Но едва успел он докончить последние слова, как случай, который, очевидно, злорадно подстерегал его, – каждый знает, как любят случаи разрушать все построенные людьми комбинации, – захотел, по-видимому, неожиданно изобличить его во лжи. В кустарнике послышался внезапно сильный шум, раздались два выстрела, и почти тотчас же дюжина людей, вооруженных с ног до головы, выбежала из лесу.
– Бог мой! – вскричал Вильямс. – Я, кажется, слишком рано успокоился. Это меняет положение дел.
И он осторожно оглянулся кругом. Выбежавшие люди, в которых по одеже легко было признать скваттеров и разбойников прерий, остановились перед домом, который они недоверчиво рассматривали, и стали быстро и шепотом разговаривать между собой.
– Гм! Они совещаются. Не дадим же им обдумать план нападения!
Разговаривая таким образом сам с собой, Вильямс вытянул руку и достал великолепный карабин, который стоял в углу, прислоненный к стене.
– Ничего не может быть проще, как нанести первый удар! – и прибавил, смеясь: – А полковник уверен, что я не сумею выстрелить из ружья! Хотел бы я, чтобы он был здесь. Он увидел бы, так ли я неловок, как он думает.
Затем, нимало не заботясь об опасности, которой он подвергался, Вильямс широко распахнул окно, поднял на плечо карабин и два раза спустил курок. Двое людей упали.
– Это меньшее, чего можно было ожидать, – сказал он, закрывая снова окно, и с поразительным хладнокровием стал снова заряжать ружье. В ту же секунду с платформы раздалось со страшным треском пять ружейных выстрелов.
– Гм! По-видимому, они поняли там наверху мой сигнал. Отлично, посмотрим же на результаты!
И он поспешил отворить окно. Все выстрелы попали в цель.
– Славно! – вскричал Вильямс. – Никого больше нет. Те, в кого не попали, скрылись в лесу. Не годится ждать их возвращения.
– Они, должно быть, пришли в ярость от оказанного им приема, а мы не в состоянии долго выдержать в этом деревянном домике, который они легко подожгут, и он вспыхнет как спичка. Бог мой! Печально спасаться таким образом, точно трусу, перед разбойниками, не имеющими ни законов, ни веры. Имей я только троих или четверых смельчаков, я бы продержался здесь, чего бы это ни стоило, – даю голову на отсечение! Но добрая, милая госпожа Курти, которую я знал еще совсем крошечной, и эти славные дети, такие нежные и преданные, – не могу же я подвергать их таким опасностям?! Нет, это невозможно! К тому же, я дал слово самому полковнику. Что он подумает обо мне, которому он доверил дорогие для него существа, чтобы охранять и оберегать их?! Надо ехать! Это приказывают долг и дружба. И нельзя колебаться в этом.
Согласно своей укоренившейся привычке, Вильямс, думая, что он один, произнес этот длинный монолог громко, не заметив, что уже несколько минут, как госпожа Курти слушала его, остановившись на пороге гостиной. Полагая, вероятно, что наступил момент прервать этот монолог, госпожа Курти подо шла к своему старому другу и проговорила, тихо опуская ему руку на плечо.
– Ну, расстроенный человек, ждут только вас. Что вы тут делаете?
– Я…
– Вы мечтали, как всегда, не правда ли?
– Честное слово, это очень возможно. Но разве мы уезжаем?
– Конечно. Или вы хотели бы выдержать осаду этих разбойников?
– Я! Боже меня сохрани!
– Если так, то пойдемте.
– Я готов.
Люси открыла потайной выход на двор, к которому из конюшен и сараев вел подземный ход, достаточно широкий для того, чтобы могли проехать всадники и даже телеги, нагруженные вещами. Этот подземный ход постепенно спускался все ниже и наконец кончался пещерой на прогалине, на склоне холма, по крытого лесом.
Оба негра Вильямса правили фургонами; госпожа Курти, ее служанки и Дженни поместились в повозке, приспособленной для этого; Вильямс, Люси, Джордж и Джемс ехали верхом; пони госпожи Курти и лошади негров были привязаны ко второму фургону.
Когда старательно закрыли потайной выход, все пустились в путь.
– У тебя что-то печальный вид, – сказал Вильямс своей крестнице. – Тебе грустно?
– Да, крестный папа! – ответила та, подавляя вздох.
– Отчего же?
– Потому что нам не следовало уезжать.
– О! О! А разбойники-то?
– Эти разбойники были просто беглецами; они бродили без всякой цели. Я уверена, что вслед за ними мы увидели бы наших друзей. Заметили ли вы, что мы дали семь выстрелов, а они с своей стороны не отвечали нам тем же?
– Должно быть, они бросились в лес, чтобы объединиться со своими.
Девочка покачала головой.
– Их было всего семь, крестный папа, и все они остались на месте.
– Быть может, ты и права, – возразил задумчиво Вильямс. – Бегство наше было немного поспешным!
– Даже чересчур поспешным.
–
Но у тебя, должно быть, есть какая-нибудь идея в голове, раз ты говоришь мне все это.
– О, ведь я не могу рассуждать, как взрослая!
– Это правда. Но взамен опытности, которая приходит только с годами, ты доказала в течение последних часов, что обладаешь редкой проницательностью. Я должен далее признать, что ты оказала всем нам очень важные услуги!
– О, крестный папа! Вы уж чересчур хвалите меня и преувеличиваете мои заслуги!
– Нет, то, что я говорю – только голая правда. Ну а теперь поведай мне откровенно свою тайную мысль.
– Для чего же, крестный?
– Ты так часто оказывалась права в течение этой ночи, что, может быть, и теперь правда будет на твоей стороне.
– Вы хотите этого?
– Я прошу тебя об этом.
– Ну, так я убеждена, что мы делаем ошибку, быть может, непоправимую, если и дальше продолжим наше бегство.
– Что же бы стала ты делать?
– Надо остановиться там, где мы теперь находимся. Здесь мы подождем час, потом я вернусь в дом, ведь мы еще недалеко отъехали, и уверена, что найду там отца, который ждет нашего возвращения.
– Что заставляет тебя это предполагать?
– Сама не знаю; я не сумею этого объяснить, но чувствую, что говорю правду. Мое сердце чует, что так есть на самом деле.
– Это еще ничего не доказывает, положим. Напротив, я со своей стороны думаю, что самое лучшее, что мы можем сделать, – это удалиться как можно скорее из этих мест и прямо ехать в Новый Орлеан.
– Но кто же покажет нам дорогу?
– Я и мои негры: мы только что проделали этот путь и хорошо знаем его.
– Я сделала все, что только было в моих силах, крестный папа! – печально сказала девочка. – Поступайте теперь, как угодно.
Было около полудня, когда они добрались до пещеры, и все маленькое общество расположилось отдыхать. Жара была тропическая. В ожидании пока зной спадет, все разместились походным лагерем на опушке густого леса; кругом было мрачно, пустынно и дико. В то время как госпожа Курти и дети пробовали немного отдохнуть после стольких волнений, которые им пришлось испытать, Вильямс со своими неграми знакомился с окрестностями, чтобы сориентироваться и найти дорогу, которая могла бы как можно скорее привести их в Новый Орлеан. К своему большому удивлению, Вильямс, выйдя из пещеры и увидев широкую панораму, развернувшуюся перед его глазами, не узнал ни одного из тех мест, которые обратили на себя его внимание во время путешествия на плантацию. Вильямс путешествовал в первый раз и был совершенно не знаком с пустыней. Никогда в жизни не выезжал он из города, в котором родился. Теперь он впервые рискнул выбраться из четырех стен. При всех своих прекрасных качествах, он обладал странностью некоторых людей – никогда ни в чем не сомневаться и считать себя способным добиться всего, чего бы только ему ни вздумалось. Ему даже и в голову не приходило, что для того, чтобы отправляться в такой длинный путь, надо хорошо знать дорогу.
Внимательно осмотрев местность, он принужден был сознаться себе, что решительно не знает, где находится; но никогда бы в жизни он не признался кому бы то ни было в своей ошибке. Он решил, в видах исследования местности, отправиться вперед со своими неграми, еще менее сведущими, чем он. Сначала все шло прекрасно, и он наконец попал в места, которые уже видел и которые были несомненно по дороге в Новый Орлеан. Наконец после нескольких часов странствования по саванне он решил вернуться в лагерь, но положение оказалось более сложным, и бедным Вильямсом овладело смущение.
Идя вперед, он не оставлял на деревьях никаких знаков, по которым мог бы найти обратный путь, а шел наугад, надеясь на счастливый случай; вероятно, в течение двух или трех часов, употребленных им на поиски, он изменил направление, а найти дорогу по солнцу было невозможно, потому что погода переменилась и небо покрылось тучами. Словом, после напрасных поисков он, около шести часов вечера, страшно утомленный, опустился на землю в мрачном отчаянии. Единственная жалоба, вырвавшаяся из его уст, была следующая:
– Я несу заслуженную кару! Люси права. В ее маленькой головке больше здравого смысла, чем во всей моей огромной особе. Не следовало мне бродить по незнакомой местности, где нет ни дорог, по которым можно было бы ориентироваться, ни людей, у которых можно бы расспросить о том, что нам надо.
В лагере между тем царило беспокойство.
Вильямс отправился на разведку около одиннадцати часов утра; становилось уже темно, а он все не возвращался. Госпожа Курти разговаривала с детьми об этом долгом отсутствии, которое она не знала как объяснить. Каждый высказывал свое мнение.
– Милая мама, – сказала Люси, – мой крестный не знаком с этими местами. Пожалуй, он заблудился!
– Да хранит нас Бог от такого несчастия!
– Да, – заметил Джордж, – он заблудился: иначе он давно бы вернулся назад. Вероятно, он думал, что в пустыне можно также гулять, как по улицам Нового Орлеана! – прибавил он ехидно.
– Молчи, Джордж, это нехорошо, то, что ты говоришь.
– Мамочка!
– Пожалуйста, ни слова больше… Что же нам делать? – прибавила мать.
– Идти искать! – сказала Люси.
– Но кому же идти?
– Я пойду, если вы ничего не имеете против.
– Я иду с тобой! – сказал Джордж.
– Нет, – заметила девочка, – ты останешься с мамой, а меня проводит Джемс.
– Очень охотно! – отозвался мальчик, вставая.
– Постойте, дети! Неужели вы думаете, что я соглашусь потерять вас всех?
– Но ведь нельзя же нам оставить крестного отца бродить но саванне!
– К сожалению, нельзя, это правда!
– Успокойтесь, мама, мне не грозит никакая опасность. Вы знаете, я много гуляла с Черной Птицей. Вождь научил меня находить следы и не теряться в незнакомой местности. Я уверена, что со мной ничего не случится!
– Люси!
– Я послушаюсь вас, если вы непременно потребуете, чтобы я осталась, но, пожалуйста, пустите меня.
– О, злая девочка! – вскричала мать. – Делай, что хочешь!
Люси не заставила себя просить второй раз и пошла в сопровождении Джемса собираться в путь; через пять минут они уже уехали. Топот удалявшихся лошадей вывел бедную мать из задумчивости.
– Люси, Люси! – вскричала она рыдая. – Вернись, я не хочу, чтобы ты уезжала! Вернись!
Но дети были уже далеко и не слышали ее возгласов. Невозможно описать беспокойство госпожи Курти. Около восьми часов вечера Джордж прибежал к ней.
– Мама, мама! – вскричал он. – Перестань плакать, вот и они! Я уверен, что это они.
Действительно, вдали, в полутьме, блестели красным огоньком факелы, медленно приближаясь к лагерю.
Прежде чем покинуть место стоянки, Люси дала понюхать своему ньюфаундленду Добряку платье Вильямса и потом велела умному животному искать его. Кроме того, она не забыла отмечать дорогу, чтобы не заблудиться на обратном пути. Но главным образом она рассчитывала на поистине удивительный инстинкт собаки, который, как она надеялась, доставит их назад целой и невредимой.
Меньше чем через два часа Добряк привел детей к тому месту, где Вильямс, обессиленный отчаянием, лежал на земле.
Люси к Джемс уже некоторое время слышали крики и даже настоящий вой: это плакали несчастные два негра, убивавшиеся возле своего господина, который лежал в забытье, побежденный усталостью, так как сделал столько верст, что мог бы три раза дойти прямой дорогой до Нового Орлеана. Первой заботой Люси было подать помощь своему крестному отцу, именно – смочить его виски свежей водой и влить ему в рот несколько капель рому. Со своей стороны и Джемс тоже не терял времени: справедливо сообразив, что Вильямс не в силах будет держаться на лошади, он велел неграм смастерить наскоро носилки.
Заботы Люси увенчались успехом: Вильямс глубоко вздохнул и открыл глаза. Сначала он, казалось, ничего не видел кругом; но вдруг у него что-то блеснуло в глазах, на лице появилось выражение счастья и несказанной благодарности.
– О! – вскричал он слабым, едва внятным голосом, который, однако, скоро окреп и принял обычную твердость, – О, Люси! Так, это ты меня спасаешь от верной смерти!
– Не будем говорить об этом, крестный папочка, – весело ответила девочка, – разве я не крестная ваша дочка? Как бы то ни было, вы теперь оправились и выглядите отлично. Забудем прежние неудачи и вернемся как можно скорее в лагерь, где моя мама просто умирает от беспокойства, поджидая нашего возвращения.
– Охотно верю этому. Бедная, дорогая Лаура! Сколько ей пришлось вынести! Как она должна дрожать за тебя и твоего брата!
Он попробовал приподняться, но это оказалось ему не под силу, так как он был еще слишком слаб. Тогда Джемс сказал неграм, чтобы они тихонько подняли его и положили на носилки.
Затем все тронулись в обратный путь; впереди радостно бежал Добряк, показывая дорогу. Возвращение продолжалось более четырех часов, потому что приходилось двигаться очень медленно, а от времени до времени даже останавливаться и делать короткий привал, чтобы дать возможность неграм отдохнуть и набраться сил.
Возвращение в лагерь было настоящим триумфом. Госпожа Курти плакала и смеялась в одно и то же время, и целовала своих детей, в особенности Люси, самопожертвование которой спасло Вильямсу жизнь.
Глава XII. О том, каким образом пожар может принести пользу
Только через три дня Вильямс окончательно поправился от тех тяжелых испытаний, которые ему пришлось пережить.
Для него, привыкшего к утонченной роскоши и довольству, чья жизнь протекала до сих пор так тихо и мирно, было нелегко очутиться в недрах пустыни, вдали от всякой помощи; в результате его тщеславное хвастовство было сломлено навсегда. К несчастью, это случилось слишком поздно, чтобы исправить то зло, которое он, сам того не подозревая, причинил близким ему людям.
– Невежество – это величайшее из зол, как сказал какой-то ученый! – произнес Вильямс в виде публичного покаяния.
И он первый заговорил о том, чтобы вернуться назад и через подземный ход войти снова в покинутый ими домик.
– Ах, мой друг, – кротко заметила госпожа Курти, – если бы вы сейчас же сообщили мне ваш разговор с Люси, скольких несчастий мы могли бы избежать!
– Правда, это было бы гораздо лучше.
– Дорогая мама, – сказала Дженни, краснея, как вишня, – и мне приходило в голову то же самое, что Люси.
– Почему же ты не сказала мне этого сейчас же?
– Но я просто не решилась сказать!
– Милые дети, – заметила госпожа Курти, – в том ужасном положении, в котором мы теперь находимся, каждый должен высказывать все мысли, какие только приходят ему в голову.
– Тем более, – прибавил Вильямс, – что дети вообще обладают непосредственным и верным чутьем и здравым смыслом и действуют по влечению сердца. Если бы Дженни имела смелость высказать вслух то, что она думала, быть может, все наши несчастия уже давно бы теперь кончились.
– О, прости меня, мама! – вскричала девочка.
– Забудем об этом, – сказала госпожа Курти, – должно быть, мы недалеко от пещеры. Почему бы нам не вернуться сейчас же назад?
– Милая мама, ничто не мешает нам вернуться в пещеру, но боюсь, что это все-таки нам не удастся!
– Почему бы нам и не вернуться к пещере, если мы отъехали от нее всего на каких-нибудь несколько миль?
– Это правда, конечно, но ведь ты знаешь, что расстояние в пустыне очень трудно определить, все зависит от того, чтобы хорошенько изучить то направление, по которому едешь, и отмечать некоторые места по дороге, чтобы по ним разыскать затем обратный путь. Но мы не сделали этого, когда выехали из пещеры; мы отправились наудачу, сворачивая то направо, то налево в поисках удобного места для стоянки и не заботясь о направлении, по которому едем.
– Итак, по-твоему, мы заблудились?
– Увы, да! Посмотрите кругом: все эти леса, долины, холмы так похожи друг на друга, – они нисколько не отличаются от других таких же лесов, долин и холмов. Как найти дорогу в этом невероятном хаосе!
– Конечно, мы не сумеем этого сделать. Но твоя собака Добряк? Ведь у нее превосходное чутье и необыкновенный инстинкт: она может легко найти ту дорогу, которую мы ищем.
Девочка печально покачала головой.
– Ты сомневаешься в этом? – сказала мать, от внимания которой не ускользнуло это безнадежное движение.
– Добряк не найдет дороги, милая мама, потому что невозможно дать понять ему, чего я от него хочу.
Было решено, что они останутся стоять лагерем на том же месте, чтобы не углубиться еще дальше в незнакомые места. Люси, Вильямс, оба негра и Добряк должны были одни отправиться на поиски дороги, а Джордж и Джемс – остаться оберегать госпожу Курти, Дженни и негритянок.
Поиски тянулись несколько дней и имели единственным результатом то, что все были измучены до полного изнеможения. Люси не жаловалась и была настоящим олицетворением терпения, мужества и поразительного самоотвержения. Вильямс первым признал полную бесполезность бесцельных поисков, которые и не могли увенчаться успехом. Он откровенно высказал это госпоже Курти, которая, поняв наконец всю тщетность бесплодных усилий, решилась отказаться от надежды найти пещеру. Тогда оставалось только сняться с места и отправиться вперед, направляя путь к востоку.
После долгого странствования по голой пустыне, на которой не видно было ни одного дерева, беглецы добрались наконец до опушки огромного леса и расположились на отдых под его первыми деревьями. Около десяти часов вечера разразилась гроза и пришлось искать приют под густыми ветвями. Но в четыре часа утра гроза утихла, и небо стало снова лазорево-голубым, усеянным бледными звездами.
Американские леса состоят обыкновенно из одного вида деревьев и защищены – приблизительно на протяжении одного километра – целой чащей непроходимого кустарника и лиан, сквозь которые можно пробиться только с топором в руке. Растительность уменьшается, утончается и исчезает по мере того, как света становится менее и солнце не в силах проникнуть в чащу. Тогда эти леса принимают дикий и внушительный вид, деревья растут по прямым линиям, образуя огромные аллеи, исчезающие из виду по всем направлениям; в то же время не видно около них ни одной травинки. Деревья – все одного и того же вида – до такой степени похожи друг на друга, растут так симметрично, что их невозможно отличить, и те, кто недостаточно знаком с жизнью в этих местностях и не умеет ориентироваться, после нескольких шагов теряют верное направление и, не в силах найти его снова, кружат на одном месте.