- Тымкар! - сын подбежал к нему. Мальчик разрумянился, глаза возбужденно горели, на одном торбасе развязалась завязка, концы ее волоклись по прихваченной морозом траве. - Тымкар! Ты что стал? Идем! Я покажу тебе, где мама поймала зимой песца.
- А у вас шаман есть? - спросил отец: он видел в землянке Тагьека связку амулетов-охранителей.
- У нас шамана нет. Шаман в Наукане, у бабушкиной сестры.
Отец и сын пошли дальше.
Из страха перед духами Тымкар не смел рассуждать, хорошо это или плохо, что на острове нет шамана, но лицо его немного просветлело, и он быстрее зашагал за Тыкосом, который нетерпеливо и укоризненно оглядывался на отца, не поспевавшего за ним.
У Тымкара есть сын… Да удивительно ли это: Тымкару уже двадцать пять лет! Сипкалюк назвала сына Тыкосом. Отцу приятно, что сын носит чукотское имя. Она, видно, надеялась его встретить… "Ты встретила его, Сипкалюк?" - сказала ей вчера какая-то эскимоска в Наукане.
- Тыкос! - подозвал он сына. - Море прибивает к острову плавник?
Тыкос повел его к юго-западному побережью: туда иногда море приносило лес.
Глядя на идущего впереди сына, Тьгмкар чувствовал какое-то новое для себя волнение, тихое, приятное, туманящее взор. А он и не знал, он и не думал! Воспоминания будоражили его, рождали стремление что-то делать, искать, действовать. Он построит себе землянку, они станут жить с Сипкалюк. Она принесла ему сына Тыкоса.
Эскимосы не прогонят его, а чукчи не узнают, что у него жена эскимоска… Он добудет много песцов и получит за них ружье и патроны. А тогда будет много жира и мяса, всего и всегда будет много. Потом вместе с эскимосами он купит деревянный вельбот и, возможно, даже мотор. На вельботе можно далеко уходить в море, где много моржей и нерп. У Тыкоса всегда будет еда и жир. Потом Сипкалюк родит дочь. Разве все это плохо? - спрашивал он себя. - Разве не так должны жить настоящие люди - чукчи? Разве его отец Эттой не говорил Тымкару об этом?
Эттой, мать… Что скажет там отец (Тымкар посмотрел на небо), если он будет жить с эскимоской. Отец будет недоволен… "Отец! Ты сердишься, отец?" Но зачем он добровольно ушел туда? Разве он не хотел, чтобы Тымкар поплыл за пролив? "Эттой! Ты - мой отец, скажи, разве неправильно поступил я?" И Тымкар прислушивался к говору прибоя, как будто волны могли ответить ему за отца. "Пусть, Эттой, я стану жить здесь. У нас будет много детей, они будут чукчи. Я добуду им ружья и байдары, научу их делать гарпуны и снасть. Они станут хорошими охотниками. Потом мы вернемся в Уэном. И тогда мы станем жить так, как должны жить чукчи: все будем охотиться и все делить поровну между всеми - ведь все люди одинаково хотят есть. Разве не так всегда жил наш народ? Разве не за это чукчи называются луораветланами - настоящими людьми?" Тымкар снова прислушался к рокоту моря. Они с Тыкосом уже почти спустились вниз. "А еще я буду много рисовать на моржовых клыках, я нарисую все, что знаю о чукчах. Тыкос, а потом его дети узнают, как жили люди. Это все сделаю я - Тымкар из Уэнома! Но пока… пока я не вернусь туда, Эттой, хорошо? Разве я уже не нарисовал Уэном для Сипкалюк?" Тымкару снова вспомнился таньг с бровями, как крылья у летящей чайки. "Как научился он палочкой рисовать то, что каждый из нас говорит? Ройс и Джон тоже умеют так рисовать (только едва ли они хорошие люди). Но почему же мы - настоящие люди - не умеем так? Лучше бы я не видел всего этого!.. Так было бы лучше. Много видел - много хочешь, а много хотеть - станешь жадным и злым, как Кочак…"
Тымкар направился к бревну, прибитому волнами к берегу. Около бревна уже суетился Тыкос. "Но разве я много хотел? Только ружье и Кайпэ. О, Омрыквут хитрый и жадный, он отдал ее Гырголю. У Гырголя много оленей, и он еще жаднее Омрыквута. Он стал даже купцом, как Джон-американ. Все чукчи теперь ему должны. Но это неправильно, раньше этого не было, - так говорил ты, Эттой, - мой отец. Это очень нехорошо, если люди тебе должны, это стыдно".
На берегу только одна лесина да несколько мелких обломков, источенных водой и разбитых о скалы. Тымкар начал шевелить набухшее бревно.
"Построю ярангу. Тыкосу тепло в ней будет. Он вырастет здоровым и сильным. Я добуду ему ружье. Он станет хорошим охотником и возьмет себе в жены самую лучшую девушку. У них всегда все будет. Когда состарюсь, стану у них жить, и мне не придется умирать добровольной смертью. Я не буду в тягость Тыкосу и его детям".
Нет, Тымкар не допустит повторения того печального года, когда он уплыл за пролив!
С трудом взвалив на плечо бревно, он начал вслед за Тыкосом сгибать остров, направляясь обратно. Бревно тяжелое. Но Тымкар идет бодро. Нет, теперь никто не скажет ему, что он "зря ходящий по земле человек", и никто не скажет ему, что он убил человека. У него есть жена и сын, у него будет своя яранга. Потом он добудет ружье и патроны. Тыкосу будет легче жить, чем ему. Тымкар расскажет сыну обо всем. Разве нельзя сделать жизнь лучше? Ничего, он, Тымкар, сделает это! К тому же хорошо, что здесь нет шамана. Наверное Кочак, если бы чукчанка привела эскимоса, прогнал бы его. "Кочак, однако, слабый шаман… Разве я убивал человека?!"
- Тымкар! - стоя у мыса, издали кричал Тыкос. - Иди быстрее, вот наша землянка.
Тымкар донес бревно почти до жилища Тагьека и сбросил его с плеча. Бревно глухо ударилось о землю. Затем Тымкар снова нагнулся, приподнял его сначала за один конец, потом за другой, подложил под него камни, чтобы лучше просыхало, не гнило.
И тогда без слов все поняли, что он остается жить с ними на острове.
В землянке Тагьека слышались возбужденные голоса: это ссорилась Майвик с мужем.
- Вижу, жадность вселилась в тебя! Дочь потерял, меня американы опоганили - все тебе мало? Лучше умру, чем поеду туда!
- Ум теряют с такой женой, - возмущался Тагьек. - Видно, время худых лет настало, если женщина так говорит.
- Вот беда! - вздыхал костерез. - Как же я могу остаться?
- Не нужно мне такого мужа. Живи один. Иди в другую землю, ищи другую жену, пусть она родит тебе Нагуя и Уяхгалик, - играла Майвик на любви мужа к детям. - Кому нужен такой муж?
Гнев бросился Тагьеку в лицо. Он кричал, угрожал, но Майвик упорствовала.
Тымкар в землянку не заходил.
- Молчать не стану! - снова услышал он слова Майвик.
Вскоре все стихло. Тагьек смолк, задумался. Как быть ему, что делать? Не может же он бросить семью, оставить их без жилища, без байдары! "Придется, видно, еще зимовать здесь, - раздумывал он. - Весной съезжу один в Ном, соберу заказы, дам кость моржовую. Эх, беда с Майвик!.."
На следующее утро Тымкар проснулся раньше всех.
Жирник выгорел, потух, в пологе было свежо. Тымкар оделся, вышел.
Вершины обоих островов присыпало снегом. В проливе появились льды, они шли к югу.
"Моржи, там должны быть моржи!" - подумал Тымкар, вглядываясь в пролив. Он знал, что моржи все время держатся на южной кромке льдов; в начале лета вместе с дрейфом они поднимаются на север, поздней осенью спускаются к югу.
Глаза Тымкара зажглись азартом; ведь он так давно не был на моржовой охоте!
Он быстро поднимался по склону острова, чтобы лучше рассмотреть льды. На них должны быть морские животные.
Пролив хмурился, по-осеннему низко нависло небо; под ногами со звоном ломался тонкий ледок; травы, мхи и лишайники слегка запорошил снег.
Тымкар всматривался в пролив. Там, на льдах, ему чудились черные точки. Он протер глаза. Черные точки оставались на месте.
- Моржи! - крикнул он. - Моржи! - и, как мальчишка, помчался в поселок будить Тагьека.
- Моржи, Тагьек! Много моржей! Льды пошли!
Тагьек неторопливо поднялся, сел.
Проснулись Майвик, Сипкалюк, вскочил восьмилетний Нагуя, зашевелился Тыкос. И только совсем маленькая Уяхгалик, разбросав ручонки поверх оленьей шкуры, продолжала спать.
Последние годы Тагьек больше занимался костерезным делом и уже несколько отвык от охоты. Нужные ему клыки моржей и без его участия в промысле все равно попадали к нему: он платил за них чаем и табаком. А теперь, после того как он побывал на Восточном мысу, у него очень много клыков. Их ему хватит на всю зиму, и еще достаточно останется для Нома, куда он поплывет весной - уж если не на постоянное жительство из-за упорства Майвик, то во всяком случае, чтобы собрать свои заказы, обменять их на товары, расплатиться с мастерами и дать им новые заказы.
- Много моржей? - зевнув, лениво переспросил Тагьек.
- Много, очень много! - волновался, не понимая его медлительности, Тымкар.
Тагьек почесался, набил трубку, закурил.
"Где это видано, - удивлялся Тымкар, - чтобы человек спокойно курил, когда на льдах проходит морж!" Однако он молчал: ведь не он здесь хозяин, даже землянка - не его. У них с Сипкалюк нет ни гарпуна, ни снасти, ни байдары. И Тымкару опять вспомнились обидные, но справедливые слова о том, что он - "человек, имеющий только тело".."
У Тагьека есть байдара, есть ружье. Больше на острове ни у кого нет оружия. Но байдара, годная для охоты на моржей, есть еще одна.
Майвик уже встала, залила жирник, зажгла его, подвесила над ним чайник. Тыкос оделся и теперь нетерпеливо смотрел на отца. Ему очень хотелось вместе с ним пойти в море. Нагуя, полуодетый, сидел рядом с отцом, не проявляя, как и его родитель, особого интереса к сообщению Тымкара.
- Однако это хорошо, - наконец сказал Тагьек.
Оделся, вышел.
У землянки послышался его крик.
- Хок-хок-хок! - будил он эскимосов.
Было еще совсем рано. Полуодетые мужчины выглядывали из землянок.
Подняв поселок, Тагьек вернулся в жилище, сказал Тымкару:
- Мы с тобой теперь люди одного очага. Вот мое ружье, бери его. Моя байдара на берегу. Зови людей, отправляйся. Мы все, однако, давно не ели моржового сердца и почек, - с этими словами он протянул ему свой винчестер.
Тымкар бережно взял ружье, вынул из чехла, любовно провел рукой по стволу. Еще в Уэноме ему довелось впервые как-то выстрелить из ружья Кочака: он ходил в море с его сыном. Потом - в Номе - Тагьек иногда давал ему свой винчестер. И вот теперь снова он становится почти владельцем этого ружья! "Нет, видно, не напрасно я остался здесь", - думал Тымкар, торопливо собираясь в море. Эскимосы поглядывали то на байдару Тагьека, то на его землянку. Но Тагьек не выходил.
В поселке было полсотни ртов, но охотников только пятнадцать, остальные - женщины, старики, дети.
Байдарная артель издревле комплектовалась из восьми охотников: один - на носу байдары с копьем и гарпуном, другой - на руле, шестеро гребцов. Почти все в артели обычно приходились (родственниками хозяину байдары.
Кдгда Тымкар в сопровождении Тыкоса вышел из землянки, первая байдара уже отчалила.
Заметив чукчу, стоявшие на берегу насупились: они только что хотели сами идти к Тагьеку и попросить у него байдару. Ни один эскимос не вправе отказать в этой просьбе, если байдара стоит без дела.
- Этти, - по-чукотски поздоровался с ними Тымкар. Ружье привело его в превосходное настроение. К тому же разве не он первый увидел моржей? А это большая честь.
Недружелюбно ответили на поклон эскимосы.
- Тагьек дал мне винчестер и байдару. Скорее собирайтесь!
Люди на берегу переглянулись. Тымкар держит себя просто. Он зовет их с собой на промысел. У него - винчестер, единственное на острове ружье. А на зиму у всех так мало запасено мяса.
Тыкос уже суетился около байдары, укладывал на гальку тонкие жерди плавника, по которым байдару покатят к воде.
- Вы медлите, однако, я вижу? - удивился чукча. И вдруг понял, что эскимосы не хотят видеть его на положении "байдарного хозяина". Ведь он - чукча…
Тымкар еще никого не знал по имени. Тут были и пожилые охотники, и молодежь, и женщины, старики, дети.
- Тымкар! - кричал сынишка отцу. - Скорее!
Островитяне улыбнулись, видя, как Тыкос сам пытается сдвинуть байдару с места.
- Я сяду стрелком на нос, - быстро нашелся Тымкар. - Кто из вас будет за рулем, на корме?
Это место "байдарного хозяина". Он командует в море всеми.
Стоящие на берегу повернулись к невысокому старику. Обычно ему Тагьек отдавал свою байдару.
Емрытагин улыбнулся: он заметил нетерпеливые взоры охотников. Даже собаки, видя, что все повернулись в одну сторону, казалось ему, уставились на него…
Эскимос что-то сказал, засмеялся и направился к байдаре. Еще шестеро охотников последовали за ним.
…Тымкар стрелял хорошо. Трех моржей добыла за день его байдарная артель. Под вечер добычу поделили поровну между всеми. Толстые шкуры расщепили надвое. И, зная, что Тагьек не имел права и не мог взять плату за пользование байдарой, но зная также, что ему нужны клыки, - все шесть бивней отдали Тыкосу…
Довольные, эскимосы расходились по своим землянкам, соглашаясь друг с другом, что новый островитянин, пожалуй, человек толковый…
* * *
С каждым днем крепчали северные ветры. Днем и ночью тяжелые волны грохали о берег. Низкая облачность закрыла оба материка; даже соседнего острова почти не было видно. На семь-восемь месяцев люди теперь оказались отрезанными от всего мира. Правда, когда станет в проливе лед, иногда они будут ездить на собаках в гости к эскимосам на соседний остров, но мало разнообразия внесет это в их жизнь.
Ручей стал. Каждое утро теперь Сипкалюк отправлялась колоть пешней пресный лед. Сейчас это было еще нетрудно.
Тыкос часто уходил в меховой кухлянке к берегу. Он то со страхом глядел на гребни больших волн, боясь, что вода унесет его, то собирал выброшенных морем моллюсков, морскую капусту, раковины, обломки плавника на топливо, красивые круглые камешки разных цветов и оттенков. Нагуя и Уяхгалик, такие же румяные, как их мать, всюду бродили за ним, Впрочем, Тыкосу это даже нравилось: он чувствовал себя проводником, открывающим им тайны моря и острова…
Тагьек получил от соседей-костерезов первую партию заказанных им изделий - мундштуков, ножей, ручек, брошек, моделей шхун и теперь был занят гравировкой и разрисовкой. Он мало выхолил из землянки. Большинство эскимосов тоже сидело дома: в море охоты нет, песец еще не выбелил шкурки, не укрепил мех. Охотники вываривали в пахучих травах капканы, женщины шили обувь, вышивали, занимались хозяйством, а в свободное время вместе с подростками бродили по берегу, собирая водоросли и плавник.
Тымкар изучал остров. Здесь ничто не мешало мечтать, разговаривать с собой. Одиночество укрепляло его душевные силы.
Дни шли. Ветер стих. И остуженное им море сразу же начало густеть, укрываться на зиму льдом от холода.
Небо прояснилось. Тихой, но твердой поступью зима входила на остров.
Как-то утром, выйдя из землянок, эскимосы увидели лишь кое-где небольшие разводья дымящейся на морозе воды. Острова торчали из льдов.
На широких лыжах охотники заспешили к разводьям: там должны быть нерпы, а люди уже целый месяц не пробовали свежего мяса, да и жира запасено не так уж много. А сколько еще впереди дней пурги!
Тымкар смотрел на серое небо. Лишь кое-где темные пятна говорили о разводьях: небо, как мутное зеркало, отражало замерзший пролив.
С ружьем Тагьека Тымкар отправился на промысел. Широкие лыжи давали ему возможность передвигаться ио тонкому еще льду.
Эскимосы проводили завистливыми взглядами охотника с ружьем. Они вооружались копьями и гарпунами.
Разве удивительно, что Тымкар раньше других возвратился и приволок три жирные усатые нерпы? Другие охотники добыли по одной-две нерпы, а кое-кто возвратился и с пустыми руками. Но все равно в этот вечер в их землянках варилось свежее мясо: может быть, завтра они окажутся удачливее тех, кто поделился добычей с ними сегодня, и тогда они поступят так же.
Все длиннее становилась ночь. Остров обледенел, без шипов на обуви и остроконечного посоха стало трудно ходить. Ветер валил с ног, забивал дыхание. Достаточно было упасть, чтобы ветер сбросил человека за сотни метров вниз, к торосам. В такие дни эскимосы почти не выходят из землянок.
Лишь на два-три часа показывалось солнце. Немощное, желто-оранжевое, оно с трудом выкарабкивалось к горизонту, ползло к югу, не имея сил оторваться от льдов, и, усталое, вспухшее, уже вскоре начинало гаснуть в зыбкой трясине морозных испарений, оставляя по своему следу невысокие оранжевые столбы, такие же холодные, как и оно. И снова наступали сумерки. Горизонт становился ближе, небо сливалось с землей. Темнело. Ночь, длинная ночь опускалась на острова и пролив, накрывала окраины двух материков, нередко расцвечиваясь сполохами полярных сияний.
Пугливо озираясь, выползали из нор и лежек волки, лисицы, песцы и зайцы. Принюхиваясь, они отправлялись на промысел. Сколько маленьких трагедий свершается за каждую длинную ночь! То послышится писк зайца, то топот оленей, обезумевших от близости волков, то жалобный вой и возня попавшего в капкан песца…
Ночь цепко охватывала землю.
Утром, еще затемно, охотники выходили осматривать капканы, чтобы за короткий день успеть побывать всюду, где надо.
Вернувшись, они молча снимали шкурки с добытых зверей, раздевались, ели и засыпали. Утром - снова идти на промысел.
Жены сушили их пропотевшую одежду и обувь.
Костерезы засиживались допоздна. Горели жирники, освещая их бледные лица, склоненные над работой.
Так шла жизнь. Она была страшна и непонятна Джонсону и Эриксону, исправникам, миссионерам, чужеземцам, но постоянные обитатели полярных стран умели в ней находить радость: видеть суровую красоту полярного дня и холодного зимнего солнца; растить свои силы в борьбе с пургой, умея побеждать ее; восхищаться нагромождением сверкающих льдов; понимать величественную красоту родного края. Охота, рыбная ловля, находки мамонтовых клыков, осенние ярмарки с оленеводами, праздник раздачи, торговая пляска, подбрасывание на шкуре, жертвоприношение морю, праздник благодарения - как все это увлекательно! Нет, ни чукчи, ни эскимосы не желали бы себе лучшего края. Здесь они родились, росли, любили. Здесь жили их предки.
Полярный край своей суровостью помогает человеку стать сильным и телом и духом, учит побеждать, не дает праздно нежиться, пользуясь обильными плодами земли, согретой тропическим солнцем. Белые ночи летом и полярное сияние зимой, леденящий ветер, захватывающий дыхание, миражи среди ледового моря, нескончаемые косяки уток, перелет гусей и журавлей, светлые озера, неповторимые закаты - это Север. Человека, побывавшего на Севере, всегда будет манить в этот край!..
Для Тымкара и Сипкалюк жизнь начиналась как бы вновь. Им нужна была землянка, ездовые собаки, байдара, нарта, снасть, капканы, котел, чайник. Ничего этого нет. Все, все нужно Тымкару и Сипкалюк. Не могут же они и следующую зиму тяготить собой Тагьека и Майвик! Каждый должен иметь свой полог, если он хочет быть достойным уважения. А кому же не хочется считаться настоящим человеком, таким, чтобы на него не смотрели, как на жалкого бедняка и неудачника. Это тем более необходимо было Тымкару - чукче среди эскимосов.
Два больших события произошли в жилище Тагьека в один из коротких зимних дней: Тымкар принес первого добытого им на острове песца, а старик сосед подарил Тыкосу щенка.
Тыкос и Сипкалюк учили щенка лакать мясной отвар, когда у входа появился Тымкар.
- Какомэй! - радостно воскликнул он, увидев щенка в их руках: он понял, что счастье сегодня посетило его семью.