И это правда. Я не понимала этого, пока не стала размышлять над этой книгой, но это действительно так. Всю свою жизнь я искала человека, похожего на Маршмэллоу. Другие мужчины не оправдывали моих надежд. Они доставляли мне боль, оставляли меня. Поэтому я замкнулась на Маршмэллоу. Бессознательно, разумеется, но этот всклокоченный кот олицетворял мой идеал мужа. Человека, который готов был меня выслушать, поговорить со мной. Человека смелого и мужественного, а не мягкого и слабовольного. Не навязчивого, а эмоционально независимого, выросшего в дружной семье. Мне нужен был человек, живущий в мире с собой, спокойный и мирный, без комплексов, даже если он ничем не выделяется из окружения. Человек, который поможет мне стать сильнее, а не раздавит меня. Человек, который был бы настолько уверен в себе, чтобы я чувствовала себя самостоятельной, но вместе с тем с такой любовью относился бы ко мне, чтобы всегда оказать помощь и поддержку. И конечно, такой человек, которого я могла бы любить так же сильно и на тех же условиях.
Разве не странно, что такие люди действительно существуют? И разве не удивительно, что мне повезло найти совершенно такого же человека, как мой кот?
А главное, не поразительно ли, что Стивен оказался единственным человеком в моем окружении, который не нравился моему Маршмэллоу? Прежде всего, он никогда не любил кошек, а они безошибочно это угадывают. Стивен, как почти все мужчины, любит собак, особенно свою Молли, самку золотистого лабрадора. Ей было два года, когда мы поженились и переехали в Су-Сити в Айове. Но дело не в этом. Ведь ни один из моих ухажеров не любил моего кота. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, настолько я была ослеплена любовью к этому грязному прихрамывающему коту. Возможно, они ревновали меня к нему. Может, находили странным, что я все время говорю о нем. Может, они просто находили его некрасивым, непривлекательным, или им не нравилось, что я появляюсь на улице с прилипшей к одежде шерстью. Мне казалось, что так уж устроен мир. Всю свою юность я твердила, что хочу познакомиться с человеком, который полюбит Маршмэллоу, а в результате встречалась с теми, кто вообще не любил кошек, особенно Маршмэллоу.
Но Стивен не испытывал к Маршмэллоу ненависти или отвращения, ничего такого. Это не значит, что он любил моего кота, но относился он к нему подобно моей сестре. И хотя у него не было привязанности к Маршмэллоу, его радовали наши крепкие и тесные отношения. Когда я сказала, что Маршмэллоу переедет с нами в Су-Сити, он не запрыгал от радости, но и не стал возражать. Он понимал, как много для меня значит этот кот.
И к тому же Стивен, как и мои родители еще в 1984 году, думал, что он долго не проживет. Ему было одиннадцать лет, не так уж много для кота, но по жалкому виду его шерсти ему можно было дать все пятьдесят. Его артрит прогрессировал, походка стала шаткой, неуверенной. Он утратил почти всю свою энергию, потерял аппетит и совершенно не следил за собой. Больше того, киста на мордочке превратилась в гнойник. Ветеринар сказал, что для операции он слишком слаб, что гнойник не угрожает его жизни, а операция по его удалению почти наверняка закончится его смертью. Даже я понимала, что ему недолго осталось жить, но полна была решимости создать ему самые комфортные и приятные условия существования до конца его дней.
Надо честно признать, Стивен старался с ним подружиться. Он часто присаживался на корточки и говорил: "Иди ко мне, Маршмэллоу, иди, приятель. Давай я тебя поглажу". Маршмэллоу бросал на него презрительный взгляд – "Тоже мне приятель нашелся!" – и удалялся.
Но бесплодные попытки Стивена подружиться с ним нельзя и сравнивать с тем, что случилось, когда мы в первый и в последний раз попытались привести в порядок его шерсть. Глупая, я решила, что теперь, когда Маршмэллоу стал таким слабым, мне удастся выстричь несколько жутких колтунов. Я упросила Стивена подержать его, пока я буду орудовать ножницами. Н-да, может, Маршмэллоу и сдал, но его когти остались по-прежнему острыми. Он вцепился Стивену в руку передними лапами, задрал задние и принялся раздирать ему когтями кожу на предплечьях. Он не пытался вырваться и удрать – я специально это подчеркиваю. Маршмэллоу ждал, когда подвернется случай отплатить Стивену – за то, что его перевезли в Су-Сити, за то, что он отнял меня у него, и за те многочисленные грехи, о которых знал только он сам, – и он не собирался его упускать. Он разодрал руки Стивена в клочья, как много лет назад раздирал гипс на моей сломанной ноге.
Наконец Стивену удалось оторвать от себя Маршмэллоу, и, весь окровавленный, с плотно стиснутыми губами, он спустился в подвал. Через несколько минут он вернулся в плотной ветровке, хоккейной маске и охотничьих перчатках. "Я готов", – заявил он, ударяя одной перчаткой по другой, как голкипер в хоккейных воротах. Стивен не собирался допустить, чтобы Маршмэллоу взял над ним верх.
Нечего и говорить, что Маршмэллоу выдержал и этот раунд. Он так ожесточенно и упорно сопротивлялся, что мы не выдержали и отпустили его вместе с его колтунами. Так что хотя Маршмэллоу сильно страдал от артрита и утратил былую живость, но в душе оставался таким же смелым и отважным, как и прежде. И он был господином положения. Это чувствовали и понимали все вокруг. Когда Маршмэллоу входил в комнату, крупная и сильная Молли (в остальное время настоящая собака для мужчин) чуть ли не кланялась ему – не от страха, а скорее из уважения к этому старому мудрому коту. Ведь он около двенадцати лет прожил на улице, в лесу, а это не проходит даром. Он был борцом, воином, плохим парнем и крутым котом. И хотя и состарился, оставался боссом. Маршмэллоу целыми днями сидел или лежал под большим фикусом у входной двери, но его внешнее безразличие не вводило нас в заблуждение. Мы знали, что он внимательно следит за всем, что происходит в нашем доме, и имеет на все свое мнение.
В частности, о моих пробежках. Благодаря упорному труду, любящему мужу и, конечно, моему неподражаемому коту мне удалось избавиться от проблем с аппетитом. Я даже сумела извлечь пользу из своих былых проблем, используя свой опыт в методике обучения учеников-инвалидов подросткового и раннего юношеского возраста. (Теперь вы понимаете, почему я так радовалась, что мне удалось специально набрать вес для участия в определенной группе бегунов в марафоне? И почему мой муж и даже мой отец плакали от радости, подбадривая меня криками? И хотя я пришла к финишу третьей, но я победила!) Я уже не больна, но это не значит, что я не слежу за своей физической формой. Я с аппетитом ем и каждый день занимаюсь зарядкой. Молли это быстро поняла. Каждое утро она практически гонит меня к выходу с поводком, свисающим у нее из пасти. Пока я вожусь с шнурками кроссовок, а Молли от нетерпения подскакивает на месте, от возбуждения брызжа слюной, Маршмэллоу наблюдает за нами из-под фикуса. Ему не нужно говорить, все и так понимают, что он думает. "Единственная причина, почему я разрешаю тебе, собака, идти с ней на улицу, – это моя старость. Однажды, собака, тебе придется отплатить за услугу, которую я сейчас оказываю тебе".
Когда мы с Молли выходим, Маршмэллоу с трудом забирается на спинку дивана и смотрит в окно, провожая нас взглядом. Когда мы возвращаемся, он с кряхтением спускается вниз и смотрит, как я потягиваюсь. И все время что-то говорит. Каким бы старым и измученным он ни был, он не перестает со мной разговаривать.
Через два года Молли научилась у него подавать голос. Сначала у нее выходил только слабый скулеж, напоминающий скрип дверных петель. Затем к нему прибавилось тихое рычание, по интонации совершенно не похожее на ее обычный сердитый рык, которым она реагировала на назойливых незнакомцев. И вот когда я приходила домой на ланч, мы втроем сидели на кухне и вели неспешный разговор.
– Ну, ребята, как у вас прошло утро?
– Мяу, мяу.
– Ар-р-ры.
– Понятно. У меня тоже все в порядке.
– Мя-я-я-у!
– Да, как обычно, бутерброд с ореховым маслом и яблочное желе.
– Ар-р-р! А-р-р!
– Нет, тебе нельзя.
– Мя-я-у! Мя-я-у!
– Ар-р! Ар-р! Ар-р-р-ры!
– Ну нет! – воскликнул мой муж, поняв, что происходит. – Теперь еще и собака разговаривает!
Спустя несколько лет, когда я была беременна, мне стало трудно нагибаться к поддону Маршмэллоу, и муж ворчал:
– Я покупаю этому коту еду, убираю за ним, если его вдруг вырвет, теперь еще вожусь с его поддоном, а где же благодарность? Он меня просто игнорирует! Почему он не может себя вести как Молли?
"Как же, размечтался!" Маршмэллоу на минуту поднимает голову, скосив на него насмешливый взгляд, и снова задремывает под своим любимым фикусом.
Я всегда, до самой моей смерти, буду с благодарностью вспоминать тот вечер, когда у меня начались первые схватки. Обычно с их появлением следует долгий период времени, когда еще рано ехать в больницу, а между тем дискомфорт все усиливается, и в тебе нарастает радостное и тревожное волнение перед самым важным моментом в твоей жизни. И вот в таком состоянии я расхаживала по гостиной, следя за периодичностью и силой схваток и стараясь дышать глубоко и равномерно. Маршмэллоу было уже шестнадцать лет, из которых четыре года он прожил в моей новой семье. Искалеченные артритом суставы его давно утратили гибкость, и каждое движение давалось ему с огромным трудом, к тому же он почти совсем оглох. Уже почти год он выходил из своего любимого уголка только к миске с едой или к своему поддону. А в тот вечер он вдруг встал и стал ходить вместе со мной. Он всегда подходил ко мне, когда я заболевала, но на этот раз это выглядело иначе. Маршмэллоу ходил рядом со мной целых два часа и мяукал, не умолкая ни на минуту. В конце концов Молли, лежавшая около дивана, не выдержала и присоединилась к нему. И в комнате зазвучал хор наших голосов: ар-р-р, ар-р-ры, мя-я-яу, мя-я-яу, вдо-ох – вы-ыдох, вдо-ох – вы-ыдох! И я чувствовала, как меня обволакивает их любовь, беспредельная и искренняя любовь животных. Я разговаривала с моими друзьями, расхаживая на отекших ногах, и была счастлива, как никогда! Лучшей поддержки нельзя было и желать!
Когда мы привезли моего первенца Лукаса домой, Маршмэллоу в очередной раз удивил меня. Покинув свое любимое место под фикусом, он стал спать под кроваткой сына. Когда я переносила Люка в гостиную, он тащился вслед за ним и ложился у его коляски. Люди предостерегали меня: "Смотрите! Кот может наброситься на младенца!"
А я думала: "Маршмэллоу?! Вы смеетесь? Он никогда не обидит Люка! Но даже если и захотел бы… Да вы хоть видели этого кота? Ему уже семнадцать лет, и он уже давно ни на кого не набрасывается".
Между тем мой бедный любимый Маршмэллоу слабел день ото дня. Через год ему уже не хватало сил доползти до своего поддона, что уж говорить о том, чтобы подняться на лестницу. Порой он едва добирался до миски с едой, становился рассеянным и забывчивым. Все лапки его были искривлены жестоким артритом, окончательно пропал слух, мордочка покрылась коростой. Я видела, что его мучают боли, так что было ясно, что настало время для последнего визита к ветеринару. Я легко приняла это решение. В возрасте десяти лет мне пришлось видеть, как день за днем рак пожирал моего дедушку, причиняя ему жесточайшие боли. Я не могла подвергать моего любимого и преданного друга таким страданиям. Я взяла на работе выходной, выключила телевизор и сидела в кресле, держа малютку сына на бедре, чтобы посадить Маршмэллоу на колени. Я гладила его, и его волосы плавали в солнечном луче, оседая на моем свитере. "Это Мавшмэввоу, – сказала я сынишке со своей прежней детской картавостью, – Мавшмэввоу, понимаешь? Поставайся его запомнить".
Я смотрела то на сынишку, то на кота, то на солнечный луч с танцующими в нем волосками. Мое окно, мой дом, мой взрослый мир. Тишину нарушало только тихое, мягкое урчание моего котика, который, как в старые времена, потихоньку массировал мне бедра когтями. Я почувствовала легкую боль и улыбнулась. Это был светлый момент в печальном дне, когда я сидела с теми, кого так любила.
Я открыла свой фотоальбом. Вот я маленькая, в сиреневой ветровке и с взъерошенными волосами, держу перед камерой котенка Маршмэллоу. Снимок сделан поляроидом, уже побледнел, но на моем лице сияет гордая и счастливая улыбка. Да, я безмерно гордилась им! У нас не было поляроида, должно быть, этот снимок сделала наша соседка Кэтрин. Она была уже старенькой и очень любила Маршмэллоу. Она смотрела, как мы играем с ним, из окна или из сада и наверняка слышала нашу болтовню. Она должна была слышать ссоры моих родителей и наши драки с сестрой, когда мы вымещали друг на друге свой страх и переживания. И вот она сделала эту фотографию и подарила ее мне, потому что я была просто маленькой девочкой и так гордилась своим котом, так любила его. Я перелистывала страницы. Вот фотография, где мы с Маршмэллоу высовываем головы из вороха опавших листьев. Вот мы с ним на заднем дворе. Вот еще несколько снимков, где я в школьной форме держу Маршмэллоу на руках. Я вспомнила один снимок, когда я еще не ходила на танцы, – мы лежим рядом с Маршмэллоу под солнцем на одеяле. Вот я с ним на руках после окончания школы. Это я в свадебном платье, сияю улыбкой и прижимаю к себе своего несравненного котика. "Мам, – помню, приставала я к матери. – Принеси фотоаппарат, я хочу сфотографироваться с Маршмэллоу".
Мне трудно вспоминать тот день. Извините, вам это покажется странным, но это действительно очень тяжело. Я не стану рассказывать, как он скончался, просто не могу. Потому что я тоскую о нем. Даже спустя пятнадцать лет я тоскую о моем Маршмэллоу. Хотя и понимаю, что жизнь его была полна любви, радости и приключений. Он появился у меня, когда мне было десять лет, и покинул меня в мои двадцать семь. И все это время, год за годом, он шел рядом со мной, и это было незабываемое путешествие. Без него я никогда бы не стала такой, какая я сегодня, поэтому я считаю это благословением, огромным везением. Даже самые трудные моменты! Вы подумайте, многим ли повезло иметь рядом любимое животное на протяжении семнадцати лет? Многим ли выпало счастье познать столь глубокую и нежную взаимную любовь?
Глава 8
Чэрч Кэт
"Невозможно выразить, какое огромное впечатление произвела на меня книга "Дьюи"… Много лет назад мы подобрали около нашей церкви бродячую кошку – Чэрч Кэт. Она оказалась беременна, и, когда ее котята появились на свет, их разобрали прихожане. Затем они собрали деньги на ее стерилизацию. Она жила в церкви до тех пор, пока там не началась полная реконструкция, и тогда я забрала ее к себе домой".
Кэрол Энн Риггс меня удивила. Ее короткое письмо о Чэрч Кэт, бродячей кошке, принятой прихожанами объединенной методистской церкви в городке Кэмдене, Алабама, сразу вызвало у меня интерес, но после первых минут нашего разговора по телефону я пришла в полное замешательство. И причиной тому было не то, что она говорила, а то, как она это говорила! Речи госпожи Кэрол Энн Риггс (как называют ее друзья) свойствен редкий южный акцент, протяжно-медленный, с необыкновенно мягким, певучим произношением окончаний слов. Признаюсь, он сразу мне понравился, как и сама Кэрол Энн Риггс. Она родилась в штате Алабама, в крошечном городке Брэгг, откуда до ближайшей школы нужно было ехать на автобусе тридцать миль. (Даже сейчас в округе Лоундс всего две бесплатные школы.) Когда в девятнадцать лет она вышла замуж за Гарриса Риггса и он сказал, что они будут жить в его родном городе Кэмден, она думала, что переедет в большой город. Ведь в Кэмдене было два светофора, два ресторана, два банка и около полутора тысяч жителей! Но, несмотря на "громадные" размеры, он оказался очень уютным и дружелюбным местом. У жителей Кэмдена не водились большие деньги, но, когда кто-то умирал, все до последнего не только приносили еду или продукты на поминки, но непременно присутствовали на похоронах. "Здесь чуть ли не все в родстве друг с другом", – пояснила мне Кэрол Энн, и это относилось и к родственникам Гарриса, несколько поколений которых занимались в городе торговлей скобяными товарами. Кэрол Энн не была библиотекарем, она работала в конторе местного адвоката, но на протяжении многих лет входила в состав библиотечного совета. Однако, несмотря на мое слегка предубежденное отношение к этим советам, мне это понравилось. Собственно, мне все в ней понравилось, особенно ее замечательное произношение.
"Я знаю, что вы имеете в виду, – сказала мне ее подруга Ким Нокс. – Это тот южный акцент, который вы слышите по телевизору и говорите себе "Не может быть! Это невероятно!" Ким родилась и выросла в соседнем штате Миссисипи, в городке Лаурел, так что она знакома с южным акцентом. "Но это именно кэмденский акцент, свойственный большинству жителей Кэмдена. Многие думают, что это старое аристократическое произношение южан, но в Кэмдене живут люди вовсе не аристократического происхождения, а, напротив, очень простые, практичные, прочно стоящие на земле. В них нет высокомерия, ничего подобного".
Ким считает, что такими милыми и дружелюбными жителей городка сделала его изолированность. Кэмден является центром округа Уилкокс, малозаселенной гористой территории на юго-западе штата Алабама. В нем только тринадцать тысяч населения, даже меньше, чем в округе Клей, и средний годовой доход каждого жителя составляет всего шестнадцать тысяч долларов, что в три раза меньше среднего по стране и на шесть тысяч долларов ниже официального уровня нищеты. Люди представляют Алабаму страной плантаций хлопка с возвышающимися среди них роскошными особняками. Но в округе Уилкокс вы не увидите крупных сельскохозяйственных ферм. Среди огромных пространств, заросших высокими и стройными соснами, время от времени встречаются маленькие семейные фермы, чаще всего находящиеся в совместном владении с другими фермерами.