Дворник появился сразу. Это был пожилой человек с длинными обвисшими усами, сморщенным лицом и с живыми, пронизывающими и, как определил про себя Бобренок, хитрыми глазами. Он снял шляпу и остановился на две или три ступеньки ниже офицеров (на первый этаж вел один лестничный марш), видно, привык знать свое место.
Бобренок спросил, уверенный, что получит положительный ответ:
- Давно в дворниках?
- Двадцать три года, - ответил человек не без достоинства и глубоко спрятанной гордости.
- Фамилия?
- Синяк.
- Знаете всех жильцов?
- А как же!
- Фамилия пани Василины?
- Грыжовская.
- Давно тут живет?
- Вселилась в конце июня.
- На каком основании?
- А какие были у немцев основания? - едва заметно ухмыльнулся дворник. - Распоряжение магистрата.
- И чем занимается пани Грыжовская? Занималась раньше и занимается теперь?
- Не знаю.
- Ну, - не поверил Бобренок, - а я думал, такой солидный и опытный пан должен знать все, по крайней мере, о своих жильцах.
- О пани Грыжовской ничего не знаю.
- А о других?
- Все, что пана офицера интересует.
- Почему же так?
- Ведь пани недавно поселилась.
- Уже три месяца...
- Да, время прошло, - согласился дворник, - но не так уж долго...
- Мы должны осмотреть квартиру Грыжовской, - вмешался Толкунов.
- Без позволения пани?
- Вот, - майор кивнул на Павлова, - представитель военной комендатуры города, он имеет полномочия. Открывайте двери.
- Но должно же быть распоряжение, - не согласился дворник, - бумага, прошу я вас.
- Будет, - решительно рубанул воздух Бобренок, - все будет, а теперь прошу открыть двери.
- Однако не имею чем... - развел руками дворник.
- Подождите... - Толкунов сделал несколько пружинистых шагов, ударил плечом по дверям, они затрещали, но не поддались. Толкунов ударил сильнее, но и теперь двери выстояли. - Чего стоишь, старлей! - сердито прикрикнул Толкунов на Павлова.
Они нажали вдвоем, замок не выдержал, оборвался, двери распахнулись, и офицеры влетели в переднюю.
Капитан ловко обошел велосипед, занимавший чуть ли не половину узкого прохода, открыл дверь, ведущую в большую и светлую комнату, хорошо обставленную. Полированный буфет с фарфоровой посудой, широкий мягкий диван, ковер чуть ли не на весь пол, большой радиоприемник на низеньком столике возле дивана - удобно, можно растянуться на нем и крутить ручки настройки. Бобренок остановил в передней дворника и девушку.
- В комнату не заходить, - предупредил он. - Ждите тут, будете понятыми.
Дворник согласно кивнул: очевидно, почти за четверть столетия своей работы привык ко всему и знал, каковы обязанности понятых.
- А ты, старлей, - Толкунов подтолкнул Павлова к выходу, - покарауль на лестничной клетке. Впускать всех и никого не выпускать.
- Слушаюсь!
Обеспечив тылы, розыскники принялись внимательно осматривать квартиру. Бобренок быстро перебрал вещи в шкафу: висело там лишь несколько платьев, пальто, лежало белье. Толкунов выдвинул ящики комода и тоже не нашел ничего интересного. Заглянул под диван, пощупал подушки - с тем же результатом. Вдруг его взгляд остановился на чем-то... Бобренок проследил за ним и увидел ящик для обуви около входа. Обычный фанерный ящик, обитый дерматином, и пара стоптанных туфель стояла на нем.
Капитан опустился на колени у ящика, отбросил крышку, и довольный возглас вырвался у него. Однако быстро оглянулся на майора и закрыл ящик. Хлопнул дверью под носом у понятых, с любопытством заглядывавших в комнату.
- Вот она, родная... - Толкунов растроганно погладил ладонью дерматиновую крышку.
Бобренок тоже склонился над ящиком. Да, немецкая рация, которую они так долго разыскивают...
Но куда исчезла пани Василина Грыжовская? Немецкая шпионка, свободно разъезжающая по городу на велосипеде. Она собирает информацию, а потом передает шифровки по рации. Но ведь старший лейтенант уверяет, что пани не выходила из дома.
- Может, у соседей? - спросил Толкунов.
- Оставайся тут, - приказал майор Толкунову. - Осмотри все еще раз, а я обыщу дом.
Сначала они с дворником спустились в подвал - небольшое помещение с зарешеченными секциями, где жильцы дома хранили овощи и всякий хлам. Спрятаться тут было негде, и майор отправился во внутренний садик. Минуты хватило, чтобы убедиться: и здесь также никто не затаился.
И тогда они стали обходить квартиры. Им открывали испуганные люди. Майор вежливо объяснял им, что военная комендатура разыскивает проживающую в доме Василину Грыжовскую. Тщательно осмотрели все квартиры, чердак, но Грыжовскую не нашли.
Они возвратились в квартиру на первом этаже. Бобренок позвал Павлова, отпустив девушку и дворника. Сел на диван, предложив Павлову стул. Рассказал, что нашли в квартире. Наблюдая, как Толкунов продолжает обыскивать комнату, сказал:
- Давайте, старший лейтенант, все сначала. И прошу вас - вплоть до самых незначительных деталей.
- Вроде бы я все доложил...
- Итак, увидев Грыжовскую, сели в трамвай?
- Точно.
- И выскочили, когда она повернула в переулок?
Павлов кивнул, помолчал и спросил:
- Хотите установить, заметила ли она меня?
- Да.
- Но ведь, если бы Грыжовская действительно заподозрила меня и каким-то образом, обведя вокруг пальца, исчезла, зачем оставила рацию? Должна же знать в таком случае, что дом основательно обыщут. И вообще, заметив "хвост", вряд ли подалась бы домой. А она, видите, даже оставила тут велосипед.
- Это и не дает мне покоя, - признался Бобренок.
- Не представляю, как она могла незаметно исчезнуть?
Бобренок думал с минуту, покачивая ногой.
- Давайте дальше по порядку, - предложил он. - Восстановим картину. Кто выходил из дома?
- Ну, значит, так... Первый - мужчина. В темном костюме и с чемоданчиком.
- Вы его хорошо видели?
Старший лейтенант понял Бобренка и уверенно покачал головой.
- Фокус с переодеванием отпадает. Между тем, как эта Грыжовская вошла в дом, и вашим прибытием прошло всего восемнадцать-девятнадцать минут, времени на это у нее не хватило бы.
- Да, - согласился Бобренок, - пожалуй, вы правы. Дальше?..
- Мужчина и женщина. Женщина молодая, лет тридцати, тоже красивая, но совсем не похожа на Грыжовскую. Мужчина выше ее на голову.
- Еще кто?
- Монахиня.
Бобренок насторожился:
- А эту вы видели?
- Конечно. Да тут во Львове они еще водятся. Знаете, в черном с белым...
В комнату заглянул Толкунов и многозначительно поманил Бобренка пальцем.
- Что? - недовольно спросил майор.
- Антенна.
Бобренок поспешно поднялся. Толкунов повел его в кухню, ткнул пальцем в хитро вмонтированный возле обычной водопроводной трубы проводок.
- Так-так! - воскликнул майор. - Стационарная.
- Они приготовили все заранее, - подтвердил Толкунов.
- Гауптман, живший тут, из абвера...
- Или СД.
- И эта Грыжовская - профессионалка. Подожди, - дернул себя за подбородок, - подожди, капитан... - Он выглянул в окно, под которым все еще стояли дворник с девушкой, позвал: - София! И вы, товарищ Синяк, зайдите сюда.
Дворник с девушкой скромно остановились в дверях, но Бобренок предложил им стулья. Устроился рядом с ними и попросил:
- Не могли бы вы припомнить, кто бывал у Грыжовской?
Девушка переглянулась с дворником и, покачав головой, сказала:
- Я ведь говорила, она сама по себе, нелюдимая, и никто к ней не ходил, кроме монахини.
- Да, монахини, - поддержал ее дворник.
- Ага! - оживился Бобренок. - И сегодня у нее в гостях была монахиня?
Дворник и девушка снова переглянулись и снова покачали головами.
- Не видел, - заявил дворник.
- И я не видела.
Бобренок, уже не слушая их, подошел к комоду, начал внимательно перебирать белье. Ничего не найдя, перешел к шкафу. Обыскав его, с торжеством вытянул голубую вязаную кофту. Взял за плечи, даже встряхнул. Спросил У Павлова:
- В этой кофте была Грыжовская?
Лейтенант, приглядевшись, сказал:
- Кажется, она.
- Поищите, капитан, в передней, - приказал Бобренок Толкунову. - Там на вешалке должна быть синяя косынка.
Действительно, Толкунов нашел косынку почти сразу - пани Грыжовская отличалась если не педантизмом, то аккуратностью: косынка была сложена и лежала в ящике для всяких мелочей - шарфов и перчаток.
- Ты считаешь?.. - неуверенно спросил Толкунов. - Считаешь, что эта стерва Грыжовская?..
- Она переоделась, - подтвердил Бобренок. - И проделывала это, по-видимому, довольно часто. Домой заходила Грыжовская, а выходила монахиня. Или наоборот.
- Зачем? - не понял Павлов.
- Два обличья... - начал Бобренок, но, взглянув на дворника и Софию, не стал объяснять, зачем понадобилась шпионке такая метаморфоза. Лишь спросил у дворника: - Скажите, товарищ Синяк, какие остались в городе монашеские ордена? Женские конечно.
- Вы бы у моей жены спросили, она по церквам бегает.
- Я знаю, - нетерпеливо заерзала на стуле София, совсем как ученица, хорошо выучившая урок и стремящаяся продемонстрировать свои знания учителю: - Я могу сказать.
- Говорите, - благожелательно улыбнулся Бобренок. Ему все больше нравилась эта непоседа.
- Когда-то были клариски... - защебетала девушка. - Их монастырь самый большой, это в центре, там, где Лычаковская кончается. На площади...
- Действующие монастыри, - уточнил Бобренок. - Мне нужны действующие монастыри.
- Бернардинок, - ни на секунду не задумалась София. - Это тоже в центре, за рынком. И еще - босых кармелиток...
- Эта босая и ходила к Грыжовской, - вставил дворник.
- Босая? - не поверил Толкунов и вопросительно посмотрел на Павлова. - Неужели?
- Да, они ходят босые или в деревянных сандалиях, - сказала девушка.
- Точно, - подтвердил Павлов, - эта монахиня громко топала. Туфли у нее такие, что ли? Деревянные.
- Где монастырь? - спросил Бобренок. - Босых кармелиток?
- Но ведь вас не пустят, - замахала руками София. - Туда мужчинам нельзя.
- Разберемся... - не согласился майор. - Так где?
- Недалеко от улицы Чарнецкого. Там на пригорке большой костел святого Михаила, за ним сад и монастырь.
- Вот и хорошо, - одобрил Бобренок. - Спасибо вам, товарищ Синяк, и вам, София, а теперь идите, у нас еще важные дела.
Дворник откланялся вежливо - он был человеком мудрым и много видел на своем веку, чтобы чему-то удивляться, а девушка состроила недовольную гримасу: наверно, считала, что ее незаслуженно отстранили от последующих событий, суливших много интересного. Даже попробовала предложить свои услуги.
Бобренок взглянул на Толкунова, и тот поспешно сказал:
- К кармелиткам! Тут и ребенку ясно: Грыжовская там. Никто ее не вспугнул, она не спешила, косынку вон как аккуратно сложила и рацию оставила...
- Да, у нее два жилища и два лица, - повторил свою мысль Бобренок. - На всякий случай. Провал тут, пересидит в монастыре... Кто на кармелитку подумает?..
- А тут явочная квартира. Девушка говорила: какой-то лейтенант крутился...
- Засада, - решил майор. - Ты, капитан, остаешься тут. А мы со старшим лейтенантом - к Карему. Полковник подошлет тебе помощь.
- А как быть с моим патрулем? - несколько смущенно попробовал возразить Павлов.
- Твои солдаты получили приказ возвратиться в комендатуру.
- Тогда жду ваших распоряжений.
- Вы, старший лейтенант, видели Грыжовскую. И должны узнать ее среди монахинь.
- Сложности!.. - вздохнул Толкунов. - С этими монахинями...
- Ничего не поделаешь, военное время, - возразил Бобренок, - и если там шпионское гнездо... Обойдемся без церемоний.
- Я - за! - поднял обе руки Толкунов. - Я вообще давно бы разогнал их. Черные вороны!
- А пока что жди подмоги. И осторожно, прошу тебя. Шпионы теперь смекалистые, и кто ж его знает, может, у них есть какой-то условный сигнал...
- Ну, а мы что, дурачки? - улыбнулся Толкунов. - Попробуй-ка нам палец в рот положить!
13
Иванцив привел товарный состав из Стрыя во Львов, поставил его на запасный путь. Тут паровозная бригада менялась. Иванцив должен был вести эшелон назад в Стрый, а пока у него оставалось примерно два часа, и он вместе с кочегаром и своим помощником Никитой Степановичем Лучуком направился в рабочую столовую.
Лучук немного отстал, шел, глядя, как важно шагает Иванцив, исполненный собственного достоинства, самоуверенный и солидный - элита рабочего класса, машинист паровоза. Лучук размышлял о нем: "Неужели шпион? Неужели завербовали его гитлеровцы? Неужели продался? И за что?"
Дело в том, что вчера Лучука пригласили к коменданту станции, позвали из депо, где проходил профилактику их паровоз, и этот вызов не удивил Никиту Степановича. Старый антифашист, член деповской подпольной организации, чудом спасшийся во время оккупации, вероятно, потому, что в Стрые его не знали - перед самой войной переехал сюда из Коломыи, он возглавлял недавно созданную в депо профсоюзную организацию, привык к разговорам с разным начальством и вызовам даже ночью.
Но этот вызов оказался необычным.
Пожилой, лысый, с красными утомленными глазами подполковник не стал испытывать терпение Никиты Степановича. Сообщил, что он из армейской контрразведки и что Лучука рекомендовал им Андрей Михайлович Будашик. И что они рассчитывают на его, Никиты Степановича, помощь.
Подполковник удовлетворенно кашлянул, давая понять, что он не сомневался в преданности старого подпольщика. И объяснил, в чем именно состоит их просьба.
Сначала Никита Степанович изумился.
Иванцив? Не. может быть! С Иванцивым он работает вместе уже почти месяц и ничего подозрительного не замечал. Правда, не компанейский, прижимистый несколько, но специалист классный, один из лучших машинистов депо. Еще поговаривали: сыновья Иванцива во львовской полиции служили и с немцами на запад подались, однако никто ничего определенного сказать не мог, а языки у людей длинные, и Лучук не привык прислушиваться к сплетням. Но ведь, если такое дело!.. И Лучук пообещал твердо:
- За Иванцивым понаблюдаем. Вы только своих хлопцев не расхолаживайте, пусть делают что положено, а мы с Николая Михайловича ока не спустим.
Подполковник замигал глазами, на несколько секунд смежил веки, будто задремал, но спустя мгновение проницательно уставился на Лучука.
- Надо узнать, с кем он встречается, - объяснил он. - Это очень важно.
- То есть установить связи Иванцива? - хитро усмехнулся Лучук.
- Вот-вот. С кем контактирует, о чем разговаривают.
- Потом вы их просеете?
- А вам опыта не занимать!
- Должны знать, в гестапо не шутили.
Подполковник кивнул:
- Да, у вас серьезная школа.
Но ведь о том, что Лучук был подпольщиком, сегодня знают все, известно об этом и Иванциву - вряд ли что-то позволит себе в его присутствии.
И действительно, на разъездах, где останавливался их эшелон, машинист ни разу даже не спустился с паровоза, лишь громко переговаривался с дежурными и стрелочниками, словно демонстрируя свою непричастность к каким-либо посторонним делам. И сейчас шагает по шпалам уверенно, даже мурлычет какую-то песенку.
У Никиты Степановича с самого утра болел зуб. Тут, во Львове, говорят, уже начала работать железнодорожная поликлиника, конечно, есть и стоматолог, и Лучук, если бы не задание следить за Иванцивым, успел бы сбегать туда. Зуб портил ему настроение всю дорогу от Стрыя, должно быть, он болел так, как и прежде, но сама мысль о том, что при других условиях можно было бы подлечиться, раздражала Никиту Степановича, боль, казалось, нарастала, и Лучук думал, что, пожалуй, уже и десна начала распухать.
Однако о чем говорит Иванцив с кочегаром?
Лучук прибавил шагу, теперь чуть ли не дышал Иванциву в затылок. Тот недовольно оглянулся, но промолчал, да и что он мог сказать? Все из одной паровозной бригады, теперь, пока не возвратятся в Стрый, неразлучный коллектив, куда ты, туда и я, тем более что дежурный предупредил: возможно, их эшелон отправят раньше - полчаса на обед, а потом чтоб были под рукой.
Их накормили не очень наваристым супом с макаронами и пшенной кашей с тушенкой - это блюдо почему-то называлось тут гуляшом, - на третье вместо компота дали по стакану сладкого чая.
Они вышли из столовой вместе и молча направились к паровозу.
Не останавливаясь, машинист вытянул из кармана кисет. Лишь немного замедлив шаг, насыпал махорки на клочок загодя аккуратно нарезанной газеты, свернул толстую цигарку; похлопал руками по карманам, отыскивая спички, нетерпеливо обернулся к Лучуку, ожидая, что тот предложит прикурить, но вспомнил, что Никита Степанович не курит, и свернул к будке стрелочника. Небось надеялся, что Лучук не пойдет за ним, но Никита Степанович остановился возле непритворенных дверей будки так, чтобы все видеть и слышать.
Машинист попросил огня, и стрелочник подал ему спички. Больше они не перемолвились ни словом. Иванцив ничего не оставил в будке, не сделал ни одного подозрительного жеста. Он смачно и глубоко затянулся махорочным дымом, не поблагодарив, бросил спички стрелочнику и вышел из будки. Скользнул взглядом по Лучуку, тому показалось, презрительным и уничтожающим. А что, если Иванцив разгадал его намерения? Впрочем, подумал Никита Степанович, он не дал Иванциву никаких оснований для подозрений, и, скажем, кочегар на его месте тоже свернул бы за компанию к будке стрелочника. Кстати, вон он догоняет их - раскраснелся от горячего чая и быстрой ходьбы.
Иванцив взглянул на часы, и кочегар поинтересовался, не опаздывают ли. Только у машиниста были часы, в конце концов, ему и полагалось иметь их. У Иванцива были часы швейцарской фирмы, по ним можно было сверять самые точные станционные часы, и машинист законно гордился ими. И сейчас не без гордости ответил, что еще есть шесть минут, и выходит, спешить ни к чему. Он остановился, докурил цигарку и тщательно затоптал окурок каблуком тяжелого сапога.
Навстречу им шел по шпалам обходчик вагонов с молотком на длинной ручке. Увидев Иванцива, сошел с колеи и вроде бы стал поджидать его. Лучуку показалось, что машинист как-то напрягся, но ответил на приветствие обходчика, лишь коснувшись пальцами козырька форменной фуражки, и прошел мимо, не сказав ни слова и не задержавшись ни на мгновение.
Возле их паровоза стояли двое сцепщиков вагонов, один - пожилой, другой - молодой плотный парень. Молодой сообщил, что эшелон готов, сейчас только маневровый паровоз подгонит два вагона со снарядами - эти сцепщики знали все на свете, даже военные тайны. Иванцив покашлял, выражая удовлетворение. Вообще у него была привычка кашлять в ответ на приятные известия. Он снова вытянул кисет, хотя и курил минуту назад. Один из сцепщиков попросил махорки, и Иванцив насыпал ему на бумажку, другой тоже потянулся к кисету. Машинист смерил его сердитым взглядом, однако не отказал. Затем Иванцив круто повернулся, поспешив к своему рабочему месту.