□
Семья Луниных у новой власти в почете: старый машинист Петр Петрович водит поезда без аварий, сын Николай иногда в цехе по две смены вкалывает, дочь Клава - в переводчицы определилась. Соседи редко заглядывают в их дом: не знают, как держать себя с немецкими прихвостнями.
Метелину спокойно у Луниных, лицом посвежел после трубнинского голбца. Связь с членами комитета держит через Николая, в экстренных случаях к нему наведывается Ежик с пустым глечиком, как будто к хозяйке за молоком. В такие дни Власовне приходится наполнять глечик, хотя бы в целях конспирации.
На четвертый день после взрыва склада боеприпасов прибежал Ежик без глечика, взволнованный. Власовна чистила сарай, дома больше никого не было, и Семену никто не мешал беседовать с Ежиком.
Тяжело дыша, Сашко, оглядевшись, выпалил:
- Ирина просила передать, что вас, дядя Семен, сегодня вечером на Канатной ждут.
Сообщение это вызвало тревогу. Явку на Канатной улице, где обычно Метелин встречался с Максимом Максимовичем, знал один Миша Поляков.
"Что-то случилось, раз так неожиданно вызывает, - подумал Семен. - Может быть, фрицы узнали о сегодняшней; операции "Вагон"?" Пряча свою тревогу, спросил:
- Что еще просила передать?
- Беда. Дежурный по станции слизняком оказался.
- Это тот, что брался листовки расклеивать? - быстро сообразил Метелин.
- Да. Сдрейфил. Его на одно обещание хватило. Утром сестре все да единой листовки вернул. "У меня, - говорит он, - жена, дети". Ошиблись в нем.
- Как бы он Ирину не выдал.
- У него на подлость смелости не хватит. Он астматик, постоянный пациент Иры, без медицинской помощи недели не протянет. Сестра припугнула его: "Если со мной что нехорошее произойдет, тебя другой врач немедленно отравит. К кому бы не обратился, у нас круговая порука". Поклялся молчать. Ира поверила ему. Ее беспокоит, что задание не выполнено, наказала спросить, что ей делать.
- Для нас важно, чтобы народ правду о взрыве узнал.
- Еще бы! Фашисты на всякие трюки идут. Я сам читал в газете.
- Ну-ка, расскажи, а то я понаслышке знаю. Николай только сегодня обещал достать газетенку с их брехней.
Сашко торопился, глотал слова:
- Фашисты народ охмуряют. Им слабо признаться, что склад подпольщики подорвали. В той газете приказ напечатан так: взрыв произошел по халатности немецких солдат, за выбитые стекла из окон населению будут возмещены убытки. Во-о, какие добрые! Хитрюги! В городе, мол, никаких партизан не существует. Это они нас дезур… дезбар…
- Дезориентируют, - подсказал Метелин.
- Ага, оно самое.
- Здорово ты их затею раскусил.
- Кабы я! Это Ира объяснила.
- Поэтому очень важно расклеить наше воззвание к народу.
- Ира точно так говорит. Я просил листовки, не дала. Сказала, что сама…
- Сама! - в гневе воскликнул Метелин. - Ни в коем случае. Немедленно возвращайся к Иринке и передай категорический мой приказ: пусть занимается своим делом! Без нее листовки распространим.
- Листовки-то у нее, - с беспокойством сообщил мальчик.
- Несколько экземпляров у меня имеется.
Семен чуть ли не силком выдворил Ежика. Оставшись один, достал из-под кровати чемодан, в котором хранилось все его богатство. Вытащил из него парик, широкополую войлочную шляпу, старомодное пальто, коробку с гримом. Навыки, приобретенные в студенческом драмкружке, теперь очень пригодились…
В этот же вечер в городе появились листовки такого содержания:
"Товарищи, граждане Советского Союза! Взрыв на складе боеприпасов - сигнал к борьбе. Наш к вам призыв - становитесь в ряды народных мстителей!
Фашисты врут, заявляя, что склад взорвался по вине их солдат. Это мы его уничтожили!
Рады сообщить, что рука народного гнева занесена над оккупантами! Враги временно захватили наш город, но нас не покорили!
Каждую ночь гестапо расстреливает в Петрушиной балке замученных патриотов. Враги хотят запугать жестокостью, сломить нашу волю. На жестокость мы отвечаем жестокостью, на кровь - кровью!
Товарищи! Жгите запасы продовольствия, портите оборудование, саботируйте мероприятия коменданта и продажного бургомистра! Уничтожайте проклятых фашистов всюду и чем можете!
Родина не забудет ваших подвигов!
Приазовский горком комсомола"
□
На Канатной улице, в низком деревянном домике (хозяйка работала в ночной смене), собрались Ирина, Костя, Николай Лунин, Михаил Поляков. В сторонке сидел Юрий Маслов, худощавый, подтянутый.
Пришли все в назначенное время, но почему-то разговор не начинался. "Видимо, еще кого-то ждут", - подумал Маслов.
Костя курил, Ирина уже дважды выбегала во двор, то якобы за водой, то получше прикрыть ставни…
Поляков, наконец, возмутился:
- Это, товарищи, не дело. Неужели нельзя было послать кого-нибудь из нас. Ему надо запретить такие штучки. Ведь он руководитель и не имеет права рисковать.
- Не в том дело. Листовка важная, фашистов разоблачает, а я подвела. Вот он и не стерпел.
- Впредь нам наука, - назидательно проговорил Лунин. - Руководитель вынужден делать то, что поручено нам. Я полагаю так: раз тебе дали задание - умри, а выполни.
- Ты вправе осуждать меня, Коля, - подошла к нему Ирина. - Да, я виновата, ничуть не обижаюсь за твои справедливые слова, даже благодарю, что говоришь в глаза. Я сама себя казню… Меня подвел дежурный по станции. И его понять надо, впервые на такое дело шел. Он опять ко мне приходил, просит не лишать его нашего доверия.
- Хлюпик? - удивился Поляков. - Нам он не нужен.
- На первом задании показал себя - и довольно, - категорически заявил Лунин.
- А мне его жаль, - призналась Ирина. - Я бы еще раз ему поверила.
- Ты будешь делать то, что велит комитет, - жестко продолжал Лунин. - Никакой самостийности.
В это время в комнату вошел Метелин с наклеенной бородой и усами. Дверь он открыл своим ключом и немало был удивлен, когда вместо Максима Максимовича встретил Ирину с ребятами.
К Метелину подошел Поляков и упрекнул:
- Осторожность совсем забыл. Нас учишь, а сам…
Семен улыбнулся:
- Осторожность без риска - ничто. Осторожные, Миша, дежурными по станции работают. И что?.. Никакого проку. - И с тревогой спросил: - Что-нибудь произошло?
- Операция "Вагон" отменяется, - сообщил Поляков.
- Отменяется? - удивился Маслов. - А почему?
Миша разозлился:
- Твои три пуда динамита стоили пять жизней, вот почему! - резко ответил он. - А за вагон они знаешь сколько расстреляют? И тебе с Петром Петровичем не поздоровится за то, что вагон в тупик загнали. Что это сделано с умыслом, и дурак догадается. Максим Максимович против нашей операции, она плохо подготовлена, - закончил Поляков.
Выслушав Полякова, все сидели молча с опущенными головами. Распоряжение Максима Максимовича пришлось явно не по душе. Но Метелин твердо заявил:
- О расстрелах мы не подумали. Мы не имеем права ставить наших людей под фашистские пули. Выше головы, ребята, приуныли напрасно. Будет у нас и оружие и взрывчатка. Будет! Хитростью возьмем, - взглянув на часы, распорядился: - Костя и Николай, немедленно отправляйтесь к своим ребятам и отмените операцию.
Вместе с Трубниковым и Луниным ушел и Маслов. Поляков взял самовар, хитровато взглянул на Ирину и Семена, промычал что-то насчет чая, отправился на кухню. Воспользовавшись тем, что они остались одни, Ира поспешно спросила у Семена:
- Ну, как тебе живется у Луниных? Метелин ответил неопределенно:
- Тиха… Окраина, безопасно.
- Как там Власовна?
- По хозяйству хлопочет, последних кур от фрица прячет, - улыбнулся Семен.
- Ну, а Клава?
- Франтит, финтит! - усмехнулся он. - Это, пожалуй, единственное, что меня там смущает.
Ирина потупилась. Щеки ее порозовели. Семен сказал больше, чем она ожидала.
"Значит, к Клаве он равнодушен, - с облегчением подумала Ирина, - а мне-то казалось…"
Взглянув на Ирину, Семен почему-то вспомнил детство: как было все просто. В семь лет он сказал Ирине: "А я на тебе женюсь, вот подумаю немножечко и женюсь". Девочка, хлопая в ладоши, кинулась в беседку к родителям: "Папа, мама, мы поженимся с Семой". Степан Метелин в ответ улыбнулся: "А сын у меня не промах, весь в отца! Ишь какую ягодку приглядел. Ну, сваток, вся стать по единой косушечке хлопнуть, не то куры засмеют".
Сколько раз за последнее время Семену хотелось сказать слова, которые он давно носил в своем сердце. Презирал свою робость, которую испытывал, оставаясь с Ириной наедине, сердился, называл себя слюнтяем, тряпкой. Сколько раз собирался открыться, что оккупация, совместная работа в подполье еще больше их сблизили. Нет, даже не это. Что он любит ее, давно любит, с тех пор, как помнит себя. Он приготовил ей множество ласковых слов. Вот сию минуту решится, обязательно скажет то, что давно надо было сказать. Он заглянул ей в глаза, взял за руку:
- Ируся, мы с детства дружим, - произнес и смутился. - Я еще в школе… Понимаешь… я хочу сказать, в общем, сказать…
Осекся и отвернулся к окну.
Ирина чуть не крикнула: "Не тяни, милый, говори же… Ну, что же ты?.." А сказала совсем не то:
- Да, конечно… в театр ходили… в кино бегали.
Семен тяжело вздохнул:
- Да, так вот, Ира, мне уже двадцать шесть. В общем, Ира, я собирался признаться. Ты для меня, Ира… В общем, на всю жизнь…
ЦЫГАНКА ИЩЕТ ЗНАКОМСТВА
Наконец Сашко и его дружку Витьке повезло. Неожиданно они встретили цыганку в центре города. Искали на базаре, а увидели около офицерской гостиницы.
В ярком цветастом платье, она с независимым видом прогуливалась по тротуару, подолгу рассматривала витрины магазинов, будто поджидала кого-то.
Вот вышел Энно Рейнхельт, на ходу натягивая перчатки. Заметил цыганку. На холеном его лице заиграла самодовольная улыбка.
- А, цигойнер! Поди-ка сюда, - он поманил ее пальцем. Смело направляясь к нему, она тоже улыбалась:
- Я же говорила вам: молдаванка я.
Цыганка достала из-за пазухи бумаги, офицер внимательно прочитал.
- Гм… Да-а, - протянул он, возвращая документы. - Не солгала. - Потом нагловато осмотрел ее с ног до головы. - А ты, оказывается, довольно элегантна.
- Господин офицер мастер на комплименты, вот вы действительно ослепительны в этом мундире… гестапо, - робко произнесла она.
Офицер рассмеялся:
- В мундирах ты, милая девочка, разбираешься неважно, а в мужчинах?..
Рассматривая ее, он подумал: "А что, пожалуй, пикантно провести вечер с такой очаровательной пифией", - но строго сказал:
- Я запомнил, что ты мне предсказывала… "Глубокая яма! Витязя засыпают серой землей!.." А ну, скажи, в чем суть твоих предсказаний? Отвечай!
Девушка, потупив глаза, призналась:
- Вас долго не было видно. Я каждое утро сюда прихожу. Вы верите в любовь с первого взгляда?
Ее вопрос заметно озадачил офицера. И он не знал, что ответить. А цыганка горячо нашептывала:
- Нас, молдаванок, за влюбчивость огненными называют. Я… Я люблю вас… С одного удара сердца… полюбила.
- Полюбила! - поразился офицер. - Здесь не место…
Офицер повел ее в скверик напротив гостиницы, и они долго там гуляли. Она что-то оживленно говорила, он задавал ей какие-то вопросы.
Из-за тумбы для наклейки афиш за ними внимательно следили Сашко и его друг Витька. По тому, как офицер улыбался, мальчики поняли, что она говорит ему приятные слова.
- Предательница она, я так и знал, - наконец прошептал Ежик.
Витька с облегчением вздохнул:
- И зачем она нам сдалась, если с немцами якшается. Побежали отсюда, все расскажем Ирине… Может, больше за ней и следить не нужно.
Ежик почесал за ухом:
- Но, может быть, она дурачит фрица. - И, чтобы заинтересовать дружка, добавил: - А вдруг она наша наипервейшая разведчица, может, она из Москвы на парашюте сброшена. Одевается нарядно, красивая. Я слышал, будто таких берут в разведчицы.
Витька отмахнулся:
- Я есть хочу. Заглянем в казино, что в индустриальном техникуме. Там швейцаром мой родной дядька Тимофей… По краюхе хлеба выпросим.
Швейцар Тимофей, старик с представительной внешностью, с длинной окладистой бородой, сунул ребятам по куску хлеба, пригласил прийти завтра.
Мальчики тут же вернулись в сквер: ни цыганки, ни офицера там не было.
Все следующие дни они долго шатались по центральной улице, но цыганку не встречали. Однажды, проголодавшись, ребята снова завернули к швейцару Тимофею. Тот втолкнул их за ширму, угостил гречневой кашей. В казино вошли офицер и цыганка. Они громко разговаривали. Она называла его Энно, он ее Ружей.
Через стеклянную дверь было видно: офицер подвел девушку к столу, предложил стул, уселся сам.
В зале было пусто. Из-за ширмы выскочил официант с салфеткой, перекинутой через левую руку. Немец приказал:
- Подать мое любимое, - и обратился к Руже: - Располагайся как дома, нам здесь не помешают.
Тимофей, подметая пол, спросил, как себя чувствует его сестра - Витькина мать. Витька, не отрывая глаз от цыганки, ответил, что жива и здорова.
Ружа казалась смущенной, она говорила сбивчиво:
- Вы вправе презирать меня. Но я… я стала рабой своей страсти. Я вся как есть перед вами. Вы мне каждую ночь снитесь.
Лицо Энно оставалось каменным.
Официант неслышно расставил закуски, тарелки. Хлопнула пробка от шампанского. Ружа, вздрогнув, рассмеялась. Офицер выхватил у неловкого официанта бутылку, наполнил фужеры.
Первые бокалы выпили до дна.
- Вам можно позавидовать, - сказала Ружа. - По-русски говорите, как настоящий москвич.
- Отец позаботился. Мы жили в Прибалтике, в замке. Русских там предостаточно. Среди них детство провел. Великолепный был замок - лес, пруд… Советы пришли и отобрали. Да ненадолго.. Мне все вернут на веки вечные.
Он снова налил вино в бокалы и, чокнувшись, залпом выпил.
Тимофей толкнул Витьку в плечо:
- Погостевали и хватит. У нас охрана.
- Я никого не вижу, - сказал Витька.
- Они там, - и Тимофей показал на потолок. - Пока господ офицеров нет, они в бильярдной шарики гоняют.
- Дядечка, дай музыку послушать, - взмолился Витька. - Хоть еще немножечко.
- Только замрите…
Рейнхельт еще выпил бокал шампанского. Ружа пододвинулась к нему ближе, положила ладонь на его руку, с мягким упреком сказала:
- Прошу вас, не надо так много пить.
Слова ее озадачили Рейнхельта, он долго вглядывался в лицо девушки, что-то соображая.
- Непостижимая ты, Ружа, - сказал Рейнхельт. - Впервые встречаю столь наивную… Нет, ты всерьез просишь не пить?
- Как сестра, прошу, как верный друг, умоляю, не пейте.
- Отдыхаю, Ружечка, отдохнем вместе. Три месяца в непрерывных боях что-нибудь да значат!.. - Рейнхельт выпил еще бокал шампанского: - Эй, официант, подай нам семиструнную.
Взяв гитару, аккуратно протер белоснежным платком:
- Согрей песней душу, пожалуйста.
Ружа оживилась:
- Для вас с удовольствием.
Ружа запела. То была не песня, а трогательный интимный разговор с кем-то:
- Погубили они меня,
твои жгучие глаза,
какие прекрасные они,
какие манящие они…
Голос ее дрожал, прерывался, временами в нем слышались стоны, жалобы. Ежик приметил, что даже офицер расчувствовался.
Вдруг, опустив голову на стол, Ружа зарыдала.
Рейнхельт вначале растерялся, потом, склонившись, участливо спросил:
- У тебя горе?
Опа долго не отвечала. Открыла сумочку, отвернувшись, попудрилась. Доверчиво взглянула на Энно, порывисто произнесла:
- Детство вспомнила… Все, что потеряла, что отняли, вспомнила.
- Вы очаровательны, Ружа. - Он с готовностью наполнил бокалы: - Расскажите подробнее о себе.
- Отец под Сухуми имел усадьбу, виноградники, крупным виноторговцем был. Все отобрали, с сумой по миру пустили.
Рейнхельт поднялся, заложил руки за спину, обошел стол. "О себе рассказывает естественно, - размышлял он. - Будем в Сухуми, каждое слово проверю. А сейчас?.. Расстрелять никогда не поздно. Поручу полиции проследить, где бывает, с кем встречается, кто она в действительности".
Вслух сказал:
- Верьте мне, все наладится. В походе на Восток каждый из нас ищет свое: одни - жизненного пространства, другие мстят за то, что их вышвырнули из насиженных гнезд, вынудили где-то прозябать. Обещаю вам вернуть отцовские виноградники, потерянную усадьбу. Мы отомстим за кровь близких вам людей. Отомстим!
- Спасибо, Энно. А пока я собираюсь поступить на швейную фабрику.
- Повремени. Я что-нибудь другое придумаю. - И он взглянул на часы: - Прошу прощения. Мне пора, служба.
Бросив на стол деньги, он взял Ружу за руку, и они вышли из казино.
Чуть подождав, на улицу выбежали Сашко и Витя. На углу Энно и Ружа расстались.
Опустив голову, не замечая прохожих, цыганка медленно вошла в городской парк с ажурной чугунной оградой.
Сашко шепнул другу:
- Карауль у входа.
- Угу.
Парк находился в запустении, буйно пахло прелыми листьями, в голых ветках тоскливо свистел ветер, каркали вороны.
Ежик свернул на боковую дорожку, где гуще росли деревья. Цыганка обернулась, настороженно оглядела пустые аллеи. Ствол дуба спрятал Сашко. Уверившись в безопасности, она подошла к летней эстраде.
Мальчик, пригнувшись, перебегал от дерева к дереву, подкрался к эстраде с другой стороны, выглянул из-за угла: цыганки нигде не было.
Притаился у стены, ждал. Внезапно она вылезла из-под сцены с тяжелой корзиной. Когда Сашко высунулся вторично, она скрылась.
Ежик смекнул: направилась в дальнюю часть парка, туда, где растут черемуха и боярышник. Действительно, среди низких густых кустарников замелькал ее яркий платок.
Метров двести Ружа прошла вдоль ограды, потом пригнулась и вдруг очутилась по ту сторону забора.
Сашко быстро нашел лаз, которым она воспользовалась.
Парк выходил к самому морю. Берег был крутой, скалистый. Следуя дальше за Ружей, Сашко выбрался на Приморский бульвар, который тянулся вдоль длинного ряда старинных кирпичных домов.
Эту часть города, примыкавшую к порту, немцы подвергли массированной бомбежке. Почти вся улица была в развалинах. Мальчик не спускал глаз с Ружи.
В порту прозвучал орудийный выстрел. "Что это?" - удивился Сашко и невольно прижался к стене дома. Немного подождал. Выстрелов больше не было. Посмотрел вперед и обомлел - улица была пуста.
Подбежал к каменной высокой ограде, у которой только что была Ружа. Здесь помещался санаторий для больных костным туберкулезом. Раньше Ежик с дружком зарился на растущие там персики, яблоки, груши, редких сортов виноград. Как ни ухитрялись перемахнуть через ограду, не могли. Знал он и другое: в самом начале войны санаторий эвакуировался.
Сейчас тяжелые входные ворота были отброшены взрывом на улицу. Мальчик нерешительно вошел во двор.