Дождь льет, минуя крыши, на врата,
и ретушируя останки Рима,
на пальцах оставляет след лица,
и прячет ночь под толстым слоем грима.
Здесь Константина выдали глаза,
когда он стал святым началом мира,
он потерял походку гордеца,
и слепком стал шекспировского Лира.
Мы шепчем вслух, не зная языка,
и надевая мысленно порфиру,
пьем чай турецкий, сидя у стекла.
Бант на спине у Гретхен – признак Трира,
виляя задом, в фартучке факира,
они идут ко мне издалека.2003
Белгород
Над телом Бог трудился без утайки,
Иоасафа славя в тишине,
нетленного святителя вотще
явил мощами в виде райской пайки.
Кость кожа облекла, как пальцы лайка,
вросло распятие торцом к руке,
но туфли бархатные по ноге,
и воробьи, как ангельская стайка.
В молитве сердце, будто гвоздь в стене,
со стоном отверзается во мне,
хлестаемое чудом, как нагайкой.
Неподобающе мне сладко на войне,
я, совесть закрепив, как контрагайкой,
врагов Христа не пощажу зане.2005
Воронеж
Дверь храма справа не затворена,
мне отвратительно из щели дует,
святителя укрыта голова,
плоть Митрофана смыли время струи.
Уродлива седая голова Петра, -
тот мертв, кто стукнул по нему, как в бубен,
благословив на царство из стекла, -
несет царь на плечах провидца судеб.
К востоку двинула свой флот страна,
и в Турцию ударила с плеча,
овеществив воронежский рисунок.
С тех пор здесь пузырятся паруса,
здесь Бог прибил Россию к небесам
святым гвоздем, макнув в кровавый сурик.2005
Аахен
Великий Карл напряг здесь волю злую -
и филиокве вынудил признать,
все латиняне плачут вхолостую,
желая символ веры испытать.
Здесь вспомнил я Европу молодую,
которую пришлось ему подмять,
но выставленную длань золотую
противно ортодоксу целовать.
Приблизился лишь к древнему кресту я,
и разрывая неба ткань тугую,
здесь к Богу обратился через "ять".
Течет ночная мгла в страну чужую,
и слышу сквозь мотора песню злую,
как черти от бессилия вопят.2003
Лазарево
Со временем врастают гвозди в тело,
я ничего не помню наизусть,
так крошится металл, что черным мелом
рассыпан на болотах смертный груз.
Туннель здесь охраняет Сталин в белом,
отсюда рыл он свой последний путь,
хотел пробиться в ад, а между делом
вспороть земную Сахалина грудь.
Гляжу на лагерь я оторопело,
сквозь ржавчину машин иду несмело,
мне открывается страданий суть.
Морошка на морозе перезрела,
и, как глаза, от горя оскудела,
хранит с тех пор стенанья мертвых уст.2004
Великий Новгород
Вхожу я в этот город, как весна,
шурша опавшею листвой, как осень,
порой кручусь поземкой, как зима,
как летом, хочется одежды сбросить.
Здесь сладко пахнет севером страна,
и в прошлое слегка меня заносит,
сзывая вече, бьют колокола,
в народе прорастая, будто просо.
Здесь в людях нет татарского сырца,
есть страх перед Москвой, как у скопца,
когда девица о постели спросит.
София по велению Отца,
пронизывая здешние сердца,
в себе тысячелетний город носит.2004
Константинополь
Была здесь Евхаристия досрочно
прекращена в тот миг, когда врата
взломав, в собор Софии неурочно
вломились мусульмане, вереща.
И вот тогда епископ внес нарочно
Дары Святые в стену алтаря,
с тех пор над куполом торчит порочно
крючкастая турецкая луна.
Однажды клирик из стены восточной,
на гулкий звон колоколов проточный,
вдруг выйдет с антиминсом, не дыша.
И Византия будет той же ночью,
спасительно, непостижимо точно,
как литургия мысли, спасена.2004
Рязань
Вхожу голышом в этот город раздольный,
иду вдоль реки я почти наизусть,
фривольным движением рук непристойным,
создам я фигуру с названием – Русь.
Для посоха вырежу палку прямую,
я странником стану в зеленых штанах,
и к цели пойду, по расспросам, вслепую,
пройду сквозь курганы и смерть во облацех.
Здесь первые песни сложу на ветру я
и стану поэтом в рязанской глуши я,
и даже свой лик изменю и ходьбу.
Здесь мухи по дому привольно летают, -
вещественный признак крестьянского рая, -
иконы не трогая в правом углу.2004
Иркутск
Мне Ангара покажется ребенком
с бетонной погремушкою в руке,
что скачет, будто маленький козленок
и плещется у берега, в реке.
Снег ударяет с ветром в селезенку,
поочередно ставит всех к стене,
дорогу кропит льдом, как из масленки,
солдат затвор голyбит на войне.
От холода на гору я взойду,
снежинки там и ангелы порхают,
шальнo я с ними над тайгой взметнусь,
я палубу Байкала испытаю,
и облака дыханием тараня,
я на прощанье крыльями взмахну.2004
Иерусалим
Соль слизываю склонов Ханаана,
внимая праотцам из тишины,
кровь постигаю я всемирной драмы,
уткнувшись лбом во встречные углы.
Доходит вера до земных окраин,
вставая из душевной глубины,
здесь даже мертвые не взыщут срама,
стяжая мир духовной красоты.
На линии разрушенного Храма
у каждого взывают к Богу раны,
во всех здесь контуры Христа видны.
Еврейски грациозен спозаранок,
или коверкаю иврит ульпана,
движения мои любви полны.2004
Валаам
Здесь сердце сокрушенное саднит,
когда исконною тропой придонной,
с восходом тороплюсь в Никольский скит,
где я на берег сяду утомленный.
Со мною небо тихо говорит,
когда прощаюсь с палубы укромной,
кресты в меня врастают сквозь бушприт,
я уплываю, может быть спасенный.
Вся Ладога от ярости шипит,
священник в напряжении молчит,
в каюте молится за непокорных.
Восходит Богородица в зенит,
цвет голубой лишь купола полнит,
живым и мертвым кажется бездонным.2003
Грозный
В машине спал я по дороге к раю,
проснулся в Сталинграде на краю,
ужасен мой душевный крик, я знаю,
я Грозного кошмар осознаю.
Мне кажется, там до сих пор летаю,
и трупами питаюсь, как в аду,
от жалости и боли я страдаю,
чеченцев ненавижу и люблю.
Так трогательно выстрелить мне в спину,
и превратив меня в фарфор, как глину,
в зигyре растоптать, как скорлупу.
Прядут из крови нить для паутины,
уже взращен паук в кремлевской тине,
наброшена сеть страха на страну.2004
Москва
В Кремле рубиновые звезды к чаю
традиционно подают, играл
кадык, и будто говоря: "Вторгаюсь", -
мой лик на паспорт стражник надвигал.
Ужасно здесь любил, и изменяясь,
курантов бой я в буднях различал,
в ночном метро Россию постигая,
стремительное тело целовал.
Очередной тиран, страну пугая,
в мучительной нас жертве узнавая,
от жалости к себе, тайком рыдал.
От снега вся Москва вокруг седая,
и купола, как пропись золотая,
и пьяных ртов мучительный оскал.2004
Санкт-Петербург
Неотвратимый поршень злой Невы
по мановению гермафродита,
под звучный рокот ангельской трубы,
каналами путь торит из гранита.
Я у Казанской Богородицы
пролью слезу скупого прозелита,
вдыхая дух обратной стороны,
которая восстала из Магрита.
Вид страшен Петропавловской стены,
когда я похудевший от войны,
везу заледеневший труп рахита.
Горбатятся горчичные мосты,
в тумане формируются дворцы -
как ранний признак русского мастита.2004
Немецкий цикл
Короткая связь
Немецкая отрывистая речь
никак меня не вдохновила,
сомнения не зародила,
и не заставила тебя стеречь.Глаза твои горят, как две свечи,
я вслед иду на перекресток,
ты выглядишь почти подростком,
и щеки твои очень горячи.Я помню, как когда-то на войне,
ты убивала отреченно,
стрелял твой дед разгоряченный,
поставив меня твердым лбом к стене.Твой смех тогда я ненавидел,
твой изумлял меня немой испуг,
представил я себе, как Гитлер,
с трибуны врал в кольце твоих подруг.Ты так трясла своею грудью,
ты так меня любила на костре,
к нам шли обугленные люди,
и умирали вместо нас во сне.Ты, как танцующая рыба,
ты растворилась, как слеза во тьме,
ты как построенная дыба,
ты после смерти предстоишь во мне.Не помню ласк твоих основы,
глаза мои взрываются от грез,
и плоский след пустой подковы
запомню навсегда, как запах слез.Сниму очки в стальной оправе,
свой взгляд остановлю я на копье,
давно готов я к мысленной расправе,
устали мои руки на тебе.2003
Налет
я на противень площади упал и засыпаю
мне снится отраженный храм на небесах
иду я с Саррой по ступеням колокольни
с мечом стальным на поворотах отдыхаю
я вижу бомбы в небе, как вороньи стаи
в чернильную капель вдруг превращаясь
вот бомбы на лету, правдиво собираясь
втыкаются стрелой, и сердце разрушают
и с воем мерзко капли в землю ударяют
и убивают, убивают, убивают или ранят
все трупы, трупы чернокрыло накрывают
тогда кусок небес над Кёльном вырезаю
дыханием застывшие все бомбы согреваю
ловлю руками капли, но всё не выпиваю
всё врагу с попутным рейсом отправляювода с небес течет, как кровь небытия
с наклоном падая на крыши иль рисунок
дорога Аппиевая, как ребенок, холодна
здесь все растения под камнем утихают
хвостами свастики корней переплетаясь
в дорогу хлеба грубого с собой возьму
вслед за когортами за Рейн переступаю
хитон кровавый в Трир тайком перенесу
я воду отравлю, ей крестоносцев напою
в Иерусалим земной за облака я отлечу
здесь под стеклом небесный храм ваяют
коленопреклоненные волхвы пока мертвы
и ничего о новорожденном они не знают
до дыр, видимо, обветшал платок Марии
в отличие от всех, она про Бога знаетна косогорах Мозеля лоза произрастает
от Рислинга сухого воздух чуть горчит
и американский флаг над черным бродом
плещется, огромный, полосатый, пошлый
здесь нас томит сентиментальный разум
от слюнявых мнений уже рябит в глазах
афористично мыслю я, взбираясь в гору
булькают слова, извергнутые со слюной
на кладбище в замшелых лягу я крестах
тут не летали наглые и злые англичане
траву зеленую стригут тут по субботам
калитка тут не ржавая и не со скрипом
мне без коляски так легко идти с горы
но я забыл почти, как город назывался
нет, вспоминаю – город Линц – кажетсяраз как-то по Германии в субботу один
иду я к водопою налегке без самки, но
с детьми, хочу им круглую им показать
не круглую луну, но карусель с огнями
живую с лошадьми и лодками, и круглую
и с лампочками сверху, под балдахином
красным, огромными кистями, кавалером
бестолковым, розовым закатом и дамами
с огромными грудями, в огромных юбках
каркасом громоздким, вуалях расписных
отсутствующим ничтожным взглядом глаз
пустых, как им положено под Рождество
сентиментально выглядеть на фоне стен
разрушенных бомбежками из мести, а не
ходом боя; вслед кажущейся умной целино бессмысленны все войны без разбора
об этом прочитаю я, раскрыв все книги
написанные до сего от сотворенья мира
но визу получу в страну потустороннюю
в которую я чувственно влетаю и вхожу
я оплачу грехи всех немцев, убитых на
пути к победе над сосисочным фашизмом
как плакали все немцы, ненавидя глаза
свои и руки, мысли, сердце, уши, язык
который их обманывал, внушая хитрость
к Богу, к себе; вот расплатились: так
унижены, раздавлены, разрушены, убиты
миллионы, города великие в руинах, от
американо-европейских бомбардировок в
количестве весьма большом; тех подлыхналетов, от которых стынет кровь всех
оставшихся в живых, конечно, помнящих
и о провинности народа, на выборах за
НСДаП и фюрера голосовавших; да, люди
ошибаются на выборах о выборах судьбы
вот и мы – немцы – не избежали сатаны
просто в пасти угнездились, если быть
точнее, на двенадцать жесточайших лет
когда от напряжения трещали кости тел
и лопались глазные яблоки у младенцев
во чреве у рожениц, когда те смотрели
на бомбы, падающие вниз с неба в ночи
на Дрезден, и Берлин, Гамбург, Веймар
др. Города, где немецкий дух отчетлив
и благороден, где романтизм – это всё2004
К волхвам
Черный пес, я тебя не увижу,
черный пес на пороге моем,
подойдет он ко мне и оближет,
и исчезнет, как детский фантом.Тени твердые встанут над нами,
свет томит, будто воздух в грозу,
мой рассудок, как красное знамя,
поднимает распятье в строю.Вся Москва покрывается снегом,
воздух пахнет постом и горчит,
я закрашу сомнения мелом,
и мой ангел к волхвам улетит.Полюбил я дорогу на запад,
Вифлеем я на Рейне найду,
не боюсь лошадиного храпа,
слышу Ирода я за версту.Я по комнате твердо и честно,
от стола до ребенка пройду,
от иконы до судного места -
только слог или шаг в высоту.Горизонт, словно шаль на комоде,
а улыбка, как пламя свечи,
ждут всегда в христианском народе,
что Мария прижмет всех к груди.Я страну настигаю не сразу,
я петляю, как заяц в степи,
наизусть повторяя приказы,
и сгорая, как спичек огни.Карусель остановится ночью,
я последний билет сохраню,
всех, кто был до меня непорочен,
я с собою на небо возьму.Индевеет в груди от мороза,
ветер сном, как листком, шелестит,
лепестки освященные розы
богомольцы в горсти унесут.В города я войду к иноземцам,
всюду немцы, как тени в аду,
рубят члены друг другу тевтонцы,
и уходят страдать в тишину.Рождество – это праздник пасхальный,
не заметить нельзя вдалеке,
что рождение было буквальным,
ведь Царь умер затем на кресте.Твердь разверзлась дождем на закате,
хлябь всосала людскую беду,
протестантские корни в Пилате,
покопавшись, наверно, найду.Протестанты, с их верой оральной,
будто сытые жирные псы,
вместе с ними их Лютер брутальный, -
лаем гонят меня на костры.Жгут меня они в полном объеме,
у них нет постижения тьмы,
смерть проявится в черном разъеме -
под баварские ритмы войны.Голова заболит перед плахой,
и палач поплюет на топор,
я шагну на помост не без страха, -
мой последний сегодня позор.Растворяются кости от боли,
кровь взрывается, будто гранит,
Бог посыпет труп крупною солью,
чтоб не сгнил, пока к небу летит.Судный день удручающе нуден,
я воскреснуть успею всегда,
лишь бы ужас божественных буден -
был всего лишь огнем от костра.Стрелы носят распутный характер,
распускаются кровью в груди,
пробивая природный катетер,
изучают сердца и кишки.Легендарный поход за мощами
остается в угарном бреду,
крестоносцы своими мечами
вырубали волхвов из груди.Райнальд слыл устрашающе резок,
отрекаясь от папской буллы,
он, под скрип деревянных повозок,
постигает святые дары.Чудно светит луна над дорогой,
и конвой бесконечно устал,
Рождество обретает погоду
и германский дурной карнавал.2002, 2003
Гномы
я открываю занавес окна
я встряхиваю одеяло снов
и словно всплески красных роз на черной темени в ночи
пугаясь утренней звезды и нежных грез
тревожно разбегаются по улицам большой горы
прыжками долгими, как будто циркачи
вцепившись в бороды, как в прожитые дни
бегут лирические гномы, как карандаши
упрямые, смешные несуны
несут они в руках чужие, брошенные сны
несут они в руках украденные сны
выходят ночью на охоту упыри
в руках сачки, ловить, как бабочек, утерянные сны
в руках лопаты, рыть бессмысленные сны
в руках бочонки круглые, хранить неведомые сны
нрав их сценический стремителен и крут
они молчат и песен не поют
угрюмые идут
их мысли столь черны
они решительны и злы
инстинкты хищные, как вши, изъели души их больные
людей уснувших в забытьи
карлики носатые настойчиво грызут
огрызки коренастые в видениях мучительных живут
но новая заря взошла над городом мечты
растут дома округлые под ворохом листвы
туда-то и бегут, как будто от тоски
и прячутся от утренней росы
лирические гномы из языческой войны2004
Немецкая пасторальная
1.
Кружится коршун над лесом,
немец идет по тропе,
гномы, как детские бесы,
вслед шевелятся в траве.Ели танцуют кругами,
озеро дышит во мгле,
месяц простыми мазками
чертит письмо на земле.Поздняя птица взрыдает
и посидит на кресте,
души спасенные тают
с Духом Святым в вышине.Улицы тянутся в гору,
домики липнут к руке,
и, как желанные воры,
мысли уносят во сне.Немец опять, как ребенок,
верит, что в сердце родник,
зная, что ангел с пеленок
душу его схоронит.Ночью на черную плоскость
встанет, как луч в пустоту,
мира заветную косность
чувствуя в тонком бреду.Римские слышит когорты,
запах угрозы пьянит,
взор перевернутый мертвый
немца с распятьем роднит.Ласточка кинется с воем,
и захлебнувшись в дыму,
горлом, истерзанным боем,
будто проглотит звезду.И по аллее героев,
в вечном промозглом аду,
немец пройдет перед строем,
вновь уходя на войну.После помолится в храме,
сядет в раю, как в саду,
в тихом знамении тайном
явно увидит судьбу.Утром туман над долиной,
колокол бьет за версту,
черную конскую гриву
дождь чуть намочит в лесу.2.
Я вижу странный дом заброшенный в лесу,
разбитое стекло над дверью к колыбели,
пустой почтовый черный ящик на столбе,
и образы печальные клубятся в голове,
и где-то здесь мать сына зачала отцу,
но видно дом не смог противостать греху,
и свищет ветер в трубах, точно как подельник.