* * *
Назавтра хлопотливую Проклу окончательно скрутила "немочь", под которой Маша угадала обычный радикулит (у ее дедушки в будущем был такой же). И как-то так получилось, что Маша взяла на себя управление всем хозяйством Пал Иваныча. Прокла только ругалась из своей каморки, но даже с кровати встать не могла.
Маша в очаровательном ситцевом платьице носилась между старой экономкой и другими слугами, мгновенно нашла со всеми общий язык и распоряжалась так бойко, как будто всю жизнь управляла большим хозяйством.
Мише, которому дела не нашлось, наблюдал за ней с большим удивлением. Впрочем, не вмешивался - он оттягивался за все прошлые века: спал до обеда, ел от пуза и прятался от Катерининых заигрываний.
А однажды вечером, когда весь дом погрузился в сон, а Мишка так выдрыхся за день, что заснуть уже не мог, он, от нечего делать, решил взять книжку. И на пороге библиотеки застыл.
Там, внутри, сидела Маша. Или кто-то, отдаленно на нее смахивающий.
Девушка невероятной красоты, загадочная в свете десятков свечей, в огромном бальном платье, обнажающем плечи, с высокой прической и цветком в волосах, сидела на подиуме и перебирала в руках розы.
Миша закачался на пороге библиотеки, не зная, что делать. Бежать и кричать, потому что это галлюцинация, или войти и прекратить это безобразие.
- Отлично, голубушка моя, - услышал Миша голос графа, - вы прекрасно справляетесь. Еще буквально полчаса, и перерыв.
Миша тут же спрятался за дверь и в щелочку попытался рассмотреть, что ж там делает его сиятельство. К своему удивлению, Миша разглядел всклокоченного Астахова в переднике и с кистью в руках. "Художник, значит, - убеждал себя Мишка. - Это не страшно, порисует и успокоится". Он на цыпочках отступил от двери, но на душе у него было кисло.
Маша же, если и услышала скрип половиц за дверью, то не обратила на него внимания. Наверное, если б дом обрушился, она бы бровью не повела.
Пламя свечей завораживало, огромная старая библиотека стала похожа на старинный замок, лестницы, ведущие на второй ярус книг, терялись в полумраке. Вкусно пахло книгами, ароматным чаем, дорогим табаком и духами, которыми было пропитано бальное платье.
Маша не спрашивала, что это за платье, ей было все равно, кто его носил раньше. Когда ей передали, что граф просит ее о небольшой услуге, она мгновенно согласилась. Когда принесли это платье, завернутое в тонкую бумагу, у нее возникло ощущение, что она попала в сказку. Когда платье на нее надели, подшили, закололи…
…Она стала принцессой. Превратилась в принцессу. И сейчас она сидела и ждала чуда.
Граф уверенно водил карандашом по бумаге, бросая на Машу задумчивые взгляды.
- Ой!
- Что? - встрепенулся Пал Иваныч.
- Роза… шип…
Астахов в ту же секунду оказался рядом, нежно вытер Машин палец платком.
- Ты как спящая царевна, - тихо сказал он, убирая платок.
От этого голоса, от запаха душистого табака, одеколона и еще какого-то аромата стало очень тяжело дышать. Маша попыталась вздохнуть поглубже, но тугой корсет впился в ребра. Все вокруг пошло колесом. Память услужливо вытащила из загашников нужную фразу.
- Мне дурно, - прошептала Маша.
- Закончим на сегодня, - довольно резко сказал граф, рывком поднялся и вышел из библиотеки.
Через пять минут Маша пришла в себя и быстро проскользнула в свою комнату, не заметив Мишку, который притаился под лестницей. С ее сердцем творилось что-то нехорошее.
Мишка выждал пару минут и прокрался в библиотеку. На холсте был только легкий, нежный силуэт. Мишка застыл, рассматривая его. "Неужели это Машка?" - крутилось в голове.
* * *
Прошло три дня. Миша окончательно выспался, наелся на пару веков вперед и одурел от скуки. Когда встречался с Машей, надеялся, что она ему расскажет про портрет, но она все быстрее бегала по дому, и выловить ее, чтобы поговорить, у Мишки не получалось.
Днем он приходил в библиотеку, натыкался на капли краски на полу, на оплавленные свечи в канделябрах и лепестки роз. Он поспешно отворачивался, как будто видел что-то неприличное.
Чтобы чем-то заняться, Мишка стянул из библиотеки книгу. Открыл ее. А когда оторвался, то с удивлением обнаружил, что вокруг почти стемнело и поэтому очень плохо видно буквы. День пролетел незаметно.
Убеждая себя в том, что он идет в библиотеку, чтобы положить книжку на место, Мишка тихо крался по коридору.
- Милая моя, в английской поэзии есть безусловная прелесть, - говорил Пал Иваныч, - но это уже устаревшие сюжеты.
- Поверьте мне, - засмеялась Маша, - историю про Ромео и Джульетту будут читать и через триста лет.
- Да полноте, Машенька, ее и сейчас-то уже почти не читают!
- А что, по-вашему, будут читать? - весело спросила Маша.
- Что-нибудь современное, на злобу дня. Людям постоянно нужны такие книги, чтобы они могли узнать себя в главном герое. Чтобы мысли героя совпадали с его мыслями. Или не совпадали, но чтобы он мог возразить, поспорить… Тогда чтение захватывает, тогда оно учит. О чем можно спорить с Джульеттой?
- Зачем с ней спорить, - возразила Маша, - ее нужно пожалеть, о ней можно плакать.
- Но невозможно же плакать триста лет!
- Пал Иваныч, - страстно возразила Маша, - любовь - это вечная тема. И люди плакали, плачут и будут плакать. Все эти ваши споры с главными героями о смысле жизни уже через сто лет никому будут неинтересны. А пушкинское письмо Татьяны будут знать наизусть тысячи людей!
Повисла тишина.
- Ты меня просто поражаешь, Мария, - сказал граф. - Твоя эрудиция… Начитанность… Свобода мыслить и умение рассуждать… Ты не хочешь мне рассказать, откуда все это?
- Я еще не готова, - ответила Маша.
- Я буду ждать, - сказал Астахов. - Ты просто не представляешь, как мне важны наши разговоры. Ты…
За дверью раздался грохот, и граф замер на полуслове. Это Мишка в припадке неясной ему самому злобы шваркнул книгой по полу.
- Это сквозняк, - сказала Маша.
Но граф не послушал ее и зашагал к двери. Мишка уползал из-за нее, причем максимально быстро, чтоб не застукали.
Пора, ох, пора валить отсюда!
* * *
На следующее утро Мишка поджидал Машу у кухни. Она по его виду заподозрила неладное, хотела прошмыгнуть мимо, ограничившись коротким кивком, но Мишка цепко схватил ее за руку.
- Машка, - строго приказал он, - быстро вспоминай, что ты помнишь про 1856 год?
- Зачем? - спросила она, рассматривая стену.
- Смываться отсюда надо.
- Зачем?
Мишка начал злиться.
- Затем! Я домой хочу!
- И я хочу… - пробормотала Маша, по-прежнему глядя в стенку. Потом внезапно повернулась к Мишке и горячо заговорила: - Миша, я только вчера поняла, что я живу и хочу домой. Понимаешь, я всю жизнь искала дом, я мечтала о доме.
- О каком? - насупился Мишка. - О графском?
Маша бросила на Мишку взгляд, полный презрения и жалости высшего существа к низшему, ничего не сказала и в гордом молчании скрылась за кухонной дверью.
- Ну и ладно, - упрямо сказал Мишка, - сам разберусь.
Следующие пару дней Миша гулял по городу, запоминал и записывал. Никогда в жизни он столько не ходил пешком по Москве.
Он бродил по улочкам, заглядывал во дворы, обошел кругом все городские стены. Сначала он шлялся с намерением выведать, что случилось в городе за триста лет, которые они проскочили, но потом втянулся и понял, что эти прогулки доставляют ему огромное удовольствие.
Были части города, которые он помнил по прошлому, части города, которые он помнил по будущему. Что-то нравилось, что-то раздражало, что-то было родным и близким, что-то чужим и непонятным.
Мишка пытался делиться своими открытиями с Машей, но та постоянно была занята, полностью взвалив на себя обязанности экономки, либо сидела с неестественно прямой спиной и смотрела в стенку, улыбаясь своим мыслям.
Кроме того, как только Миша появлялся дома, вокруг него тут же начинала увиваться Катерина. Она вела себя вызывающе, а однажды подарила Мишке здоровенное белое полотенце, на котором красными нитками вышито: "Лицо свое ты умывай и меня ты вспоминай".
- Это я сама вышивала! - проворковала Катя и вдруг прижалась к Мишке всем телом.
Он еле вырвался (сцена произошла в темных сенях), а после стал от воздыхательницы прятаться.
- Вот уж никогда не думал, что буду бегать от девчонки, - решил он пожаловаться Маше, застав ее вечером на кухне.
Маша улыбнулась, и Миша решил, что наконец-то она удостоит его нормальным разговором.
- Помню, в шестом классе мечтал, чтоб за мной девочки бегали.
- Любовь - это прекрасно! - восторженно произнесла Маша.
Слишком восторженно и не очень в тему.
- Маш, - испугался Миша, - ты что?
Слово "влюбилась" он произнести не смог.
Маша улыбалась и пересчитывала ложки, Миша смотрел на нее и боролся с мерзким чувством тошноты. Потом тихонько вышел из кухни. Маша этого даже не заметила.
Во дворе Миша тут же попал в цепкие руки Катерины, но ему было так тоскливо, что он даже вырываться не стал.
- Пойдем со мной, несговорчивый ты мой, - проворковала она ему в ухо.
- Отстань, а? - отмахнулся Мишка.
- У-у-у, какой суровый, - захихикала Катя.
- Слушай, Кать, а это ваше сиятельство… Он женат?
- Пал Иваныч? - удивилась Катя. - Был женат, но жена давно померла.
- А он… А у него… - Миша никак не мог подобрать слов.
- Ты за сестрицу свою беспокоишься? - догадалась Катя. - Не бойся, не обидит. И денег даст, и одежды. Он всем дает.
- Что значит всем? - не понял Мишка.
- Ну, всем своим любимицам. Он многих так скупил.
- А потом?
- Что потом?
- Что с ними потом?
- Да ничего, - пожала плечами Катерина. - Замуж выходят, в деревне живут. У него там, в деревне, детей штук десять. Похожи все, главное…
- А как же Маша? - воскликнул Мишка.
- А что Маша? - пожала плечами Катерина. - Его сиятельство насидятся с ней в библиотеке, о книжках поговорят, с нее картинку нарисуют, потом остынут. Сколько ж можно читать да картинки рисовать?! Жить тоже надо. Пойдем ко мне, а? - почти жалобно произнесла Катя. - Ну что тебе, жалко, что ль? Или я совсем уродина?
- Нет, что ты, - испугался Миша, - ты очень красивая. "И назойливая", - добавил он про себя.
- Красивая? - обрадовалась Катерина. - Тогда пойдем скорее!
К счастью, в отдалении показался Степка.
- У меня дело… срочное! - Мишка принялся махать Степке.
Тот остановился и удивленно уставился на него.
- Мне мальцу помочь надо! - импровизировал Мишка. - В этом… в английском!
Уже в спину Мишке донеслось восхищенное Катино:
- Ты еще и умный…
"Что значит - "еще"? - мысленно возмутился Мишка. - Я вообще умный!" Но возвращаться и уточнять формулировку не решился.
* * *
Маша продолжала жить в состоянии, которое в покетбуках именуется "любовный дурман". Мишка использовал более приземленное определение - "как мешком стукнутая". Вся ее жизнь теперь делилась на две неравномерные части: встречи с Пал Иванычем и все остальное. Встречи, собственно, и были жизнью. В промежутках Маша думала о двух вещах: о предыдущей встрече и о встрече последующей.
Его сиятельство отлично понимал ее состояние и, кажется, наслаждался им. Всякий раз, когда Маша позировала, Пал Иваныч ограничивался несколькими мазками за сеанс, а остальное время посвящал разговорам. Он не торопил события, не спешил хотя бы поцеловать новую "любимицу", ему хватало восторженного блеска Машиных глаз и ярко пылающих щек.
Мишка однажды вечером пытался что-то втолковать ей, рассказывал про каких-то крестьянок, которые были у Пал Иваныча до Маши, - но она пропустила этот рассказ мимо ушей. Мало ли что там было у его сиятельства раньше! Теперь-то есть она, самая-самая! Она уж точно не такая, как остальные…
Вечером был назначен прием. Небольшой такой приемчик, человек на десять, но Маша сбилась с ног, мечась между кухней, Проклой и гостиной. Даже такой небольшой обед требовал неимоверного количества посуды и тщательной сервировки.
Гости съехались, все шло по плану, и Маша расслабилась. Она сидела в соседней с гостиной комнате и следила за тем, чтобы нанятые лакеи вовремя относили гостям напитки и еду.
Вдруг у нее за спиной зашелестело.
- Ты Мария?
- Да.
Маша резко обернулась и увидела молодую женщину в пышном сиреневом платье.
- Меня зовут Ольга Михайловна, я старинная приятельница Павла Ивановича. Они с моим покойным мужем были товарищами. Павел Иванович так много о тебе рассказывал, что я решила с тобой познакомиться.
Маша вспыхнула и рефлекторно присела в книксене. Она с воздухом впитала в себя манеры XIX века. От прищуренного взгляда дамы сразу захотелось спрятаться. Маша ограничилась тем, что уткнулась взглядом в пол.
- Ты отлично справляешься с хозяйством, - сказала Ольга Михайловна ласково, но все-таки без особой нежности.
- Спасибо.
- Но, если ты не против, я бы могла показать тебе кое-что. Для домашнего приема стол сервирован прекрасно, но если делать приемы высшего уровня, то так не годится.
- Но меня учила Прокла…
- Прокла стара, - перебила Ольга Михайловна, в голосе звякнул металл, - Павлу Ивановичу давно нужен новый помощник. Ты - просто находка.
- Спасибо, - еще раз сказала Маша.
- Я очень рада, что у него теперь есть ты.
Маша густо покраснела.
- Скажи, - спросила Ольга Михайловна, - а детей ты любишь?
Маша покраснела еще гуще. Мысль о том, что Пал Иваныч обсуждал Машу за ее спиной, царапнула душу, а уж о возможности родить от него ребенка она и сама не думала… Не зная куда деваться от смущения, девушка кивнула.
- Великолепно! - просияла Ольга Михайловна, - Завтра тут будет игра, соберется много гостей, я приеду пораньше и помогу тебе управиться.
- Спасибо, - выдавила из себя Маша.
А Ольга Михайловна ушелестела в зал. Только тут Маша решилась поднять глаза и отметила, как безупречно прямо держит спину гостья его сиятельства.
* * *
На следующий день Ольга Михайловна приехала прямо к обеду и стала руководить подготовкой к вечеру. По настоянию гостьи Маша облачилась в одно из ее платьев - Ольгины слуги привезли целый сундук нарядов. Оно было простое, почти без отделки, но очень изящное, с высокой талией. Ольга Михайловна заставила Машу несколько раз пройтись туда-сюда и сделать реверанс.
- Очень неплохо, - впервые Маша услышала в ее голосе что-то вроде теплоты. - В тебе есть, знаешь ли, порода…
Маше похвала понравилась, но она решила не показывать виду. Наверное, чтобы подтвердить - "порода" у нее есть, и она предполагает сдержанность. Ольга Михайловна задумчиво постучала длинным ногтем по зубам и неожиданно произнесла длинную фразу на французском. Маша удивленно уставилась на Ольгу Михайловну. Та рассмеялась:
- Прости, я уж грешным делом решила, что ты тут инкогнито… Так сказать, барышня-крестьянка… Но несколько французских выражений тебе знать не помешает…
Через час Маша научилась сносно здороваться и прощаться, а также просить прощения и благодарить. Из-за этого произошел даже небольшой казус. Дело шло уже к вечеру, первые гости начали прибывать, и Ольга Михайловна повела Машу в гостиную. В полутемном коридоре они натолкнулись на давешнего чернявого офицера. Ольге Михайловне он кивнул сухо, а вот перед Машей изогнулся в изящном поклоне.
- Бонжур, - в полумраке коридора блеснули идеально белые зубы.
И далее последовала переливистая тирада, в которой Маша смогла узнать только "мадемуазель". Она растерянно оглянулась на Ольгу Михайловну - та, казалось, получала удовольствие от сцены, но не собиралась приходить на выручку. На всякий случай Маша вспомнила урок и прошептала:
- Пардон…
- Вот и молодец, - одобрила Ольга Михайловна. - Ты быстро учишься. Алексис, это новая экономка Павла Ивановича.
Офицер тут же скис, блеск его улыбки померк, и она сменилась похабненькой усмешкой.
- Ну-ну, - процедил он, развернулся и ушел.
Для Маши вечер стал настоящим испытанием. Оказывается, до этого она все делала не так. И вроде бы тон Ольгиных замечаний не обидный, но оставалось впечатление, что ее постоянно макают носом в грязь.
- Не так! - Рано! - Ты забыла салфетки! - Это блюдо ты должна вынести сама!
У Маша голова шла кругом.
- Как же это все запомнить! - она с трудом удержалась, чтобы не зашвырнуть тарелку куда подальше.
- Ты справишься, ты способная девочка, - сказано сухо, но после всего звучало как похвала.
А хуже всего то, что творилось в зале. Женщин не было. За большим столом сидели мужчины и сосредоточенно играли в карты.
К двум часам ночи Маша уже падала с ног, но уйти не могла. Игрокам постоянно нужно подносить напитки и сигары. Пал Иваныч сначала был весел и доволен, потом стал мрачен и сильно пьян. Нет, он не ругался и не дебоширил, но смотрел на всех исподлобья, а Машу просто не замечал, даже когда она забирала стаканы и окурки прямо у него из-под носа.