ВОСКРЕСШИЙ ВО СЛАВЕ
Осень для меня - сущее наказание. Проклятые осколки при слякотной погоде, как никогда, напоминают о себе, ноги точно буравом сверлит. Над башнями и шпилями города, над лишенным листвы парком "Сокольники" стремительно несутся облака, порывистый ветер меж высоких московских домов закручивает дождевые вихри. В стороне погрохатывают мокрые, словно лакированные, вагоны поезда. На одном из них я только что вернулся после месячной командировки. Наконец я дома.
Едва успел поставить чемодан и раздеться, как громко стукнула входная дверь. Ясно. Так грохает лишь дочка. Вернулась из школы. С радостными восклицаниями бросилась ко мне. Поцеловала в щеку и, увидев, что с мокрого плаща течет на пол, помчалась раздеваться. Возвратилась, держа, как обычно, за спиной дневник, кивнула в окно:
- А; мы думали - в такую погоду самолет не прилетит.
- Он и не прилетел, я уж поездом… - Я взял из рук дочки дневник и принялся листать.
Наташа сбоку молча наблюдала, насколько изменилось выражение моего лица, когда перед глазами предстала жирная двойка.
- Гм-м… - сказал я.
- Папа, я не выучила химию по очень уважительной причине, - поспешно заявила Наташа.
- Еще бы! Как всякий сачок…
- Нет, серьезно! Я не сачковала, мы накануне с мамой смотрели по телевизору передачу про Юрия Байду, и я очень разволновалась и потом не смогла сосредоточиться, потому что…
- Погоди ты стрекотать, ничего не разберешь из твоих пулеметных очередей. Какая передача? Про какого Байду?
- Ну, про того, что ты в газете писал… Документальный фильм демонстрировали, и он сам выступал.
- Глупости. Такого фильма нет. Если б его сняли, я узнал бы раньше других.
- Честное комсомольское, папа! Но фильм не только про Байду, показывали и других работников НИИ… НИИ… я забыла какого.
- А отчество Байды называли?
- Несколько раз, но… я забыла.
- Ты, я вижу, все забыла, кроме того, как хватать двойки, - в досаде я махнул рукой и принялся воспитывать подрастающее поколение. - В Москве десять тысяч с гаком Ивановых, из них треть Иван Ивановичей. Почему бы в миллионных массах не оказаться и нескольким людям по фамилии Байда? А настоящий Байда, о котором я писал, давно покоится в братской могиле.
- Нет, папа, я оттого разволновалась, что он рассказывал и про могилу, и про жизнь на болоте, и как он был ранен, а все другие погибли.
Мое сердце зачастило. Неужели и вправду это настоящий Байда, тот самый? Нет, это чересчур, это… невероятно! Спросил у Наташи, как называется фильм. Название она, конечно, забыла, но я уже не мог успокоиться - так на меня подействовало это сообщение.
Что ж, придется включиться в систему логического поиска, попробую протянуть цепочку связей. По порядку - что за чем следует? Что из чего должно вытекать? Начну с программы телепередач за прошлую неделю. Так, вроде нашел. Был документальный фильм "О людях одного НИИ". Название - конкретней не придумаешь. У этого творения документалистики, как и у всякого иного, есть, разумеется, родители. Они-то мне и нужны для расшифровки неведомого НИИ. Мой посредник - телефонный справочник. Нахожу номер студии "Экран". Узнаю фамилии авторов фильма. Звоню.
- Режиссер Эдуард Степанович Голубев? Очень приятно! Смотрел… взволнован… великолепно! Как называется НИИ? Химчистки? А-а!.. Извините, не расслышал… Спасибо!
Шелест страниц справочника. Так… НИИхим… и так далее.
- Отдел кадров? Очень приятно! Пожалуйста, мне нужно… весьма буду признателен… Что? Справки о работниках НИИ по телефону не даются?.. Благодарю!
Утром, полный сомнений и колебаний, отправляюсь в НИИ. По пути размышляю о таких понятиях, как случайность, совпадение, ассоциация, необходимость.
Здание НИИ - огромное, людей - тьма. Попробуй найди нужного тебе человека! Я сразу направился в партком. Уж там-то знают своих работников, особенно тех, которых показывают по телевидению.
Секретарь парткома Алексей Иванович Полынов принял меня так, словно давно ожидал. А когда узнал, что привело меня в институт, и вовсе расцвел. Да, Юрий Прокопович Байда, кандидат наук, трудится в нашем институте, это удивительно интересный человек, это воплощенная скромность.
- Представьте себе, мы только недавно узнали о его подвигах на войне. И что примечательно: до этого он сам о себе ничего не рассказывал. А как храбро сражался! Был в партизанском отряде, дважды тяжело ранен, контужен и по-хо-ронен заживо! Вместе с другими партизанами в братской могиле. А? Его случайно спасли и выходили неизвестные женщины. Потом он воевал в регулярной армии, проявил себя при форсировании Днепра. Сейчас общественность и военкомат перед высшими инстанциями ходатайствуют о награждении Байды. Как ни странно, у него до сих пор нет ни одного ордена за ратные дела. На фронте произошла досадная накладка: Байда, числился убитым, причем он сам недавно узнал, что он убит! Красные следопыты из села… - Секретарь парткома запнулся, придвинул к себе листок, лежавший на папке в стороне. - Следопыты… Рачихиной Буды!.. - улыбнулся он. - Какие только названия не выдумает народ! Так вот, эти ребята, пионеры и комсомольцы, смотрели передачу о нашем НИИ и прислали письмо в партком, приглашают Юрия Прокоповича посетить свою родину, места, где он партизанил. Я разговаривал с ним и вручил письмо, но… понимаете, не могу сказать, что письмо, то есть это приглашение, его обрадовало… Конечно, все это не так просто. Места тяжелые, трагические. Идти смотреть собственную могилу, бередить душу… Такое, извините, любого здорового человека выбьет из колеи, доведет до инфаркта. Да это прекрасно понимают и сами приглашающие, они, в частности, пишут, что внесли уже исправления в эпитафии на братской могиле, рядом с фамилией Юрия Прокоповича Байды нарисовали красную звездочку, означающую, что человек жив! А случай, прямо скажем, исключительный, не правда ли? Вы писали в газете о Байде, и я разделяю ваше нетерпение встретиться с человеком, воскресшим во славе.
- Именно затем я и пришел к вам, Алексей Николаевич. Но, извините, еще один вопрос, скажите, жену Байды зовут Василиса? Фамилия девичья у нее была Коржевская…
- Видите ли, мы с Юрием Прокоповичем прошлые годы работали в разных отделах, поэтому детали его частной жизни мне просто неизвестны. То есть я хочу сказать, что не знаю, как зовут его супругу. Но он женат, это точно, и у него семья… Да чего нам гадать! Я сейчас приглашу его сюда.
Итак, мне крупно повезло. Четверть века прошло с тех пор, как я впервые услышал от Афанасьева о его друге детства, человеке сложной, тяжелой судьбы - Юрии Байде, а вот увидеть его ни разу так и не пришлось. И вот сейчас это произойдет. Разумеется, я не тешил себя надеждой увидеть живого Байду таким, каким он укоренился в моем воображении, но тот, кого я увидел, ни в какое, как говорится, сравнение не шел. Короче, не имел ни малейшего внешнего сходства с образом, созданным моей фантазией, образом, который складывался из рассказов Афанасьева, Вассы, из оценок его боевой деятельности.
Вошедший был среднего роста, чуть сутуловатый, косая сажень в плечах, лицо круглое, а не скуластое, каким я его представлял, на глазах - очки. И если б не проницательные глаза - серые, умные, таящие в себе нечто многозначительное, - вряд ли это лицо со словно приклеенной улыбкой тонкогубого рта можно было назвать привлекательным. Неспешной походкой проследовал он через кабинет к вставшему навстречу Полынову, поздоровался, бросил короткий взгляд в мою сторону, кивнул с достоинством, но без интереса.
- Знакомьтесь, Юрий Прокопович, товарищ журналист хочет взять у вас интервью.
Байда протянул руку, назвал себя. Рука мягкая, пожатие сильное, а голос… Тут я опять попал впросак: вместо рокочущего баска, каким представлялся мне голос Юрася, нечто невнятное, с хрипотцой. Здесь уж не скажешь, что внешность обманчива. "Какой пар в котле, таков и гудок…" - подумал я с непонятным и ничем не оправдываемым чувством неудовлетворения. Мы сели друг против друга, и я настроился слушать, надеясь, что он сейчас станет выдавать взахлеб потрясающие эпизоды из своей партизанской жизни и жизни послевоенной. Но Байда молчал. Это меня не смутило. По сути, так и должно быть. Почему он, собственно, должен сразу все о себе рассказывать постороннему? Далеко не всякий человек ни с того ни с сего будет выкладывать свою подноготную. Его надо прежде заинтриговать, вызвать на разговор, возбудить в нем воспоминания, радость или злость, а важнее всего - задеть в нем чувствительную струнку.
У меня было чем "расшевелить" его, и я с ходу сказал:
- Мой экипаж ЛИ-2 осенью сорок второго года вывез вашу жену Василису Карповну из блокированного партизанского района на Рязанский аэродром. Вы знаете об этом?
- Что?! - привстал Байда, и его лицо мгновенно покрылось испариной.
- Неужели она вам не сказала?
- Кто? Васса? Да я… да я ее с тех пор не, видел! Где она? - воскликнул он изменившимся голосом.
Я пожал плечами:
- У меня сведений никаких нет о Вассе Карповне. Также и об отце ее и о его отряде.
- Боже мой! - сжал виски Байда. - Один я выжил… Все погибли, все, все! - Он истерически застучал кулаками по столу и, припав головой к столешнице, затих, вздрагивая.
Больно и жалко было смотреть на его переживания. Мы с Полыновым сочувственно молчали. Но вот Байда выпрямился, потряс головой, как бы освобождаясь от тяжести нахлынувших воспоминаний. Скорбно сказал:
- Я искал их по всему свету, но… страшное было время. Никто не откликнулся, и я подумал: Васса умерла от родов, как умерла от этого ее мать Ксения Гавриловна, как умерла ее бабушка Варвара. Васса мне рассказывала об их трагической судьбе. Словно какой-то рок преследовал их род…
Мы угрюмо молчали. Байда посмотрел на Полынова, на меня и тихо, извиняющимся голосом проговорил:
- Я женился вторично, через много лет, когда немножко зарубцевались раны. Душевные раны. Сами понимаете, жизнь есть жизнь… Я… мне тяжко говорить, тяжко все это тревожить.. Васса мученица, принявшая смерть на пороге своей жизни, ее светлая память… Эх, беда, беда!.. - опустил он голову и сел.
Его лицо страдальчески искривилось. Я уж не рад был, что затеял с ним такой неприятный разговор. Чтобы отвлечь его от скорбных дум о Вассе, о далеких тяжелых событиях, я сказал, что у меня есть к нему ряд других вопросов, и попросил уделить мне еще несколько минут, но не здесь, в кабинете секретаря парткома, где то и дело звонили телефоны и отвлекали внимание.
Мы распрощались с Полыновым, вышли из кабинета. В вестибюле присели у столика и продолжили разговор, из которого я понял, что Байда очерков моих о партизанах не читал, и все же я его спросил, читал ли он их.
Он снял очки, протер стекла, ответил стеснительно:
- К сожалению, не попались как-то, но теперь я постараюсь прочитать, достану… А какой, извините, вы использовали материал? Насколько мне известно, из отряда Коржевского в живых никого не осталось. Впрочем, вы же тогда в отряде бывали периодически… А, как говорят, в литературе допускается известная доля вымысла, импровизации, так сказать, на заданную тему. Однако я как ученый стою за стопроцентную правду, и только правду! Как в науке, так и в жизни.
"А как же иначе? Твой жизненный путь и есть борьба за стопроцентную, за большую правду", - подумал я и пояснил:
- Для меня также в первую очередь важны истинные события, достоверные факты: Кроме того, что я знал от непосредственных участников событий, использовал еще и ряд документов: донесений, служебных писем, кое-что добыл из материалов гестапо и полиции, захваченных нашими. Рылся и в газетах ОУН - они сохранились в партизанских архивах.
- И нашли что-то стоящее? - с любопытством спросил Байда.
- Даже о вас кое-что…
- Обо мне?
- О диверсионных акциях, когда вы ходили в рейд на запад, да и другое…
Байда громко вздохнул.
- Только врагам своим можно пожелать то, что пришлось испытать мне…
- Я, Юрий Прокопович, искал в архивах объявление фашистских властей, в котором они сулили за вашу голову десять тысяч марок. Объявление-плакат с вашей фотографией…
- Нашли? - настороженно спросил Байда.
- К сожалению, не нашел.
Байда иронически покачал головой:
- Я в свое время сдуру один экземплярчик принес в отряд, а потом локти себе кусал. На меня целое дело завели, будто я был завербован германской разведкой. Фашистские службы, дескать, специально выпустили такой плакат для отвода глаз. Ведь из всех, ходивших в зимний рейд, уцелел я один. Н-да… Но волоске, можно сказать, висел тогда… А плакат что? Времени-то ой-ой-ой сколько прошло… Вряд ли я сейчас хоть сколько-нибудь похож на того молодца, что красовался в объявлении…
- Вы правы, годы нас не щадили. Мы далеко уже не юноши, но…
- То, что вам показали обо мне в архиве, - цветики, - продолжил Байда. Ведь после партизанского периода началось главное: я участвовал в большой войне солдатом, по всем, как говорят, европам прошел. Молодой был, оклемался, после того как меня с того света вытащили.
Пока мы беседовали с Байдой, мимо нас сновали сотрудники НИИ, то и дело к моему собеседнику обращались с вопросами, приветствовали своего ставшего знаменитым сослуживца, и поэтому настоящего серьезного разговора у нас не получалось. Он и сам это чувствовал, порою терял нить мысли. Прервав на полуслове, его вызвали к телефону. Извинился, ушел. Что поделаешь? Работа есть работа. Вернулся озабоченный, развел руками и, сославшись на чрезмерную занятость, предложил встретиться в конце дня на "нейтральной территории", вне института и побеседовать свободно на досуге.
Я принял приглашение. Байда заехал за мной на собственном "Москвиче" и повез по Ленинградскому шоссе. Было время пик.
- Сейчас во всех ресторанах - кутерьма, а на речном вокзале никакой толкучки нет, - объяснил Байда.
Столик, за который мы уселись, стоял у окна. За стеклами хорошо была видна Москва-река, усыпанная солнечными иголками. Отблески заката играли на тарелках и бокалах, подкрашивали скатерть светлой желтизной. Байда ненадолго отлучился, чтоб потолковать с официанткой. Он здесь, видимо, был свой человек, вернулся, потирая руки.
- Будут раки… - сообщил он многозначительно. - Здесь их варят в пиве. Вещь стоящая…
- Получше тех, что в Маврином болоте?
- Посмотрим. А на горячее возьмем… возьмем… пожалуй, котлеты по-министерски, если не возражаете? А можно цыпленка под белым соусом с молодыми шампиньончиками? Впрочем, не стоит, грибы закажем отдельно. Запеченные в сметане и с мадерой.
"Ух ты! - мысленно воскликнул я. - Каким гурманом стал бывший деревенский парень!"
- Но, как говорят, - продолжал он, - только на безрыбье рак - рыба, а нам натурального отварного судачка, согласны?
- Что это вы затеваете маланьину свадьбу, - засмеялся я и, чтобы остановить Байду, заговорил о том, что мне хотелось бы в газете продолжить рассказ о его военной и послевоенной судьбе.
Принесли закуску и выпивку, и наш разговор прервался. Дальнейшие попытки направить его в нужное мне русло наталкивались на полную незаинтересованность Байды. Он подчищал со стола все подряд, чмокал с аппетитом, изредка отрываясь от тарелок лишь для того, чтобы кивнуть головой.
Наконец Байда, пресытившись, откинулся на спинку стула. Серые глаза его туманились. Не спеша размешал кофе, прихлебнул с ложечки, смакуя, погонял напиток во рту и закурил сигарету.
- Я больше люблю харрари, йеменский, а это арабика, - заметил он и уже другим, деловым тоном сказал, пуская дым в сторону окна: - О себе говорить не принято, да и неудобно. Вам лучше познакомиться с высказываниями прессы обо мне…
И не успел я сообразить, какой форме информации отдать предпочтение - печатному слову или живому, как передо мной откуда-то возникла красивая зеленая папочка. Из нее Байда вынул и протянул мне газету, заранее сложенную так, что нужное для чтения искать не требовалось. Взгляд мой привычно скользнул по напечатанному от начала до конца. Статья подписана двумя генералами: Шуляком и Пузановым, в ней речь шла о подвигах, совершенных Байдой в октябре 1943 года.
"Перед форсированием Днепра, - читал я, - батальон капитана Евгеньева, в котором служил молодой солдат, но бывалый партизан Ю. П. Байда, остановился на привал, и тут многие стали свидетелями отважных действий Байды. При налете вражеских самолетов от взрыва бомбы загорелась рига, где стояли в укрытии восемь автомашин, груженных минами. Испугавшись взрыва мин, водители кинулись врассыпную, но не таков солдат Байда! Он, бросаясь раз за разом в огонь, вывел по очереди все машины и тем спас военное имущество и боезапас. За решительность и неустрашимость Байде присвоено звание сержанта и его наградили медалью "За отвагу".
"Нда… страшное зрелище", - подумал я, и перед моими глазами как живая встала совершенно гнусная картина: подловато трясущаяся шоферня выстроилась на безопасном расстоянии и издали наблюдает за смертельно рискующим солдатом, отчаянным парнем, который то и дело бросается на верную гибель. Хотелось закричать: "Где же ваша шоферская совесть? Где ваши командиры?" Такое не укладывалось в сознании, никак не вязалось с понятием доблести и массового героизма наших воинов на фронте. Я спросил Байду, каким же образом ключи от зажигания всех восьми машин оказались в его руках? Неужто трусы-водители сами вручали ему ключи?
- Именно так, - развел руками Байда.
Невероятно, но факт! Так было. Об этом пишут генералы, это подтверждает и сам Байда, а уж он-то врать не будет. И тут я вспомнил его слова, сказанные сегодня утром: "…я как ученый стою за стопроцентную правду, и только правду! Как в науке, так и в жизни".
Я стал читать дальше, и мне стало ясно, что наивысшую доблесть Байда проявил при высадке десанта, когда форсировали Днепр. После высадки произошло следующее. Все командиры рот на плацдарме были убиты, связь между подразделениями нарушена, от личного состава осталась одна треть. Немцы стали теснить остатки десанта к берегу. И тогда Байда, будучи сержантом, принял на себя командование штурмовой группой. Он поднял бойцов в атаку и заставил фашистских вояк попятиться. Во время налета вражеской авиации он умело вывел своих бойцов из окопов и рассредоточил по воронкам. Бомбовый удар пришелся по пустому месту. Трое суток раненый, тяжело контуженный Байда с горсткой солдат держал плацдарм. С левого берега невозможно было перебросить подкрепление - Днепр кипел от взрывов бомб и снарядов. А когда подошли свежие силы и двинулись вперед, Байду отправили в тыловой госпиталь.
- Да за такие дела к званию Героя надо представлять! - невольно вырвалось у меня.
- Представляли… - безнадежно покачал головой Байда. - Только тогда я не думал о наградах, не до жиру, как говорится… Надо было бить оккупантов. А пока я воевал да валялся по госпиталям, наградные документы где-то затерялись, как это часто бывало. Да я тогда и сам не знал о том, что представлен к высшей награде. Из госпиталя попал на пересылку, затем маршевая рота, другая часть…
- А эти генералы, - указал я пальцем на газету, - разве они не знали, что вы представлены? Ведь это же подвиг!