Да, по здешним тропам можно было ходить и ездить, но зачастую лишь гуськом. А если тропа оказывалась не звериной, в крайнем случае - передвигаться колонной по двое. К тому же тропы петляли, в лесу мало что можно было разглядеть, и стоило авангарду или тыловому прикрытию слегка оторваться от основного отряда, как они могли угодить в засаду и погибнуть раньше, чем подоспеет помощь. Что же касается флангового прикрытия, в густом лесу организовать его было вообще невозможно: люди на флангах не могли ломиться сквозь заросли так же быстро, как и те, что оставались на тропе.
В результате прикрытие тыла и фронта Кэлий устроил совершенно не по правилам, а вместо фланговых прикрытий просто взял с собой лишних трубачей. Надежда на то, что сигнальщики смогут возместить слабую защиту флангов, была вовсе не беспочвенной: по этому лесу, по соседним тропам, двигались другие римские колонны, которые в случае чего могли поспешить на зов.
- Когда-нибудь мы проложим здесь настоящие дороги, - сказал Кэлий.
Его меч не покидал ножен, но воин готов был выхватить его в любой момент.
- Много нам сейчас от этого проку, - бросил один из легионеров.
Некоторые рассмеялись, поэтому Кэлий не смог как следует одернуть болтуна. Впрочем, пусть себе паясничает!
Вместо того чтобы ругаться, Кэлий представил себе настоящую римскую дорогу - широкую, прочную, отлично вымощенную, со сточными канавами и вырубками по обе стороны. Такая дорога была бы достойна честного воина, не то что эта жалкая петляющая тропка!
- Если Риму настолько нужны деньги, что нам приходится выжимать их из подобных мест, значит, ничего хорошего не жди, - продолжал все тот же остряк.
Раз ему сошла с рук одна шутка, он решил, что сойдут и две.
- Заткнись, Люций, - оборвал его Кэлий. - Эти германцы теперь наши, понятно? Им нужно привыкать жить так, как живут все в империи. Значит, они должны платить, когда приходит время. Все просто, верно? Ты ведь и сам простак, да?
Люций промолчал и правильно сделал: спорить с вышестоящим себе дороже. И командир не нуждается в твоем утвердительном ответе.
В наступившей тишине Кэлий вновь пожалел об отсутствии римских дорог. Дело не только в том, что по ним легче маршировать. Главное, с них видно, кто к тебе приближается.
На дереве каркнул ворон. Потревожили ли его римляне, или птица увидела германцев, тайком пробирающихся через лес? Как это узнать, пока не грянет гром?
Да никак. Пока котел не выкипит до дна, не узнаешь, каков в нем осадок.
Кэлий, словно между прочим, проверил, легко ли выходит из ножен меч. Он прекрасно понимал: если на отряд налетит большая шайка германцев, ему и всем легионерам - конец. Но и туземцы знали: погибая, римляне заберут с собой немало нападавших. Может, только это и удерживало варваров от нападения.
Кто-то из легионеров - но не надоедливый Люций, с радостью отметил Кэлий, - спросил:
- А где та несчастная деревня, куда мы направляемся?
- Уже недалеко, - ответил Кэлий.
"Надеюсь, что недалеко. Если она находится там, куда меня направили, а мы находимся там, где мне кажется, тогда она недалеко".
В Германии ни то ни другое нельзя считать само собой разумеющимся. Ничто нельзя считать само собой разумеющимся, если хочешь продолжать дышать. Калд Кэлий дышать хотел. Он намеревался дышать еще долгое время.
Не прошло и четверти часа, как тропа вывела на широкую прогалину, и легионеры за спиной Кэлия радостно загомонили.
Солнечный свет здесь был прохладным и водянистым, вовсе не похожим на дикое солнце южной Италии, на котором Калд привык жариться голым мальчуганом. И все равно после лесного сумрака от неожиданности он прищурился.
Щетинистые свиньи, пасшиеся на поляне, припустили к деревьям: свиньи вовсе не глупы и мигом чуют опасность. Кроме них на лугу щипали траву несколько низкорослых лохматых лошадей, коров и тощих овец. На поле с косами и серпами работали туземцы - мужчины и женщины. Здесь сеяли по весне, а жали по осени, что казалось странным римлянину, уроженцу страны, где летний дождь считался чудом.
Один за другим германцы побросали работу и вытаращили глаза на римлян.
- Развернуть строй! - тихо приказал Кэлий.
Сулит эта встреча неприятности или нет, на всякий случай лучше приготовиться к худшему.
Перед выступлением он получил приказ не ожесточать местных жителей. Приказ этот не слишком ему понравился. Но некий грек, личный раб Вара, передавший приказ, остался в лагере, тогда как он, Калд, находился в поле. Поэтому воин считал себя вправе толковать полученные распоряжения довольно широко, в зависимости от обстоятельств.
К примеру: если германцы увидят, что их готовы перебить за непочтительность, они наверняка не станут задираться, и Калд избежит столкновения, тем самым выполнив приказ. Пусть кто-нибудь скажет, что это не так!
Калд направился к работавшим в поле людям, не обнажив оружия и потому чувствуя себя почти голым. Но еще более голым он чувствовал бы себя без легионеров за спиной.
- Хайл! - выкрикнул он местное приветствие - ему казалось, что оно лучше всего подходит к случаю.
Калд знал и несколько других германских слов, которым научился у туземных шлюх, но не был уверен, что эти слова сейчас подойдут.
- Кто-нибудь из вас говорит на латыни? - осведомился он уже на родном языке.
- Я, - отозвался усатый варвар примерно его лет. - Не очень хорошо, но говорю. Что тебе нужно?
- Мне нужны налоги, - ответил Калд Кэлий.
- Что такое налоги? - спросил германец.
Он был на полголовы выше римского командира; на левом бедре усатого детины висел длинный, страхолюдного вида меч. Зачем, спрашивается, носить с собой меч, если ты занят уборкой урожая?
"Затем, что в этой дикой стране все делается по-дикарски", - сам себе ответил римлянин.
И этот малый не знает, что такое налоги! Что ж, он узнает, поневоле узнает! Прямо сейчас - почему бы и нет?
- Теперь ты - подданный Рима, - пояснил Кэлий.
Почему-то эта фраза прозвучала сочувственно.
- А всякий, живущий во владениях Рима, должен платить налоги. Что такое налоги? Ну, как бы тебе объяснить…
Кэлий покачал головой.
- Вы должны платить государству, чтобы оно поддерживало здесь порядок.
- Платить?
Еще одно слово, которое ничего не значило для местных жителей или почти ничего. Германцы практически не имели дела с серебром, золотом, даже с медью. Собственных денег они не чеканили, а монеты с римских монетных дворов только недавно начинали приживаться у них и были в ходу разве что среди знати. Варвары жили меновой торговлей, получая за овец ячмень, за пиво - доски, за мед - одеяла.
По указу Квинтилия Вара в этом году дозволялось взимать налоги натурой, но в будущем году германцам предписывалось платить уже звонкой монетой. По крайней мере, это облегчит участь сборщиков: им будет легко считать и нетяжело нести полученное.
Спохватившись, Калд Кэлий вернулся к действительности: что толку предаваться мечтам, если сейчас у туземцев все равно нет денег.
- Платить - это когда ты отдаешь то, что у тебя есть, и на это живет империя.
Один из старших германцев спросил о чем-то усатого варвара, говорившего на латыни. Усатый ответил невразумительной своей тарабарщиной, и пожилой туземец, зарычав, как злобный пес, потянулся к мечу.
- Скажи своему сородичу, что ему пришла в голову неудачная идея, - посоветовал Кэлий и, повернувшись, помахал стоявшим позади суровым легионерам. - Мы не хотим неприятностей, но готовы к ним.
Усатый заговорил снова. Седобородый убрал руку с рукояти меча, но ненависть в его взгляде осталась. И дикарь помоложе, который говорил на латыни, судя по всему, тоже был не в восторге.
- Ты говоришь нам - платить налоги. Ты хочешь нас ограбить.
- Нет, - возразил Кэлий.
"Да", - подумал он.
- Грабители берут все, что захотят, у всех, кто подвернется. Мы же берем с каждой деревни и усадьбы, но немного, столько, сколько положено по закону.
- Закон? Это не закон. Это грабеж, - возразил германец. - Смог бы ты взять что-нибудь из моей деревни без воинов, которые у тебя за спиной? Не смог бы. Конечно, не смог бы. Это грабеж.
- В империи сборщики налогов не водят за собой воинов, - промолвил Кэлий. - Они являются в положенное время, получают то, что причитается, и спокойно уходят.
Он почти не солгал: такое и вправду случалось. Иногда. Кое-где. Там, где два, а то и три года подряд выдавался отменный урожай. Но ведь все же бывало такое!
- Значит, мужчины в твоей империи рождаются без члена, - заявил германец.
Было забавно слышать это оскорбление на латыни и понимать, какие слова все выучивают в первую очередь. Но так или иначе, Кэлий без труда уяснил, что именно имеет в виду германец.
- Ладно, - продолжал варвар, - пусть эти твои недоделанные мужчины отдают все, что велят им отдать грабители… Но что они получают взамен этих ваших, как их там, "налогов"?
- Многое. Дороги. Бани. Суды. Воинов, которые поддерживают мир, чтобы людям не нужно было бояться, что их ограбят и убьют. Многое из того, чего они не могут сделать или обеспечить сами и чего пока нет у здешнего народа.
- Но они теряют свою свободу.
То был не вопрос, а утверждение.
Калд Кэлий пожал плечами.
- А какой прок от свободы, если ты засел в гуще леса и никто на расстоянии в десять миль не знает о твоем существовании? Империя простирается от Галлии до Сирии. Ты можешь отправиться торговать в любой из наших городов. Ты можешь стать воином и служить где угодно. У Августа уже есть телохранители-германцы.
- Собаки, - сказал варвар и сплюнул. - Я не собака. Я - волк.
- Послушай, приятель, мне все равно, собака ты, волк или пурпурный дикобраз! Так или иначе тебе придется платить. Я получил на сей счет приказ, и приказ этот будет выполнен.
- А если я не захочу платить, а захочу сразиться? - спросил германец.
Кэлий оглянулся через плечо. Германец проследил за его взглядом. Легионеры выглядели суровыми, готовыми ко всему. Кольчуга Кэлия звякнула, когда римлянин пожал плечами.
- Ты, конечно, можешь попытаться. Тебе не понравится то, чем это закончится, но попытаться ты можешь.
Германец призадумался.
Кэлий считал, что варвар прикидывает, стоит ли его уязвленная гордость резни, которую могут учинить римляне всему его клану. Скорее всего, именно об этом германец и заговорил с соплеменниками на своем гортанном языке, на повышенных тонах, сопровождая речь энергичными жестами.
Наконец дикари, видимо, пришли к общему решению, и тот, что говорил на латыни, спросил:
- Сколько ты хочешь, чтобы мы заплатили?
Вот это уже деловой разговор. Кэлий постарался скрыть свое облегчение и торжество, не желая, чтобы их заметил германец.
- С деревни такого размера, - ответил римлянин будничным тоном, - причитается две коровы или восемь овец… Или восемь денариев, если они у вас есть.
- Денариев нет, - буркнул германец с таким выражением, будто сама мысль об этом казалась ему смехотворной.
Вероятно, он и впрямь думал, что владеть денариями - дико.
- Мы даем тебе скот, ты берешь, уходишь, оставляешь нас в покое? Так?
- Именно так, - подтвердил Калд Кэлий.
Он предпочел не разъяснять, что в будущем году римляне снова явятся за налогом и еще через год - тоже. Не стоит забегать вперед. К тому же, если повезет, в следующий раз за налогом в эту деревню придет кто-нибудь другой.
Германцы вновь принялись совещаться на своем языке. Услышанное их явно не обрадовало, но этому как раз не приходилось удивляться. Кому в здравом уме нравится платить налоги? Другое дело - если не отвертеться, лучше уж отделаться сразу.
- Мы дадим тебе восемь овец, - заявил наконец усатый. - Ты заберешь их и уйдешь. Как тебя зовут?
- Калд Кэлий, - ответил римлянин. - А как зовут тебя, приятель, и почему ты хочешь знать мое имя?
- Калд Кэлий.
Германец повторил это два или три раза, словно пробуя слова на вкус и запечатлевая их в памяти.
- Что ж, Калд Кэлий, меня зовут Ингевон. Может, мы еще встретимся с тобой. Посмотрим тогда, кто что помнит.
- Где тебе будет угодно, Ингавон.
Кэлий чувствовал, что произнес варварское имя как-то не так, но ему было наплевать.
- И когда тебе будет угодно. С твоими друзьями или без них. С моими воинами или без них.
Ингевон посмотрел на Кэлия с удивлением.
- Похоже, ты смахиваешь на мужчину, хотя, само собой, на римский лад.
Не успел Кэлий разозлиться, что германец усомнился в его мужественности, варвар отвернулся и принялся выкрикивать распоряжения на своем языке. Пара парнишек с прыщавыми лицами закричали что-то в ответ, он заорал еще громче. Вся эта шумная перепалка оставалась для римлянина совершенно непонятной. Наконец варвар постарше присоединил свой голос к голосу Ингевона, после чего мальцы перестали спорить, рысцой побежали к отаре и отделили и пригнали восемь овец.
- Вот. Бери, - сказал один из них на ломаной латыни.
- Спасибо, - сухо ответил Кэлий.
Судя по выражению лица паренька, ему хотелось растерзать печень римлянина, как коршун терзал печень Прометея. Скорее всего, в его ненависти не было ничего личного: он ненавидел всех римлян подряд.
Но при всей своей ненависти он уже нахватался латинских словечек, что внушало определенную надежду.
К примеру, галлы почти все в той или иной степени знали латынь, даже те галлы, которые по-прежнему говорили между собой на родном языке. А ведь по словам легионеров-ветеранов, когда они начинали службу на западном берегу Рейна, латыни там почти никто не знал. Вполне вероятно, что в ближайшие тридцать лет ситуация в Германии изменится точно так же, как она изменилась в Галлии.
Но это уже не его, Калда Кэлия, забота.
- Ингевон! - громко возгласил он. - Налог за эту деревню тобой уплачен, и мы забираем причитающееся в Минденум.
Честно говоря, трудно было представить себе более идиотскую картину, чем отряд вымуштрованных, вооруженных до зубов легионеров, сопровождающих восемь тощих овечек. С другой стороны, во всем есть свои преимущества. Воины выглядели дураками, зато были уверены, что германцам не взбредет в голову отбить свою убогую скотину.
- А знаешь, что было бы забавно? - спросил один из легионеров, когда отряд двинулся обратно к лагерю.
- Что, Септим? - осведомился Кэлий.
- Если бы другой наш отряд по ошибке явился в ту же деревню и попытался забрать у этих туземцев еще восемь овец. Как думаешь, детина с мехом на губе не взорвался бы тогда, как гора Этна?
Калд Кэлий призадумался и усмехнулся.
- Можешь распять меня на кресте, если ты не прав!
Смех и шутки помогли римлянам скрасить утомительный путь до Минденума.
Арминий хмуро проводил взглядом римских воинов, уводивших из усадьбы его отца лошадь и пару овец. Зигимер и все его люди тоже были злы, как собаки, но легионеров явилось слишком много, чтобы драться. Кровь пролилась бы напрасно, это понимали все.
- Вот почему паннонцы восстали против Рима, отец, - сказал Арминий, не дождавшись, пока последний легионер скроется в лесу.
- Да, само собой, - ответил Зигимер. - Я всегда это понимал - вот этим местом.
Он постучал себя указательным пальцем по виску. Потом похлопал себя ладонью по промежности и добавил:
- А теперь я понимаю и этим, почему паннонцы поднялись против Рима.
- И что будет дальше? - воскликнул Арминий.
Лица всех жителей усадьбы были недобрыми. Мать Арминия, Туснельда и другие женщины, казалось, разгневались еще больше мужчин. Их негодование полыхало, словно смесь масла, серы и смолы, которую римляне использовали для поджога вражеских частоколов. И неудивительно: если мужчины не в состоянии защитить свое добро, разве они могут защитить своих женщин? А если они не могут защитить женщин, какие же они тогда мужчины?
- И как обстоят дела у воюющих паннонцев? - рассудительно осведомился отец Арминия.
- Они проигрывают, - не задумываясь, признался Арминий. - Война закончится через год-другой.
- Почему ты думаешь, что у нас получится лучше?..
Зигимер не закончил своего вопроса. Судя по тону, он не думал, что у сына имеется подходящий ответ.
- Потому что у римлян было много времени, чтобы укорениться в той земле, прежде чем ее жители восстали, - ответил Арминий. - В Паннонии уже стояли римские города, где жили отставные римские воины со своими семьями. Римские купцы торговали по всему тамошнему краю. Поселенцы помогали легионерам, а торговцы, ушлый народ, узнавали о каждом шаге повстанцев еще до того, как те успевали сделать этот шаг. Если мы предоставим Риму такие же возможности, он задушит нас точно так же, как Паннонию. И тогда, вздумай мы сражаться, мы непременно проиграем.
Зигимер с горестным видом покусывал нижнюю губу. Переведя взгляд на женщин, он и вовсе понурился.
- Если мы восстанем и проиграем, мы окажемся в гораздо более худшем положении, чем если бы вовсе не восставали. Поражение подорвет наши силы на годы - а может быть, навсегда.
- Но если мы не восстанем, мы наверняка станем рабами римлян, - возразил Арминий. - И, клянусь богами, если мы не поднимемся, значит, мы заслуживаем рабской участи! Заслуживаем того, чтобы с нас каждый год взимали налоги!
Зигимера аж передернуло, на что и рассчитывал Арминий.
- Налоги! - с отвращением произнес старый германец латинское слово. - На самом деле это просто другое название грабежа, вот и все. Раньше у римлян не хватало духу предъявлять нам такие требования, а тут глядите-ка, расхрабрились! И что имел в виду тот малый, когда сказал, что в следующем году они не станут забирать животных? Они что, возьмут у нас ячмень или уведут раба? А может, позарятся на кого-нибудь из нашего народа?
- Надеюсь, ни то и ни другое, - ответил Арминий. - Римлянин имел в виду, что мы должны будем заплатить денариями - серебром.
- Еще того хуже! - воскликнул Зигимер.
Он был вождем, и в отличие от простых людей у него водилось серебро, даже золото. Однако германцы получали монеты, торгуя с римлянами. Неужели римляне вообразили, будто люди отдадут им обратно полученные деньги?
- Значит, ты понял, что я имею в виду? - спросил Арминий.
- Понять-то понял. Но ведь ты сражался за них. Флав и сейчас за них сражается.
Рот Зигимера скривился: воспоминание об этом не доставило ему удовольствия.
Арминий тоже поморщился.
- Мой брат и Сегест - римляне соблазнили их обоих, - промолвил он тихо, чтобы не услышала Туснельда.
Во избежание ссор Арминий старался лишний раз не поносить при жене ее отца, если мог этого избежать. Но уж если не мог…
- Я еще не закончил, - сказал Зигимер. - Ты и твой брат сражались за римлян. Я сражался против них. Называй римлян как хочешь, но они - смертельно опасные противники. Если мы поднимемся… Даже еще до того, как они, по твоим словам, "укоренятся" в нашей стране… Мы, скорее всего, потерпим поражение. И это поражение будет для нас самой большой бедой.