- Вот так должно быть, - довольно сказал мастер и закрепил отвес на балюстраде. И, обращаясь к Афре, добавил:
- Следи за тем, чтобы отвес не ушел в сторону. Даже если он сдвинется на толщину пальца, это исказит все результаты измерений.
Потом Ульрих спустился вниз, на площадь перед порталом.
Внизу мгновенно образовалась толпа, с интересом наблюдавшая за экспериментом. Весть о том, что мастер Ульрих будет строить башни кафедрального собора вместо Верингера Ботта, распространилась со скоростью пожара. Жители Страсбурга не очень любили Верингера Ботта за его тщеславие. Кроме того, он был пьяница, и про него говорили, что он не пропустит ни одной юбки, - этот факт тоже не добавлял ему друзей. Уже только поэтому новый архитектор вызывал у народа симпатию.
Что касалось строительства собора, жители Страсбурга делились на четыре различных партии, которые друг друга терпеть не могли, как кошка с собакой, а может, даже хуже. "За" был народ. Крупная буржуазия назначала четверых сеттмейстеров и своим поведением воплощала принцип "в деньгах вся власть". Соборный капитул, дюжина аристократов, у которых по материнской и по отцовской линии были в роду по меньшей мере четырнадцать предков с титулом князя или графа и которые к вере не имели ни малейшего отношения, располагали большим количеством денег и влияния. Народ называл их благородными бездельниками. А еще был епископ, которого не любил никто; чаще всего ему не хватало денег, но сторонника Папы нельзя было недооценивать, особенно что касалось его влияния и хитрости.
Симпатия, которую народ испытывал к новому архитектору, наживала ему по меньшей мере двух врагов из заинтересованных групп в лице соборного капитула и крупной буржуазии.
С измерительной пластинкой в руках, в центре которой крепилась поперечная балка, из-за чего конструкция напоминала крест, мастер Ульрих перешел площадь. На расстоянии, примерно соответствовавшем половине высоты западного фасада, он поставил эту измерительную пластинку вертикально, так, чтобы она была на одной линии с отвесом. Ему не понадобилось смотреть на водяные весы на измерительной планке, чтобы увидеть, что все перпендикулярные линии в контрольных точках были не на месте. Несмотря на то что отвес раскачивался на ветру, Ульрих фон Энзинген обнаружил, что южная часть фасада выступала примерно на два фута.
- Что это значит? - поинтересовалась Афра, когда Ульрих снова взобрался на платформу.
Лицо архитектора было серьезно.
- Это значит, что часть фундамента на сваях просела, в то время как старый каменный фундамент с другой стороны держится прочно.
- Это же совершенно не твоя вина, Ульрих!
- Конечно, нет. Если и винить кого, так только мастера Эрвина, который наивно полагал, что ясеневые сваи имеют ту же прочность, что и каменный фундамент.
Архитектор обернулся и посмотрел вдаль. Афра догадывалась, какие последствия будет иметь открытие Ульриха.
- Значит ли это, - осторожно начала она, - что фундамент собора слишком слаб, чтобы выдержать груз башен? Собор может наклониться в одну сторону еще больше и рано или поздно обвалится?
Ульрих обернулся.
- Именно так.
Афра нерешительно положила руку Ульриху на плечо. Над поймой Рейна, еще освещенной солнцем, сгустилась дымка и застелила горизонт. Казалось, что планы Ульриха под угрозой.
Когда он поднимал шнур с отвесом, Афра перегнулась через балюстраду и посмотрела вниз. Она задумалась. Вдруг она сказала, не поднимая глаз:
- На кафедральном соборе Ульма всего одна башня. Почему бы жителям Страсбурга не удовольствоваться одной-единственной башней?
Мастер Ульрих покачал головой.
- В старых планах собора исходят из двух башен над западным фасадом. Тут дело в гармонии. С одной башней кафедральный собор Страсбурга будет выглядеть, как одноглазый циклоп Полифем, - отвратительно и жалко.
- Ульрих, ты преувеличиваешь!
- Ни в коем случае. Иногда мне кажется, что над Страсбургом висит проклятие. По крайней мере что касается меня.
- Ты не должен так говорить.
- Это правда.
Три дня Ульрих никому не рассказывал о своем открытии. Он практически все время молчал, почти ничего не ел, и Афра всерьез забеспокоилась о его здоровье. С раннего утра до поздней ночи архитектор сидел в строительном бараке, искал решение - как спасти красоту собора.
Когда на четвертый день он молча вышел из дому, в его поведении не было заметно никаких изменений. Афра разыскала его в строительном бараке.
- Ты должен сообщить аммейстеру, что проект невыполним. Это же не зазорно. Если хочешь, я пойду с тобой.
Ульрих вскочил, запустил мелом в стену и закричал:
- Ты уже один раз меня опозорила, когда без моего ведома пошла к аммейстеру! Ты что, думаешь, я не в состоянии сам объясниться с ним?
Афра испугалась. Таким Ульриха она еще не видела. Конечно, ситуация для него была непростая. Но почему он выместил свою злость на ней? Вместе они и не такое переживали. Афра обиделась.
Раздраженный, Ульрих схватил свои планы и оставил Афру в строительном бараке одну. У девушки на глазах выступили слезы. Она никогда не думала, что Ульрих так с ней обойдется. И внезапно она почувствовала страх, страх перед будущим.
Когда она отправилась домой, здания с узкими фасадами плясали у нее перед глазами. Афра побежала. Никто не должен видеть ее слез. Она бежала куда глаза глядят, совершенно не разбирая дороги. В Предигтергассе, недалеко от доминиканского монастыря, девушка замедлила шаг, чтобы оглядеться вокруг. Где она, Афра не знала. Однорукий нищий, повстречавшийся ей на дороге, заметил ее растерянность и, проходя мимо, спросил:
- Вы, должно быть, заблудились, прекрасная госпожа? По крайней мере вам точно не сюда.
Она рукавом вытерла слезы.
- Ты имеешь в виду…
Нищий кивнул.
- Когда погода меняется, она все еще болит.
- Что ты украл? - спросила Афра из чистого любопытства, когда они пошли к Брудергофгассе.
- Вы наверняка станете меня презирать и не поверите, если я скажу вам правду.
- Почему же?
Какое-то время Афра и нищий молча шли рядом. Странная пара вызывала у всех недоверие, но Афре было все равно.
- Я запустил руку в кружку с церковными пожертвованиями, - внезапно начал нищий и, когда Афра не выказала никакой реакции, продолжил: - Я был каноником в монастыре Святого Томаса - такое занятие не очень обогащает. Однажды юная девушка, примерно вашего возраста, попросила меня о помощи. Она тайно родила ребенка от клирика из моей общины. Из-за тайных родов молодая мать потеряла работу. Она и ребенок в буквальном смысле умирали с голоду. Мои собственные средства были более чем скромны, поэтому я залез в церковные пожертвования и дал молодой матери деньги.
Афра сглотнула. Эта история задела ее за живое.
- А что же было потом? - осторожно спросила она.
- За мной следили и выдали. Именно тот человек, который и сделал той девушке ребенка. Чтобы пощадить мать, я умолчал о действительных причинах моего поведения. Мне бы все равно никто не поверил.
- А клирик?
Было видно, насколько тяжело дался нищему этот ответ.
- Теперь он каноник монастыря. Меня отстранили от должности, потому что священник без правой руки не имеет права благословлять. Мою правую руку выбросили в Иль с моста.
Когда они дошли до дома на Брудергофгассе, Афра чувствовала себя отвратительно.
- Подожди здесь немного, - сказала она. Потом скрылась в доме и через некоторое время появилась снова.
- Дай мне пфенниг назад, - нерешительно произнесла она.
Нищий нашел монету в кармане сюртука и, не колеблясь, протянул Афре.
- Я знал, что вы не поверите мне, - удрученно проговорил он.
Афра взяла протянутую монетку, а другой рукой протянула новую.
Нищий не понял, что произошло. Недоумевая, он разглядывал деньги.
- Но это же полгульдена! Во имя Святой Девы, вы понимаете, что вы делаете?
- Я понимаю, - тихо ответила Афра. - Понимаю.
Рассказ нищего пробудил в Афре воспоминания о своей собственной судьбе. В последние годы ей удалось изгнать из воспоминаний картинку с беспомощным свертком, висящим на ветке дерева, и девушка стала думать, что все это ей приснилось. Ульриху о рождении ребенка она тоже не рассказывала.
И вот теперь все вернулось опять: как она рожала, вцепившись в дерево, как что-то выпало из нее на мох, кровь, которую она вытерла нижней юбкой, и квакающие звуки, издаваемые ребенком, разносившиеся по всему лесу. Что, интересно, случилось с мальчиком? Или же его растерзали дикие звери? Неизвестность вызывала угрызения совести.
Тем временем настал вечер, и Афра поднялась в свою комнату на верхнем этаже дома. С улицы было слышно, как шумят гуляки, которые как раз в это время начинали искать развлечений. Афра ничего не могла поделать с собой и бессильно заплакала. Слезы смягчали боль, мучившую ее.
Десять лет, думала она, исполнилось мальчику, если он еще жив. Кто он? Стройный юноша в элегантном платье? Или замученный слуга ландфогта? Или нищий оборванец, без устали бредущий из города в город и выпрашивающий у людей кусок хлеба? Афра подумала, что не сможет узнать собственного ребенка, если их пути пересекутся на Соборной площади. В голове стучала одна мысль: как ты могла такое допустить?
Оставленная один на один со своим горем и печалью, Афра услышала какой-то шорох. Думая, что это вернулся Ульрих, она утерла слезы и стала спускаться вниз.
- Ульрих, это ты? - тихонько позвала девушка в темноту.
Ответа не последовало. Внезапно ее охватил необъяснимый страх. Сломя голову Афра бросилась в кухню в задней части дома и вытащила лучину из огня. Ею зажгла фонарь.
И вот - тот же шорох, словно дверь в петлях проворачивается. Выставив перед собой фонарь, как оружие, Афра стала пробираться вперед, чтобы посмотреть, что случилось. Входная дверь была закрыта. Круглые стекла на первом этаже защищали от любопытных взглядов с улицы, но они же и мешали выглянуть наружу. Поэтому Афра поднялась наверх. Она чуть-чуть приоткрыла окно, выходившее на Братский переулок, и посмотрела вниз. Ей показалось, что в стенной нише дома напротив она увидела темную фигуру, но девушка была слишком взволнована, чтобы быть уверенной в том, что не ошибается.
Афра по-прежнему думала, что все это ей кажется, когда две руки обхватили ее сзади за шею и начали сжиматься. Афра ловила ртом воздух. Тут у нее перед лицом промелькнул ароматный полог. Последней ее мыслью было: это не сон! Потом на нее опустилась ночь, мягкая черная ночь.
Словно из другого мира, до Афры донесся голос Ульриха, сначала тихий и робкий, потом все более громкий и настойчивый. Она чувствовала, что ее трясут, потом ощутила несколько пощечин. Открывать глаза ей было очень трудно и стоило огромных усилий.
- Что случилось? - ошеломленно спросила Афра, осознав, что лежит на полу, и увидев склоненное над ней лицо Ульриха.
- Не беспокойся, все в порядке, - ответил Ульрих. От нее не укрылось, что он своим телом специально заслонял ей обзор.
- Что случилось? - повторила она свой вопрос.
- Я думал, ты мне объяснишь!
- Я? Я помню только две руки, душащие меня, и полог.
- Полог?
- Да, от него исходил какой-то странный запах. Потом у меня в глазах потемнело.
- Этот полог? - Ульрих протянул Афре ядовито-зеленый клочок ткани с золотистым узором.
- Может быть, да. Я не знаю. - Она села. - Боже мой! - пробормотала девушка. - Я уже думала, что умерла.
В комнате был погром. Стулья были перевернуты, сундук открыт, шкаф тоже. Прошло какое-то время, прежде чем Афра осознала, что случилось.
- Пергамент? - спросил Ульрих и пристально посмотрел на нее.
"Пергамент!" - пронеслось в голове у Афры. Кто-то приходил за пергаментом. Прошлое настигло их.
Она с трудом поднялась, побрела к шкафу. Платья были разбросаны по полу. Но зеленое платье по-прежнему висело на своем месте. Афра тщательно ощупала платье. Внезапно она остановилась. Обернулась. Только что ее лицо было серьезным, и вот оно изменилось, девушка улыбнулась и вдруг разразилась громким смехом. Голос ее срывался, и она, как ненормальная, заплясала по разоренной комнате.
Ульрих удивленно наблюдал за ней. Постепенно ему стало понятно, что Афра зашила пергамент в платье и таким образом уберегла его от воров. Когда она наконец успокоилась, Ульрих сказал:
- Мне кажется, наша жизнь в опасности из-за этого пергамента. Нужно подумать, не можем ли мы спрятать его понадежнее.
Афра расставила разбросанные стулья и принялась наводить порядок. При этом она постоянно качала головой.
- Насколько я вижу, пока что ничего не пропало, совершенно ничего. Даже серебряные кубки не заинтересовали грабителей. Действительно, остается только пергамент, его и искали. И при этом совершенно естественно возникает вопрос: кто знал о его существовании?
- Ты опередила меня с вопросом. Ответ таков: алхимик.
- Но алхимик не мог знать, что мы переехали в Страсбург… - Она внезапно умолкла и задумалась.
- Что? - поинтересовался Ульрих.
- Я должна тебе кое в чем признаться. Тогда, после того как мы побывали у Рубальдуса, я еще раз ходила к алхимику. Я хотела предложить ему десять гульденов, если он поделится со мной информацией о пергаменте.
- А почему ты не говорила мне об этом до сих пор?
Афра смущенно отвернулась.
- И что из этого вышло? - продолжал расспрашивать Ульрих.
- Ничего. Рубальдус утром поспешно выехал из дома. Клара, которая назвала себя его подстилкой и у которой мне удалось снискать доверие, сказала, что Рубальдус поехал к епископу Аугсбургскому. И она думала, что этот внезапный отъезд связан с пергаментом. При этом нам он говорил, что ничего не знает.
- Алхимики по сути своей великолепные актеры.
- Ты имеешь в виду, что Рубальдус очень хорошо понимал, о чем идет речь в пергаменте, и только притворялся, что ничего не понимает?
- Я не знаю. Можно обмануться даже относительно нищего. Не говоря уже об алхимике. Если он вскоре после нашего визита поехал к епископу Аугсбургскому, это только подтверждает значимость пергамента. Кто знает, может быть, о нем сообщили даже Папе в Риме или Авиньоне или еще куда-нибудь. И тогда помилуй нас Боже!
- Ты преувеличиваешь, Ульрих!
Архитектор пожал плечами.
- У римской церкви есть целая сеть агентов и доносчиков, поэтому разыскать архитектора вместе с его любимой очень просто. Тут уже ясно, что пергамент должен исчезнуть.
- Но как, Ульрих?
- В соборе достаточно уголков, просто созданных для того, чтобы замуровать в них такой пергамент. Я вспоминаю о том, что было увековечено в стенах кафедрального собора Ульма, - он пренебрежительно махнул рукой. - Многие, и не только высокое духовенство, считают, что за драгоценности, деньги, золото, украшения и имя можно купить кусочек неба или кусочек бессмертия. Они надеются, что, когда в день Страшного суда собор рухнет, их добро и их имена станут видны и они будут первыми, кто отправится на небо.
- Какая чушь! А ты в это веришь?
- На самом деле нет. Но у людей можно отнять все, кроме веры. Вера - это бегство от реальности. И чем хуже времена, тем крепче вера. Сейчас времена тяжелые. И это - причина того, почему люди строят такие высокие соборы, каких не было никогда раньше за всю историю человечества.
- В таком случае наши соборы - это самые настоящие сокровищницы!
- Это верно во всех отношениях. Собственно говоря, я поклялся всем святым, что никому не скажу об этом. Но тебе я доверяю. И, кроме того, я не назвал тебе мест, где эти сокровища обычно прячут.
Афра молчала. Через некоторое время она сказала:
- Это значит, что даже в соборе, в котором ты никогда не был, ты знаешь, где спрятаны сокровища?
- В принципе да. Есть определенная схема, которую можно приложить к любому собору. Но вообще-то я и так слишком много тебе сказал.
- Нет, Ульрих! - Было видно, что Афра взволнована. - Я вовсе не думаю о сокровищах, которые спрятаны в соборах. Я думаю, что собор - неудачное место для того, чтобы хранить такой драгоценный пергамент. Я очень хорошо представляю себе, что те, кто заинтересован в пергаменте, знают об этих тайных уголках.
Ульрих задумался.
- По крайней мере исключать такую возможность нельзя. Ты права. Пока мы не поймем содержание пергамента, нам нужно подыскать для него более укромное место. Но где?
- Пока что, - сказала Афра, - подол моего платья - самое надежное место. Я не могу даже представить себе, что эти негодяи навестят нас еще раз.
Несколько дней спустя Ульрих фон Энзинген очень удивился. Он ожидал, что его расчеты и открытие, что над фасадом собора может стоять только одна-единственная башня, вызовут бурные протесты. Но и епископ, и аммейстер, и городской совет были на удивление довольны тем, что придется строить только одну, северную, башню, при условии, что она будет выше всех существующих в христианском мире. В ответ на напоминание архитектора о том, что гигантское здание должно быть с двумя башнями, ему сказали, что на христианском Западе больше соборов с одной башней, даже соборов без башен, чем двухбашенных.
Поэтому мастер Ульрих принялся за работу. В городе и пригородах Страсбурга он навербовал пятьсот рабочих - каменотесов, камнерезов, каменщиков, сильных работников, переносивших грузы, но в первую очередь скульпторов, которые умели обращаться с чувствительным песчаником. Мастер Ульрих намеревался поставить над фасадом филигранную, ажурную башню, которая, несмотря на свою высоту, не будет сильно сопротивляться частым бурям, которые носятся вниз по Рейну осенью и зимой. Платформа над главным порталом давала возможность построить два деревянных крана с длинными стрелами, чтобы поднимать строительный материал на необходимую высоту.
Летом, которое, как и все предыдущие, было холодным и противным, работа Ульриха фон Энзингена продвигалась хорошо. Как и в Ульме, он в полном смысле этого слова погрузился в строительство с головой. Он торопил рабочих, как будто башню нужно было закончить еще до конца года. Его работодатели были весьма довольны; камнерезы и скульпторы роптали. При мастере Верингере им не приходилось столько трудиться.
Иногда Ульрих чувствовал, что за ним наблюдает какой-то человек. Архитектор догадывался, что этим наблюдателем может быть только Верингер Ботт. Поскольку после падения Верингер больше не мог двигаться, один из его подмастерьев сконструировал ему передвижной стул с двумя высокими колесами по бокам и маленьким для подстраховки впереди. Палка сзади служила подмастерью для того, чтобы возить своего господина по городу, подобно тому, как торговец развозит свои товары. Несколько раз в день Верингер менял место, чтобы потом снова часами наблюдать за каждым шагом Ульриха фон Энзингена.
Однажды архитектор не выдержал, подошел к Верингеру и сказал:
- Послушайте, мне жаль, что вы можете только смотреть. Но кто-то же должен сделать эту работу.
Верингер взглянул на Ульриха своими глубоко посаженными глазами и сглотнул, как будто не хотел говорить колкостей. Но то, что он сказал потом, было все же достаточно неприятным. Верингер ответил:
- Но почему это должны были быть именно вы, мастер Ульрих?