…В зимний холод Отто провожал Ружу до квартиры. Навстречу им попалась колонна военнопленных - оборванных, изнуренных. Это были не люди, а тени. "Во что людей превратили!" - воскликнула Ружа. "Не я эту войну начинал", - угрюмо ответил Нугель. Ружа осмелела. "А за все это придется отвечать", - сказала она. "Да, к сожалению, придется", - согласился Нугель и надолго замолчал.
О своем разговоре с Отто Ружа рассказала Сергею Владимировичу, и он посоветовал, как следует ей вести себя дальше. Однажды Нугель, улучив момент, указывая на Рейнхельта глазами, шепнул: "Как вы можете бывать с этим… этим…" В его тоне Ружа почувствовала ненависть к эсэсовцам, но она беспечно спросила: "А чем он хуже других? Наоборот, он выгодно от всех, отличается вежливостью, начитанностью". Отто поморщился и ничего не ответил.
В другой раз Отто упрекнул ее: "Вы мне лучше кажетесь. Бывая с эсэсовцем, вы оскорбляете себя". В упор Ружа спросила: "А разве вы не одному богу молитесь?" Он понял ее: "Во всяком случае, я неверующий. - И многозначительно добавил: - А вы относитесь к нему не просто как женщина, вы что-то в нем ищете, в чем-то заинтересованы". Его наблюдательность насторожила Ружу. "Значит, переигрываю, - испугалась она и ответила: - Мы, женщины, беззащитны. В крепкой опоре нуждаемся - только и всего…"
- А Рейнхельт, что ж, - спросил Метелин, - не обращал внимания на ваши беседы?
- Он очень ревнив, - серьезно ответила Ружа. - И поэтому для наших встреч мы с Отто нашли другое место, подальше от глаз гауптштурмфюрера, словом, мы стали встречаться тайно.
- Этого мало, чтобы во всем ему открыться, - все еще сомневался Метелин.
- Да, конечно, - согласилась Ружа. - Прежде чем это сделать, я сумела его хорошенько разглядеть. Для этого потребовалось время и время. Отвечая на мои вопросы, он сначала был скрытен, видимо, боялся, принимая меня за верную подружку гауптштурмфюрера. Я постаралась рассеять его опасения, и Отто стал откровенным, рассказал о себе. Был он учителем географии, в тридцать восьмом его призвали в гитлеровский вермахт. Окончив офицерскую школу, служил исправно, попался на глаза фон Клейсту, и тот взял его в свой штаб. Отец его, инженер-горняк, встречался с Карлом Либкнехтом, но был ли коммунистом, Отто не знает. Погиб он в двадцать первом во время капповского путча. Как-то Отто поведал о трагической судьбе единственной сестры. Мужа ее - тепловозного машиниста - гестапо объявило коммунистом, заключило в концлагерь. Получив известие о гибели мужа, сестра покончила с собой.
- Каким же образом фашисты допустили его до офицерской школы, штабной работы? - усомнился Метелин.
- Сестра носила фамилию мужа, а Отто в анкетах ничего о ней не сообщал. Еще я видела, как Отто плакал, - с грустью продолжала Ружа. - В моем присутствии он распечатал конверт. В нем находилось извещение о гибели его матери под американскими авиабомбами. За время нашего знакомства он единственный раз потерял над собой власть. "А дальше, что дальше будет! - выкрикнул он. Потом тихо сказал: - Один, во всем мире один остался". Я дала понять: война и меня сделала круглой сиротой. Сергей Владимирович долго думал, как бы лучше приспособить его к нашему делу. Случай ускорил развязку. Помнишь, как была уничтожена головная база боеприпасов?.. На цель бомбардировщиков навели ракеты, пущенные с земли. Теперь прихвастну: это я сигналила!
При выходе на свою улицу услышала собачий лай, топот кованых сапог: немцы! Нырнула в подворотню, бросилась в переулок. Беда: тут тоже немцы! Страх обуял меня. "Пропала, думаю, окружают район бомбежки, беспременно засекут". Карабкаюсь прямо по развалинам очертя голову, ухожу подальше от места взрывов, которые продолжали сотрясать землю. Через полчаса попала в большой незнакомый двор, огороженный высокой кирпичной стеной. Прислушиваюсь. Немецкие голоса, собачий лай остались где-то позади. Дорогу на улицу преграждали груды развалин. Нашла калитку в стене, проникла в сад, бесшумно прошмыгнула мимо одноэтажного домика. Когда очутилась на узкой улочке, меня цепко схватили за руку. Я так и обомлела. В глаза брызнул огонь ручного фонарика. "Конец!" - пронеслось в голове. Вдруг слышу знакомый голос: "Ружа, ты как сюда попала?" Присмотрелась: Отто Нугель. Он тоже по тревоге спешил в штаб. У меня отнялся язык, что ответить - не соображу. Сильно я тогда испугалась. Дрожу, будто на меня враз напало двенадцать лихорадок, в оборванном платье, с исцарапанными руками. Он привел меня к себе на квартиру, включил свет, усадил на стул, стал снимать шаль. О ужас! Под шалью из прореза моего платья торчала рукоятка ракетницы. В суматохе я совсем о ней забыла. Повертел в руках ракетницу, догадался: "О-о, вот кто вы есть!" "Непременно выдаст, в гестапо отправит", - подумала я. "Успокойтесь, - сказал он, - я с женщинами не воюю". Взял меня за подбородок, приподнял голову, долго всматривался в глаза: "Капут нам, если у большевиков ангелы становятся партизанами! - Опустившись рядом на стул, добавил: - Так нам и надо, заслужили!" Понятно, что дальше скрывать мне не было смысла. Тогда он ничего не обещал, но меня не выдал. Вскоре был ранен, долго лежал в госпитале. Теперь стал сговорчивее, торопит скорее его переправить к нашим. С собою он захватит важные документы.
Закончив длинную исповедь, Ружа, напустив на себе беспечность, игриво спросила:
- Что теперь думает товарищ Бугров об Отто Нугеле?
- Осторожность - не подозрительность, - ответил Метелин. - Фашисты умеют маскироваться под обиженных, обездоленных, даже под друзей. Мы не только собой, но жизнями других наших бойцов рискуем. Почему бы ему не встретиться со мной?.. Тогда Сергея Владимировича мы не подвергнем риску, и его убежище с рацией останется тайной. А так уж мы перед ним больно многое открываем. Мы с вами находимся в тылу врага, а, значит, осмотрительность сейчас - прежде всего.
- Я сказала Отто, что подпольем руководит офицер Красной Армии, который непосредственно связан с высшим командованием. Это произвело на него ошеломляющее впечатление. Видишь: тоже схитрила, о вас ничего не сказала. Сергей Владимирович согласен с ним встретиться, если вы откажетесь переправить майора на катер.
□
В сумерках по узкому Шамаиному ерику Метелин выбрался в море. Ветер дул в спину, лодку покачивала легкая зыбь. Семен смазал уключины, и весла бесшумно опускались в воду. Небо затянули низкие облака, море слилось с тьмой, и, если бы не всплеск воды о борт, можно было бы подумать, что лодка стоит на месте. Между тем суденышко ходко продвигалось вперед.
Семен до рези в глазах всматривался в тьму. Еще мальчишкой он здесь рыбалил - заблудиться никак не мог. И все-таки волновался.
Выплыло желтое пятно прожектора. Нарастал стук мотора. Послышалась немецкая речь. Дозор. При луне не миновать бы беды, а сейчас пронесло.
Опять Метелин поднимает и опускает весла. По времени уже пора поворачивать к берегу. А так ли? Не проверишь. Тревога не покидает ни на минуту.
"Теперь, кажется, пора", - решил он, и лодка послушно легла курсом к берегу. Пот заливал лицо, ручейками струился по шее. Сжав зубы, Семен греб изо всех сил.
Но вот лодка отяжелела, будто налилась свинцом, остановилась. Уложив весла, Семен передвинулся к носу. Теперь надо сориентироваться - не напороться бы на патруль. Пригнувшись, он ступил на песок. У самого уха зашелестел знакомый голос:
- Сюда, дядя Сема.
Без шума вдвоем подвели лодку под настил мостика, конец прикрепили к свае. Взяв Семена за руку, Сашко шепнул:
- Тут есть дорожка напрямую… Кругом спокойно, я проверил.
- Как хлопцы? - спросил Семен. - Юрия Маслова видел?
- В засаде. Здорово замаскировались. Я и то с трудом нашел их. Они за берегом наблюдают, в случае чего - на помощь придут. Просили вам счастливого пути пожелать.
- Спасибо. Передай им мою благодарность.
Сашко не хуже цыганки знал безопасный путь. По скрытой в кустарнике лесенке поднялись на крутой берег, проникли в развалины склада. Перебежали двор бывшей средней школы.
Не терпелось высказать все, что его волновало:
- Я сейчас у Максима Максимовича в подмастерьях… Научился паять. Уже сам примусы чиню.
В санаторном саду их встретили Костя Трубников, Ружа и немецкий офицер. Они появились со стороны Приморского бульвара. Немец, приложив руку к козырьку фуражки, представился на ломаном русском языке:
- Майор Отто Нугель. В моем портфеле есть очень хорошие документы. Определены сроки оккупации Ростова, Грозного, Баку…
Метелин молча, с большой теплотой пожал ему руку, даже коснулся портфеля, который Отто держал под мышкой, собирался сказать что-то душевное, но Ружа его опередила:
- Торопитесь. Держите курс на Старый маяк. Нам только что сообщили: навстречу вам вышло три бронированных катера. Разыщут. В копне сена иголку разыщут. Главное - держитесь на Старый маяк. Командование Красной Армии получит больше, чем ждет, спасибо тебе, Отто, я жду тебя после победы.
□
Костя Трубников и Метелин были довольны проведенной операцией. Туман скрыл их от чужих глаз, а наши моряки оказались просто молодцами. Да, Ружа права, такие, как они, иголку разыщут в копне сена.
- Бери левее, - тихо сказал Костя. - Берег показался.
Вскоре лодка, освободившись от людей, беспомощно закачалась. Костя и Семен поплыли к берегу. Метрах в пятидесяти от него они нырнули. Через какое-то время выплыли под самой кручей. Оглянулись, вылезли на колючий шлак.
Здесь был железнодорожный тупик. Машинисты, кочегары десятилетиями здесь чистили паровозные топки. Коричневые, спекшиеся глыбы сбрасывали в море. Образовался целый террикон из отбросов. На четвереньках Семен и Костя стали карабкаться на эту сорокаметровую кручу.
У самой вершины голоса заставили их притаиться. Подкрались поближе. Показался дышащий огнем паровоз. Трубников шепнул на ухо Семену:
- Кажется, Лунин. Может, Николай сказал ему о нас…
Подойдя к паровозу, Костя окликнул:
- Петр Петрович, здравствуйте!
Машинист, поручив помощнику чистить топку, повернулся к Трубникову и спросил:
- Что с тобой, Костя? Почему здесь и в таком виде?
- Рыбалили. Петрович, вы куда путь держите?
- За порожняком, на разъезд Лиман. А что? - спросил Лунин.
- Во-во, как раз по пути. Подвезите моего друга, высадите на перегоне напротив Пятихаток. Улов пойдет продавать.
Лунин пристально посмотрел на Метелина и улыбнулся:
- Выдумывай что-нибудь поумнее, Костя. Я вашей рыбы что-то не вижу. - И к Метелину: - Полезай на паровоз, сейчас отчаливаем. А ты, Костя, в таком виде сейчас не смей показываться, пойдут с ночной смены, в толпе затеряешься. У немцев ночью что-то случилось. Станцию оцепили полицаи. Кругом патрули. Меня пять раз проверяли, пока до депо дошел. Понятно?
Паровоз умчался вместе с Метелиным. Костя залег меж кучами шлака и стал дожидаться утра.
□
В это утро Руже не сиделось. Накормив Сергея Владимировича, она выбралась наружу. Прошлась по центральной улице, побыла с полчаса на базаре. Заглянула на берег.
Ружа присела, задумалась. Ей всегда казалось, что море знает то, что людям неведомо. Попроси хорошенько - и оно откроет смысл человеческого существования. С табором ночуя у моря, она нередко до самого рассвета терпеливо поджидала на берегу пророческого слова, сдерживая дыхание, чтобы не пропустить ни единого звука. Море молчало. Ей до слез было обидно, что оно без языка, поэтому заветное это слово останется навсегда невысказанным. Она долго бродила по берегу, потом по каменной лестнице стала подниматься в город. Здесь ее догнал Сашко: волосы взлохмачены, лицо бледное. Заикаясь, он сказал:
- Брата Костю схватили.
- Где? - встревожилась Ружа.
- У железнодорожной станции. Знакомые видели.
- А Метелин?
- Ничего о нем не слышно.
- Но вину Кости еще надо доказать, - успокоила она мальчика. - А вот для Метелина такой арест очень опасен…
- Ну, а что делать сейчас? Ирина себе места не находит. Все время плачет.
- Попытаемся выяснить, что им известно, в чем подозревают Костю. А потом что-нибудь придумаем…
□
Недели через три Василий приехал в Пятихатки вместе с Костей. Семен очень обрадовался этому:
- Ну, расскажи поподробнее, как же тебя выпустили?
- Привели меня на допрос, смотрю - там Клавка. Переводчицей. Сделал вид, что не узнал ее. Не скрывая, сказал, кто такой, где работаю. "Зачем у вокзала очутился?" - интересуются. "Сестру, говорю, провожал, врачом здесь работает". Меня и так и этак. Стою на своем. Вдруг Клавка заявила: "Это мой соученик по школе. Всю семью знаю, люди надежные, интеллигентные. А этот парень туповат, простой работяга, балласт безмозглый". Я в немецком не силен, но вот это из ее слов уразумел. Ну, и отпустили.
- Вот видишь, и Клавдия пригодилась, - улыбнулся Семен.
- Хватали кого попало, тщательно обыскивали, личность выясняли. Клавка в коридоре успела шепнуть: "Фашисты документы ищут. У них какой-то офицер пропал". Тут я понял, что и кого они ищут. Еще мне Клавка в лихорадке сказала: "Костя, милый, в память о нашей дружбе окажи услугу. Я люблю Сему, прямо извелась вся. Скажи, где он? Сама к нему пойду". - Он помолчал, потом добавил: - Вот что значит любовь…
- Это не любовь, а уязвленное самолюбие, - медленно проговорил Метелин. - Надо сказать Николаю, чтобы он был к ней повнимательнее, подобрее, что ли. Может, она еще и не потерянный для нас человек.
- Да, чуть не забыл… Маслов передал, что в порт на ремонт подводные лодки пригнали. Надо что-то предпринять.
- Подумаем, обсудим… Теперь об оружии: все, что в Конокрадской балке, - передайте партизанам. Как Ивлев?
- Себе на уме. После того как Ирина пожаловалась начальнику депо, он разыграл спектакль, встретил ее укорами: "Думаешь, наши не вернутся? Придут. Мы тогда поговорим с такими, как ты". В общем, другую тактику избрал.
В дом вошел Василий:
- Ну что, все решаете мировые проблемы? Не надоело ли вам?
- Что с тобой, Василий? О чем ты говоришь? - удивился Метелин.
- Я говорю о жизни. А ее-то и нет. Сколько можно сидеть и ждать, пока тебя схватят и раздавят, как козявку. Смотрите, какая у них силища. И откуда что берется? Бьют их, бьют, а им ни конца ни края. Сколько танков прет, сколько самолетов гудит! Ночью иногда хочется руки на себя наложить.
- И что ты предлагаешь?
- Или драться с оружием в руках, или бросить все - и к Насте под бок, выжидать! А ваши листовочки, что они дают? Только риск для вас же.
- Договорился! - воскликнул Костя. - Поздравляю. А я-то думал, ты взялся за ум. Или опять наклюкался?
- Не пил я. Но не слепой. Знаю, как изменилась обстановка.
- Ах, обстановка! - возмутился Костя. - Выходит, идейность твоя находится в прямой зависимости от успехов немцев на фронте?.. Таких, как ты, видел я в кино: пришли белые - мужик царским флагом их приветствует, ворвались наши - красный показывает. Его я понимаю - темный.
- Болтушка! - угрюмо сказал Василий. - Я против бессмысленных жертв. В крови и так по колено ходим… Вспомни Парижскую коммуну, разве не пример?.. Сгорела! Один пепел остался. А были баррикады и пылающие сердца. Ну и что? Бетонная стенка лишь осталась…
- Ты трус, Василий! - воскликнул Костя.
- Я - трус? А кто вчера мины к Шамаиному ерику перевез? Слышишь - мины! На улицах гестаповцы, на переезде полицаи, а я с минами. Каково?
- За мины тебе, Василий, большое спасибо, - вмешался Метелин. - Они скоро понадобятся. А ты, Костя, не ершись, Василия понять можно. Он просто устал, перенервничал, вот и сдали нервы. Не всякое слово в строку… Ему надо немного отдохнуть. И все придет в норму. Мы еще повоюем. И в подполье, и в открытом бою. Главное сейчас - не поддаваться растерянности, панике. Ведь если наш брат сомневается, что же тогда другие скажут? Вот и надо самим не падать духом и поддерживать других. Тут-то и нужны листовочки, Василий. Это ты видишь, как все делается, и тебе кажется она ерундовой бумажкой. А когда в городе появляются эти бумажки - у людей не угасает надежда, поднимается дух. И мы в любой момент можем опереться на них, и этот момент - не за горами. Он скоро придет. Будем же мужественно ждать его, готовить его, биться за то, чтобы он пришел как можно скорее.
- Сорвался я, ребята! Что-то невмоготу стало. - Василий опустил голову на руки.
В дом вошла Настя. Обрадовалась гостям, захлопотала с ужином.
САД
Северный Кавказ сорок второго года пылал в огне. Смрадный дым окутал города и станицы, села и нескошенные пшеничные поля.
Адольф Гитлер заявил:
"Если я не получу Майкопа и Грозного, то должен буду покончить с этой войной".
А Майкоп и Грозный - это нефть, это выход в Закавказье. Это позволит Гитлеру мертвой хваткой взять за горло Ближний и Средний Восток.
На Северный Кавказ наступало тринадцать пехотных, пять танковых, четыре моторизованные, три кавалерийские дивизии, более тысячи самолетов бороздили южное небо.
Противник превосходил наши войска в артиллерии и минометах почти в два раза, в танках - более чем в десять раз, в авиации - в восемь раз.
В оккупированных районах враг усилил репрессии против мирного населения.
Общее горе еще больше сблизило отца и сына Масловых. И теперь они частенько коротают ночи вдвоем.
Вот и сегодня отец, прикрыв ладонью глаза, кажется, задремал. "Пусть отвлечется от горьких дум, тяжелых тревог и волнений", - решил Юрий.
Старик, оказывается, совсем не спал, об этом было нетрудно догадаться по его словам:
- Опять немец вошел в силу - на Кавказ ринулся, к нефти! И что только будет?
В серых усталых его глазах застыла жгучая боль. "Неужто сломался?" - с горечью подумал Юрий. И попробовал утешить:
- Красная Армия выстоит!.. Должна выстоять!
Лукич зябко передернул плечами, застегнул верхнюю пуговицу сатиновой черной рубашки, хрипловато продолжал:
- К Волге устремился. - Вдруг встал, прошелся по комнате и сказал: - И все-таки я так смекаю: нам не впервой. Видали всяких - Колчака, Деникина, Врангеля… Белых и зеленых… Пес знает, сколько их перебывало. Страшно вспомнить, что мы в свое время пережили. Часом невмочь становилось. И тиф, и голод, а тут эсеры и смуты. Иногда врагов за своих принимали, а своих - за врагов.
- Накипи и нынче хоть отбавляй, - напомнил Юрий.
- Полицаи?.. Это отбросы, они не страшны. Те были кровные враги.
Помолчали.
- В порт док притащили, целый плавучий завод…
Отец взглянул на сына:
- Подводные лодки ремонтировать?