Правда, Вар все еще считал его человеком, дружественно настроенным по отношению к Риму. А если другие командиры сомневаются, разве не стоит их разубедить? Они наверняка подумают, что человек, ненавидящий Рим, вряд ли станет совать голову в пасть медведю. Кстати, сами римляне в таких случаях говорили "в пасть льву". В Паннонии Арминий посетил зверинец, где видел этого пресловутого льва. Германец проникся убеждением, что бога, сотворившего кота размером с медведя, лучше остерегаться.
- Уверен, наше вино тебе понравится, - промолвил суровый Вала Нумоний, начальник конницы Вара.
На Арминия Нумоний смотрел, как змея на жабу.
"Я знаю, ты принял приглашение Вара только затем, чтобы с жадностью наброситься на наше прекрасное вино".
Этого Нумоний не сказал, но явно подумал. Арминий посмотрел на него столь же холодно. И, поскольку знал, что римляне презирают людей, открыто проявляющих свои чувства, равнодушно промолвил:
- Вообще-то я люблю и пиво. А вот воду не пью. От нее только в брюхе бурчит.
- А что, он тебя поддел! - рассмеялся Квинтилий Вар. - Ты не можешь отрицать его правоту.
- Так точно, командир, - невозмутимо отозвался Нумоний.
Этот спокойный ответ вовсе не означал, что он и впрямь согласен. О нет. На самом деле после перепалки он проникся еще большим презрением к варвару. Но если германец на его месте выказал бы неприязнь открыто, римлянин считал нужным ее скрывать. Все римляне были подобны змеям, прячущимся в траве: жалили лишь тогда, когда ненароком на них наступишь.
Вар либо не заметил неудовольствия Нумония, либо предпочел не замечать.
- Ну что ж, - заявил наместник, - пора в обратный путь. У тебя есть лошадь, Арминий?
- Так точно, - ответил германец и вскочил в седло, не попросив, чтобы его подсадили.
Это был не такой уж великий подвиг: Арминий в отличие от его лошадки был высокого роста. Стоя рядом с римлянами, он возвышался над всеми, но верхом вдруг оказался ниже всех. Разумеется, римляне сразу это заметили, и, судя по смешкам, им это понравилось.
Арминий пожал плечами. Да, ему страстно хотелось иметь настоящего скакуна, такого как у Валы Нумония. Но какая бы лошадь под ним ни была, он оставался самим собой, как оставались собой и римляне. Даже если бы он сидел на низком табурете, в то время как римляне сидели бы на высоких, он все равно остался бы выше их. И сейчас его рост не изменился, как бы чужеземцам того ни хотелось.
Обратный путь к римскому лагерю, разбитому в сердце Германии, прошел почти в полном молчании: судя по тому, как переглядывались римляне, им хотелось обсудить обласканного наместником варвара, но все помнили, что Арминий хорошо знает латынь.
Когда германец вместе с Варом, Валой Нумонием и остальными римлянами въезжал в ворота, римские часовые вытаращились на него, как на диво, но Арминий решил не обращать на них внимания.
- Паршивый лазутчик! - проворчал один из караульных.
- Кем он себя вообразил? - подхватил другой.
Может, они в отличие от командиров не знали, что Арминий понимает их язык. А скорее всего, им было на это плевать. Простые воины не были такими лицемерами, как их начальники: если им кто-то не нравился, они не считали нужным скрывать свои чувства.
Греческий раб Квинтилия Вара удивился, увидев Арминия в обществе своего господина. Худосочный коротышка - Арминий вспомнил, что его зовут Аристокл, - каким-то образом ухитрялся смотреть сверху вниз и на римлян, и на германцев. Вар и легионеры прекрасно об этом знали, но не злились - по причинам, лежавшим за пределами понимания Арминия. Если уж на то пошло, он замечал то же самое высокомерие в тех немногих греках, которых встречал в Паннонии. В чем тут дело, германец не понимал, но не мог не заметить очевидного.
- Я скажу поварам, что к нам пожаловал… выдающийся гость, - сказал Аристокл.
- Непременно. Спасибо.
Квинтилий Вар то ли не заметил нарочитую паузу, которую выдержал раб, то ли сделал вид, что не заметил. Да, римляне - искусные притворщики.
На самом деле наместник уловил заминку Аристокла и прекрасно понял, что она означает. Грек просто не осмелился сказать вслух то, о чем подумал: "Я передам поварам, что к нам пожаловал волосатый варвар". Что ж, в конце концов, раб недалек от истины.
- А, да, Аристокл! - окликнул Вар грека, едва тот сделал пару шагов.
Раб тут же остановился.
- Да, господин?
- Заодно захвати вина. День выдался длинный. Нам всем не мешает освежиться.
- Конечно, господин.
На сей раз Аристокл сумел улизнуть.
"Конечно, господин". А что еще мог сказать раб? У германцев тоже имелись рабы, как и у любого другого народа. Правда, их рабы редко прислуживали своим господам. Они возделывали землю и отдавали хозяину положенную долю урожая. К порке, как и к прочим телесным наказаниям, германцы прибегали реже, чем римляне, зато в Германии чаще случалось, что господин в гневе убивал принадлежащего ему человека. А почему бы и нет? Ведь штрафа за это платить не приходилось.
Если римляне добьются своего, они обратят в рабов всех германцев от Рейна до Эльбы. А может, и еще дальше, если решат, что их легионы справятся с такой задачей. Они уже завоевали больше земель и покорили больше народов, чем германцы могли себе вообразить. Но другие народы - ладно, а покорения своего Арминий решил не допустить ни в коем случае.
Аристокл вернулся с большим подносом, на котором стояли чаши, кувшин с вином и кувшин с водой. Грек поставил свою ношу на легкий складной столик: удобный и полезный предмет. Смешав вино с водой для римских командиров, он с сомнением взглянул на Арминия и, поколебавшись, спросил:
- Каким ты бы хотел пить вино, господин?
- Таким же, как и римские граждане, - ответил Арминий.
С непроницаемым видом грек вручил ему чашу разбавленного вина.
- А ведь он и тебя уел, Аристокл, - со смехом промолвил Вар.
Раб сделал вид, будто не расслышал. На месте Вара Арминий непременно дал бы наглецу по уху, но наместник спустил греку эту дерзость. Арминий еще в Паннонии заметил, что римляне порой позволяют рабам больше, чем своим свободным подчиненным. Никакой германец не потерпел бы такой наглости.
- А я думал, ты предпочитаешь неразбавленное вино, - обратился к Арминию Вала Нумоний.
- Если бы его пили все, я бы тоже выпил, - спокойно ответил германец. - Но если я напьюсь, а остальные останутся трезвыми, вы будете надо мной смеяться. Мне это не по душе.
Начальник конницы настолько удивился, что на мгновение не смог этого скрыть. Оправившись, он приветственно поднял чашу.
- Мне говорили, что ты умен, и теперь я вижу, что это правда.
- Спасибо на добром слове, - отозвался Арминий. - Твое здоровье.
Римлянин и германец, пусть и неохотно, выпили друг за друга.
Когда появился повар и объявил, что ужин сейчас будет подан, Арминий с удовлетворением отметил тучность и двойной подбородок этого почтенного человека. Вид повара внушал доверие: кому охота угощаться блюдами того, кто не любит собственную стряпню?
Вслед за важным поваром появился более худощавый субъект - то ли раб, то ли кухонный слуга - с внушительным подносом в руках.
Всем подали приправленную смесью винного уксуса и оливкового масла зелень с молотыми пряностями. Ни один германец не прикоснулся бы к такой приправе, но Арминий привык к подобным кулинарным ухищрениям в Паннонии, и, хотя они его не восхищали, он их терпел.
Отварная репа в сырном соусе показалась ему уже менее странной: нечто подобное могли бы подать и на германском пиру, хотя римский сыр был острее того, к которому привык Арминий. Основным блюдом было жаркое из кабана. Но поданный к нему соус…
- Я знаю, что вы, римляне, любите чеснок, - сказал Арминий. - Но что это за другая пряность, которую вы к нему добавляете? Та, которая обжигает язык?
- Это перец, - ответил Вар. - Его доставляют в империю издалека, из Индии.
- Зачем? - спросил Арминий.
- Он нам нравится, - заявил Вар, и остальные римляне закивали.
Странно, но Арминию показалось - они соглашаются с Варом не только потому, что он их начальник.
- А что, тебе не нравится вкус, который перец придает блюдам? - спросил Вар.
- Может, я просто к нему не привык, - ответил Арминий. - Наверное, им хорошо маскировать вкус мяса, которое с душком. Но у вас-то мясо свежее и вкусное само по себе. На мой взгляд, оно не нуждается ни в чесноке, ни в этом… перце.
- Нам кажется, что пресная еда безвкусна, - пояснил Вала Нумоний, и многие снова закивали.
- Что вы едите - дело ваше, - пожал плечами Арминий. - Но если вы решите накормить этим меня, мне это может не понравиться. Римляне и германцы имеют разные вкусы.
Последовало долгое молчание, и Арминий совсем было решил, что сболтнул лишнее, хоть и пил разбавленное вино.
- Нужно ли напомнить тебе, что ты римский гражданин? - нарушил молчание наместник.
- Не нужно, командир. Я горжусь тем, что я римский гражданин. Это великая честь.
Арминий знал, что так считают все римляне. К тому же он не лгал. Ему и впрямь было чем гордиться: раз враги оказали ему такую честь, значит, он с успехом их обманул.
- Мои голова и сердце рады быть римскими, - продолжал Арминий. - Но язык и желудок напоминают, что я родился германцем. Даже не знаю, что с этим поделать.
Вар и некоторые командиры заулыбались, но далеко не все. Один римлянин, незнакомый Арминию, вдруг спросил:
- Это твой германский язык велел тебе призывать свой народ изгнать из Германии всех римлян?
Свинина в животе Арминия внезапно встала комом. Он находился во власти врагов. Они могли сделать с ним что угодно, ибо сила была на их стороне. Значит, оставалось уповать на хитрость. Сделать так, чтобы враги - во всяком случае, главный из них - поверили ему.
- Я никогда не говорил ничего подобного, - невозмутимо заявил Арминий. - У меня и в мыслях этого не было. Если кто-то рассказал вам такое, если кто-то уверял, будто я на такое способен, этот человек - лжец. Есть германцы, которые меня не любят. Сегест нанес мне оскорбление, и вы, наверное, знаете, чем я ответил. Он затаил на меня злобу и с помощью своих приятелей клевещет на меня везде, где только можно. Я не могу ему помешать; все, что мне остается, - лишь еще раз заявить, что все его выдумки лживы.
Арминий умолк, понимая, что отрицание - не доказательство, что римляне вовсе не обязательно поверят ему на слово. Многие, похоже, и впрямь не поверили, но Вар его поддержал:
- Не волнуйся, Арминий, мы не принимаем на веру все, что говорят твои недоброжелатели. Сегест на тебя зол, а потому очевидно: все, что говорят о тебе он и его друзья, надо воспринимать cum grano salis.
- С крупицей соли? - переспросил Арминий. - Я знаю значение этих слов, но не уловил смысл фразы.
- Это значит, что мы должны сомневаться в их утверждениях, - пояснил Вар. - И мы действительно сомневаемся.
Наместник, сидевший во главе стола, обвел взглядом присутствующих, словно спрашивая, есть ли желающие ему возразить, но таковых не нашлось.
На пиру у германцев наверняка прозвучали бы другие мнения, разгорелся бы спор и, возможно, спорщики стали бы доказывать свою правоту уже не словами, а копьями. Римляне же согласились с Варом не потому, что поголовно разделяли его мнение, а потому, что он занимал среди них самую высокую должность.
Хуже этот обычай или лучше того, что принято у германцев? Во всяком случае, так жить куда проще. Если человек самого высокого ранга знает, что делать, все должны выполнять его приказы.
Но если он этого не знает…
Арминий провел всю ночь в Минденуме, а поутру покинул лагерь. Римляне имели полную возможность избавиться от серьезной угрозы, которую он собой представлял, но ничего подобного не сделали. Арминия разбирал смех, но он позволил себе рассмеяться, лишь отъехав от лагеря, окруженного валом и рвом, на расстояние выстрела из лука. Причем смеялся он, повернувшись спиной к часовым, чтобы те не видели его лица.
Вала Нумоний прекрасно знал, что римские воины и командиры всех рангов любят выражать недовольство. Но Люций Эггий зашел в этом слишком далеко.
- Ты должен следить за своим языком, - сказал префекту лагеря начальник конницы. - Иначе кто-нибудь может подумать, что ты хочешь поднять мятеж.
- Клянусь богами, может, как раз мятеж нам и нужен! - взорвался Эггий.
Вала Нумоний смерил его суровым взглядом.
- Я окажу тебе величайшую услугу, которую кто-либо когда-либо тебе оказывал: сделаю вид, будто не слышал твоих слов. Поблагодаришь меня, когда к тебе вернется рассудок.
К большому облегчению Нумония, префект понял, что зашел слишком далеко.
- Я поблагодарю тебя сейчас и от всей души, - сказал Эггий. - Но как можно было дать уйти проклятому германцу? Это же безумие! И не убеждай меня в обратном, потому что я никогда с тобой не соглашусь.
- Значит, по-твоему, Арминий более опасен, чем думает Квинтилий Вар? - спросил Нумоний.
- Он - варвар. Зачем нам рисковать? Если он натворил хотя бы десятую часть того, о чем рассказывает отец его жены, этот малый уже представляет собой угрозу, - ответил Эгтий. - Удерживать Германию в повиновении и так нелегко! А мы еще даем волю смутьянам, вместо того чтобы избавляться от них!
- Арминий - не варвар, - заявил Вала Нумоний, пытаясь оспорить очевидный с виду факт. - Он - римский гражданин. Причем принадлежит к сословию всадников и стоит всего на одну ступеньку ниже сенаторов. Это дает ему право обжаловать любой приговор, обратившись напрямую к Августу.
Эггий презрительно хмыкнул.
- Пусть апеллирует к кому угодно, будучи мертвым. Мы все спокойнее спали бы по ночам, будь он покойником.
- Неужели?
Нумоний смотрел на это несколько иначе.
- А ты не боишься, что его убийство вызовет всеобщее восстание германцев, которого живой Арминий поднять не сможет?
Вопрос угодил в точку: Люций Эггий не смотрел на происходящее под таким углом.
- Ты хочешь сказать, его смерть вызвала бы заварушку?
- Вот именно! А теперь скажи - как, по-твоему, обошелся бы Август с людьми, которые довели здесь дело до мятежа, в то время как Тиберий еще не покончил с беспорядками в Паннонии?
Эггий поморщился, словно страдал от тяжкого похмелья.
- Да уж, он не наградил бы таких людей, это точно.
- Именно! - подтвердил начальник конницы, довольный, что нашел удачные доводы. - Поэтому лучше поумерь-ка свой пыл и не призывай убивать подряд всех германцев, которые тебе не нравятся. Тем паче что из этого все равно ничего не выйдет, потому что наместнику нравится Арминий.
Вале Нумонию, как и Эггию, варвар был не по душе, но в отличие от префекта Нумоний считался с субординацией.
- Знаю.
Если то, что Арминий нравится Вару, доставляло Эггию хоть малейшее удовольствие, он это удовольствие прекрасно скрывал.
- Думаешь, меня очень беспокоит варвар? Нет, меня куда больше тревожит наместник. Помяни мои слова, Нумоний, он заблуждается. Ему кажется, будто Арминий - дрессированный пес. Вар в упор не видит, что на самом деле имеет дело с диким лесным волком.
Вала Нумоний не стал спорить, не видя в препирательствах никакого толку.
- Да, конечно, все германцы, волки… сейчас, - уклончиво ответил он. - Но не так давно все галлы тоже были волками. Они угомонились. Наш наместник уверен, что лет через пятьдесят угомонятся и германцы, а мы будем размышлять, что делать с варварами на противоположном берегу Эльбы. Так уж живет Римская империя: она расширяется.
Люций Эггий скептически хмыкнул.
- Галлы угомонились, потому что Цезарь выбил из них дурь. Они поняли, что с нами лучше не ссориться. Поняли лишь после того, как их побили, причем не один раз и очень основательно. Галлы поняли: им против нас не устоять. Германцы так не думают. Да и с какой стати им так думать? Мы одержали над ними несколько побед, но в нескольких других сражениях они одолели нас. Мы не убедили германцев, что в состоянии их прихлопнуть, если зададимся такой целью.
- А все из-за этой паршивой страны, - сказал Нумоний. - Болота, топи, леса, только богам известно, что еще. Негде устроить настоящее полевое сражение, сформировать правильный строй и показать этим дикарям, на что способны настоящие воины.
- Ты прав, - сказал Эггий.
Такой ответ удивил Валу Нумония.
- Да, ты прав, - повторил Эггий. - Но что с того?
- В каком смысле - "что с того"? - не понял начальник конницы. - Если бы не эта страна, мы бы давным-давно побили германцев.
- А если бы не океан, можно было бы пройти пешком от Сицилии до Карфагена, - выпалил Эггий.
Вала Нумоний разинул рот от столь бесчестного выпада. А Люций, мало того, перешел в наступление:
- Неужели не ясно? Не имеет значения, почему мы не побили этих вонючих варваров. Важно лишь то, что мы их так и не побили. Только это имеет значение! Они по-прежнему думают, что могут с нами бороться. И может быть, они даже правы, чума их забери.
- Дело не в том, что они такие прекрасные воины, - продолжал гнуть свое Нумоний. - Просто они умеют подкрадываться и прятаться. Кусают нас, как пауки или скорпионы, - и ускользают. И здешние места позволяют им это сделать.
- Да, конечно, все дело в здешних местах. Особенно у их белоголовых шлюх с вот такими сиськами! - воскликнул Люций Эггий, изображая жестами, какие именно места он имеет в виду.
Вала Нумоний поморщился, и Эггий посерьезнел, хотя и ненамного.
- Но ты недалек от истины: эта страна - большая груда дерьма, - заявил префект. - Доказательством тому служат все муки, через которые мы проходим каждую зиму, возвращаясь к Рейну. Очень бы хотелось иметь хоть одну дорогу, по которой можно было бы пройти, не увязая то и дело по колено в грязи.
- Наверняка германцы знают такой путь, - сказал Нумоний.
- Само собой. Но разве они его нам покажут? Об этом нечего и мечтать, - заявил Эггий. В его словах, к сожалению, содержалась крупица истины. - Нам нужны настоящие дороги. И они нужны нам больше чего бы то ни было.
Нумоний кивнул.
- Наместник это знает. Я рассчитываю, что дороги в скором времени у нас появятся.
- Но они нужны нам сейчас! - воскликнул Люций Эггий и сплюнул. - Клянусь дыркой Венеры, они были нужны нам еще вчера!
- Что ж, может, ты и прав.
То был самый вежливый способ отделаться от собеседника, какой знал Нумоний. Некоторые люди имеют обыкновение махать молотком, даже когда у них нет ни единого гвоздя. И было ясно, что Люций Эггий относится к числу таких людей.