□
Семен тревожно ждал весь день. Не зная, как убить время, шатался по квартире. Вошел в узкую комнату Николая. На стенке прилажена самодельная полка. На ней аккуратно расставлены учебники по высшей математике, философии. Второй ряд отведен классикам - Пушкину, Лермонтову, Льву Толстому, Чехову. Здесь же в твердом переплете роскошно изданный роман Войнич "Овод" - любимая книга молодого Лунина.
В сумерках вернулась Клава, в чем-то упрекала Власовну, долго плескалась у рукомойника. Потом послышались звуки гитары.
В халатике из набивного креп-марокена Клава выглядела очень эффектно. Уверенная в себе, шумно ворвалась в боковушку, ловкими движениями накинула на дверь крючок. Подойдя к Семену, обхватила шею руками:
- Сема, любимый, будут документы, будут. Не могу я без тебя. Не хочешь жениться, давай так… понимаешь? Я на все согласна… Твоей хочу стать, - с трепетом шептала она, будто ничего вчерашнего и в помине не существовало.
Такого оборота Семен не ожидал - растерялся, остолбенел.
- Я твоя, твоя… - Клава иступленно целовала его.
Семен обхватил девушку руками, крепко сжал. Она легонько застонала, торжествующе громко рассмеялась. Захлебывающийся ее смех вернул его к действительности. Семен отбросил крючок с двери. И сделал это как раз вовремя. Без стука вошел Николай, сделал вид, что не заметил разлохмаченных волос, пылающих щек сестры, строго приказал ей:
- Иди к себе!
Клава пулей выбежала из комнаты.
- Урод, пустышка, - бросил вслед сестре и к Метелину: - Собирайся, Сема, выход найден. Миша ходил советоваться.
- С кем?
"Зачем спрашиваю? - упрекнул он себя. - Конечно же, с Максимом Максимовичем советовался Поляков".
Николай ответил:
- Мне неизвестно.
- Куда меня?
И опять излишний вопрос: кроме Насти - некуда. Семен сам рассказал Максиму Максимовичу о Пятихатках. Тот пообещал узнать все о Насте, Василии и об их хуторе.
- Не сказал, - отозвался Николай. - Я сопровождаю до явки. Действую по твоему совету: делаю, что велят, вопросов не задаю.
ФОТОГРАФИЯ МЕТЕЛИНА
По дороге на службу Клава забежала к Трубниковым. Надежда Илларионовна возилась у печки, готовила завтрак. Костя брился, Сашко еще спал. При ее появлении дом наполнился движением, звуками. Она поцеловала старуху, схватила помазок, измазала мыльной пеной Костю. Ирина в своей комнате перед зеркалом причесывалась. Клава дотронулась до ее мягких, длинных волос:
- Обрежь, не модно ведь.
- За модой не гонюсь.
- А мороки сколько?.. Хотя французы говорят: чтобы быть красивой, надо мучиться… Ирочка, посмотри, какую я кофточку отхватила. Шерстяная. Нравится? На базаре по дешевке можно купить шикарные вещи.
- У нас на картошку не хватает, - отозвалась Надежда Илларионовна.
- Всем нелегко, - притворно проговорила Клава и, захлопнув дверь Ириной комнаты, доверительно зашептала: - Мне Семе надо сказать нечто важное… Где он?
- Тебе лучше знать, ведь он у вас.
- Колька куда-то его в другое место устроил.
- Так и спроси у брата.
- Спрашивала. К своим, говорит, перебрался. Наверняка врет, чувствую, что врет. В городе Семен!
Клава была как в лихорадке. Она с гневом принялась жаловаться: ее чураются и Семен, и Костя, и даже родной брат Николай. А разве она не такая, как все, или это не она раздобыла документы Василию и устроила его на легкую работу?.. Так зачем ее избегать, лишать доверия?
На какое-то время Ирине стало жалко Клавдию, и, чтобы утешить ее, сказала:
- Краем уха слышала, вроде бы Семен улетел.
- Крылья отрасли, что ль? - подозрительно спросила Клава.
- Говорят, самолет за ним прислали в условленное место.
- Самолет?.. А я? Для жены, выходит, места не нашлось. Вот и верь мужчинам.
- Жены?.. - поразилась Ирина.
- А ты разве не знала?
Побледнев, Ирина неловко опустилась на стул.
Клавдия торжествовала. Но недолго. Ей стало жаль Ирину и она попыталась смягчить удар.
- Ну, не совсем жена, а все-таки… Ты должна понять, не маленькая…
Ирина еле выдавила из себя:
- Очень… очень рада за тебя.
А Клава с таинственным видом продолжала:
- Сема мне важное задание дал, потому я и ищу его. Смотри сюда. - Она из сумочки достала чистый бланк паспорта. - Видишь?
Ирина инстинктивно отстранилась от нее:
- А вот это служебное удостоверение, с печатью, любую фамилию вписать можно.
Равнодушие Ирины взорвало ее:
- Я головой рискую, а он?.. А вы?.. По острию бритвы хожу, а меня не понимают! - кричала она.
Ирина молча взяла серенькие книжицы, они жгли ей руки, но внешне она была спокойна. Про себя подумала: "Передам Мише Полякову, он у нас специалист по изготовлению документов".
- Еще сообщи Семену, - продолжала Клава, - главный их штаб - в санатории.
- В кардиологическом?
- Да. Устроились на широкую ногу.
Ирина отвернулась к шифоньеру, стала перебирать коробки, белье, соображая, куда бы спрятать понадежнее бланки. Клава от нечего делать перелистывала лежащий на столике семейный альбом. Увидев снимок, на котором были Ирина и Метелин, она проворно вытащила его из альбома и, воровски оглядываясь, сунула к себе в сумочку. "Возьму на память, - решила она. - Сема все равно будет мой, никому его не отдам". Она поправила у зеркала прическу, бросила в спину Ирине, которая все еще возилась у шифоньера:
- Ну, я побежала, - и выскользнула из комнаты.
Оставшись одна, Ирина не выдержала и расплакалась. В висках стучало: "Грязь, какая грязь".
Узнав, в чем дело, Надежда Илларионовна не утешала дочь, наоборот, прикрикнула:
- Кому поверила? Стыдно о Семене плохое думать. Не такой он!
ТИПОГРАФИЯ ДЕЙСТВУЕТ
Василий Трубников старался. Развозя товар по магазинам, ко всему зорко присматривался, важное запоминал. Не раздумывая, согласился поселить Метелина у себя в Пятихатках. А через неделю перевез в хутор шрифты и печатный станок, помог Семену в погребе оборудовать типографию.
Поляков изготовил Метелину паспорт на имя колхозника из Полтавской области. В хуторе все знают, что у Насти обширная родня. Соседям и знакомым она отрекомендовала Семена как своего двоюродного брата. Врач Ирина Трубникова снабдила справкой, в которой указывалось, что Иван Бугров страдает открытой формой туберкулеза.
Семен отрастил бородку, небольшие усы. Василий заблаговременно показал документы "шурина" полицейскому, с которым водил дружбу, и даже попросил устроить больного родственника в огородную бригаду.
Через несколько дней полицейский приехал лично посмотреть на Ивана Бугрова. Опьянев, стал хвастаться умением с первого взгляда распознавать партизан.
- Мой глаз - алмаз, - любил повторять полицейский. - Партизан сразу угадываю.
Василий охотно ему поддакивал: "У Сысоя Карповича проницательность завидная, любого насквозь видит".
- Талант имею. В нашем деле иначе нельзя, - встряхивал рыжими кудрями полицай, бил себя в грудь. - Издали партизана различаю, по запаху чую. Поведу глазами и мне ясно, что за человек. Говорю одному: "Ага, а ты, голуба, большевик - следуй за мной". А надысь фрукт попался: "Э, да ты подпольщик!" - и руки ему назад… Почти не ошибаюсь.
Метелин молча наблюдал за ним, оценивая представителя "нового порядка", подбирал ключи, чтобы при надобности отомкнуть этот несложный механизм.
Полицай пообещал в следующий приезд определить к делу родственника хлебосольной хозяйки. И слово сдержал, вскоре Метелин был определен на работу в огородную бригаду.
□
С того дня Сысой Карпович повадился к гостеприимной Насте. Опрокинет стаканчик-другой самогонки, поспрашивает у Семена: не появился ли кто подозрительный и - восвояси.
Как-то, застав гостя в хате, Василий шутливо пригрозил:
- Ох, поломаю вам ноги, Сысой Карпович. Что-то вы к моей Настеньке зачастили…
Язык Сысоя Карповича начал заплетаться:
- Потише на поворотах! Я к шурину твоему завернул… Служба! Иван теперь вроде моих глаз в хуторе. Друзьяки мы с ним, - и похлопал Семена по спине. - Правильно я говорю, господин Бугров?
- Уж как есть точно, - потупясь, ответил Метелин.
- У меня в каждом хуторе свои глаза и уши, - хвастался полицай. - Появится подозрительный, Бугров мне тут же даст знать. Разве не так?
- Как велели, - ответил Семен.
В упор рассматривая Метелина, полицай откровенничал:
- А если честно признаться - сволочной народ пошел. Вот, скажем, ты, Бугров: неужто тебе коммунисты или, скажем, комсомольцы не попадались? Такого не может быть! А чем ты мне помог?
Василий поспешно наполнил стаканы, обнял Сысоя Карповича:
- Опять о службе? А ну ее к… Давай лучше по единой…
□
Утром бригадир встретил Семена сочувственными словами:
- Сдаешь, хлопец, борода да усы остались. Что с тобой?
Бессонные ночи в сыром погребе давали о себе знать: глаза у Семена ввалились, губы почернели.
- Ты же видел справку. У меня чахотка, а лекарства кончились.
Бригадир вел себя с почтительной настороженностью: что за человек этот чахоточный? Полицаев дружок, "дымку" с ним хлещет. Семену на руку то, что хоть этот не ищет с ним короткого знакомства, не бывает в квартире: больше времени для типографии остается.
- В город бы мне съездить. К врачу. Отпустите?
- Это можно. Отправляйся, когда захочешь.
Метелин не стал медлить. Через день, выпросив у Насти примус и старый чайник, завернув их мешковиной, он не шел, а летел на крыльях. Как нельзя кстати, Василий передал, что его в городе ждет Поляков. Семен знал, что это его вызывает Максим Максимович.
Все-таки на хуторе ему тяжело, одиноко. Связь через Василия не может заменить живого общения с друзьями. Особенно скучал по Ирине. Теперь ему казалось смешным его поведение у Трубниковых. Эта нарочитая сдержанность, разговоры только о деле. Именно тут, на хуторе, Метелин понял, как дорога ему Ирина.
У базара Семен бегло осмотрел вывески мастерских и, остановившись у одной из них, уверенно открыл дверь. Темный угол низкого помещения был забит разным железным хламом: ржавыми листами, погнутыми ведрами, кастрюлями, самоварами, кусками проволоки и прочей дрянью, которую добрые люди давно выбросили на свалку. У окна, сгорбившись над низким верстаком, сидел Максим Максимович, занятый прилаживанием дужки к солдатскому котелку.
Взглянув на Семена, приветливо проговорил:
- А, сынок, здравствуй.
Отложив в сторону котелок, достал из-под верстака хлеб, склянку с солью, луковицу, вареную морковь. Как бы оправдываясь в чем-то, сказал:
- Погляжу, не привел ли кого следом?
Он рывком открыл дверь, выглянул наружу, немного повременив, вышел на улицу. Осмотревшись, прикрепил к двери табличку: "Обеденный перерыв". Вернувшись, разрезал надвое луковицу, посыпал хлеб солью. Указал подбородком на верстак, пригласил:
- Присаживайся… - Но сам есть не стал. - Вызвал тебя вот зачем… Приказано всем горожанам с лопатами, кирками, ломами явиться на сборные пункты… Закрываются учреждения, школы, заводы, кроме тех, что заняты ремонтом военной техники. Всех жителей, елки-моталки, выгоняют сооружать оборону в самом городе, отдавать Приазовск им очень не хочется.
- Такого с немцами еще не бывало! - воскликнул Метелин. - Василий говорил: и кладбище расширяют, число госпиталей увеличивают…
- Ростов облагоразумил, - улыбнулся Максим Максимович. - Людей и техники угробили много, а "воротами" Кавказа попользовались каких-нибудь семь дней… Фон Клейст побаивается, чтобы такой же конфуз под Приазовском не повторился. Вот и закапывается в землю.
- Обороняться он вроде бы не приучен, - сказал Метелин.
- У него еще все впереди… Тут вот сводка Совинформбюро о Ростове. Надо бы поскорее, елки-моталки, до населения ее довести, а заодно народ с победой поздравить. Я кое-что набросал. Почитай-ка, а я послушаю.
Они отошли в угол, чтобы с улицы не привлечь к себе внимания. Метелин начал:
- "Дорогие наши отцы и матери, братья и сестры, все жители Приазовска!.. От имени городского комитета комсомола мы поздравляем вас с победой - Ростов-на-Дону снова советский, свободный!.."
Читаю - и прямо не верится, Максим Максимович, - не выдержал Семен и, переводя дыхание, продолжал:
- "Близок день и нашего освобождения! А чтобы он скорее пришел - становитесь в наши ряды борцов с фашизмом, бейте врага, пока не треснет его хребет!.."
Прослушав до конца листовку, Максим Максимович сказал:
- Вот еще что, сынок. Вчера меня посетил товарищ Сидоров Владимир Владимирович. Тебе и твоим хлопцам наказал кланяться. Мы с ним кое-что уточнили. Будем действовать совместно с его партизанским отрядом. Обстановка, елки-моталки, действительно обнадеживающая. Ты Лысый Курган на берегу Уса помнишь?
- Конечно.
- Его наши обошли, на пятнадцать километров вклинились в немецкую оборону. Это на севере. И от Дубовой рощи враг выбит. А это уже юго-восток! Мы с тобой люди не военные, а понять можем. Красная Армия берет Приазовск в клещи, бьет вражеские фланги, вот-вот в город ворвется.
- Это же здорово!
- От восторгов пока воздержимся. На наш участок враг срочно перебрасывает свежие танковые части. Бои предстоят жаркие. Одно ясно: впервые немцы вынуждены не наступать, а обороняться. А это кое-что да значит! Тут от нас для Красной Армии подмога потребуется. Как только наши части прорвут их оборону, мы ударим с тыла.
- На заводах созданы тридцать две боевые группы из молодежи, - сообщил Метелин. - Ребята рвутся в бой.
- А оружие? Автоматы, пулеметы?
- Маловато… Но у нас есть одна задумка, - сказал Метелин. - На комбайновом заводе они организовали мастерские по ремонту оружия. Так вот…
Максима Максимовича заинтересовала задумка Метелина, он принялся выспрашивать, что и как. Семен на все его вопросы отвечал обстоятельно…
Лукич и Николай Лунин уже несколько недель ведут наблюдение. С немецкой точностью, каждую субботу в одно и то же время за отремонтированным оружием приезжают одни и те же люди. Перед выездом с территории завода они останавливаются у проходной и заходят к начальнику караула. Все до мелочей продумано.
Провожая Метелина, Максим Максимович строго предупредил:
- Накажи хлопцам не своевольничать. А то есть такие горячие головы. Всем ждать сигнала. Ударим в спину - по штабам, узлам связи, когда нам скажут. До этого - ни-ни!
□
От Максима Максимовича поспешил в медпункт, к Ирине. Сколько не виделись, а девушка встретила его более чем холодно.
Сделала вид, что занята неотложными делами: что-то искала на столе, переставляла склянки, перелистывала журнал приема больных… И все это как-то уж очень нарочито.
Семену хотелось так много ей сказать: и порадовать новостью о наступлении Красной Армии, и хотя бы намекнуть на то, как ему там трудно без нее. Но подавленность Ирины и даже какая-то отчужденность его отпугивали. Ни о чем подобном он говорить с ней сейчас не мог.
Чтобы прервать затянувшееся молчание, Ирина сказала:
- Листовки мы теперь разносим по почтовым ящикам. Для этого привлекли группу учителей.
- У Маслова как идут дела?
- Отлично. Еще несколько паровозов на длительный ремонт отправили.
- Пожалуй, ему уже пора заметать следы. А то и себя подведет и Петра Петровича… Передай Юрию, что комитет решил направить его в порт, в доке работать. Пусть обратится на биржу труда к Вале Поляковой. Мы с нею уже условились, она поможет. Ну, а как ты?
Ирина скупо рассказала о том, как обвела вокруг пальца врачей-экспертов. Для горожан слово "биржа" было ужасно. Через нее лежал путь на каторгу. Но в Германию не брали больных трахомой, экземой, туберкулезом. Спасая советских людей, врачи-подпольщики выдавали фиктивные справки. Трубникова зерном клещевины натирала глаза здоровых людей, веки краснели, как при трахоме. Такое массовое "заболевание" вызывало у немцев подозрение. Одну молодую работницу из депо положили в госпиталь для тщательного исследования.
И тут помог Юрий Маслов. Через знакомую санитарку, работавшую в госпитале, передал девушке приготовленный Ириной порошок клещевины. Эксперты подтвердили прежний диагноз: трахома.
- В других местах пользуются твоим методом?
- Кажется, да.
- Ну, а о себе что же ничего не расскажешь?
Ирина удивленно посмотрела на Семена.
- Как там Надежда Илларионовна? - поспешил добавить он.
- Ничего. Клава раза два прибегала. О тебе все спрашивала. Волнуется очень.
- Для нее меня нет.
Расхрабрившись наконец, Ирина приготовила вопрос: "Муж ли он Клавы? Или это…" Произнести не успела, вошла медсестра.
Ирина повернулась к умывальнику, стала намыливать руки. Семен на бланке рецепта написал: "Хорошая! Я люблю тебя. Всю жизнь одну люблю". И вышел.
Вымыв руки, Ирина автоматически спросила:
- Много больных?
Медсестра пододвинула ей записку:
- Тот оставил.
Ирина смутилась, почувствовала, как краснеет…
Осматривала ли больного, выписывала ли рецепт, что бы ни делала, перед ней во весь рост стоял Семен - худой и бледный. "Дура я, набитая дура! - укоряла себя. - И что наделала! Бежать за ним?.. Нельзя". Сердце сжималось от стыда и раскаяния. Одно утешение - записка. Тайком раз десять прочитала ее.
В КОНОКРАДСКОЙ БАЛКЕ
После разговора с Максимом Максимовичем Метелин сразу взялся за подготовку боевой операции.
Местом его встреч с членами подпольного комитета комсомола служила заброшенная баня, сложенная из белого ракушечника на берегу речки Чернушки. Прежде в этом районе размещалась небольшая деревушка, носившая такое же название. В годы первых пятилеток Приазовск, разрастаясь, подступил к деревушке, затем вовсе поглотил ее. На месте деревянных хат воздвигли многоэтажные кирпичные дома, школу, магазины. От стародавнего сохранилась лишь эта полуразрушенная баня, стоявшая на откосе, заросшем кустарником.
Непосвященный не много бы понял из разговора Семена Метелина с Николаем Луниным.
- Ничего не изменилось? - спросил Метелин.
- Все то же, - ответил Лунин. - Они живут по раз установленному расписанию.
- У ворот останавливались? - не унимался Семен.
- И останавливались, и к начальнику караула заходили, шнапс пили.
- Справится ли Маслов?