- Вам не понятно? Да вы посмотрите на них. И на меня, - при этих словах Ольга Аркадьевна чуть подалась вперед, отчего тонкая ткань платья натянулась, выразительно подчеркнув все, что было необходимо. - У меня все в порядке, все хорошо. И на работе, и дома. А у них - нет. И скорее всего уже никогда не будет. Думаете, они не понимают? Прекрасно понимают. Вот от этого все и происходит. Зависть, Олег Алексеевич, самая обыкновенная зависть. Я не впервые, к сожалению, ее на себе испытываю.
Она лгала, но так убедительно, так уверенно и была при этом настолько естественной - совсем никакой игры, что Сокольников против воли признался себе: если б не показания Азаркиной, он бы, пожалуй, поверил Ольге Аркадьевне. И все же Ратникова лгала, потому что не лгала Надежда Азаркина.
- Обстоятельства так очевидны, что вас арестуют, - сухо сказал он и впервые, пожалуй, пристально взглянул ей в лицо.
Он застал ее врасплох, и, хотя лишь краткий миг понадобился ей, чтобы взять себя в руки и спрятать что-то мелькнувшее в глазах, Сокольников все же заметил. Он не понял, что это было, но ручаться мог: не беспокойство и не страх.
Стремительно вошел Трошин. На Ольгу Аркадьевну он даже не взглянул. И она ни единым жестом или движением не отозвалась на его появление.
- Как дела? - Он мельком посмотрел в протокол. - Заканчивайте, Сокольников, у нас еще много чего сегодня намечено.
Но Сокольников отложил ручку и вежливо попросил Ольгу Аркадьевну посидеть несколько минут в коридоре. С приветливой и равнодушной улыбкой она вышла, оставив в кабинете тонкий и странный аромат духов.
- Ну, чего ты хотел? - нетерпеливо спросил Трошин.
- С ней нужно работать, - с недоумением ответил Сокольников. - Она пока все отрицает. Честное слово, такое впечатление возникает, что заранее готовилась.
- Может, и заранее, - легко согласился Трошин. - Шестые сутки с начала дела пошли. За это время многое можно было узнать.
- Но откуда? С Зелинским она никак не связана, Азаркины ее предупреждать не стали бы.
- Ты что, эти дни их за руку водил? В общем, не о том сейчас голову нужно ломать. Подводи черту и отпускай ее.
- Как отпускай? - не понял Сокольников. - А обыск?
- Обыск Гайдаленок решил пока не делать.
- Почему?
- Об этом ты лучше у него спрашивай. Это его право, он ни перед кем отчитываться не обязан.
Сокольников находился в растерянности. И по закону и по ситуации обыск был совершенно необходим. Чего же тут решать? Он так и сказал Трошину.
Тот задумался ненадолго и с улыбкой объяснил:
- Ты же сам говоришь, что она заранее готовилась. Какой же тогда смысл в обыске? Все равно ничего не найдем. Может, напротив, целесообразней не торопиться? Пусть она успокоится.
- Я бы с ней все-таки еще поработал, - упрямо сказал Сокольников.
- Не нужно. - Тон Трошина был непререкаем. - Заканчивай.
Удивление Сокольникова росло. Он не понимал, почему Трошин так скоро потерял интерес к делу.
- Может, все-таки…
Но Трошину надоело полемизировать.
- Хватит, поговорили, - с досадой сказал он. - Делай, что тебе велят. Не нужно никакой самостоятельности. Расследование ведет Гайдаленок, а не ты.
Сокольников обиделся.
- Пожалуйста. Поступайте как знаете.
Расписываясь в протоколе, авторучку Ольга Аркадьевна держала словно ликерную рюмку, - кокетливо отставив мизинчик. Может, потому подпись у нее выходила кругленькая, с завитушками, как зефирина. Последняя улыбка и перестук каблучков. Ушла.
Как ни в чем не бывало Трошин уселся на свое место и принялся разбирать бумаги. Но Сокольников долго молчать сейчас был не способен.
- Ну, чем теперь займемся?
Звучало в его тоне недовольство и открытый вызов. Однако Трошин пропустил этот вызов мимо ушей.
- Теперь? Занимайся своими делами. Что у тебя с заявлением по универмагу?
- Все в порядке. Осталось троих опросить… С Азаркиной-то как дальше?
- Да никак, - равнодушно пожал плечами Трошин. - Наша работа закончилась, дело у следователя.
- А четыре монеты, которые мы так и не нашли?
- Пускай Гайдаленок сам с этим разбирается.
- Ты Костину докладывал? - не отставал Сокольников.
Трошин со стуком положил на стол шариковый карандаш. Он немедленно покатился под незаметный уклон, громко и неприятно тарахтя гранями.
- Все, кому положено, обо всем знают, - раздраженно сказал он. - Есть очень ценное правило: не высовывайся, пока не спросят. Ты понял?
И перед самым падением успел подхватить карандаш.
- Нет, - упрямо произнес Сокольников.
- В общем, это неважно. Но я все-таки тебе объясню. Есть мнение: в данном случае не нужно перегибать палку.
- Чье мнение?
- Это тоже неважно. Руководства.
- Костина?
- Не Костина. Повыше.
- А все-таки?
- Какая разница! Есть мнение руководства, а это мнение нам полагается уважать.
- Даже если оно противоречит закону?
Трошин глубоко вздохнул, откинулся на стуле, а ноги вытянул так далеко под стол, что Сокольникову сделались видны с другой стороны светлые каучуковые подошвы его ботинок.
- Слушай, Сокольников, ты прикидываешься или на самом деле такой? Никаких противоречий не будет. Это во-первых. А во-вторых, если, конечно, ты собираешься работать здесь дальше, не суетись. Искренний совет. Все хорошо, когда к месту. За Ольгу просили очень солидные люди. Учесть все обстоятельства, разобраться…
- Которых она отоваривала, как я понимаю.
- В ее магазине, - спокойно объяснил Трошин, - заказы получаем не только мы. Исполком и райком тоже. А может, и кто еще повыше. Так что делай выводы. Сверху позвонили и попросили: разобраться как следует. Не перегибать. Умному все понятно.
- Хотел бы я знать, откуда эти большие люди обо всем узнали… Кто конкретно позвонил, ты можешь сказать?
- Какая тебе разница, господи! - Сокольников раздражал Трошина все больше. - Тот, чьи просьбы следует учитывать и выполнять.
- А если не учитывать?
- Тогда, как говорится, ищите работу. Знаешь, Сокольников, мне это уже надоело. Что за детский сад?!
Он помолчал немного, потом заговорил тоном ниже.
- Думаешь, мне все это нравится? Но нужно быть немного дипломатом, я же тебе объяснил. Это никогда не вредно. Вообще Ольга - баба неплохая. Я ее знаю давно. Конечно, свой приварок она имеет - а кто его не имеет в торговле? Но не рвет, не наглеет. Это я тебе точно говорю. В пределах естественной убыли. Ну, случилось с ней такое. Даже если и взяла она эти монеты на зубы (в чем я лично сомневаюсь), что же, сразу ее запихивать в тюрьму? Это по-человечески неправильно. Другой вопрос: оснований действительно маловато. Откажется Азаркина от своих показаний - и все. Нет проблем.
- С какой стати ей отказываться?
- Откажется, - уверенно сказал Трошин. - Не сомневайся.
Его уверенность неприятно поразила Сокольникова. Не хотелось ему думать о Надежде как о безвольной кукле, которой вертят как вздумается люди и обстоятельства.
- Конечно, нужно немного постараться, чтобы отказалась, - многозначительно добавил Трошин. - А что делать!
Фраза эта заставила Сокольникова снова вскинуться.
- Что значит - постараться?
- Поработать с ней, - флегматично пояснил Трошин, не замечая волнения Сокольникова. - Дипломатично, по-умному объяснить что к чему.
- Это Гайдаленок станет объяснять?
- В общем, это его дела, - уклончиво сказал Трошин.
- А как же Азаркин? - вспомнил Сокольников. - Есть ведь еще его показания. И заявление.
- С этим все в порядке. Ольга с ним уже прекрасно поладила.
Трошин подмигнул и по-особому, со смыслом усмехнулся. Сокольников понял его ухмылку по-своему.
- Она? С этим-то алкашом!
- О чем ты? Да нет, конечно. С ним договориться несложно. Ну, пообещала ему сотню, две - я при их беседе не присутствовал. А в итоге он сейчас сидит у Гайдаленка и вносит необходимые уточнения.
- Какие, например?
- Например, что никаких монет не было. Был только разговор. Да и то абстрактный. А он-де несколько погорячился и решил, что разговор действительно закончился сделкой.
- Как все, оказывается, просто, - с горечью сказал Сокольников.
- Несложно, - согласился Трошин. В голосе его сейчас появились нотки снисходительности. - Этому Викторов тебя не учил? Напрасно. Многое в нашей работе состоит из таких вот неуловимых нюансов. Нужно только их чувствовать…
Он принялся обстоятельно развивать свою мысль, а Сокольников молча слушал, совершенно подавленный этой странной логикой неписаных законов, которые теперь, стало быть, определяли его жизнь. Он слушал тихо, не возражал, и Трошин, все более входя в роль мудрого и опытного наставника, воспринимал это как признак обращения.
- Ничего, - ободряюще закончил он, - все это ты постепенно постигнешь. Ты парень неглупый, современный. Будет из тебя оперативник.
- А что, бывают такие, кто не постигает?
- Сколько угодно. Гибкости хватает далеко не всем. Ну и итог соответственный. Взять хотя бы Демченко - уже на пенсию готовится, а все капитан.
Трошин сладко потянулся и встал из-за стола.
- Ладно, пора обедать. Пошли в столовую.
Но на полпути попался Костин и увел Трошина куда-то за собой. В столовую Сокольников пришел один. Коллеги уже давно гремели тут ложками и подносами. Сокольников занял очередь за Демченко.
- А, это ты, - Демченко обернулся и почесал то место на затылке, куда Сокольников только что смотрел. - Уже знаешь новость?
- Какую?
- Трошин твой большим человеком становится. Утверждают его в должности зама. Я же говорил: далеко пойдет.
К обычному в таких случаях сарказму у Демченко примешивалась некоторая доля удивления. Как видно, он не ожидал, что Трошин пойдет далеко так быстро.
- А Ольгу, директоршу рыбного, привлекать не будут, - сказал вдруг Сокольников.
- Да, - откликнулся Демченко без всякого интереса.
- Если Азаркина от своих показаний откажется.
- Значит, откажется, - заключил Демченко.
- Это же неправильно!
- Подай-ка мне тот салат, - показал пальцем Демченко. - Сколько он стоит? Двадцать три копейки? И за что только деньги дерут?!
- Так что вы думаете насчет этого, Михаил Федорович?
- А что мне думать! У меня своих дел хватает, - брюзгливо сказал Демченко. - Если каждый думать будет… Ты, Сокольников, тоже своими бы делами лучше занимался. И дай мне компот. Вон тот, с ягодами. Сколько стоит? Восемь копеек? Подумать только!
- Привет, стажер, - сказал вдруг над ухом Сокольникова знакомый голос. - У тебя свободно?
Рядом стоял Викторов, сосредоточенно смотрел на свой поднос, стараясь не расплескать чай, налитый вровень с краем стакана. В форме, белой рубашке - едва узнать. Сокольников ему очень обрадовался.
- Саша! Здравствуй! Давно тебя не видел.
- Дела, - лаконично ответил Викторов. - Сам как?
- По-всякому, - махнул рукой Сокольников, а потом с ходу принялся рассказывать о событиях последних дней.
Сбивался, то и дело перескакивая на второстепенные детали, но Викторов слушал внимательно, а к концу рассказа даже есть перестал. Помрачнел.
- Трошин, - сказал он. - Дело по "Стройдетали" он тогда лихо раскатал. По бревнышку. Раз-два - и словно ничего не было.
- Формально все вроде в порядке…
- Формально-то? - переспросил Викторов. - Может быть… Только если это "формально" хоть раз как следует копнуть… Но копать никто не будет. Никому это не надо. Разве можно! Директор лучшего в районе магазина - преступник. А куда смотрели районные власти? Как допустили? Где работа с кадрами? И там, выше, этого тоже не нужно. Назначал ее на должность торг, а это уже городское звено. И тоже просмотрели. Поэтому самое лучшее для всех - спустить дело на тормозах. А Трошин с Гайдаленком с этим прекрасно справятся. Квалификация у них есть.
- Трошина заместителем начальника отдела назначают, - сообщил Сокольников.
- Я уже слышал, - кивнул Викторов. - Быстро в гору пошел.
Он покачал головой и грустно усмехнулся.
- Ты же этого не знаешь, позже к нам пришел, - сказал он. - Как Трошин в передовики вышел. Не слыхал? Я сейчас расскажу.
Оказывается, на Доску почета Трошин попал после того, как вскрыл хищение в особо крупных размерах, которое совершила бухгалтер районной поликлиники. Хищение это было не из самых изощренных. Бухгалтер, сорокалетняя одинокая баба, начала потихоньку приписывать часы совместителям и, подделывая подписи, получать за них зарплату. Понемногу вошла во вкус, принялась красть совсем уж без оглядки - эх, одну жизнь живем!
Появились у нее "мертвые души" в штате, двойные выплаты отпускных и многое другое, что элементарно вскрывалось любой мало-мальски квалифицированной ревизией. Так оно и случилось. Едва пришедший с плановой проверкой ревизор копнул документацию, бухгалтерша страшно перепугалась и побежала в ОБХСС с повинной. Попала на Трошина - так уж случай распорядился, - он с ней и разбирался. Принял от нее как положено заявление о явке с повинной, оформил все и отпустил, А потом вместе с Чанышевым они сочинили целый роман в рапортах и справках. По нему выходило, что Трошин уже давно держал на примете бухгалтершу-расхитителя, тайно подбирал доказательства и через своих доверенных лиц провел огромную психологическую работу, чтобы уговорить преступницу покаяться добровольно. Отдел тогда срочно нуждался в разоблачении чего-нибудь особо опасного и замаскированного, перед тем на городском совещании Чанышева поругивали за ослабление работы… В таком виде рапорта и реляции ушли по команде наверх. Очень скоро Трошина, Чанышева, а заодно с ними и Костина премировали.
- Учись. - Викторов прихлебывал остывший чай. - Не так важно сделать, как показать. Великое умение. Мы-то посмеивались вначале. И Трошин, кстати, вместе с нами хохотал.
- И тебе так приходилось "показывать"? - спросил вдруг Сокольников.
- Вообще это у меня получается неважно, - признался Викторов. - Разве что по мелочи.
- Черт знает на что тратим фантазию.
- Не так уж ее много и требуется, - возразил Викторов и поднялся. - Мне пора. Я ведь тут на совещании…
- Так что же делать, Саша, как ты считаешь?
- Особо ничего и не сделаешь. - Викторов пожал плечами. - Можно, конечно, попытаться шум поднять. Обратиться в министерство, городскую прокуратуру. Но если трезво все взвесить - шансов никаких. Крупного шума не получится. Успеют все спрятать. А может, и прятать не станут… Вот тебя тогда отсюда выпрут, это точно. Такие никому не нужны. Одному я все же рад: Зелинский попался наконец. Его-то уж теперь вытаскивать не станут. Так что хватит на первый раз и Зелинского…
- Сокольников, привет, это Гайдаленок! А Трошин где? Уехал в главк? Ах ты черт!
Телефонная трубка замолчала, и Сокольников уже собрался ее положить, как вдруг Гайдаленок сказал:
- Слушай, тогда ты поднимись ко мне. Тут с вашей подопечной проблемы. Ты в курсе, как я понимаю. Давай вместе поговорим с ней.
- Ладно, - вяло ответил Сокольников.
Он запер в сейф документы и поплелся на третий этаж.
В кабинете у Гайдаленка сидела Надежда Азаркина. Все в том же, слишком свободном для нее платье, которое она безостановочно теребила на коленях.
- Вы поймите, Надежда Григорьевна, - ласково заговорил Гайдаленок, - все это в ваших же собственных интересах. Зачем нам осложнять и без того непростое положение? К чему вам брать на себя лишние эпизоды? Ну, с Зелинским все ясно. И монеты мы у него нашли. Тут, как говорится, - он сочувственно развел руками, - из песни слов не выкинешь. А второй эпизод совершенно неясен. Кроме ваших слов, у нас фактически ничего лет.
- Я всю правду сказала, - слабо откликнулась Надежда.
- Это я понимаю, - заверил Гайдаленок. - Только слова-то ничем не подтверждаются. И супруг ваш, - тут Гайдаленок сделал удивленное лицо, - говорит теперь совсем по-другому. А значит, этого эпизода могло и не быть. Ведь так?
- Я сказала все, что было, - механически повторила Азаркина, совершенно не воспринимая построения Гайдаленка.
Тот терпеливо поерзал на стуле.
- Поймите, самое главное вот в чем: если у вас только один эпизод - решение суда может быть в одном аспекте. А если два - совсем в другом. Это уже гораздо серьезнее.
- Пусть, - равнодушно сказала Надежда. - Что будет, то будет. Надоело.
- Вот вы какая странная, ей-богу, - начал нервничать Гайдаленок. - Сокольников, может, ты ей объяснишь?
- Действительно, - неуверенно начал Сокольников, - чем меньше эпизодов, тем для вас лучше…
- Лучше не станет. - В голосе Азаркиной появился вызов. - Да и не надо мне лучше.
- А дети? - Гайдаленок привстал для убедительности и даже подался вперед. - Надежда Григорьевна! Дети вас, что же, не волнуют? Что станет с детьми в случае чего?
- Дети… - Надежда тускло взглянула на него и опустила голову. - Что вам мои дети?..
В молчании прошла минута.
- Так что же я должна делать? - спросила она без всякого интереса.
- Да ничего же, объясняю я вам, - облегченно вздохнул Гайдаленок. - Просто исключим этот эпизод с Ратниковой. Напишем еще раз протокольчик, а старый - в сторону. Я прямо скажу, - он постучал себя в грудь с видом кающегося грешника, - с моей стороны это нарушение. Да-а. Но я сознательно на него иду, учитывая ваши сложные обстоятельства.
Внезапно Гайдаленок осекся под пристальным и напряженным взглядом Азаркиной.
- Мои обстоятельства? - с удивлением повторила она, а голос уже звенел надрывными нотами. - Врешь ты все! Плевать тебе на обстоятельства! Еще детей вспомнил! Торгашка вас всех купила. И тебя, и Николая. Он вчера весь вечер передо мной червонцами тряс, уговаривал. Все вы…
- Азаркина! - грозно возвысил голос Гайдаленок. - Думайте, что говорите! За такие речи, знаете…
- Всех она вас купила. - У Надежды на скулах пробились нездоровые красные пятна, силы ее иссякли, теперь она говорила тихо, но не менее твердо. - Все вы одного поля ягоды. Не буду переписывать. Делайте, что хотите. Я к прокурору пойду!
- У меня нет слов! - Гайдаленок повернулся за поддержкой к Сокольникову, но тот, кусая губы, глядел в пол. - Я к вам по-хорошему хотел подойти, вы понимаете? По-человечески. Но если дело принимает такой оборот, я еще посмотрю, как поступить. Неоднократная перепродажа валютных ценностей! Учтите, вас ведь надо арестовывать.
- Делай, что хочешь, - с тихой ненавистью сказала Надежда. - Все равно.
И Гайдаленок и Сокольников - все, кто работал здесь, в этом доме, - стали для нее вдруг причиной всех ее бед, всей ее неудавшейся, поломанной жизни. Надежда выплескивала на них всю свою горечь, копившуюся долгие годы по капле, все свое отчаяние и в них же черпала силы, и оттого не существовало сейчас никого и ничего, что могло бы переломить ее решимость.
- Ну, как желаете, - угрожающе проговорил Гайдаленок и подвинул к себе бланк задержания. С демонстративной тщательностью он принялся его заполнять, приговаривая: - Придется вас задержать, Азаркина. На основании соответствующей статьи закона.
- Ты что, серьезно? - изумился вполголоса Сокольников.