Остальные захохотали и стали хлопать себя по бедрам. Только торговец мощами был по-прежнему серьезен и бросал на всех озлобленные взгляды. Он покраснел так, что, казалось, вот-вот лопнет, и приглушенным голосом сказал:
- Между прочим, речь идет о мощах известных святых, и их подлинность подтверждена епископами и кардиналами.
- Сколько вы хотите за ухо святой Урсулы? - поинтересовался торговец церковной парчой.
- Пятьдесят гульденов, если угодно.
Хозяин, смотревший через плечо торговца мощами, в ужасе вскричал:
- Пятьдесят гульденов за высохшее ухо! У меня вареное свиное ухо стоит два пфеннига, свежее, да еще и с овощами! А подтверждение я вам и так предоставлю.
Конечно, теперь все смеялись вместе с хозяином, а торговец мощами спрятал свои неаппетитные сокровища обратно в саквояж.
Венецианский резчик масок шепнул своему соседу, торговцу книгами из Бамберга, на ухо:
- У нас в Ломбардии целые семьи живут тем, что закапывают своих умерших дедушек и бабушек в известковую почву, а через год их снова откапывают, потом высушивают косточки в печи и продают как мощи. А жадный до денег епископ, который подтвердит подлинность святых мощей, найдется всегда.
Торговец книгами покачал головой.
- И когда наконец кончится это безобразие?
- Не раньше, чем наступит Страшный суд, - заметил мастер Ульрих, обращаясь к книготорговцу. - Вы говорите, сейчас плохие времена для книг. Не могу в это поверить. Чума и холера нанесли большие потери монастырям, многие скриптории остались без писарей, в то время как ваши основные покупатели, дворяне, должны были намного меньше пострадать от бича всего человечества.
- Возможно, вы и правы, - ответил книготорговец, - но дворянство по-прежнему никак не оправится от последствий крестовых походов. Их количество уменьшилось почти вдвое, и деньгами они распоряжаются уже не так свободно, как раньше. Будущее не за деревенским дворянством, а за городскими купцами. В Нюрнберге, Аугсбурге, Франкфурте, Майнце и Ульме живут купцы, и они так богаты, что могут купить даже кайзера. К сожалению, только немногие из них умеют читать и писать. Удручающе для такого торговца, как я.
- И вы не надеетесь, что такое положение вещей изменится?
Книготорговец пожал плечами.
- Я готов признать, что книги просто слишком дорого стоят. Библию в тысячу страниц усердный монах перепишет в лучшем случае за три года. Даже для того, чтобы оплатить ему ежедневное питание и новую рясу каждый год, не говоря уже о стоимости чернил и пергамента, - выйдет изрядная сумма. Такую Библию я просто не имею права продавать за два гульдена. Но я не жалуюсь.
Ульрих фон Энзинген задумчиво кивнул.
- Вам стоит научиться заклинанию, которое будет само множить однажды написанную книгу, десять раз, даже сто, - а при этом человек и пальцем не пошевелит.
- Господин, вы мечтатель и живете несбыточными фантазиями.
- Не спорю, но ведь мечтания - это основа любого великого изобретения. А куда вы путь держите?
- Архиепископ Майнцский - один из моих лучших клиентов. Но прежде я хотел нанести визит графу фон Вюрттембергу. Его библиотека известна, а его пристрастие к чтению помогает выжить таким, как я.
- Граф Эберхард фон Вюрттемберг? - Афра удивленно взглянула на книготорговца.
- Вы его знаете?
- Да, то есть нет, дело в том… - Афра совершенно запуталась. - Мой отец был библиотекарем у графа фон Вюрттемберга.
- Ах, - теперь удивляться пришел черед книготорговцу. - Магистр Дибольд?
- Так его звали.
- Как - звали?
- Он упал с лошади, когда ехал в Ульм, и сломал себе шею. Я Афра, его старшая дочь.
- Как тесен мир! Много лет назад я встречался с Дибольдом в монастыре Монтекассино. Монументальное строение, расположенное высоко над долиной, целый город - там живут три сотни монахов, теологов, историков и ученых, и там же находится крупнейшая библиотека христианского мира. Как и магистр Дибольд, я прослышал о том, что монахи хотят продать немалую часть своих книг, прежде всего античных авторов. Среди бенедиктинцев аббатства они считались крамольными, а для нас были очень ценны.
- Боюсь, тогда вы сцепились с моим отцом.
- Так оно и было. Граф Эберхард фон Вюрттемберг выдал вашему отцу огромную сумму денег. Тут я был ему не конкурент. Я уже выбрал себе две дюжины старинных свитков. Но потом пришел магистр Дибольд и купил все книги, которые тогда продавались. Такому мелкому книготорговцу, как я, пришлось тогда спасовать.
- Мне очень жаль, но так уж вышло.
Книготорговец задумался.
- Позднее я пытался выкупить у него некоторые книги, естественно, так, чтобы ему было выгодно, но он отказался. Мне не удалось выманить у него ни одну из пятисот книг. Я до сих пор не знаю, зачем он цеплялся за каждую книгу из того аббатства.
Афра украдкой взглянула на Ульриха. Ульрих тоже сделал выводы. Рассказ книготорговца загадал им обоим загадку.
- Что вы имеете в виду? - спросила Афра.
Книготорговец долго молчал. Наконец он ответил:
- У древних римлян была поговорка: habent sua fata libelli. Что означает: у книг своя судьба, или же - у книг есть свои тайны. Возможно, магистру Дибольду была известна некая тайна, которую никто больше не знал. Я тоже. Это, конечно, не объясняет причину, по которой он непременно хотел обладать всеми книгами из Монтекассино, но, может быть, является указанием на то, что для его скупости были свои причины.
Ульрих фон Энзинген взял Афру за руку, не спуская глаз с книготорговца. Афра верно поняла нежное прикосновение: с этого момента ни единого лишнего слова. Лучше молчать.
- Давно все это было, - как бы между прочим заметила она.
- Пятнадцать лет назад уже, наверное, - подтвердил книготорговец. И после небольшой паузы продолжил:
- Говорите, магистр Дибольд упал с лошади?
Афра молча кивнула.
- А вы уверены?
- Не понимаю вашего вопроса.
- Ну, видели ли вы своими глазами, как ваш отец упал с лошади?
- Конечно нет. Меня при этом не было. Но кому могло понадобиться вредить моему отцу?
Ульрих с ужасом заметил, что их разговор привлек всеобщий интерес. В его голосе звучала печаль, когда он произнес:
- Говорите, если только вы что-то знаете об этом случае и вам есть что сказать. А если нет, то лучше молчите!
Афра разволновалась. Она охотно продолжила бы разговор. Но книготорговец поднял, как бы защищаясь, руки:
- Извините, я не хотел бередить старые раны. Просто мысль в голову пришла.
Позже, когда они поднимались к себе в спальню, Афра прошептала Ульриху:
- Думаешь, моего отца убили из-за этого пергамента?
Архитектор повернулся, поднял фонарь, освещавший им путь наверх по крутой лестнице, и осветил лицо Афры. На стене плясали бесформенные тени.
- Кто знает, - тихо ответил он. - Людей убивают по самым странным причинам.
- Боже мой, - пробормотала Афра. - Никто никогда не задумывался над этим. Я была слишком мала и неопытна, когда это случилось, чтобы думать о чем-то подобном.
- Ты когда-либо видела тело отца?
- Да, конечно. На нем не было никаких повреждений. Отец, казалось, просто спал. Граф Эберхард устроил ему достойные похороны. Я очень хорошо помню это. Три дня я плакала, не переставая.
- А твоя мать?
- Тоже плакала.
- Я не об этом. Ты говорила, что она добровольно ушла из жизни…
Афра прижала руку ко рту. Она тяжело дышала.
- Ты имеешь в виду, что на самом деле она вовсе не совершала самоубийства?
Архитектор промолчал. Потом обнял ее и сказал:
- Идем!
Той ночью у Ульриха и Афры впервые появилась возможность спать в одной постели. Не считая первого раза, раньше это удавалось им только на полу хижины на лесах или на мокрой траве на берегу Дуная. Страх, что их обнаружат, постоянно оставлял неприятный привкус. С другой стороны, людные места и сознание того, что они делают нечто недозволенное, придавали их встречам особую прелесть.
Задумавшись, Афра выскользнула из платья и забралась под грубое одеяло. Она замерзла. И не только из-за холода, царившего в нетопленой комнате. На душе у нее тоже было зябко.
Намеки и догадки книготорговца заставили ее задуматься. Она примолкла. Конечно, книготорговец - большой болтун и у него не было никаких доказательств высказанных предположений. Но были ли у нее доказательства того, что смерть ее родителей наступила именно так, как это все было представлено? Когда Ульрих стал ласкать Афру, она непроизвольно повернулась к нему спиной. Она не хотела отказывать любимому, это получилось совершенно неосознанно.
Ульрих инстинктивно почувствовал, что происходит с Афрой. Ее поведение не было для него неожиданным. В его жизни тоже многое изменилось, слишком многое, чтобы просто не обращать на это внимания, как будто ничего не случилось. Ульрих прижался к девушке, положив левую руку ей на бедро. Нежно поцеловал ее в шею и молча попытался уснуть. Афра дышала ровно, и Ульриху казалось, что она давно уснула, но через час раздался ее голос:
- Ты тоже не спишь, да?
Ульрих растерялся.
- Нет, - тихонько прошептал он ей в шею.
- Ты думаешь о Гризельдис, я права?
- Да. А у тебя из головы не идут слова книготорговца.
- Гм. Я просто не знаю, что и думать. Мне начинает казаться, что на пергаменте лежит какое-то проклятие, проклятие, которое не пощадит и нас.
- Глупости, - проворчал Ульрих фон Энзинген и погладил Афру по животу. - Пока что у меня не было оснований верить во влияние злых сил.
- Вот именно, пока что! Но с тех пор как мы встретились…
- …ничего не изменилось.
- А смерть Гризельдис?
Ульрих глубоко и так шумно вдохнул, что Афре стало щекотно. Но он ничего не сказал.
- Знаешь ли ты, что твой сын искал меня в день смерти Гризельдис?
- Нет, но меня это не удивляет. В последнее время у нас были не самые лучшие отношения. Он обвинял меня в том, что я свел ее в могилу.
- А меня он обвинял в том, что я тебя заколдовала. И велел оставить тебя наконец в покое.
- Заколдовала - не совсем подходящее слово. Скорее околдовала. Или, еще лучше, очаровала, - Ульрих негромко засмеялся. - В любом случае, тебе удалось придать моей жизни новый смысл.
- Льстец!
- Называй как хочешь. Но ты должна знать, что для меня существовали только планы моего собора. Иногда я ловил себя на том, что начинал разговаривать с каменными фигурами в соборе. Это многое говорит о состоянии души мужчины в самом расцвете сил.
- Твой брак нельзя было назвать удачным?
Ульрих долго молчал. Ему не хотелось отягощать этим Афру. Но темнота в комнате и близость возлюбленной облегчили ему исповедь.
- Гризельдис - дочь церковного писаря, - неуверенно начал Ульрих. - Имя отца она так никогда и не узнала, равно как и имя матери. Сразу же после рождения она попала в женский монастырь в виттельсбахской части Баварии, где стала послушницей. До двадцати лет она ни разу не видела мужских лиц, кроме священника. Довольно благородное лицо, надо сказать, с темными глазами и тонким носом. После ссоры с аббатисой Гризельдис ушла из монастыря еще до принятия обетов. Она научилась там читать и писать, выучила Новый Завет на латыни, но общаться с людьми, а тем более с мужчинами, она так и не научилась. Гризельдис выполняла тяжелую работу и не могла найти себя ни в чем. Ее внешность и отчужденность, которую она проявляла по отношению ко всем, странным образом поразили меня. Я был молод, сейчас я бы сказал, слишком молод, и счел ее замкнутость и пугливость проявлением утонченной женской природы. Когда я впервые поцеловал ее, она спросила, кто у нас будет, мальчик или девочка. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы она поверила, что исходит из неверных посылок. Когда Гризельдис столкнулась с реальностью, в ней произошла роковая перемена. В надежде, что мне удастся переубедить ее, я на ней женился. Но после рождения нашего сына она стала считать, что все, что связано с сексуальностью, отвратительно и ужасно. Однажды ночью я едва успел помешать ей пустить в ход нож, спрятанный под кроватью. Она хотела отрезать мое мужское достоинство и, по ее собственным словам, скормить свиньям. Тогда я еще надеялся на то, что Гризельдис оправится от послеродового шока и вернется к нормальной жизни, но произошло обратное. Гризельдис стала проводить дни у кларисситок. Сначала я думал, что она молится. Позднее я узнал, что за стенами монастыря поощряют плотские развлечения с женщинами.
Афра перевернулась на другой бок и повернулась к Ульриху лицом, хотя ничего не было видно.
- Ты, должно быть, много страдал, - раздался в темноте ее голос.
- Самым ужасным для меня была необходимость соблюдать внешние приличия. Архитектор, жена которого развлекается в монастыре с монашками и пытается отрезать собственному мужу половой орган, вряд ли вызовет уважение. При этом совершенно не важно, какой высоты и красоты собор он построит.
- А Маттеус, твой сын? Он знал, что происходит с его матерью?
- Нет, думаю, не знал. Иначе бы он обвинил в наших плохих отношениях меня. Ты - первая, кому я об этом рассказал.
Афра осторожно коснулась лица Ульриха. Потом взяла его голову обеими руками и приблизила к своему лицу. Поцеловать его в темноте удалось только со второго раза.
Издалека раздался окрик ночного сторожа, объявившего о том, что наступила полночь. Он монотонно предупреждал:
- Гасите огонь и свет, чтобы не случилось никакой беды.
Туманное утро не располагало к тому, чтобы продолжать путешествие. На крышах домов и на тонких ветвях деревьев лежал первый иней. Взглянув в окно, они поняли, что проспали. Извозчик уже запрягал лошадей.
- Поспешите, - крикнул он, увидев лицо Афры в окне. - Нам предстоит сегодня долгий путь!
В общем зале Афра и Ульрих выпили по кружке теплого молока и съели по куску хлеба с жирным салом.
- А где книготорговец? - спросила Афра у хозяина постоялого двора.
Тот засмеялся:
- Он встал самым первым. Вам нужно было просыпаться раньше, молодая госпожа.
Афра была разочарована. Ночью она задавала себе так много вопросов…
- А вы не знаете, куда он поехал, откуда он? Имя его знаете? - не отставала она.
- Ни малейшего понятия. Я не знаю его имени, равно как и вашего. Почему вы сами его не спросили?
Афра пожала плечами.
- А куда вы путь держите?
- На запад, по Рейну, - первым ответил Ульрих.
- Через Чернолесье?
- Думаю, да.
- Непростой путь для этого времени года. Дело к зиме, вот-вот может выпасть снег.
- Не думаю, что все так уж плохо, - засмеялся Ульрих. Потом он расплатился с хозяином и пошел проверить поклажу.
- Красивый городок этот Герольдсбронн, - заметила Афра, когда извозчик направил свой фургон к воротам. Уличные мальчишки, висевшие на дверях фургона и просившие милостыню, соскочили. После того как фургон проехал мост, извозчик взмахнул плетью, и кобылы побежали рысью.
Закутавшись в одеяло, Афра спряталась за спину извозчика, пытаясь укрыться от ледяного ветра. Действительно, они выбрали не лучшее время для путешествия. Ульрих пожал руку Афры.
- Вы много собираетесь сегодня проехать? - крикнул он извозчику.
Тот обернулся.
- Бог его знает. Я смогу сказать больше только тогда, когда мы проедем ущелье Айсбах.
Внезапно туман рассеялся, и перед ними появились первые признаки леса - маленькие густые ельники, расступившиеся через полмили и уступившие место просторным полянам. На вершине холма извозчик остановился и плетью указал на горизонт.
- Чернолесье! - крикнул он против ветра.
Насколько хватало глаз, повсюду был сплошной лес, темный, бесконечный лес на больших холмах. Казалось невообразимым, что это препятствие можно преодолеть на фургоне, запряженном лошадьми.
Ульрих хлопнул извозчика по спине.
- Я надеюсь, ты знаешь дорогу через этот лес, приятель!
Тот обернулся.
- Не бойтесь. Я ездил по этой дороге добрый пяток раз. Правда, не в это время года. Не волнуйтесь!
Уже давно не встречались им людские поселения, не встречались и другие повозки. Когда дорога нырнула в Чернолесье, стало понятно, почему этот лес так называют. Стоявшие почти вплотную друг к другу ели практически не пропускали свет. Кучер придержал лошадей.
В лесу было подозрительно тихо, как в соборе. В этой торжественной тишине грохот, производимый фургоном, казался неуместным. То тут, то там пролетала птица, потревоженная шумом. Афра и Ульрих не решались заговорить. А лес все не заканчивался и не заканчивался.
Чтобы поднять упавшее настроение, извозчик - они проехали уже миль двадцать - достал бутылку водки. Афра сделала большой глоток. Внутри все обожгло как огнем. Но зато стало теплее.
С громким "тпру!" извозчик остановил лошадей. Перед ними на дороге лежала ель. На первый взгляд казалось, что ее свалило ветром, но, когда кучер увидел, что случилось с деревом, он заволновался.
- Здесь что-то не так, - тихо сказал он. - Дерево срубили совсем недавно, - и, прищурившись, стал вглядываться в заросли придорожных кустарников. Открыв рот, он прислушивался к подозрительным шорохам, но, кроме сопения лошадей и звяканья посуды, не было слышно ни звука. Афра и Ульрих сидели, не шевелясь.
Охранник медленно опустил руку под лавку. Осторожно, стараясь не шуметь, он слез с козел.
- Что это все значит? - испуганно прошептала Афра.
- Похоже на то, что мы попали в западню, - пробормотал Ульрих, оглядывая лес.
Извозчик отчаянно замахал руками, подзывая Ульриха к себе.
- Оставайся тут и не двигайся с места, - приказал Ульрих Афре, вылезая из фургона.
Трое мужчин шепотом договорились о том, как им себя вести. Лесная тропа была узкой, через заросли и деревья проехать трудно, поэтому об объезде нечего было и думать. Поэтому им нужно было действовать, если они не хотели малодушно сдаться на милость судьбы. Дерево казалось не слишком тяжелым для того, чтобы трое сильных мужчин смогли поднять его и убрать в сторону.
Но они должны были помнить о том, что в любую минуту из кустов могли появиться преследователи. Нужно было спешить. Прижавшись друг к другу вплотную, мужчины взялись за ствол дерева снизу и по команде стали понемногу отодвигать его в сторону.
Они уже справились, когда архитектор бросил взгляд на Афру. От того, что он увидел, у него кровь застыла в жилах. У фургона стоял какой-то подозрительный тип и зажимал Афре рот рукой. Второй пытался сорвать с нее платье, в то время как третий забрался внутрь фургона. Охранник схватился за арбалет, извозчик - за плеть, а Ульрих прыгнул к фургону.
- Назад, назад! - закричал охранник, заряжая арбалет. Но Ульрих не остановился. Не помня себя от ярости, он с кулаками бросился на грабителя. Тот, опрокинутый на землю внезапным мощным ударом, отпустил Афру и повернулся к Ульриху. Очутившись в самом центре драки, Афра закричала так, словно ее резали. Ульрих никогда не думал, что в случае необходимости сможет так драться. Но когда второй грабитель, который раньше держал Афру, схватил его за шею, а первый ударил коленом в живот, Ульрих сдался. Он почувствовал, что теряет сознание, а потом в глазах у него потемнело.