собрал бы мне десять раз по сто тысяч франков, выражаясь вашим языком.
Семилан понимал, что эти возражения справедливы, и поэтому не говорил ни слова – ждал продолжения.
Собеседник и в самом деле заговорил вновь.
– Я даже не уверен, что, взяв все деньги, что хранятся у меня дома, и нынче же вечером предупредив банкиров, к завтрашнему утру можно будет набрать целый миллион.
– Ну хорошо! – ответил Семилан, видя, что жертва ускользает из рук. – Мне хватит и трехсот тысяч франков.
Сентак задумался.
– Сумма сама по себе огромная, но я постараюсь ее найти.
– Когда я ее получу?
– Не раньше, чем послезавтра.
– В таком случае до этого дня я ничего предпринимать не стану, – сказал Семилан.
– Не возражаю. Но приготовьте все заранее, чтобы перейти к действиям, как только деньги окажутся у вас в руках.
– Не бойтесь. Я буду ждать наготове. Давид сгорает от нетерпения. Мы выступим в Бореш в девять часов утра. Если до этого часа я ничего от вас не получу, мы все равно отправимся в путь, потому что вы сможете встретить нас по дороге. Но если денег не будет и после моста, то наша экспедиция закончится ничем. Ведь насколько я понимаю, теперь, когда мадам де Сентак находится между жизнью и смертью, о мнимом нападении речь уже не идет.
– Конечно нет, юный Давид должен остаться в подземелье.
– Решено.
– В таком случае – до послезавтра.
– Да, увидимся послезавтра. Самое главное, сделайте все возможное, чтобы ваша жена не умерла раньше времени.
– Я постараюсь.
– Тогда, принц, до свидания, от всей души желаю вам реализовать все устремления и удовлетворить все ваши амбиции.
В ответ на это пожелание Сентак лишь пожал плечами, после чего расстался с Семиланом, вернулся домой и узнал, что состояние Эрмины еще больше ухудшилось.
XII
Но давайте вернемся к нашим героям, которых мы оставили запертыми в подземелье.
Увидев, что люк закрыт, а лестницы нет, Жан-Мари Кадевиль сразу понял, что в двух шагах от них разыгралась ужасная драма.
Но поскольку ни он сам, ни Мэн-Арди, ни кто-то другой никаких подозрительных звуков не слышали, ужас и уныние, овладевшие мужем Кадишон, показались всем несколько преждевременными.
– Мы пропали? – повторил за ним Кастерак. – В этом отношении вы, мой дорогой, несколько поторопились. Лично я не считаю, что мы пропали.
– Разве вы не видите: люк закрыт и открыть его мы не в состоянии.
– Мой дорогой друг, ваша жена, по-видимому, услышала какой-то шум и побоялась, что ее застанут врасплох.
– Кто?
– Этого я не знаю, но она, вероятно, посчитала необходимым закрыть люк.
– А вы не подумали о том, что в этом случае она оставила бы лестницу?
– Черт возьми! – воскликнул Мальбесан. – А ведь он прав.
– В таком случае, господин Жан-Мари, как вы объясните, что ваша жена отпустила вас с нами в момент серьезной опасности? – спросил Танкред.
– Я могу сказать лишь одно. По всей видимости, бандиты обнаружили какой-то ход, ведущий в мое убежище. Увидев Кадишон, они схватили ее, увели с собой, а люк захлопнули.
– Тогда мы не должны отчаиваться, – сказал Кастерак, – потому что тоже можем найти ход, который приведет нас либо в пещеру к бандитам, либо выведет наружу.
– Гонтран прав, – сказал Бюдо, – надо искать, а не предаваться смехотворному отчаянию.
– Да, господа, давайте искать, – сказал Жан-Мари, – и не мешкая, ведь мне хочется как можно быстрее узнать, что случилось с Кадишон.
– В таком случае нам нужно вернуться назад, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Мы вооружены, нам нужно выбраться из этой передряги.
С этими словами небольшой отряд двинулся вперед, углубляясь все дальше и дальше в катакомбы. Вокруг происходили те же странные явления, которые сопровождали их некоторое время назад, но они были слишком заняты делом спасения своей жизни, чтобы беспокоиться по поводу призраков и фантомов.
Не успели они сделать и нескольких шагов, как совсем рядом с каменным мешком вновь послышался глухой стон.
Мальбесан, услышав его, прошептал:
– Какие странные стенания!
И пошел дальше за своими спутниками, больше не обращая на них внимания.
Вскоре стоны стали раздаваться все чаще и чаще. Но самым пугающим в них было то, что в ответ на них стали слышаться и другие, еще более скорбные и мрачные. Более того, эти крики боли, казалось, приближались друг к другу.
– Где я? – наконец произнес голос, принадлежащий Кадишон.
Несчастная женщина лежала почти без чувств, на краю пропасти, в которой Сентак решил похоронить ее, как в могиле.
На дно каменного мешка жена гренадера не упала лишь чудом. Когда Сентак швырнул ее в пропасть, она упала на деревянную лестницу, которая под ее весом тут же сломалась.
Но при этом две вертикальные стойки несколько самортизировали, отбросив молодую женщину на пол подземелья, на самый край зияющего провала, в который упали обломки лестницы.
В результате падения Кадишон лишилась чувств. И когда муж с четырьмя молодыми людьми пришли и обнаружили, что лестницы больше нет, несчастная женщина лежала буквально у их ног – чтобы сбросить ее в бездонный колодец, было бы достаточно одного-единственного шага.
Но, с одной стороны, фонарь Жана-Мари светил очень слабо, а с другой – Мэн-Арди и его друзья ступали во тьме чрезвычайно осторожно.
Если вкратце, то они так и не заметили Кадишон и ушли, чтобы вернуться только в том случае, если выход так и не будет найден.