Капитан Старой черепахи - Линьков Лев Александрович 6 стр.

2

В начале сентября Андрея вызвали в Губчека. В назначенный день он встал раньше обычного и пе­речитал про себя повестку: "Предлагается вам явиться 5 сентября 1921 года к 10 часам утра в ком­нату № 42 к товарищу Никитину..."

- Ты это куда? - спросил только что вернув­шийся с маяка Роман Денисович, увидев, что сын на­девает потертую флотскую шинель и фуражку с крас­ной звездочкой на потускневшем золотом "крабе".

- В военный комиссариат!

Андрей не хотел волновать родителей: мало ли что они могут подумать!..

- Опять пошлют скакать на кобыле! Отлежался бы уж, - в голосе отца слышалась не то горечь, не то усмешка.

- Понадобится - буду скакать!

- Ну, скачи, скачи, сухопутный моряк! - Старик досадливо махнул рукой.

Из-за аварии на электростанции трамвай не ра­ботал, и Ермакову пришлось шагать пешком от Мол­даванки почти через весь город.

За годы военной службы Андрей привык к неожи­данностям, однако на сей раз был озадачен: "Зачем я понадобился Чека? Разве из-за происшествия в ка­бачке?" Но откуда же чекистам известен его адрес? Впрочем, что тут гадать?

Губчека помещалась в небольшом особняке на Маразлиевской, напротив городского парка.

Дежурный провел Ермакова по длинному коридо­ру в комнату № 42 к Никитину.

"Так вот она какая, Губчека!" Андрей с любопыт­ством оглядел кабинет председателя: простой канце­лярский стол, полдюжины стульев, несгораемый шкаф, койка за ширмой - вот и все убранство.

За столом сидел бледный сероглазый человек. Ко­ротко подстриженные русые волосы, веснушча­тый нос.

"Не глаза - сверла". Андрей сразу настроился против чекиста, который пригласил сесть и предло­жил махорки.

- Я махорки не курю.

- Напрасно! Отличная штука самосад!

"И чего ты тянешь?" - подумал Андрей, глядя, как Никитин свертывает козью ножку.

Руки у чекиста были натруженные, с мозолисты­ми ладонями и желтыми ногтями. Не торопясь, он за­курил и внимательно поглядел на угловатого, явно встревоженного моряка.

- Могу я узнать, зачем меня вызвали? - не утер­пел Андрей.

- У нас с вами будет серьезный разговор.

- Надо думать, - ответил Андрей, в свою оче­редь разглядывая чекиста, одетого в зеленую сукон­ную гимнастерку с черными пуговицами.

А тот, будто не замечая иронии в тоне моряка, до­стал из стола листок бумаги и сказал:

- Что ж, приступим... Ермаков Андрей Романо­вич, год рождения тысяча восемьсот девяносто тре­тий, беспартийный...

- Точно!

- Уроженец города Одессы?

- Угадано!

- После призыва в Черноморский флот в тысяча девятьсот тринадцатом году вы плавали марсовым и рулевым на учебном паруснике "Вега", - не обращая внимания на тон моряка, продолжал Никитин. - По­том были переведены на тральщик "Сметливый", а вскоре на эсминец "Пронзительный"?

- Правильно! - подтвердил Андрей, подивив­шись про себя осведомленноети чекиста.

- Скажите, Ермаков, за какие заслуги в тысяча девятьсот шестнадцатом году вас произвели в кон­дукторы?

- А за то, что я, как рулевой, самолично круто изменил курс и "Пронзительный" увернулся от тор­педы немецкого миноносца.

"Чего, собственно, добивается чекист? Ведь через месяц, в январе 1917 года, свежеиспеченный кондук­тор был разжалован".

- А за что вас разжаловали?

"И это знают!" - все более изумлялся Ермаков. Теперь он говорил уже без усмешки, с невольным уважением глядя на чекиста:

- Я поспорил с ластовым.

- Нельзя ли уточнить, в чем выразился ваш спор?

- Он, шкура, выведывал, кто из рулевых на­строен против старпома.

- Та-ак... - неопределенно протянул Никитин. - "Пронзительный" был потоплен вами?

Ермаков сузил брови и почувствовал нервную дрожь в верхней губе.

- Не мной, а по приказу товарища Ленина.

- Но вы в то время были исполняющим обязан­ности командира?

- Был. А что, немцу прикажете корабль о'тда-вать?

Ермаков зло взглянул на председателя Чека: "Чего он добивается?"

- Уточним, - повторил чекист. - Следовательно, летом тысяча девятьсот восемнадцатого года вы, по представлению судового комитета, были назначены из рулевых исполняющим обязанности командира эскадренного миноносца "Пронзительный", входив­шего в состав революционной эскадры, потопленной по решению Совнаркома в Новороссийской бухте.

- Отрезаны мы были.

- Так... - снова неопределенно произнес Ники­тин. - Из Новороссийска вы с отрядом моряков по­ехали под Царицын?

- Не поехали, а прорвались с боем.

- Поехали в Царицын, - словно не слыша поправки, продолжал чекист, - командовали там ба­тальоном и получили выговор от командира дивизии за невыполнение боевого приказа?

- Реввоенсовет отменил этот выговор и объявил мне благодарность! - вскипел Ермаков. - Я был прав, и нечего меня корить.

- Никто вас не корит: я выясняю обстоятельства.

- Выясняете... Я за революцию воевал, а не ра­ков ловил!

Андрей увидел у себя в руке невесть когда выта­щенную трубку, сунул ее в рот и, глядя в окно, стал сосать холодный мундштук.

На улице шел дождь. Мелкие капельки сбегали по оконным стеклам тонкими струйками. Резкие по­рывы норд-оста раскачивали в парке деревья.

- Если вы насчет Лимончика хотите знать, так прямо и спрашивайте.

- Насчет Лимончика? - равнодушно переспро­сил Никитин. - Насчет Лимончика кое-что я слышал, но, может быть, не все, расскажите сами.

Андрей, краснея и сбиваясь, рассказал о злосчаст­ной ночи, проведенной в кабачке.

- Может, вы не верите мне?

- Нет, я верю... Значит, он хотел вас завербовать? - Никитин свернул козью ножку, закурил.- У вас зажила рана?

Судя по всему, чекист не собирался кончать длин­ный разговор.

- Вот что, товарищ Никитин, - вспылил Андрей. - Мои карты на столе: вам, я гляжу, все мои потроха видны. Давайте ваши карты: в чем дело?

Ермаков нервно постучал о пепельницу пустой трубкой.

Никитин пододвинул табакерку. Андрей маши­нально набил трубку махоркой и закурил от заж­женной его собеседником спички.

- Что вы скажете, если мы предложим вам ра­ботать у нас? - словно не замечая волнения моря­ка, спросил Никитин.

Работать в Чека? От неожиданного вопроса Анд­рей поперхнулся дымом. Он никак не мог думать, что ему предложат работать в Чека. Ему никогда и в голову не приходило, что он может стать чеки­стом.

- Ну как? Согласны? - нарушил Никитин мол­чание.

- Собственно... я ведь моряк.

- Именно поэтому мы вас и пригласили. - Ни­китин улыбнулся, заметив недоумение, отразившееся в глазах Ермакова, и повторил: - Именно поэтому. Вы не ответили мне, как у вас со здоровьем? Ка­жется, вы демобилизовались из-за ранения?

- Кончилась война - и демобилизовался. - Андрей не любил жаловаться на болезни.

- Ошибаетесь, товарищ Ермаков! Война продол­жается! ,

Никитин поднялся из-за стола, подошел к несго­раемому шкафу, растворил тяжелую, массивную дверь:

- Полюбуйтесь!

Шкаф был наполнен ручными пулеметами, авто­матическими пистолетами, ребристыми гранатами "Мильса". На верхней полке стояло несколько буты­лок и лежали какие-то коробочки и пакетики,

- Шаланду задержали у Санжейки, - пояснил Никитин.

- Это улов! - воскликнул Ермаков. Чекист взял одну из бутылок:

- Марка "Вермут", начинка - нитротолуол. Одной штучкой можно взорвать дом. А это, - Ни­китин взял белый пакетик, - якобы хина, таблеткой отравите сотню лошадей. Я вам скажу по секрету: в море у нас пока прореха, а контрабандисты совсем обнаглели. Есть у них один шкипер - Антос Одно­глазый: неуловим, дьявол! Днем, наглец, к берегу пристает...

Никитин захлопнул дверь шкафа.

- Мы хотим организовать морскую пограничную охрану и предлагаем вам принять командование сторожевым судном Особого отдела.

"Командовать судном!" Русоволосый бледноще-кий чекист сразу показался не дотошным и излишне придирчивым, а добрым, славным малым. Андрей выпрямился и отчеканил по-военному:

- Когда прикажете принимать корабль?

3

Спустя полчаса Ермаков и Никитин были уже в порту. Кругом высились обгорелые склады, взор­ванные железобетонные причалы, поверженные на­земь изуродованные подъемные краны, груды камня и железного лома - всюду запустение, хлам; травой заросли площадки у пакгаузов; трава между шпала­ми железнодорожного пути; рельсы потускнели, по­крылись ржавчиной.

В Иностранной гавани из воды торчали трубы и мачты затопленных судов. Гавань напоминала клад­бище, а было время, когда здесь одновременно пришвартовывались десятки судов и развевались по ветру флаги всех наций. Из Одессы суда отчаливали на Камчатку, в Петроград и Мурманск, в Бразилию, Канаду, Индию. Круглые сутки в порту шла выгруз­ка и погрузка. Свистки буксиров, рев басовитых си­рен лайнеров, лязг подъемных кранов, громкие крики "Вира!" звучали для каждого моряка как самая лучшая музыка.

Минуя полуразрушенный морской вокзал, Ники­тин и Ермаков попали в Арбузную гавань, ту са­мую, где в мирное время бывало тесно, словно на рынке в бойкий базарный день: одномачтовые, цве­тисто раскрашенные турецкие кочермы, черные гре­ческие фелюги с косыми просмоленными парусами, румынские шхуны и рыбацкие дубки заполняли ее до отказа.

Андрей тщетно искал глазами сторожевик или какое-нибудь другое, хотя бы отдаленно похожее на него судно. Старая моторка, видавшая виды одномачтовая рыбацкая шхуна, пара дубков, бурый остов сожженного транспорта "Сибирь", ста­рый колесный буксир "Нестор-летописец" да три заржавленные железные баржонки - вот и вес суда.

"Может, сторожевик ушел на девиацию компа­са?" Ермаков глянул на внешний рейд, но и там не было ни одного корабля, только полосы удаляющего­ся дождя секли горизонт да размеренно колыхались зелено-серые волны.

Андрей хотел было уже спросить Никитина, где же сторожевик, но тот придержал его за рукав и ука­зал на стоящую у стенки шхуну:

- Какова? - И сам же ответил: - Красавица!

У этого чекиста странная манера шутить, но по­хоже, он говорит всерьез. Ермаков одним взглядом окинул одномачтовую рыбацкую шхуну и оконча­тельно убедился, что именно ее Никитин имел в ви­ду, говоря о сторожевике: длиной сажен восемь, во­доизмещением тонн девять, керосиновый движок. Надводные борта шхуны были покрыты краской не­определенного серого цвета, на носу белела надпись "Валюта", а у кормы, над ватерлинией, заметно вы­делялась большая свежезакрашенная заплата. Должно быть, "Валюта" поздоровалась в тумане с каким-нибудь дубком.

-Так какова наша красавица? - переспросил Никитин.

- Вы это всерьез? - Ермаков повернулся к че­кисту. - Вы всерьез говорите?

- Какие же могут быть шутки?

- Всерьез предлагаете мне, военному моряку, командовать этой... рыбачьей лодкой?

- А вы рассчитывали, что специально для нас пригонят из Бизерты эскадренный миноносец?

- Я ни на что не рассчитывал, но если бы вы когда-нибудь плавали, то знали бы, что ваша посу­дина даст не больше семи узлов.

- Точно, шесть и три четверти.

- При хорошем ветре она не догонит ни одну фелюгу, не то что этого, как его... Антоса.

- А вот это будет зависеть от командира! - В глазах Никитина блеснули искорки смеха.-Зря вы ругаете нашу "Валюту", ей-ей, неплохое судно!.. Механик в машине? - обратился чекист к красно­флотцам. - У вас будет замечательный механик. Он ходил на "Прочном".

- Ливанов? - воскликнул Ермаков.

- Он самый, Павел Иванович Ливанов. Только позавчера прибыл из Севастополя и вторые сутки не сходит на берег: двигатель ремонтирует, вот-вот запустит.

- Ну и пусть запускает, а я... я отказываюсь!

- Зачем кипятиться? Может, подумаете? - при­щурился Никитин.

- Что вы мне предлагаете, что?! - почти вы­крикнул Андрей.

- Я предлагаю моряку море, - тихо ответил председатель Чека. - Море и возможность помочь революции.

4

Голод, охвативший в тот год Поволжье и Цент­ральную Россию, вынудил многих людей покинуть обжитые места и переселиться на юг Украины, где,

по сравнению с центральными губерниями, с продук­тами все же было легче.

Откуда-то из-под Казани недавно приехал в Одессу и часовщик Борисов. Недели три назад он купил на Греческом базаре по сходной цене малень­кую дощатую лавчонку, повесил над дверью новую вывеску: "Самое точное время в Одессе. Мастер Пав­ла Буре - Петр Борисов", выставил в окошке не­сколько будильников и стенных часов и в тот же день гостеприимно открыл двери мастерской.

Потому ли, что одесситам-.любителям ориги­нального- понравилась самоуверенность "мастера Павла Буре", подкрепленная действительно абсолют­но точным, одинаковым на всех выставленных часах временем, или же потому, что мастерская находи­лась на самом бойком месте в городе, но Борисов не мог пожаловаться на плохой заработок. Говорили, что одним из первых клиентов нового часовщика был Яшка Лимончик, а он понимал толк в часах.

Через неделю "мастер Павла Буре" приклеил к стеклу аккуратно написанное объявление: "Покуп­ка часов всех систем".

Борисов открывал свое заведение аккуратно в 8 часов утра. Ровно в полдень ол вешал на дверях дощечку: "Закрыто на обед до 1 часа дня", и шел, сгорбившись, в соседний ресторанчик, где просил по­дать стакан простокваши и баранку. Потом опять, не разгибая спины, чинил будильники, ходики, стен­ные часы с боем, карманные "луковицы". Всех посе­тителей он встречал вежливой улыбкой, мурлыча под нос: "Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя..." - осматривал часы; продолжая петь, выписывал кви­танцию и только тогда произносил одну и ту же фразу:

- Завтра будет готово!

Жил Борисов тут же в мастерской, за фанерной перегородкой, и до глубокой ночи прохожие видели его склонившимся у стола, освещенного семилиней­ной керосиновой лампой.

Финансовый инспектор, приходивший два раза в неделю, находил квитанционные книги часовщика в образцовом порядке. Судя по этим книгам, Борисов трудился не меньше четырнадцати часов в сутки.

- Зачем обманывать хорошего человека? - го­ворил он инспектору.

В Одессе было много часовщиков, имелись они и на Греческом базаре, но вскоре выяснилось, что Борисов берет за ремонт дешевле других и к тому же точен: назначил срок - сделает и дает при этом письменную гарантию, если часы испортятся раньше полугода, починить их совершенно бесплатно. Ко всему тому у Борисова всегда можно было подоб­рать стекла к часам, заменить стрелку или сломав­шуюся деталь. Удивительно ли после этого, что ко­локольчик над входной дверью мастерской "Самое точное время в Одессе" звонил чаше, чем у других часовщиков?

В тот день, о котором идет речь, Борисов, как обычно, сидел, сгорбившись, у заполненного разоб­ранными часами и инструментами столика. Вставив в правый глаз лупу в черной оправе, он аккуратно чистил щеточкой крохотные колесики и мурлыкал себе под нос.

Услыхав звон колокольчика над дверью, Борисов, не прекращая петь, мельком глянул на вошедшего и снова погрузился в свое занятие.

- Могу я у вас починить часы? - спросил посе­титель, несколько озадаченный холодным приемом.

- Какой фирмы ваши часы? - не поднимая го­ловы, спросил Борисов.

- "Генрих Мозер".

- Хорошая фирма!

- У нас в Николаеве никто не берется. Сергей Иванович советовал обратиться только к вам.

- Я Сергею Ивановичу починил "Омегу", - про­изнес часовщик. - У него замечательный меха­низм...

- На двадцати одном камне, - уточнил посети­тель.

Борисов протянул руку:

- Покажите вашего "Мозера".

Посетитель вынул из пиджака закрытые часы и передал их мастеру.

Борисов мельком глянул на дверь и открыл но­жичком крышки. Под второй крышкой обнаружи­лась сложенная в несколько рядов папиросная бу­мага.

Посетитель прошептал:

- Планы восстановления судостроительного за­вода...

- Очень хорошо, - равнодушно сказал часов­щик, вынул бумажку и, не рассматривая, положил ее в нагрудный карман.

Вновь звякнул звонок над дверью, и в мастер­скую вошел новый клиент.

- Ваши часы будут готовы завтра в девять ут­ра, - сказал Борисов, спрятал "Мозера" в ящичек а поднял глаза на вошедшего. - А ваши уже готовы. Пришлось сменить маятник...