- Вот так, сейчас? - усомнился Бобренок и обвел взглядом пустую комнату.
- Собираюсь поступать, - уточнила она.
Толкунов тем временем подошел к окну, выглянул. Отсюда просматривалась вся улица, и если девушка заметила что-то... Спросил:
- А соседи у вас кто?
- Пан Палкив с племянником. Фактически сам пан Палкив, ведь племянник только вчера из села приехал. А слева - старая пани Валявская, бывшая владелица дома.
- У этого Палкива, - начал осторожно зондировать, почву Бобренок, - еще никто не расквартирован? Офицеры или гражданские?
- В нашем доме пока никого не поселили.
- А нам говорили, что у Палкива кто-то живет.
- Нет, - возразила девушка, - тетка у него недавно умерла, еще, правда, при немцах, а пан Палкив совсем недавно появился, даже на похороны не успел. И никто к нему не ходит, вот только хлопец из села прибыл. Я так понимаю, пан в трауре по тетке, значит, печалится и никого не хочет видеть.
Информация была довольно исчерпывающей, и Бобренок направился к выходу, а Толкунов спросил у девушки:
- Вы в окно часто смотрите?
Видно, вопрос удивил ее, так как ответила растерянно:
- Вообще, да... Но для чего вам?
- Может, видели: пан Палкив встречается с кем-нибудь на улице? Или ожидал тут его кто?
- Нет, пан такой солидный, важный даже. - Девушка улыбнулась весело, не очень-то одобряя неприступность своего соседа. - Ходит, будто жердь проглотил.
Толкунов вздохнул и последовал за майором, однако девушка остановила их.
- Когда же... - спросила она смущенно, - когда ожидать ваших офицеров?
Бобренок вдруг понял, что вводить в заблуждение эту наивную девушку негоже, решил сегодня же связаться с комендатурой и пообещал уверенно:
- Завтра или послезавтра.
Не успел майор постучать в дверь Валявской, только поднял руку, как она распахнулась и полная, седая и непричесанная женщина появилась на пороге, заслонила своим тучным телом вход в квартиру и спросила коротко и отрывисто:
- Кто?
- Из военной комендатуры, - так же коротко ответил Бобренок.
- В чем дело?
- Расквартировываем людей.
- Я занимаю одну комнату.
- Прошу извинить, - коснулся козырька майор. - А ваши соседи?
- У них и спрашивайте! - Старуха с грохотом захлопнула дверь под самым носом у офицеров, но Бобренок был уверен, что не ушла, а стояла в передней, ожидая, как среагируют на ее выходку военные.
Майор переглянулся с Толкуновым и нарочно громко рассмеялся:
- Ну и ну! - сказал так, чтоб старуха услышала: - Потопали, капитан, дальше, должны поселить еще пятерых. - И направились к дверям Палкива, уверенные, что Валявская подглядывает за ними в замочную скважину.
Штунь открыл им и невольно потянулся к майору, но Бобренок остановил его предостерегающим жестом и спросил:
- Кажется, эта квартира двухкомнатная?
- Точно.
- Можно посмотреть?
Когда замок щелкнул за ними, Бобренок похлопал Юрка по плечу и, приглушив голос, сказал:
- Сейчас мы поднимемся на третий этаж. Учти, тебе стоит установить контакт с Валявской. Бывшая владелица дома, однокомнатная квартира напротив. Хитрая старуха и, вероятно, кое-что знает. Приблизительно через час пойдешь устраиваться на работу. Зайдешь на кондитерскую фабрику, там тебе, конечно, откажут: пока что нет сырья, да и немцы вывели из строя машины. Потом поедешь на паровозовагоноремонтный завод. Знаешь где?
- Какой же львовянин его не знает?
- Начальник отдела кадров предупрежден. Тебя зачислят учеником слесаря.
- Но ведь я же никогда...
- Учеником, ясно?
- Да.
- Работай, как все. Старательно, да поглядывай вокруг внимательно.
- Понятно.
- Будешь по городу идти, тоже присматривайся. Если увидишь "хвост", не обращай внимания. Вечером позвонишь.
- Позвоню.
Бобренок шумно открыл дверь и сказал Толкунову громко, чтобы пани Валявская обязательно услышала:
- Здесь можно двоих поселить.
- Да, квартира удобная, - согласился капитан, и они стали подниматься на третий этаж.
Штунь подождал несколько минут, потом с деловым видом постучал к Валявской.
- Кто? - услышал он из-за дверей.
- Ваш новый сосед.
Женщина, помолчав немного, открыла. Однако в квартиру не впустила.
- Так что надо? - спросила она, внимательно разглядывая юношу.
- Не смогла бы пани одолжить мне утюг?
Валявская помахала у него под носом толстым, словно обрубленным пальцем с черным полумесяцем ногтя.
- Много вас тут... - бросила она презрительно и попятилась с явным намерением закрыть дверь. Но внезапно ей в голову пришла какая-то мысль. Бросив на Юрка быстрый взгляд, сказала: - Я видела, ты мешок привез. С чем?
- Продуктов мама дала.
- Каких?
- Сала немного, хлеба, картошки...
Валявская с шумом втянула в себя воздух, словно почуяла уже запах сала, и заявила твердо:
- Принесешь десяток картофелин, тогда получишь утюг на десять минут.
- Вы хотите?.. - смутился юноша.
- Уши у тебя есть? Утюг электрический и портится, должно же быть мне какое-то возмещение.
- Принесу... - переступил с ноги на ногу Юрко.
- Что же ты стоишь?
- А утюг?
- Раньше картошку.
- Минутку...
Юрко взял десяток картофелин еще из запасов Сороки. Валявская стояла в дверях и смотрела, что несет сосед на газете, перещупала каждую картофелину, бурча:
- Отобрал самые маленькие.
- Имейте совесть, пани.
- Ну, хорошо, заходи. - Она отступила, пропуская его, и указала на антресоли в передней: - Там утюг, достань. - Принесла табуретку, хотела подставить юноше, но, видно, передумала, потому что, кряхтя, полезла сама.
- Я достану... - попытался остановить ее Юрко, однако старуха лишь отмахнулась. Долго копалась, перебирая какие-то вещи, и наконец вытащила утюг. - Если задержишь больше четверти часа, - предупредила она, - еще десяток бульб.
- Побойтесь бога...
- Я-то боюсь, а вот люди совсем обнаглели.
Юрко взял утюг, но не ушел. Подал Валявской руку, помогая слезть. Это, вероятно, ей понравилось, так как она немного смягчилась и спросила:
- Ты как, надолго?
- Хочу пойти работать.
- Куда?
- А на завод.
- Дядя устроит?
- Что-то второй день его нет...
- Вернется.
- Но я волнуюсь.
- Ну, хорошо, - подтолкнула его старуха к двери, - иди, а то мне некогда тут тары-бары разводить.
Юрко поставил утюг на перевернутую тарелку и задумчиво следил, как нагревается. Гладить нечего было, имел лишь одну рубашку и белье на себе. Поплевал на палец, коснулся раскаленного железа. Зашипело. Подумал: ну, чего добился от старой карги? Ничего... Хитрая проныра, жадная и недоверчивая...
Выключил утюг, дождался, пока немного остынет, прихватил кусочек сала и пошел к Валявской. Старуха, едва приоткрыв дверь, протянула руку за утюгом, но Штунь показал ей лежащее на ладони сало и сказал:
- Прошу вас, пани, угощайтесь.
Старуха распахнула дверь, взглянула с сомнением и спросила:
- Мне?
- Угощайтесь, говорю.
- А чего это ты такой добрый?
- Ведь у меня еще есть.
- Ну и дурень. Тут не село, а большой город, на всех не наберешься. Себя знай, никто о тебе не позаботится.
Штунь в душе не совсем согласился с Валявской, но возражать не стал. Кивнул в знак согласия и спросил:
- А дядя мой и раньше вот так пропадал?
- Не беспокойся, никуда не денется.
- Все же тревожно как-то, говорят, в городе банды...
Валявская понюхала сало с явным удовольствием, видно, этот приятный запах настроил ее благодушно, потому что, понюхав еще раз, ответила:
- Загулял, наверное, пан Палкив. Мужчина он еще не старый и видный!
- Куда ему! - махнул рукой хлопец. - За сорок...
- Ты, парень, в сорок совсем по-другому будешь говорить.
- Не думаю.
- Молодые все такие самоуверенные... - вздохнула Валявская.
- А дядя вам ничего не сообщал?
- Кавалерские дела у него... Завел твой дядюшка славную молодицу...
- А-а, не верю...
- Сама видела: красивая и на велосипеде ездит.
- Может, они просто случайно встретились.
- Э-э, нет, меня не проведешь. Ничего еще молодица, лет под сорок. Они трижды в скверике на одной скамейке сидели, вот тебе и случайность...
- Почему бы и нет?
- Это у вас в селе хлоп с хлопом трижды в день здоровается, а тут всю жизнь проживешь и родную мать не встретишь.
- Но ведь мой дядя такой рассудительный!..
- Ты меня слушай, молодичка и в самом деле славная, смотри, как бы его совсем не обкрутила. Да уж, видно, поздно, - засмеялась она злорадно. - Так говоришь, второй день пропадает?
- Второй.
- И богатая, видать, молодица, - завистливо вздохнула старуха. - Велосипед-то какой у нее, весь блестит, с причиндалами всякими. Везет же людям!
- Красивая она, значит?
- И одета хорошо. Синяя косынка и кофта вязаная. Чистая шерсть.
- Неужто и это заметили?
- Я чистую шерсть за полкилометра разгляжу.
- И видели, как дядя разговаривал с этой женщиной?
- Хитрые они... - покачала своим коротким пальцем пани Валявская. - Но меня вокруг пальца не обведешь. - Палец ее застыл в воздухе, словно символизируя убежденность старухи. - Сидят, вроде чужие, но переглядываются, будто голубки, и пан Палкив что-то передал ей.
- А-а... - Юрко хлопнул себя по лбу, - кажется, я знаю, кто это! Жена дядьки Захара из нашего села. Кофта еще у нее розовая, хорошая кофта, у немцев купила.
- Глупости, - возразила Валявская, - не розовая у нее кофта, а голубая. Синяя косынка и голубая кофта. Посидела немного с паном Палкивым, села на велосипед и уехала.
- Куда?
- А тебе зачем?
- Так дядя же исчез!
- Вернется... - Валявская еще раз понюхала сало, подняла взгляд на Штуня и велела: - Иди уже, а то и так с тобой заболталась. - Валявская бесцеремонно закрыла перед ним дверь, но Юрко не обиделся. Постоял немного, раздумывая, нельзя ли как-то перехватить Бобренка с Толкуновым, когда станут выходить из дома, но все же отказался от этой идеи. Ведь он знал телефон Карего и немедленно воспользовался этим. Ответил адъютант, начал выпытывать, откуда и зачем, но, сообразив, кто звонит, связал Штуня с полковником.
- Спасибо, - поблагодарил тот, выслушав внимательно. - Очень ценная информация.
- Что мне делать?
- Как условились.
Штунь положил трубку, немного разочарованный. Надеялся, что его привлекут к розыску женщины в голубой кофте, а тут - "как условились"... Сопел от огорчения и не знал, что Карий в это время приказывал адъютанту:
- Немедленно поставьте в известность комендатуру города, органы государственной безопасности и милицию. Разыскивается женщина лет под сорок, красивая, в синей косынке и голубой кофте, ездит на женском никелированном велосипеде. Если увидят такую, пусть немедленно сообщат нам. Женщину не задерживать, ограничиться наблюдением.
9
Гаркуша лежал в гамаке и смотрел, как Федор подшивает к гимнастерке накрахмаленный льняной подворотничок.
- А ты пижон, Федор, - заметил Гаркуша лениво и плюнул на пожелтевшую траву.
- Не пижон, а аккуратист, - возразил Федор, не отрываясь от работы.
- Пойдешь к рыжей?
- Пойду.
- А я позволил?
- Позволишь.
- А если нет?
- Все равно пойду.
Гаркуша приподнялся в гамаке.
- Ну ты, - прошипел с угрозой, - мальчишка! Кто тут старший? Разотру и не замечу!
- Не надо, - равнодушно ответил Федор. - Не кипятись и выпусти пар.
- Все словно взбесились: вчера Палкив, сегодня ты...
- Прошу меня с тем старым чмуром не равнять.
- А что остается?
- Неужели, думаешь, мне собственной головы не жаль?
- Не у каждого она варит.
- Но ведь у тебя было время убедиться!
- Да было, - как-то сразу остыл Гаркуша.
- Нам с людьми сходиться надо, - назидательно сказал Федор. - Что без них сделаем? А Людка в офицерской столовой обретается - кто про сто двадцать седьмую дивизию болтнул?
- Приятное с полезным, - хохотнул Гаркуша. - А она девка аппетитная, передавай привет. Хорошо бы встретиться на днях, пусть пригласит подругу. И как ты их зауздываешь?
- Хочешь, познакомлю с одной?
Гаркуша чуть не засопел, предвкушая удовольствие, но осторожность взяла верх:
- В другой раз. Нам вдвоем разлагаться негоже, опасно, скажу я тебе.
- Один спит, другой сторожит.
- Лучше не скажешь.
- Скорее бы кончить тут.
- Тут кончим, в другое место бросят.
- Да, влипли мы с тобой.
- Гитлер новое оружие обещает.
- Единственная надежда. Но посмотришь, какая тут силища прет, жутко делается.
- Да брось. Я эту силу собственными руками уничтожу.
Федор посмотрел на жилистые и сильные руки Гаркуши - такие могут горло перервать. Но что такое руки? Сказал, искоса поглядывая на шефа:
- Нам с тобой пути назад отрезаны. Ты, говорят, в зондеркоманде на Кубани баловался, а я был полицаем на Волыни. Если бы не акции! - вздохнул. - Мы под Луцком два села сожгли и постреляли - считать не хочется. Знать бы... Ну, какого черта в полицию сунулся?
- У меня с большевиками свои счеты. - Гаркуша закатал рукава гимнастерки и сжал тяжелый кулак. - Они у батьки землю забрали, мироедами нас обозвали, можно это простить? Спрашиваю тебя, можно?
- А я земли не имел и не нюхал, - беззаботно усмехнулся Федор. - На фиг мне земля, лишь бы жизнь веселая. Я за веселую жизнь и убить могу.
- Дурак! - свирепо выдохнул Гаркуша. - Земля - то власть, а власть - превыше всего.
- Я в эту землю скольких положил!.. "Та-та-та-та". - Он показал, как скашивал автоматными очередями. Вдруг умолк, лицо стало серьезным. Спросил: - Сколько танков на Самбор прошло?
- Зачем тебе?
- А ты не придуривайся, скоро в Карпатах фронт прорвут, а там - Европа.
- Вот ты о чем!
- Как фронт назад перейдешь?
- Мы с тобой сколько переходили?
- Дважды.
- И в третий раз перейдем.
- А если нет?
- Что же ты предлагаешь?
Федор отложил гимнастерку, сказал рассудительно:
- Что, если нам, товарищ майор, и тех, и других в дураках оставить?
- Как?
- Немцам - амба, документы у нас пристойные, скоро война кончится...
Гаркуша задумался, видно, подобные мысли и ему не давали покоя.
- Нет, - сказал наконец резко, - еще не все потеряно, и большевиков в Европе остановят. Точно остановят, и я, пока могу, буду способствовать этому. И тебе не советую иначе, - пригрозил он, - а то знаешь...
- Да знаю, - отмахнулся Федор. - Я для нашей с вами общей пользы - о перспективе, так сказать, забочусь.
- Пока не все потеряно, - подвел итог Гаркуша, - должны биться.
- Так бьемся же!
Гаркуша взглянул на свежий подворотничок, подшитый Федором, губы его скривились в усмешке.
- Сегодня вечером особенно!
- Сегодня - профилактика.
- А завтра пойдешь...
- В Залещицкий лес? - не смог скрыть неудовольствия Федор.
- Нет, завтра к пани Грыжовской.
- Не хочется мне туда подаваться, и ведь тайник в лесу, наверно, заполнен.
- Никуда не денется.
- Машинист на горячем месте, информация у него всегда свежая.
- Завтра передадим городскую. Все в один котел тоже ни к чему, пусть начальство думает: у нас нелегко... В одной шифровке все новости сообщим, что потом передавать?
- Будет день, будет и пища.
- Завтра днем пойдешь к пани Грыжовской, - приказал строго Гаркуша. - И смотри, будь начеку.
- Наша пани любому мужику сто очков вперед даст! - с оптимизмом воскликнул Федор.
- Пани серьезная, - согласился Гаркуша. - Скажешь ей, что на той неделе в эфир выходить будем через день - поток информации растет.
Федор почесал затылок.
- Залещицкий лес беспокоит меня, - признался он. - Далеко, и связь ненадежная.
- Что предлагаешь?
- Нет предложений.
- А если нет, чего скулишь?
- Удивительно, знаете ведь, на что я способен, а такие слова... Гавкаю, скулить давно разучился.
- А ты не гавкай, а подгавкивай. Начальству это нравится.
Федор взглянул на Гаркушу так, что можно было понять: их мысли по поводу начальства не совсем совпадают. Но спорить не стал. Сказал только, будто и некстати:
- Не дает мне покоя тот шофер...
- Пожалел?
- Тоже скажете... Просто вроде занозы.
- Ничего, - махнул рукой Гаркуша, - на бандеровскую группу спишут, и концы в воду. Вот что, - насупился он, - пойдешь в Залещицкий лес, осмотрись там как следует. Осторожно, потихонечку, за болотцем большую поляну обойди: если энкавэдистская засада, обязательно заметишь.
- Заметишь!.. - покачал головой Федор. - Помните, когда фронт под Житомиром переходили?..
- Сами виноваты, недоглядели, - возразил Гаркуша. - Слава богу, обошлось.
Федор невольно пощупал рубец на левом боку, зябко поежился: немного левее - и лежать бы где-то под соснами на берегу Тетерева.
- Да, недоглядели, - согласился он и подумал, что это - урок на будущее.
10
Старший лейтенант Павлов в сопровождении двух солдат с автоматами шел по улице Пелчевской.
Народу на улице мало, редкие прохожие почтительно уступали дорогу патрулю, некоторые (Павлов замечал это) заранее переходили на другую сторону улицы. У старшего лейтенанта иногда даже возникало желание подозвать такого беглеца и проверить документы, но он помнил инструкции коменданта города о вежливости и лояльности в обращении с гражданским населением, напуганным фашистской оккупацией.
Из переулка вышли двое офицеров, один с желтым чемоданом. Павлов остановил их. Проверяя документы, с удовлетворением заметил, как выступили из-за спины солдаты с красными повязками на руках.
Хорошие парни, тот, что справа, сержант, полковой разведчик, на его счету не один "язык", и на него можно положиться, как на каменную гору. Другой, правда, совсем еще зеленый, только-только научился стрелять, но, видно, толковый, вон как повторяет движения старшего товарища, положил руку на приклад ППШ, приготовил оружие.
Павлов внимательно просмотрел офицерские книжки, командировочные распоряжения и возвратил документы: все в порядке, можно идти дальше.
Офицеры откозыряли и отправились своей дорогой, спокойно, не оглядываясь, и у Павлова отлегло от сердца.
Мимо патруля, громыхая, проехал трамвай. Трамваи ходили редко, но в это время были почти пустые.
Следом за трамваем проехал пароконный воз, запряженный одним битюгом, воз с горой нагрузили мешками, но конь тянул его легко, будто совсем не чувствовал тяжести.
Павлов с завистью глядел на лошадь. Не битюг, а трактор, его бы в их леспромхоз под Минусинском, вот потаскал бы бревна...