Знакомство
Пока я бродил у Фатумы, погода испортилась. Небо стало белесо-мутным. Одна за другой в верховья реки пронеслись две стайки куропаток. За ними пролетел одинокий ворон. Птицы держались низко. В их натужном полете мне почудилось что-то тревожное. Вспомнив, что с крайнего навеса, под которым хранилось сено, ветром сорвало толь, я поспешил за молотком и гвоздями…
В избушке было тепло и уютно. Клокотала вода в кастрюле. Выходить на улицу не хотелось. Нет настроения - к твоим услугам тысяча причин. Во-первых, сегодня воскресенье, во-вторых, я еще не завтракал, в-третьих, сейчас зима, дождя не будет. Так что ничего с этим сеном не случится.
Вытаскиваю из-под стола ящик с припасами и сажусь у окна чистить картошку. Сквозь стекло видна опушка тайги, лиственница с сидящей на ней совой, излучина Фатумы. Вдоль берега просматривается тропинка, по которой я разбросал кашу для росомахи. Интересно, что она сейчас поделывает?
А что ей - забралась в дупло и спит. Недавно по радио передавали, как из Нарьян-Мара в Киров перевозили росомаху. Везли ее в ящике из толстых дубовых досок, обитом изнутри листовым железом. Всю дорогу росомаха рвалась на волю, кромсала зубами металл, с остервенением грызла доски. И убежала-таки в лес. Ей бы сидеть в чащобе, а она, дурочка, отправилась в город. Почему ее туда понесло, не представляю. Росомаху загнали в крольчатник, травили собаками, тыкали палками, набрасывали ей на шею петлю. Она сражалась изо всех сил.
Когда же подсунули капкан, то зверь обнюхал его и сразу все понял. Лег на живот, вытянул лапы и даже по пошевельнулся. Наконец росомаху как-то обманули, затолкали в мешок и отвезли на биостанцию. Теперь, мол, блаженствует в клетке, и ей там очень нравится.
Так я и поверил. Несмышленый зайчонок, в первый же день бравший морковку из моих рук, и тот предпочел всем благам свободу и убежал домой на остров.
А вдруг и на мою Роску тоже кто-то позарится? Поймает и увезет от этих сопок, тайги, быстрой и студеной Фатумы. Может, мне не нужно ее подкармливать? А то привыкнет доверять людям…
Переправив очищенную картофелину в воду, гляжу в окно и вижу… росомаху. Она стоит на тропинке и смотрит в мою сторону. Не жди я росомаху, мог бы подумать, что пришел медвежонок. Забавный, мохнатый, с потешной мордашкой и любопытными глазками, маленькими круглыми ушками, повернутыми внутрь косолапыми лапами, чуть горбатой спиной.
Так вот ты какая! Красивая! И ничего хищного в твоем облике нет. Чем же ты насолила людям, что они тебя так ненавидят. Немецкое и французское твое название переводится на русский язык не иначе как обжора. Охотники-саами, спасая от тебя свою добычу, строили ящик - "пурну" или лабаз - "луэвь". Североамериканские индейцы, если прятали мясо на дерево, обивали весь ствол огромными рыболовными крючками. И ничто тебя не останавливало. А умом и смекалкой ты превосходишь любого живущего в твоих краях зверя. Не потому ли во многих странах истинным владыкой леса считают не медведя, а росомаху?
Моя гостья обнюхивает горку каши и поворачивается ко мне боком. Хорошо вижу темное пятно - "сковороду" на ее спине, длинный и пышный хвост. Бока и голова - светлые, на груди - россыпь белых пятнышек.
Росомаха жадно ест. Разгрызая замерзшие куски, она мотает головой, помогает лапами, иногда ложится грудью на снег. Раза два прерывала трапезу и настороженно поглядывала по сторонам. При этом уши ее как бы приподнимались, морда подавалась вперед, а нос усиленно втягивал воздух. Торопливо проглотив последний кусок, росомаха глянула на избушку и, горбясь, побежала вдоль Фатумы.
Больше днем к избушке Роска не подходила. Раз в неделю она под утро являлась в Лиственничное, съедала все, что я ей оставлял, и сразу же убегала. Я давно скормил Роске всю овсянку и угощал ее теперь тем, что готовил для себя.
Доверчивость
В середине января сено стали отправлять тракторами. Прицепят сани, навалят целый стог и везут в совхоз. Обычно в рейс выезжало три-четыре трактора. К механизаторам и грузчикам, пользуясь оказией, присоединялись и совхозные охотники. Это же здорово - прокатиться в теплой кабине на 70–80 километров в глубь тайги! По дороге погонять глухарей, куропаток, а там, глядишь, повезет - и повстречается олень или лось.
Сначала сено выбирали с ближних покосов, но вот очередь дошла до дальних Сокжоевых лугов, и вся компания нагрянула ко мне в Лиственничное.
За день до этого приезжал Шурига и предупредил, что в Родниковом распадке наледь вот-вот перекроет дорогу. Так что недели две мне придется пожить в одиночестве.
Я уже поужинал и, перед тем как забраться в постель, вышел на улицу. К ночи сильно похолодало. Предвещая ясную погоду, высыпали крупные зеленые звезды. Млечный Путь протянулся через все небо и скрылся где-то за сопками. Скованный пятидесятиградусным морозом снег излучал матовое сияние. Закостенелые лиственницы клонились к стылой земле, и мне их было жалко. Не верилось, что в этой почти космической стыни сохранилось что-то живое. Умолкла тайга, упряталась под ледяным панцирем звонкоголосая Фатума. Петляющее в тальниковых зарослях русло реки казалось широкой дорогой.
Тишина. Только изредка потрескивают, я бы сказал, даже покрякивают деревья да в глубине избушки о чем-то бормочет транзистор.
Неожиданно слышу какой-то рокот. Кажется, вездеход. Недавно заезжали охотники из Магадана. У них было две лицензии на отстрел лосей. Я напоил их чаем и устроил ночевать. Они расспрашивали про лосей. Я сказал, что раньше здесь жили лось, лосиха и малыш-лосенок, но на прошлой неделе их обстреляли приезжавшие за сеном шоферы, и звери куда-то ушли. На самом деле лосей никто не беспокоил, и они всей семьей бродят километрах в трех от Лиственничного. Совсем недавно гостили на моем галечнике.
Охотники посетовали на то, что придется пробиваться к самой Буюнде, и укатили. Теперь, наверное, возвращаются.
Мотор на мгновенье стих и вдруг взорвался мощно и властно. Нет, это, скорее всего, трактор, да не один. За сеном едут. Может, Шурига нашел объезд?
Тороплюсь в избушку. Нужно ставить на огонь все три чайника и разжигать печку в бригадирской. Всем прибывшим в моей избушке не разместиться.
Через полчаса у реки появляется цепочка огней. Набрасываю куртку и тороплюсь навстречу. Все-таки я здесь хозяин, и долг вежливости требует встречать гостей у ворот. Один, два, три, четыре. Трактора, чакая разболтанными траками, проплывают мимо меня и заворачивают в Лиственничное. За каждым трактором тянутся широкие длинные сани…
В избушку набилось много людей. Одни скромно жмутся у двери. Это новички, и таежное житье-бытье им в новинку. Другие ведут себя более чем уверенно. Подкладывают в печку дрова, разливают по кружкам чай. Высокий горбоносый парень успел снять валенки, забрался с ногами на мою кровать и роется в объемистой сумке, извлекая различные припасы. На столе гора всякой снеди. Жареные куры, колбаса, сало, три каравая белого хлеба.
Под низким потолком плавают клубы табачного дыма. Даже керосиновая лампа начала коптить.
На полу возле печки белеют убитые куропатки. На взъерошенных перьях мазки крови. Длинный, сидящий на кровати, первым замечает меня:
- О, начальник явился! Давай к столу. Сейчас перекусим с дороги, а потом уху из куропаток заделаем. Самая вкусная уха - из петуха. Вы не представляете, До чего я люблю дичь!
Он настораживается, а рыскавшая в сумке рука замирает. Горбоносый медленно поворачивается к возившемуся с чайником трактористу:
- Сергей, ты соображаешь? Правильно говорят, если человек идиот, то это надолго. Как ты мог положить патроны в сумку с продуктами?
Горбоносый достает из сумки четыре ярко-красных патрона и выставляет их на стол.
- Из-за тебя я без шапки остался. Представляешь мое горе, начальник, - это уже ко мне. - Выныриваем из ложка, и прямо перед нами росомаха. Стоит, как специально ждет, значит. Я за ружье, мы перед этим куропаток гоняли, ну патроны с мелкой дробью в стволах и остались. Я за патронташ - и там пусто. Хорошо помню, что перед самым выездом четыре гильзы волчьей картечью набил. А она глядит. Здесь из заднего трактора бегут. Чего, мол, стали? Она заволновалась - и на ход. Я ей дробью вжарил вдогонку.
- Стреляли где? - спрашиваю длинного.
- Недалеко. За поворотом на Родниковое. Уже темнеть начинало. Я даже мушки толком не видел. А что, знакомая?
- Вы ее ранили?
Тот, что с чайником, пожимает плечами:
- Кто ее знает? Я хотел посмотреть, сунулся, а там снега по шею. Ей-то что? У нее лапы - как лыжи. Раз-раз - и подалась.
След у Родникового
Мне бы на следующее же утро сгонять к Родниковому и пройти по следу росомахи. Но я должен был сопровождать трактор на покосы и руководить погрузкой сена. Да и что я мог сделать для Роски? Если ее даже задело, к ней не подступиться. Это же росомаха, а не какой-то там зайчонок.
Наконец, покачиваясь на выбоинах, последние сани уплыли вслед за трактором в сторону совхоза, и я вздохнул свободно. Быстро собрав рюкзак, я заторопился к Родниковому. Можно было бы подъехать туда на тракторе, но не хотелось объясняться с механизаторами. К тому же я боялся, вдруг они подумают, что пошел искать чужую добычу. По неписаным охотничьим законам зверь принадлежит тому, кто его ранил. А всякий, отправившийся за чужим подранком, считается чуть ли не вором.
Сразу же за Лиственничным я встретил стадо оленей. Четыре важенки, бык и тонконогий, очень резвый олененок. Впереди шла крупная белесая важенка с ветвистыми рожками. Раньше я думал, что вожаком может быть только сильный опытный сокжой, победивший в турнирах всех своих соперников. Оказывается, зимой "лидером" становится иногда старая важенка. Она выбирает пастбище, распределяет роли, когда нужно пробивать путь через снежные сугробы, следит за порядком. С непокорными расправляется очень просто - бьет их рогами. Наверное, ей трудно было бы справиться с крупными, поднаторевшими в драках быками, если бы не вмешалась сама природа.
В октябре у быков отпадают рога, и они ходят комолыми до самой весны. Важенки же сохраняют рога на всю зиму. Удивляюсь, почему олень-самец оказался среди оленух? Обычно, как похолодает, самцы собираются в "бычьи табуны" и держатся вместе до весны…
Олени подбирали на дороге сено. Раньше совхозным коровам заготавливали корм только из диких трав: вейника, пушицы, осоки. Но в прошлом году мелиораторы осушили и раскорчевали обширное болото. И там посадили овес и горох. Конечно, вызреть они не успевают, слишком уж коротко колымское лето. А вот ceнo получается отличное.
Заметив меня, олени сбились в кучу и застыли с высоко задранными головами. Я тоже остановился. Белесая важенка сделала несколько шагов по направлению ко мне. Затем она круто развернулась и в один прыжок оказалась в нескольких метрах от дороги. Следом за нею бросилось все стадо…
Место, где горбоносый стрелял в Роску, я нашел легко. На спуске в Родниковое простирающаяся у дороги снежная целина вспахана до самого мха. Выпрыгнувший тракторист пробился в глубь тайги метров на двадцать. На большее у него не хватило сил. Здесь и в самом деле снега по шею. Надеваю лыжи. Вижу два следа. Неглубокий и частый, ведущий к дороге, и размашистый - убегающего от опасности зверя. Там, где цепочки отпечатков смыкаются, снег исполосован канавками - их пробуравили дробинки. Опустившись на колени, подбираю несколько светло-коричневых шерстинок. Крови нигде не видно. Полегчало на сердце.
Сначала росомаха уходила почти по прямой, потом повернула к Родниковому. Затем зверь залег. Красные тальниковые веточки, окружившие выдавленную в снегу ямку, обглоданы. А это что такое? Кровь! Ночью выпала пороша, поэтому-то я и не сразу заметил красное пятно.
Ножом вскрываю корочку льда на месте лежки, стараясь узнать, как много крови потеряла Роска. Спег пропитан сантиметров на пять-шесть. Многовато. Бедная Росочка.
Поднявшись, она направилась к расползшейся по всей долине наледи.
Над выступившей из-подо льда водой клубится пар.
Как ни легка росомаха, а снег под ней уплотнился, и я могу проследить ее путь через всю наледь. И здесь она шла строго по прямой. Зачем? Может, хотела отсечь себя от преследователей водной преградой, а может, в том краю у нее логово и она торопилась спрятаться?
С противоположной стороны над долиной нависла обрывистая сопка. У ее основания что-то темнеет. Может, это Роска? Вдруг и вправду она? Мороз-то за сорок градусов, а она ранена. Легла отдохнуть и застыла. Как же туда пробраться в валенках?
Неподалеку от наледи отыскиваю поваленную сучковатую лиственницу и разжигаю под ее корнями костер. Здесь же вытаптываю небольшую площадку и выстилаю мелкими ветками. Лыжи оставляю у лиственницы, к наледи буду пробиваться без них.
Еще раз оглядываюсь на полыхающий костер и лезу в воду. У берега не глубоко. Чуть выше щиколоток. Кое-где влагу сковал ледок.
Он стреляет мириадами трещин, но держат. Вскоре вижу, что под сопкой лежит не Роска, а самый обыкновенный камень, с которого ветром сдуло снег. Но продолжаю идти, потому что иначе не узнать, куда девалась росомаха.
Наконец берег. Здесь Роска обкусывала прикипевшие к лапам кусочки льда. На снегу шерстинки и пятнышки крови. Стараюсь убедить себя, что рана не опасная.
От наледи росомаха двинулась на сопку. С крутых склонов недавно сползли две лавины. Может быть, виновницей катастрофы была Роска, потому что след зверя проходит как раз по кромке обрушившегося вниз снега. Лезть вверх опасно - очень круто, да и валенки покрылись льдом.
Возвращаюсь домой.
До вечера просидел в избушке. Читал книжку и посматривал на бегущую вдоль Фатумы тропинку. Казалось, вот-вот на ней появится Роска. Наступили сумерки, я отложил книгу и, не зажигая лампу, все поглядывал в оконце. Луна всплыла над тайгой. До самого крыльца протянулась тень корявой лиственницы. Все ее веточки четко вырисовались на снегу. Только сейчас я обратил внимание, до чего же их много! Если смотреть на луну сквозь эти веточки, она и впрямь кажется запутавшейся в рыбацких сетях золотой рыбкой.
Встреча с вороном
Я ждал Роску всю ночь, а утром надел лыжи и отправился к Березниковому.
Дорога к Березниковому мне хорошо известна. Нужно идти вдоль Фатумы до того места, где в нее вливается неглубокий, но довольно бойкий ручей Маньчук. Когда-то, говорят, здесь было стойбище. Сейчас о нем напоминают лишь черные пятна очагов, обломки выбеленных солнцем оленьих рогов да потемневшие от времени тяжелые лиственничные кресты.
Затем я повернул к лежащему высоко в сопках безымянному озеру, из которого вытекает Маньчук. В озере не водится рыба, но зато здесь почти всегда встретишь снежных баранов-толсторогов. Летом они приходят сюда на водопой, зимой добывают из-под снега траву.
Сразу за озером возвышается двугорбый перевал Верблюд. А за водоразделом и находится Березниковое, и река там другая. Нерестовая. Осенью в ней мечет янтарно-красную икру мальма и еще неизвестная мне желтогубая рыба, которую местные рыбаки называют топь.
По пути вспугнул два огромных табуна куропаток, понаблюдал за баранами да еще встретил ворона.
Обычно эти осторожные птицы держатся от меня подальше. Неторопливо проплывут над тайгой метрах в трехстах от Лиственничного, прокричат грустное "крун-крун" и скроются. Я никогда в воронов не стрелял, но они мне все равно не доверяли. А тут стою в ложбине, любуюсь баранами и вдруг прямо ко мне летит ворон.
- Слушай, может, ты голодный?
Достаю бутерброд, ломаю его пополам. Давай, ворон, замори червячка.
Гляжу, где бы пристроить гостинец, и вдруг замечаю, снег у моих ног взрыт. На свежей пороше угадываются отпечатки больших крыльев. Чуть в стороне чернеет перышко. Что здесь произошло? Может, этот ворон с кем-то дрался? Так с кем же? Ничьих иных следов не видно. А друг с другом вороны бьются только весной.
Снег порушен лишь в одном месте, и ямки довольно глубокие. Наблюдая вполглаза за вороном, снимаю лыжи и начинаю раскапывать слежавшийся снег.
Наконец показался ягель и листочки брусники. Внимательно приглядываюсь к каждой веточке. Ara, вот попался комочек белого пуха. Наверное, где-то здесь беляк. Рискуя остаться без лыжины, - я ею орудую как лопатой, - отваливаю глыбы, за одной из них открывается бок беляка. Пробую вытянуть застывшего зайца, но что-то его держит. Снова копаю. Вскоре лыжина цепляется за коричневую от ржавчины проволоку. Ясно. Здесь была заячья тропа, и кто-то насторожил на ней петлю.
Оставляю добычу, рядом кладу свой бутерброд и отхожу в сторопу. Ворон, описав небольшой полукруг, прогундосил удовлетворенное "крун" и спланировал в яму.
Интересно, как он узнал про зайца? Может, еще осенью заметил бившегося в петле беляка, а приблизиться побоялся. А может, просто летел сегодня утром и учуял зайца под метровым снежным покровом.
Когда-то я работал на опытной станции, на Украине. Рядом с нашим участком был полигон. Там сусликов развелось - тьма. Над ними траки грохочут, а грызунам хоть бы что. Живут да плодятся. Подошло время вызревать дорогой, элитной пшенице - нельзя маленьким обжорам уступать ни единого зернышка. Решили сусликов вывести. Пригласили специалистов, те в норы яду насыпали. А у каждого суслика по нескольку "квартир". Летняя, зимняя, запасная… Поди угадай, в какой грызун живет?
Через два дня приходим - часть нор разрыта, орлы-степняки потрудились. Вот тогда мы и удивились. Птицы разрыли только те норы, в которых лежали мертвые суслики. Пустых не тронули. Как они смогли определить через слой земли, какая нора с добычей, а какая пустая? Теперь вот почти такой же случай с вороном…
Эх, дети!
Избушку в Березниковом строил какой-то чудик.
Подровнял вздувшуюся землю у корней четырех самых высоких лиственниц, возвел между стволами бревенчатые стены и прорубил три окна.
Оставил надпись над дверью: "Человече, береги сей уютный дом. Он строен для отдыха израненной души и измученного тела. Домовладелец Вася".
Потом здесь появились рыбаки. Они расширили нары, заколотили два окна толстой фанерой, пожили до ледостава, оставили после себя десятка два пустых бочек и щетинящиеся гвоздями вешала.
Меня избушка встретила радушно - приоткрытой дверью. А вокруг масса всевозможных следов. Кто здесь только не гулял! Соболь, заяц, горностай. А полевок - бессчетно. Уезжая, рыбаки вылили на мох рассол. Вот зверей и привлекало лакомство.
Я натаскал с болота сушняку, а то уже вечерело.
Когда начал растапливать печку, то неожиданно заметил у самого поддувала след от бараньего копыта. Махонький и до того свежий, словно только-только баран в гости заходил.
Поужинав макаронами с салом, убрал посуду и лег спать. Рыбаки оставили в Васином домовладении штук пять матрасов и гору всякого тряпья.
Сплю тихо-мирно, и вдруг как загремит! Включил фонарик. Топор на месте, одежда на колышках сохнет, чуть в сторонке валенки стоят. На полу - котелок, мыло, кастрюля со всем содержимым и глухариное крыло, которым сметал крошки со стола.