Потом они просидели полдня, обсуждая ситуации, в которые мог попасть Юрий Штунь, пообедали втроем в той же столовой, и Юрка вывезли из внутреннего двора штаба в легковой машине. Автомобиль остановился на какой-то пустынной улице, и Бобренок выпустил Штуня, дружески похлопав его по плечу на прощание.
Солнце вынырнуло из тучи и коснулось горизонта. Юрко вздохнул и направился в боковую улицу, где в небольшом симпатичном особняке за клумбами с георгинами жил отец Василий Загуменный.
Калитка не поддалась, Юрко вспомнил, что ее всегда запирали, он нажал кнопку звонка, подождал немного, однако никто не откликнулся. Юрко позвонил еще, ему показалось, занавеска на окне шевельнулась, но никто не вышел, и юноша взялся за железные прутья - его движение можно было истолковать двояко: возможно, хотел подергать калитку, чтобы хоть как-то подать сигнал обитателям особняка, или перескочить через ограду собрался... Видно, это не понравилось тем, кто наблюдал за его действиями исподтишка: двери сразу же распахнулись и на крыльце появилась старуха в темном платке.
- Чего тебе? - спросила не очень приветливо, из-под ладони разглядывая пришельца.
- Это я, бабця Вера.
Судя по всему, такое обращение повлияло на нее: сразу же стала спускаться с крыльца, но на последней ступеньке все же остановилась и переспросила:
- Кто - "я"?
- Вы же меня знаете как облупленного. Штунь я, Юрко Штунь из Подгородища, и у меня дело к отцу Василию.
- Штунь? И откуда ты взялся?
- С улицы, откуда же еще?
- Чем добрых людей тревожить, лучше бы там и оставался... - пробурчала старуха, однако отперла калитку и пропустила юношу во двор.
- Отец Василий дома?
- Отдыхают они.
- Так я подожду.
- Ну да. - Старуха тщательно заперла калитку и двери дома на два оборота и пропустила юношу из передней в кухню. Молча указала на табуретку и стала греметь посудой.
Юрко снял шляпу, потеребил ее и сказал нерешительно:
- Проголодался я, бабушка Вера, с утра не ел.
- Теперь много голодных, - ответила старуха равнодушно, даже на взглянув в его сторону.
- Так я вроде бы не чужой...
- Это как сказать... - бросила старуха, не оборачиваясь и продолжая возиться с посудой. - Времена трудные, и каждый должен заботиться о себе.
- Святая церковь, бабця, - начал Юрко как можно мягче, - учит, что надо помогать страждущим...
- И правильно учит, - раздался бас за его спиной.
Юрко оглянулся и поспешно поднялся с табуретки: в дверях стоял сам отец Василий Загуменный. Правда, сейчас, в пижамных штанах и майке, он ничем не напоминал священнослужителя. Поп сладко зевнул, совсем по-домашнему, прикрывая рот, однако привычным жестом протянул юноше правую руку, и тот склонился, целуя ее.
- Добрый день, святой отче, - молвил почтительно.
Отец Василий критически оглядел Штуня.
- Был настоящим парнем, - наконец вынес приговор, - а стал бог знает кем. Откуда ты?
- Долго рассказывать. - Юрко выразительно посмотрел на спину бабци Веры, и отец Василий сразу понял его.
- Накормите нашего гостя, пани Вера, - велел отец Василий. - И как следует. А я пока что оденусь.
Старуха недовольно швырнула плохо вытертую тарелку на стол, положила рядом хлеб, вытянула из шкафа кусок сала, помидоры и огурцы. Подумала немного, небось прикидывала, как понимать распоряжение святого отца накормить "как следует", наконец достала еще полкольца колбасы.
Штунь придвинулся к столу и аппетитно захрустел огурцом. Ел, размышляя: вот настоящая пища - сало и колбаса, а если к ним еще помидоры и луковица, жизнь становится воистину прекрасной, как бы ни выражала свое недоброжелательство злая старуха.
Юрко успел умять чуть ли не всю колбасу, когда на кухню снова заглянул отец Василий. Чисто выбритый, в черных узких брюках и белоснежной рубашке. Посмотрел, как расправляется гость с колбасой, и распорядился:
- Приготовьте нам кофе, пани Вера, и подайте в гостиную. Настоящего кофе, - уточнил он, увидев вопросительный взгляд старухи, - ведь к нам пожаловал близкий человек.
Они уселись в модно обставленной гостиной за журнальным столиком, на который пани Вера вскоре поставила парующий кофейник и чашечки, но отец Василий будто забыл о кофе, посмотрел на Юрия пристально и приказал:
- Рассказывай.
Юноша заерзал в кресле.
- Однако, святой отче, вышла какая-то дикая история, даже на знаю, с чего начать...
- Почему стриженый?
Юрко внутренне подобрался. Священник сразу взял быка за рога: стриженая голова выдавала Штуня. Майор полковником обсуждали эту проблему и решили, что можно сказать правду, - вранье тут никак не пройдет, можно только запутаться.
Потому Юрко и ответил, глядя на отца Василия чистыми глазами:
- Постригли. В армии постригли.
- Как так? - искренне изумился священник. - Насколько мне известно, ты с Мухой...
"Значит, - подумал Штунь, - Сорока и в самом деле во Львове, виделся с отцом Василием и рассказал ему о шифровке и о том, что сотник Муха с Гимназистом отправились на встречу с гитлеровскими диверсантами. Или узнал об этом из других источников". В конце концов, это не имело значения, ведь о событиях двух последних недель никто знать не мог, и Штунь не совсем вежливо перебил священника:
- Это секрет, святой отче, и я не имею права что-либо рассказывать о нашем с Мухой задании.
Отец Василий одобрительно кивнул.
- Конечно, - согласился, - но чего же ты тогда хочешь?
Юрко сказал, демонстрируя замешательство и подавленность:
- Святой отче, вы знаете меня с детства, вы благословили меня на тернистый путь борьбы с коммунистами. Кроме вас, у меня тут нет никого, неужели вы оставите меня без помощи или хотя бы без совета?
Отец Василий наконец вспомнил о кофе, а может, это понадобилось ему, чтобы выиграть время и обдумать слова Штуня, налил ему полчашки, себе же до краев, отпил и произнес твердо:
- Ты должен рассказать все, понимаешь, все до мельчайших подробностей, где был и что делал в течение двух последних недель. Иначе разговор у нас с тобой не получится и я ничего не сделаю для тебя.
- А служба безопасности! - притворно ужаснулся Юрко. - Вы знаете, как поступает она с болтунами?
- Сейчас для тебя служба безопасности - один я.
- Слушаю и повинуюсь.
- Я слушаю.
Юрко тяжело вздохнул и начал рассказывать. Сначала правду: как обстояли дела в курене Сороки, как по его заданию отправились с сотником Мухой и другими стрелками в Квасово, как встретили там немецких агентов. Как нашли поляну для посадки самолета, как агенты связывались с кем-то по радио, как ждали самолета и так и не дождались. Тогда старший группы приказал радисту срочно вызвать какое-то начальство, затем ему сообщили, что предыдущее задание отменяется. Теперь они должны были собирать сведения о дислокации и передвижении военных частей, сами же прятались в укрытии под Квасовом.
Однажды старший группы приказал Юрку вместе с еще одним агентом отправиться в Ковель, чтобы собрать сведения на железнодорожном узле. Агент был одет в военную форму и снабжен солидными документами, а Юрка с его липовой сельсоветовской справкой задержал патруль - на этот раз справка не сработала, его призвали в армию. Он несколько дней пребывал в запасном полку, при первом же удобном случае убежал оттуда. Пробрался к квасовскому укрытию, но группы там уже не было, ночью наведался в село - на явку, там запасся гражданской одеждой и пешком, в обход больших деревень, где мог напороться на засаду "ястребков", добрался до Львова.
Священника вроде и не очень интересовала исповедь Юрка. Он потягивал кофе и как будто дремал, но юноша видел: отец Василий наблюдает за ним из-под опущенных век и ни одно слово не остается без его внимания.
- Документы есть? - спросил он, когда Юрко умолк.
Штунь достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумажку и несколько измятых пятерок. Протянул на ладони священнику.
- Это, святой отче, все, что осталось у меня. Квасовский мельник предупреждал, что бумага не очень надежная и ею можно воспользоваться лишь в крайнем случае. Кроме того, - с гримасой отвращения погладил себя по стриженой голове, - вот тут все без справок написано. Стоит снять шляпу - и всем понятно: удрал из части, дезертир. А за это по головке не гладят. - И закончил жалостливо: - Вот так... Некуда мне, бедному, податься, и одна надежда на вас, святой отче.
- "Ястребки" встречались? - спросил после паузы отец Василий.
- Однажды случилось - уже тут недалеко, под Жовквой. Слава богу, не шибко грамотные, отбрехался.
- Последний раз где ночевал?
- За Куликовом, село Загайцы.
- У кого?
- А у меня в этом селе есть знакомый, Стефан Мигуля, хозяин зажиточный, еще в то время, когда с паном куренным Сорокой гуляли, сошлись с ним.
- Как так "сошлись"?
- А пан Мигуля был связан с бандеровцами.
- Хорошо, - сказал отец Василий. - Я подумаю, что можно сделать.
- Единственная надежда на вас, пан отче.
Священник хлопнул в ладони, и в комнату заглянула, точнее, просунула голову в дверную щель пани Вера.
- Нагрейте ему ванну, - кивнул на Юрка. - Белье найдется?
Старуха недовольно пошевелила губами:
- На такого верзилу...
- У вас, пани Вера, всегда все есть.
- Да уж, где были бы без меня?
Отец Василий опустил голову в знак признательности.
- Так переоденете?
- Попробую.
- Иди, - велел отец Василий Штуню, - помоешься, а то от тебя, того, пахнет плохо. Переночуешь на чердаке, там у нас кровать стоит. На всякий случай, - объяснил он, - подальше от людских очей. А завтра все и решим.
Юрко вышел, старуха последовала за ним, но отец Василий остановил ее. Прикрыл дверь и только после этого сказал тихо:
- Ночью пойдете в Загайцы.
- Под Куликовом?
- Да.
- Десять верст, неужто нельзя подождать до утра? Туда ведь соша есть. И машины ходят... За три часа обернусь.
- Можно и утром.
- Ради этого сопляка?
- Может понадобиться.
- Да, - согласилась, - людей мало, а он вроде хлопец сообразительный. Что в Загайцах?
- Найдете Стефана Мигулю. Спросите, ночевал ли у него вчера Юрко Штунь. И что знает об этом пареньке.
- Поспрошаю.
Отец Василий подумал немного, и недовольная морщинка залегла у него на лбу.
- У пани никого нет в Загайцах? - поинтересовался он.
- Из верных нам?
- Конечно.
- К сожалению. Хотите о Мигуле разузнать?
- У вас не голова, а целое сокровище.
- С дурной головой вы бы меня не держали, отче.
- Да, не держал бы.
- Я про Мигулю у отца Никанора разведаю.
Святой отец раздраженно поморщился:
- Пьет и болтун.
- Но паству свою небось знает.
- Однако он ведь в Куликове...
- Что же, нет у него своего глаза в Загайцах?
- Должен быть.
- Вот и узнаем.
- Только не задерживайтесь, пани Вера, прошу вас поспешить. Этого хлопца нам у себя держать ни к чему. Все может случиться, уважаемая, время военное, до греха недалеко.
- Грешные и так.
- Да, грешные, пани Вера, и пусть бог простит нас.
- Свечку поставлю - и простит.
- Не хулите бога, уважаемая, мне, служителю церкви, не к лицу слушать такие речи.
- Довольно уж... Вернусь к обеду, - уходя, сказала пани Вера.
3
На станцию прибыл эшелон с танками. Боевые машины были покрыты брезентом, но и неопытным глазом сразу можно было определить, какая именно техника движется к фронту.
Эшелон постоял всего несколько минут и медленно, громыхая буферами, покатил на запад.
Бобренок проводил долгим взглядом эшелон с танками, увидел двоих офицеров, выясняющих отношения тут, на перроне, и подумал, что вот так рядом с ним могут стоять вражеские агенты, не написано же у них на лбу, что именно они и есть натуральные шпионы и только притворяются озабоченными какими-то важными делами. На самом же деле пересчитали все тридцатьчетверки на платформах, и самое позднее сегодня вечером неизвестная рация передаст врагу это сообщение.
Майор припомнил шифровку, перехваченную вчера, - собственно, из-за нее он и стоял на перроне вокзала, глядя вслед литерному военному эшелону:
"Сегодня со станции Стрый на Сколе проследовала Сто двадцать четвертая стрелковая дивизия. Третий танковый корпус передислоцировался в район Дрогобыч, Турка. Туда же переброшено семьдесят восемь танков Т-34. Прибыл Отдельный гаубичный дивизион. Наблюдается оживленное движение воинских частей на участке Стрый, Сколе. Седьмой".
Поистине, этот Седьмой знал примерно столько же, сколько и военный комендант станции Стрый, пожилой, болезненного вида капитан, лысый коротышка с покатым лбом.
Только что комендант появился тут. Он смахнул цветным носовым платком капельки пота с носа и вопросительно посмотрел на майора. Как видно, они подумали об одном и том же, ибо капитан, сердито насупившись, сказал:
- Мы делаем все, что можем, для скорейшего продвижения на фронт эшелонов и обеспечения военной тайны на станции. И я просто удивляюсь...
- А ты не удивляйся, - грубовато возразил Толкунов. Он сбросил шинель, сдвинул на затылок фуражку и был похож на неуклюжего интенданта или военного фельдшера, отставшего от эшелона и просившего помощи у коменданта. - Не удивляйся, капитан, - продолжал он с нажимом, - ведь шпионы тоже не лыком шиты. Учат же их чему-то в школах, как считаешь?
- Наверно, учат, - согласился комендант и снова вытер нос, громко шмыгнув им. - А у нас, сами видите, какая катавасия, за всем не уследишь.
- Надо уследить, - отрезал Толкунов.
- Все, что можно, я сделал.
Наверно, он был по-своему прав. Розыскники уже могли убедиться, что, при всей его внешней непрезентабельности, комендант был энергичным и по-настоящему деловым человеком. Он действительно делал все возможное и невозможное для быстрейшего продвижения военных эшелонов. Посторонним подойти к станции, тем более длительное время пребывать тут без дела, нельзя было: патрули систематически проверяли документы у офицеров и солдат, гражданское население допускалось на перрон лишь во время посадки на поезд, до того пассажиры толпились на привокзальной площади и речи не могло быть о том, чтобы оттуда вести наблюдение за транзитным транспортом. А вражеский агент был прекрасно информирован: знал даже номера частей, передислоцировавшихся вчера на разные участки фронта.
- И все же ваши меры недостаточны, - заметил Толкунов. Он тоже был прав, в конце концов никого не интересовало, какие именно меры по усилению охраны станции осуществлял комендант, потому что факт оставался фактом: вражеская агентура действует на ее территории.
- Не кажется ли вам, что и от Смерша также кое-что зависит, - не без ехидного подтекста бросил капитан.
Этот спор мог длиться бесконечно, и Бобренок решительно прервал его:
- Ведь мы делаем общее дело, товарищи офицеры, давайте не пререкаться.
Комендант кивнул в знак согласия, а Бобренок с удовлетворением наблюдал, как к офицерам; несколько минут назад привлекшим на перроне его внимание, подходил патруль. Лейтенант придирчиво проверил документы, что-то приказал офицерам. Те стали оспаривать его распоряжение, однако лейтенант, козырнув, настоял на своем, и офицеры, прихватив чемоданы, направились в помещение вокзала.
Действительно, на станции как будто бы царил порядок, и Бобренок предположил:
- Возможно, у агентов есть информаторы среди железнодорожников. Давайте посмотрим личные дела.
- Мы уже так сделали во Львове, - объяснил Толкунов, - и не без пользы.
- Немало железнодорожников и тут работало на немцев, - сказал комендант, - кадры засорены, еще предстоит немало потрудиться в этом плане...
- Да, - подтвердил Бобренок, - начнем с личных дел, кроме того, капитан, надеюсь, у вас есть доверенные люди среди железнодорожников?
- Я понимаю вас... - Комендант вытер нос просто рукой. - Конечно, есть у нас разные люди. Одним можно доверять больше, другим меньше. Была тут во время оккупации небольшая подпольная организация, товарищи сейчас разбираются с ней, но должен сказать: люди там работали железные.
- Так что же ты!.. - оживился Толкунов. - Давай этих подпольщиков, такое золото, а ты молчишь.
- Товарищи просили, пока окончательно не прояснится дело, никому не говорить о них.
- Нам можно, даже нужно.
- Пошли, - указал комендант на свое помещение в конце перрона. - Сейчас начнем...
Слесарь паровозного депо Андрей Михайлович Будашик - высокий и плотный человек с большими, со следами мазута руками - сел на предложенный Бобренком стул.
- Большая группа была в депо? - поинтересовался Бобренок.
- Да нет, четырнадцать человек, может, потому и продержались. Конспирация, значит, была у нас, и каждый мог голову за другого положить.
- Чем занималась группа?
- Делали, что могли, паровозы портили потихоньку, в буксы песок подсыпали. Мин и взрывчатки у нас не было, оружия тоже. Да и зачем нам оружие? Мы к нему не привыкшие.
Бобренок смотрел на этого, немного угловатого человека с сильными и несомненно умелыми руками, думая: каждый делал на этой войне, что мог, вот они сколько диверсантов задержали, сколько орденов получили, у них все, так сказать, на виду, а кто подсчитает, каков вклад в победу этого скромного человека и его товарищей? Никто их не принуждал, сами организовались - рабочий человек всегда остается рабочим, и на него можно положиться.
Потому и сказал прямо:
- Мы, товарищ Будашик, нуждаемся в вашей помощи.
- А мы, товарищ офицер, никогда не откажемся. Идет война, и сами понимаем... Так что, если где-то поднажать надо, нажмем, можете не сомневаться.
- Иная у нас просьба.
- Так говорите.
- Кто-то среди ваших, деповских, товарищ Будашик, по всей вероятности, работает на немцев.
Слесарь не удивился, не возразил, видно, был человеком уравновешенным, не горячился и, пожалуй, не любил принимать быстрые решения.
- Среди наших, говорите?.. - повторил раздумчиво. - То есть гитлеровские шпионы?
Бобренок увидел, что Толкунов делает ему предостерегающие жесты, - опустил веки в знак того, что заметил их и берет всю ответственность на себя.
- Да, на узле завелись шпионы, - подтвердил Бобренок. - Или их пособники, собирающие информацию и передающие ее агентам.
- Нет разницы, - резонно заметил Будашик. - Главное - помогают фашистам.
- Должны их обезвредить.
- А как же! И хотите, чтоб мы подсказали?..
- Надеемся на вас.
Будашик помолчал. Затем сказал не совсем решительно:
- Сомнительное это дело, товарищи офицеры. Как-то неудобно на людей наговаривать.
У Бобренка вдруг пролегли две жесткие морщины от носа до уголков губ. И он ответил жестко:
- Вы, когда песок в буксы сыпали, оглядывались? Ведь знали: в случае чего - расстрел. Вас бы подручные фашистов не пощадили!
- Еще бы!
- А вы: наговаривать...