Капитан Старой черепахи - Линьков Лев Александрович 16 стр.


2

Приехав из Одессы, начальник Люстдорфского по­граничного поста Кудряшев долго сидел у моря. День выдался на редкость ясный, теплый. А ведь было на­чало зимы.

Где-то стороной прошел шторм, и волны набегали на берег, оставляя на песке пузырящиеся влажные пятна.

Федор расстегнул ворот френча и, пересыпая с ла­дони на ладонь отшлифованные морем камешки, об­думывал поручение Никитина.

"Теперь каждую ночь следи за Карлом Фишером. Лично сам следи! - приказал Никитин. - У .него мо­гут быть "гости". Понял?"

Больше на эту тему председатель Губчека не го­ворил, и, зная уже немного его характер, Кудряшев не спрашивал подробностей. Конечно, Никитину из­вестно многое такое, о чем начальнику поста и не положено знать. Придется с сегодняшней ночи си­деть у Фишера.

"Сидеть у Фишера" означало: незамеченным про­браться ночью к окраине Люстдорфа, обойти сливовый сад, заползти под мостик, схорониться там и наблюдать за домом председателя поселкового Совета.

Так Кудряшев и сделал.

Рано утром, ругая излишнюю подозрительность Никитина и разминая затекшие колени, он осторож­но чтобы никто не заметил, выбрался из-под мостика.

Над Люстдорфом бежали тучи, будто и не было вчера ясного синего неба и солнца. С моря доносился гул прибоя.

Выйдя на главную улицу, начальник поста нос к носу столкнулся с Фишером.

- Ты откуда? - воскликнул Фишер и, оглядев по­граничника, хитро подмигнул: - К барышне гулял?

Федор посмотрел на свои испачканные в грязи са­поги и тоже улыбнулся.

- А разве грех погулять? Ты уж, пожалуйста, никому не говори.

- Гут, хороню, я есть само молчание, - ответил немец, оглядываясь. - Я ходил к тебе, у меня есть важное дело. Я зайду к тебе через тридцать минут.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

"Негоже получилось: я за ним слежу, а он ко мне ходил, - подумал с досадой Кудряшев. - Но когда же он вышел из дому? Не мог я его просмотреть - глаз не сомкнул. Не ночевал он дома".

Подозрение, высказанное Никитиным, укрепилось. Но Фишер, в самом деле, явился ровно через полчаса.

- Я имею совершенно колоссальную новость! - Немец подозрительно посмотрел на дверь.

- Говори, Карл, не бойся, никто нас не услышит. Фишер перегнулся через стол и, обдавая Кудряшева запахом чеснока, быстро зашептал:

- Я сегодня не ночевал дома. Я знаю, кто в ав­густе месяце прятал пассажира Антоса Одноглазого и кто помогал убегать дезертиру Вавилову. Вавилов есть сейчас матрос у Антос Одноглазый.

- Ну-ну, говори, - торопил Кудряшев. - Кто это?

- Колониста Мерца знаешь?

- Который вчера уехал в Херсон?

- Он самый, - кивнул Фишер.

- А кто тебе сказал?

- Батрак его - Франц Кольбер. У Франца вече­ром был праздник - серебряная свадьба. Почему ты не пришел? Нехорошо сделал... Франц выпил вина и говорил мне всю правду. Он боится, ты будешь сильно наказывать...

Кудряшев прикинулся изумленным:

- Да не может быть?!

А про себя с облегчением подумал: "Молодец Ва­вилов: добился-таки своего".

- И еще знаешь что, - продолжал Фишер, - Мерц брал у меня в августе ломик - он свой упустил в колодец, - и вчера я попросил вернуть его. А он сказал: "Я и твой потерял". Наверное, он убил тогда красноармейца Самсонова...

- ...Если бы Фишер был действительно замешан в это дело, тогда бы он не стал мне все это рассказы­вать, зачем ему это? - заключил Кудряшев свое со­общение Никитину.

- Затем, чтобы отвести от себя подозрения и вте­реться к тебе в доверие, - ответил Никитин. - Ну что ж, хорошо. Пусть он думает, будто мы ему абсолютно доверяем. Ты правильно сделал, что сразу приехал сюда.

3

Недели две назад, перед заходом солнца, рыбачка Олеся Семенчук увидела на волнах одинокую лодку. Похоже было, что сидевший на корме человек лишил­ся ума: лодка плыла бортом к ветру и волны захле­стывали ее. Парус оторвался от шкотов и полоскал­ся на ветру. Того гляди, лодку перевернет!

Свежело, и хотелось скорее добраться до дома, но Олеся сказала братишке Петрусю, чтобы правил к лодке, - видно, беда случилась с неизвестным ры­баком.

Окровавленный, полузамерзший рыбак оказался совсем молоденьким пареньком, никак не старше Олеси. Он до того ослабел, что не мог поднять головы. Олеся хотела было забуксировать его лодку, но паренек остановил ее:

- Утопи мою лодку, сейчас же утопи!.. И про меня никому не сказывай...

В село они пришли затемно, и Олеся порадовалась, что по дороге к хате им не попалась ни одна душа.

Встревоженный таинственным происшествием, Пет-русь вскипятил воду. Ему было всего одиннадцать лет, но он жил у моря и наслышался рассказов про контрабандистов. Уж не контрабандист ли этот дядь­ка? Сдать бы его, лешего, в милицию!

- Молчи, - шепнула Олеся, когда брат сказал ей о своей догадке.

Дрожащими руками девушка перевязала парень­ка,- в левом плече страшная сквозная рана, - на­терла ему грудь и поясницу скипидаром, укутала одеялом, шалью и кацавейкой, а он лежал и долго еще цокал зубами.

- Олесе думалось: "Неизвестный - не злодей, а несчастный". И когда он пил воду, спросила:

- Откуда ты, хлопец? Как звать тебя?

- Лодку утопила? - с трудом прохрипел па­рень.- Никому не говори обо мне... До Одессы дале­ко ли?

. - Сорок две версты до города.

Паренек опустил голову на подушку и больше ни­чего не сказал.

...Минуло две недели. Никто в селе не знал, что в хате рыбачки Олеси жил посторонний человек, что все эти дни она спасала его от смерти.

Рана начала подживать (крепко просолила ее морская вода), но больного схватила горячка, и у не­го отнялись ноги.

Он часто бредил. И, слушая хриплый шепот, Оле­ся поняла, что спасенный ею парень и впрямь не злой человек.

Приходя в сознание, он тревожно и строго спра­шивал:

- Олеся, чего я болтал?

- Сормово вы вспоминали какое-то, Волгу-ре­ку, - отвечала она.

Но не только это узнала Олеся из бессвязных ре­чей незнакомца. Да зачем тревожить больного!

- Больше ничего я не говорил? - допытывался парень. - Если я опять начну болтать, ты меня водой окати...

- Кто ты будешь? Родня-то твоя где? - спраши­вала больного Олеся, наклоняясь к изголовью.

Он молчал, будто не слышал, и опять бредил, требовал сапоги, пел "Смело, товарищи, в ногу". Де­вушка закрывала ему ладонью рот и шептала бра­тишке:

- Беги на двор, погляди, нет ли кого под окнами... На четырнадцатый день утром Олеся написала записку и послала Петруся в город, в Губчека, а на следующую ночь в хату тихонько постучались. Олеся вышла в сени, окликнула:

- Кто там?

- Олесе Семенчук письмо...

Вскоре Олеся и какой-то мужчина вынесли па­ренька по огородам к кустам, где стояла запряжен­ная в тарантас лошадь, уложили его.

- Спасибо тебе, красавица! - сказал мужчина и пожал Олесе руку. - Запомни: не видела ты нас.

- До свиданья, Олеся! - прошептал парень.- Я еще увижу тебя. Я со дна морского тебя достану.

- До свиданья! - прошептала она.

Лошадь скрылась в темноте, а Олеся все еще стоя­ла у черных рогатых кустов. Ей казалось, что, кроме покойных родителей (их по весне убили бандиты), кроме единственного родного брата Петро, у нее ни­кого и никогда не было ближе и роднее этого боль­ного чернявого парня. Неужели он только затем и появился, чтобы исчезнуть, так и не назвав своего имени?

4

К удивлению Яшки Лимончика, часовщик Бори­сов назначил ему дневное свидание в кабачке Печесского. Они сидели за тем же столиком, у оркестра, где у Яшки произошла печальной памяти встреча с Ерма­ковым.

Борисов был в костюме портового рабочего, Ли­мончик также предпочел явиться в скромной одежде мастерового.

Настороженно глядя на входную дверь, Яшка ти­хо спросил:

- Зачем мы заявились в этот кабак? Нас же, того гляди, схватят тут, как пить дать, схватят.

- Вы ничего не понимаете -спокойно ответил Борисов, наливая в стакан пива.- Здесь сейчас самое безопасное место. Никитину в голову не придет, что мы днем сидим в таком месте.

Борисов отпил пива и закусил снетками.

- После провала Орехова вам нужно исчезнуть из этого города. Я даю вам отпуск на полгода. Вас должны забыть в Одессе. Антос доставит вас в Стам­бул.

Яшка с равнодушным видом пил пиво.

- Но для этого... - Борисов помолчал. - Перед этим вы должны либо уничтожить "Валюту", либо сделать так, чтобы она недели на две вышла из строя. Антос не любит встречаться со "Старой черепа­хой".

- А я люблю легкую работу,- иронически проце­дил Яшка. - Это все-таки легче, чем поймать за хвост комету...

- Если надо будет, поймаете и комету,- сухо сказал часовщик.

5

Серафим Ковальчук затосковал. Может быть, он просто устал: такая жизнь - ни сна, ни отдыха! До­мой скоро дорогу забудешь. Шкалика с друзьями вы­пить некогда, словом перекинуться.

Сегодня утром, улучив минутку, Серафим попы­тался было побеседовать с Андреем Ермаковым по душам и откровенно признался, что ему надоело чуть ли не круглые сутки мотаться на шхуне у при­брежных скал: "По настоящему делу душа тоскует". Ермаков озлился: "Какого еще настоящего дела тебе захотелось? Водку, что ли, давно не пил?.."

"А неужто грех пропустить стаканчик? С голоду да с устатка и два не повредят! Одна радость на "Ва­люте", что в море..."

В таком настроении боцман возвращался под ве­чер из финансового отдела, где получал денежное содержание для команды шхуны. На Канатной улице его окликнули:

- Сима Пулемет! Здоров, старик!

Ковальчук оглянулся. Его догонял Фомин, кото­рого списали с "Валюты". "Ишь ты, франтом каким вырядился: новое пальто построил, кепку фасонистую напялил".

- Ты откуда взялся?

- С работы без пересадки! - отшутился Фомин.- До гроба буду тебя помнить, сосватал меня к Альба­тросу.

- А ты, видать, не горюешь?

- С чего мне горевать? Была бы шея - хомут найдется!

- Где теперь? Уж не воруешь ли?

- За кого ты меня, Сима, принимаешь? Или я у тебя из веры вышел? - обиделся Фомин. - Ты со мной не шути, я теперь в ответственных работниках - мага­зином заведую... А ты как живешь? Водку пить не ра­зучился? Пришвартуемся у Печесского. Или зарок дал?

- Да у меня всего час времени. В час не обер­нешься, - ответил Ковальчук. Соблазн был велик, но не лежало у него теперь сердце к Фомину.

- За час бочку выпьешь! А мы по маленькой... И дело есть важное, я было тебя уже разыскивать собрался. Вас, чекистов, касается...

Появление Симы Пулемета в подвальчике Печес­ского вызвало восторженное удивление: "Сима Пуле­мет с того света!", "Сима, Сима! К нам причаливай!"

Оркестр прекратил вальс и заиграл песенку:

Ай, да, Сима, Сима, славный парень,
Сима наш нигде не пропадет.
Симу в церковь тянут на аркане,
А наш Сима знает водку пьет...

И польщенный Сима пил водку, целовался с друж­ками - безработными матросами, отплясывал "яблоч­ко" и часа в два ночи в обнимку с Фоминым еле выбрался на улицу, к скверу, где друг против друга сидели чугунные лев и львица.

- Прощай, друже! Я потопаю на "Валюту".

- "Валюта" не Манюта, не убежит! - захохотал Фомин. - А про дело-то забыл? Я о деле тебе не успел еще сказать, - и потащил Серафима в ресторан Робина...

Проснулся Ковальчук оттого, что ему в лицо плес­нули холодной водой. Он лежал на диване в какой-то незнакомой комнате. Хотел было вскочить, да не тут-то было: крепкая веревка туго стягивала руки и ноги. У стола сидели Яшка Лимончик и Фомин.

Лимончик смотрел насмешливо, но без злобы. Перекинув языком папироску из одного угла рта в дру­гой, он вытащил из жилетного кармана хронометр.

- Четыре часа! Боцман опоздал на вторую вахту. Ай-ай, как нехорошо! Что скажет капитан Ермаков?

Лимончик с деланной укоризной покачал головой и кивнул Фомину:

- Развяжи гостя... Вы, милый друг, буянили, по­тому, извините, пришлось лишить вас свободы дейст­вий.

Фомин быстро развязал Ковальчука.

О чем только не передумал в эту минуту Сера­фим! Стоит Яшке повести бровью - и прощай жизнь! Да, копейка ей цена, если позволил себя напоить и увести, как слепого щенка.

Какой позор обрушил он на свою голову - вовек не смыть! Разметать бы всю эту шпану, придушить Лимончика, да где там: самого скорее придушат.

Яшка налил из бутылки водки, протянул стакан:

- Опохмелься, Сима!

Ковальчук взял стакан, не переводя дыхания, вы­пил водку, вытер ладонью губы, крякнул: "Хороша чертовка!" А сам все думал, как бы выбраться из это­го логова.

- Герой! - одобрил Яшка и кивнул Фомину: "Вы­метайся!"

Плотно притворив за Фоминым дверь, Яшка при­сел рядом с Симой на диван.

- Вообще-то говоря, на моем месте ни один порядочный человек не стал бы тобой заниматься. За ста­рую драку бока бы еще наломали, а мне тебя жалко, дите ты большое! И как же тебя угораздило напиться! Гляди, до чего себя довел: где твоя военная роба?

Ковальчук настороженно слушал бандита, ожидая какого-нибудь подвоха: Слова Лимончика заставили взглянуть на одежду. Мать честная! Вместо морского кителя и форменных брюк на нем какой-то рваный пиджак с короткими рукавами, засаленные ярко-оран­жевые штаны, а на ногах вместо сапог худые санда­лии. Где же бушлат, фуражка и все документы и деньги?!

- Пропил все? Эх, голова садовая!- Лимончик налил стакан водки и выпил, также ничем не заку­сив. - Что же ты теперь делать будешь? Куда пой­дешь? Расстреляют товарищи чекисты. Я тебя, Сима, держать не стану, а они, как пить дать, расстре­ляют.

Минуту назад Ковальчук только и думал о том, как бы удрать от бандитов и явиться на "Валюту" с по­винной, но как явиться? В таком виде мать родная из дома выгонит. И главное - без единого документа и без денег. Ведь в кителе было тринадцать миллио­нов! Теперь только пулю в лоб.

Яшка расхохотался:

- Эх, ты! Потерял, что ли, чего? Бумаженции небось.

- Деньги! - невольно прошептал Серафим. - Деньги для команды.

- Тю-тю, - свистнул Яшка. - Много ли?

- Тринадцать...

- Миллионов?.. Тоже мне разговор! Могу одол­жить под расписочку. - Лимончик стянул с пальца два золотых кольца с рубинами. - Заложу пару - вот и твои миллионы. А ребяткам деньги вернуть на­до, обязательно даже. Экий негодяй Фомин! Сам нахлестался и друга не уберег!

Потрясенный Ковальчук молчал. Конечно, Ерма­ков и Репьев решат, что он пропил казенные деньги и сбежал. Дело табак!

- Чего же ты молчишь? Язык отняли? - на­смешливо спросил Лимончик. - Твою дурью башку спасти хотят, а ты чванишься! Ну, шут с тобой, вы­кручивайся, как знаешь! - Яшка постучал кольца­ми по стакану. - Я в институте благородных девиц не обучался, за твои черные глаза денег дарить не собираюсь. Услуга за услугу, товар за товар: я те­бе деньги ссужу, через мальчиков своих документы твои и робу разыщу, а ты мне...

- Чего зря болтаешь! - огрызнулся Коваль­чук. - Деньги, документы вернешь? Чего я началь­ству скажу? Чем отлучку оправдаю?

- Пустяк! - усмехнулся' Лимончик. - Глав­ное - твоя добрая воля, остальное - моя забота.

Боцман 'исподлобья посмотрел на Яшку: "Разве можно верить этому бандиту?" Но тот говорил с та­кой уверенностью, что подумалось: "А вдруг и впрямь можно из беды выкрутиться?"

- Чего от меня требуется?

- От тебя требуется, чтобы команда "Старой черепахи" получила месячный отпуск.

- Я по-серьезному спрашиваю...

Лимончик легонько стукнул пальцем по голове боцмана:

- Перестали работать винтики! Отгадай загад­ку: по какому случаю всей команде дают отпуск?.. Не знаешь? Отпуск дают по случаю неотложного капитального ремонта судна. Ну, допустим, мотор вдруг сломался... - Лимончик насыпал из стоящей на столе коробочки горсть чаю, протянул боцма­ну: - Жуй подольше! Водкой вонять не ста­нет.

Серафим стал жевать чай, соображая, что един­ственный способ выбраться отсюда - хотя бы для. виду согласиться с предложением бандита. Он не подозревал, что в чай всыпано снотворное.

В шестом часу утра рабочие Морзавода нашли на Военном спуске, под Сабанеевым мостом, до по­лусмерти избитого моряка-пограничника. Бушлат и китель моряка были в нескольких местах распороты кинжалом, но, к счастью, кинжал едва задел тело. На голове кровоточила рваная рана, - от левого ви­ска до уха. Моряк был в бессознательном состоянии. Провизор аптеки на улице Старостина, куда ра­бочие притащили моряка, сделал ему перевязку и привел в чувство.

Моряк тотчас же схватился за карман кителя: "Все на месте!.."

- Рана у вас не опасная, - сказал провизор.- Очень удачно вас ударили. Кость цела, кожу только содрали.

Вскоре в аптеку прибежал запыхавшийся Ерма­ков.

- Жив, Серафим?!

- Я что, деньги целы!.. - пробормотал Ковальчук.

Назад Дальше