Гудзик дождался, пока Иванцив спустится с насыпи, и осторожно пошел за ним. Сразу за разъездом начиналась вырубка, стояло несколько машин и подвод, наверно, из ближайших сел, и лесорубы кое-где валили деревья.
На Гудзика никто не обратил внимания, как впрочем и на Иванцива, - идет в лес человек с корзинкой, собрался за грибами, говорят, маслят сейчас навалом, - что же тут необычного?
За смешанным лесом, где трудились лесорубы, сразу начинался молодой сосняк. Маслята тут и правда попадались. Иванцив начал собирать их, и Гудзик подумал, что, по-видимому, все его старания сведутся к нулю. Старшина сделал крюк и вышел на опушку. Теперь Иванцив, если бы захотел пойти дальше в лес, начинавшийся за низиной, должен был непременно пересечь поляну, на краю которой в кустах засел Гудзик. Потому что справа начиналось болото, слева тянулась дорога, а какой же грибник пойдет дорогой. Правда, существовал и третий вариант: набрав грибов в посадке, машинист мог возвратиться к разъезду и сесть на первый попавшийся поезд до Стрыя.
Прошел чуть ли не час. Солнце пригревало, и Гудзика стало клонить в сон: мигал глазами и тер виски, про себя обзывая Иванцива всякими нехорошими словами, и едва не прозевал его. Машинист вышел из посадки незаметно, наверно, перед этим стоял среди сосен, осматриваясь, но Гудзика не мог заметить. Направился к дальнему лесу не просто через полянку, как пошел бы любой человек, - там вилась давно протоптанная тропинка, - а свернул в лещиновые заросли, где притаился старшина.
Иванцив обошел открытое место, постоял немного, прислушиваясь, и двинулся дальше уверенно. Видно, хорошо знал эти места, потому что сразу за болотцем повернул круто влево, обошел пригорок, откуда его могли увидеть, и направился дальше через прошлогоднее пожарище, где уже начал пробиваться подлесок.
Продвигался легко, будто скользил между обгоревшими пеньками и черными стволами, еще сохранившимися кое-где. Гудзик увидел, что идет теперь машинист без корзины. Набрал маслят и спрятал где-то в лесной чаще. Сейчас корзина только бы обременяла его, да и потребность в маскировке почти отпала.
А зачем ему понадобилось, идти в Залещицкий лес? Тут и ребенку ясно: на дороге к Залещикам нашли "студебеккер" с убитым шофером. А майор из армейского Смерша говорил, что именно в этих местах, возможно, гитлеровские агенты спрятали рацию, устроив тайник.
Как в воду смотрел этот чернявый майор, по-видимому, умный и опытный человек, если так безошибочно определил район действия шпионов.
Значит, этот тип, которому так долго удавалось притворяться честным человеком, фашистский агент. Вот собака, водит поезда, имеет свободный доступ на станцию, собирает там сведения, а теперь передаст их связному или положит в тайник.
Пожалуй, идет именно к тайнику, со связным мог встретиться где-то ближе к разъезду, а тайник, скорее всего, оборудовали в чащобе, куда люди почти не ходят, особенно теперь, в тревожное военное время. И банду можно встретить, и недобитого гитлеровского солдата, пробирающегося из окружения к своим, и зверя, - мало ли что таит в себе осенний нехоженый лес!
Они миновали завал из трухлявых уже стволов. Лес тут начинался поистине дремучий, и Гудзик немного сократил расстояние до Иванцива, боясь потерять его. Больше того, потерял-таки на несколько минут, но интуиция и опыт подсказали старшине, что дальше не следует идти по следам машиниста, так как мог выдать себя этим. Гудзик спустился в неглубокий овражек, поросший по краям кустарником, по дну овражка продвинулся метров на двести, быстро перебегая открытые места.
Ложбина кончилась, Гудзик миновал густые кусты и вдруг снова увидел машиниста совсем близко, метрах в пятидесяти, может, и меньше - успел снова спрятаться в ольшанике. Видел сквозь заросли, что Иванцив уже повернул обратно к разъезду: шел не таясь, и хворост хрустел у него под ногами.
Выходит, подумал старшина, где-то здесь у них тайник, здесь или метрах в ста - ста пятидесяти, дальше Иванцив не успел бы отойти. Достал карту и обвел это место карандашом: территория вышла небольшая, и опытные розыскники, имея такие данные, непременно найдут шпионский тайник без особых усилий.
Иванцив возвращался к разъезду тем же путем, обошел болотце и исчез в сосняке, а старшина сделал небольшой крюк и вышел к вырубке слева, как раз там, где стояли подводы и можно было, не привлекая к себе внимания, свободно наблюдать за разъездом.
Машинист немного задержался в посадке - собирал еще грибы или подкреплялся в уединении, наверно, взял с собой харчи. Это больше всего сердило старшину, потому что с утра не ел и у него бурчало в животе, а еще неизвестно, как поведет себя Иванцив и что отчубучит, - может, будет водить до ночи...
А от костров лесорубов пахло дымом и едой, кажется, кулешом, и Гудзик вдруг подумал, что нет на свете ничего вкуснее, чем кулеш, горячий, с ломтем черного хлеба, обычный солдатский суп с плавающими в нем шкварками.
Иванцив вышел из леса, когда издали донесся гудок паровоза. Поезд был длинный, товарный, везли что-то ценное и крайне необходимое фронту: на площадке каждого вагона стоял часовой. Гудзик видел, как долго выяснял отношения с машинистом Иванцив, наконец его все же взяли на паровоз, и тогда старшина метнулся к начальнику эшелона - капитан понял его с полуслова, пустил в единственный пассажирский вагон и даже накормил, правда, не кулешом, а хлебом с салом.
С вокзала Иванцив отправился домой.
В условленном месте Гудзика уже ждал младший лейтенант Сидоров. Старшина не подошел к нему, не сообщил о событиях сегодняшнего дня, Они обменялись лишь взглядами, означавшими, что Гудзик сдал своего подопечного, а младший лейтенант принял его. И старшина поспешил в комендатуру. Оттуда, как и надлежало, немедленно позвонил полковнику Карему. Докладывал, торопясь и глотая концы слов, считал, что полковник сразу же поднимет по команде какую-нибудь воинскую часть для прочесывания леса в обозначенном им квадрате, и весьма удивился, когда Карий лишь ответил:
- Благодарю за службу, старшина. Отдыхайте.
Гудзик был опытен в обращении с начальством и знал, что оно не любит подсказок, но не выдержал и возразил:
- Я думал, что и меня используют...
- Где?
- В прочесывании леса.
- Зачем?
- Ведь шпионский тайник! Возможно, там рация...
- Отдыхайте, старшина, - ответил полковник коротко, и Гудзик сообразил, что полез совсем не в свое дело.
- Слушаюсь, - сказал сдержанно и положил трубку.
А Карий вызвал адъютанта.
- Капитана Сулимова ко мне, - приказал он.
Да, Бобренка с Толкуновым надо оставить в городе, тут они нужнее, а засаду в Залещицком лесу можно поручить Сулимову с лейтенантом Рябоклячем. Завтра на рассвете найдут тайник, завтра же, возможно, послезавтра кто-то должен забрать из тайника сообщение Иванцива. Скорее всего, рядовой связной. Однако через связного можно выйти на резидента.
Да, на самого фашистского резидента.
8
Бобренок, услышав о сообщении старшины Гудзика и решении полковника, нахмурился и спросил:
- А нам что, в отставку?
- Это почему же? - сощурился Карий.
- Я не против капитана Сулимова, но ведь нитку в Стрый потянули мы с Толкуновым.
- Вы нужны в городе.
Толкунов едва заметно скривился:
- Душно мне в городе.
- Еще бы, - возразил Карий, - там, в Залещицком лесу, все ясно: жди, пока кто-нибудь придет к тайнику, шуруй по его следам...
- Горячее место там, товарищ полковник, - убежденно сказал Бобренок. - Самое горячее.
- Это как сказать!
- Перспективы в городе туманные, можно считать, пока что совсем ничего нет.
- Вам это и доказать, - решительно прекратил спор полковник.
- Как?
- Сейчас обсудим как.
- Неужели через Сороку? - Бобренок явно не верил в этот ход, и Толкунов бросил на него осуждающий взгляд.
Если полковник считает этот розыск перспективным, так оно и есть. Полковник Карий, это Толкунов знал твердо, никогда не ошибается. По крайней мере, почти никогда, может, чуть-чуть когда-либо - в мелочах, но ведь нет людей вовсе безгрешных. Но как выйти на Сороку, а через него на шпионов? Этот хитрюга определенно почувствовал неладное, и только пятки засверкали...
Толкунов вопросительно посмотрел на Карего, однако ничего не спросил. Лучше посидеть тихо, полковник сам выложит все, что надумал.
Карий помолчал, сосредоточиваясь, потом сказал:
- Сорока не мог не оставить следов. Среди людей живем, а люди все видят и помнят.
Бобренок сразу понял его и заметил:
- У них тоже губа не дура. Наверно, следят за Штунем, только и ждут какой-то нашей оплошности.
- Почему же оплошности?
- Выдадим себя и Штуня. Шпионам сразу станет известно, что Штунь - подсадная утка.
Карий не согласился:
- Можно подумать, что у них все в ажуре. У нас в Смерше людей значительно больше, чем у резидента, а и то бывает нехватка. Они озабочены делами поважнее, чем слежка за проваленной явкой. Сбор и передача информации - вот их задание, а там, на квартире Палкива, - могли обрубить концы, и все...
- Но ведь никто не может дать гарантии...
- Никто, - согласился полковник. - Да и что случится, если они убедятся, что Штунь подослан нами?
- Подождите! - воскликнул Бобренок, и Толкунов снова осуждающе взглянул на него. Но Бобренку было не до эмоций капитана, он продолжал, увлеченный своей версией: - А если они просто устроили Штуню небольшую проверку? Убедятся: ни с кем хлопец не водится, нет ничего подозрительного - и привлекут к работе...
- Да, может и так случиться, - подтвердил полковник.
- И тогда мы с нашей поспешностью опростоволосимся.
- Время, - подчеркнул Карий, - нас подпирает время. Мы должны взять шпионов немедленно, а не играть с ними в прятки.
- Должны, - повторил Бобренок, а Толкунов подумал, что Бобренок напрасно спорит с Карим, все равно полковник окажется правым, наконец Карий мог просто приказать, а к приказам капитан относился с должным уважением и добросовестно выполнял их.
Бобренок достал папиросы, вопросительно посмотрел на Карего, но тот сам потянулся к коробке. Закурили, майор подождал, пока спичка догорела чуть ли не до кончика, бросил в пепельницу и сказал:
- И все же мы не станем афишировать себя. Будем действовать от имени комендатуры - выясняем, мол, у кого есть излишки жилплощади. Ведь надо расселять военных, не так ли?
- Резонно, - согласился Карий.
- И еще вот что. Подключим Штуня, пусть знакомится с соседями. Дескать, дядя куда-то исчез, время тревожное, военное, что-то могло случиться... Может, и вытянет из соседей какую-то информацию.
- И это резонно.
- Можно воспользоваться вашим телефоном?
- Даже нужно.
Бобренок набрал номер телефона квартиры Сороки, объяснил Юрку, что именно требуется от него, и предупредил: если встретятся в доме или где-то на улице, держаться как с незнакомыми.
- Минуточку, майор, - вмешался Карий, - вы будете обходить все квартиры дома Сороки, должны зайти и к Штуню. Вот там окончательно и договоритесь.
- А если встретимся до этого?
- И то верно. Давайте, товарищи офицеры, а то время не ждет, - отпустил Карий своих подчиненных.
На каждом этаже дома на Зеленой было по три квартиры. Сорока жил на втором. В двух квартирах первого этажа никто не откликнулся, невзирая на долгие звонки, открыли только в третьей, правда не снимая цепочки и внимательно разглядывая офицеров через щель.
- Из комендатуры города, - представился Бобренок, - прошу открыть.
Цепочка задребезжала как-то неуверенно, однако дверь распахнулась и на пороге появился худой, со впалыми щеками мужчина в накинутом на плечи пиджаке да еще к тому же укутавшийся в теплый плед. Представился:
- Горихив Семен Иосифович. Что нужно пану представителю власти? - спросил он угодливо, но глаза блестели недоброжелательно.
- Хотим осмотреть вашу квартиру.
- Зачем? У нас уже были люди из комендатуры и, кажется, все выяснили.
- Сколько у вас комнат?
- Две.
- А жильцов?
- Трое. Я, жена и дочь. Они на работе, а я нездоров.
- Что такое?
- Простудился.
Вид у него был действительно болезненный. В принципе комендатура не имела оснований беспокоить его, но поговорить не мешало, и Бобренок сказал тоном, исключающим возражения:
- Все же мы должны осмотреть вашу квартиру.
- Так прошу вас... - Он дал дорогу майору, но тот пропустил его впереди себя.
- Показывайте!
Квартира и в самом деле состояла из двух комнат и кухни, всюду аккуратно прибрано, а в большой комнате, служившей гостиной, стоял букет полевых цветов, совсем недорогих, простеньких, в обычной дешевой керамической вазочке.
Хозяин стал возле окна и наблюдал, как офицеры осматривают квартиру. Точнее, осматривать было нечего: заглянули в смежную комнату, ванную, кухню, пожалуй, могли бы уже идти, но Бобренок спросил у хозяина:
- Давно тут живете?
Мужчина поправил плед, поднял удивленно брови - дескать, для чего это офицеру. Однако жизнь, наверно, уже давно научила его ничему не удивляться, ответил сдержанно и в то же время не без заискивания:
- Да будет известно милостивому пану, еще до войны вселились. Когда дочь родилась.
- Уже взрослая?
- Я же говорил: работает.
- А дом частный?
- Был частный, но теперь...
- Буржуям амба, - вмешался Толкунов. - Квартира ваша.
- Прошу пана, государственная.
- Никто не имеет права вас выселить.
- Даже вы? - В этом вопросе чувствовалась неприкрытая ирония.
- Даже мы, - сухо и твердо ответил Толкунов.
А Бобренок объяснил:
- Мы временно расквартировываем военных.
Хозяин вдруг засуетился.
- Так прошу садиться...
По-видимому, он предлагал только из вежливости, но офицеры немедленно воспользовались его приглашением и уселись на узком старомодном диванчике.
Чтоб успокоить хозяина и хоть как-то расположить его к себе, Бобренок констатировал:
- У вас, видим, и так тесновато. К тому же одна комната проходная...
- Да, - поспешно согласился хозяин, - квартира рассчитана на одну семью. И лишь в крайнем случае...
- Крайнего пока нет. А скажите, у кого в доме есть излишки жилплощади?
Хозяин задумался. Он явно колебался, и Бобренок понял: хочет быть полезным военным - ведь они пошли ему навстречу, и в то же время боится соседского гнева.
- Разговор между нами, - поспешил заверить майор.
Хозяин беззвучно пошевелил губами.
- На втором этаже живет пан Палкив, - наконец решился он. - Тетка тут у него оставалась, а пан Палкив куда-то уезжал, а теперь возвратился. Тетка умерла, так пан сам двухкомнатную квартиру занимает.
Разговор вошел в нужное русло, и майор немедленно воспользовался этим:
- И кто этот Палкив? Где работает?
Горихив беспомощно развел руками.
- Мне это неизвестно.
- А я считал, что каждый сосед хоть немного знает о тех, кто живет с ним рядом.
- Этот пан такой таинственный... Вежливый, но неразговорчивый, и даже тетка ничего не знала о нем. Свыше года пропадал, я думаю, прятался от немцев или служил где-то, ведь такой солидный пан должен быть занят чем-то, не правда ли?
- Чистая правда, - подтвердил Бобренок, подумав: если бы этот суховатый, подтянутый и предупредительный человек знал, где именно находился целый год пан Палкив и чем занимался, никогда не поверил бы. - А с кем пан Палкив знается? - спросил он. - С кем из жильцов дома близок?
Горихив пожал плечами:
- Мы ни с кем не общаемся. Жена с дочерью на работе, да и я бездельничаю лишь несколько дней, а то работал на пивзаводе.
- Прошу извинить, - решительно поднялся Бобренок. - Кстати, бывший хозяин дома теперь живет здесь?
- Хозяйка, - поправил Горихив. - Дом принадлежал пани Валявской, и ей дали сейчас комнату на втором этаже.
- Номер?
- Чего?
- Квартиры Валявской, конечно.
- Слева на втором этаже. Комната темноватая, с окнами во двор, наверно, пани недовольна, когда-то сама занимала весь третий этаж. И зачем человеку столько?
В его вопросе прозвучало неподдельное удивление и возмущение, и Толкунов не преминул объяснить:
- Натура такая - буржуйская!
- Пожалуй, пан прав, - сразу охотно согласился Горихив. Вдруг спохватился и сказал: - Извините, но ничего, кроме гербаты, предложить не могу.
Толкунов не знал, что "гербата" по-польски - "чай", и хотел уточнить, что имеет в виду хозяин, но Бобренок успел уже отказаться, и капитану не оставалось ничего, как последовать его примеру.
На второй этаж вела закругленная деревянная лестница с резными перилами. Дом когда-то был явно не из дешевых, но давно не ремонтировался, ступеньки скрипели и прогибались под ногами, на стенах кое-где обвалилась штукатурка, пахло чем-то кислым - резкий и неприятный запах, Бобренок скривился и даже чихнул.
- А навозца не нюхал? - ехидно хохотнул Толкунов.
Бобренок вспомнил, как резко пахнет вывезенный в поле навоз, но не стал препираться с капитаном, потому что они уже стояли перед слегка покосившейся, с осыпавшейся краской дверью квартиры бывшей владелицы дома. Толкунов поднял руку, чтобы постучать, но майор остановил его.
- Сначала туда, - указал Бобренок на противоположную квартиру.
- Почему?
Майор кивнул на двери в глубине лестничной клетки:
- Там Палкив. Зайдем после Валявской.
- Угу, - согласился Толкунов и позвонил.
Никто не спешил открывать, позвонил второй раз. За дверью послышались легкие шаги. Им открыла девушка, совсем еще юная, лет восемнадцати, курносая и задорная, как сразу определил Бобренок, увидев косички с бантами, торчавшими у нее на голове. Не спросила офицеров, кто они и откуда, улыбнулась светло, чуть ли не радостно, и сказала твердо, даже требовательно:
- Прошу, входите, пожалуйста, что же вы стоите?
Бобренок начал объяснять, откуда они и зачем пришли, девушка пропустила мимо ушей эти объяснения, очевидно, для нее был важен сам факт появления офицеров на пороге квартиры, потому что, топнув ногой, обутой в войлочную туфлю, повторила:
- Прошу!
В комнате кроме стола со стульями стоял диван, в углу - этажерка с книгами. Совсем мало мебели для такого большого помещения, и от этого комната казалась еще большей и какой-то холодной, необжитой.
Майор обошел вокруг стола и спросил:
- Квартира двухкомнатная?
- А у нас там спальня... - Девушка направилась к дверям, чтобы показать, но Бобренок остановил ее.
- Не могли бы вы потесниться? - поинтересовался он вежливо. - Принять квартирантов - офицера или двоих? Правда, - осмотрелся, - тут лишь одна кровать...
- Есть раскладушка, - поспешила сообщить девушка, - и если офицер не побрезгует спать на раскладушке...
- Не побрезгует, - заверил Толкунов, - наш офицер не какой-то там пан, и ему всякие роскошные диваны и перины не нужны.
- Только... - Девушка запнулась. - Только одеяла у нас нет, потому что все распродали, - добавила она решительно.
- Будет одеяло, будет и белье, - предупредил Бобренок. - Тут живете вы и?..
- Я с мамой, - быстро объяснила девушка. - Мама на работе, а я в университет поступаю...