* * *
Сколько времени Боков лежал, засыпанный землей по грудь от взорвавшейся неподалеку бомбы, он не знал. В памяти осталось лишь одно: как он бежал к Лютову, увидя его скрюченным возле объятого пламенем вражеского танка. И тут, когда он швырнул последнюю свою гранату в группу фашистов, прижавшихся к скале, бесшумно, без свиста и визга, упал снаряд, укрывший его горячим, тяжелым земляным отвалом, и глаза у него закрылись…
Кто-то подошел, сгреб с него землю. Егор поднялся я а ноги.
- Лежи, лежи, капитан. Я майор Петушков. Сейчас подойдет санитарная машина.
Боков узнал майора Петушкова, однако слов его не слышал, показал на свои уши и замотал головой.
- Это пройдет, капитан. Пройдет, Егор Петрович. Спасибо, капитан, за стойкость и мужество. Немца не пропустил…
Подъехала санитарная машина, открылась дверца. Вслед за санитарами, сошедшими на землю с носилками, сполз по ступенькам весь забинтованный боец. На него шумнул водитель машины, но боец, раненный в голову, не подчинился.
- Товарищ капитан, это ж я, Иван Иванович Лютов, - сказал еле слышно боец с обвязанной головой и поджатой, на перевязи, ногой. - Полегли почти все…
- Жив! - чуть не заплакал Егор, узнав Лютова. - Ваня, Ваня, мы же с тобою где только не бывали! - безголосо, едва было понять, шевелил губами Боков. - Чего только не видали! Держись, Иван Иванович!
Шофер с конопатым лицом все же усадил Лютова в машину. Возле "санитарки" с визгом тормозов остановился "виллис", из него выскочил генерал. Боков узнал: Петр Кузьмич Кашеваров!
Генерал вскинул голову, чтобы видеть всех, и громко сказал:
- Братцы! Товарищи!.. Под Сталинградом наши перешли в решительное наступление! Теперь очередь за нами!..
Боков заметил лейтенанта Кутузова, потрясающего сжатыми кулаками, возле раненного в шею Ильина, сильно обрадовался, что Илларион и Ильин живы. И Вася Дробязко, и Рубахин, и Петя Мальцев, которые глаз не сводили с генерала Кашеварова, тоже уцелели.
Мимо по шоссе прогремела колонна танков. В небе пронеслись истребители, вслед за ними - бомбардировщики с красными звездами на крыльях. В открытое окно Лютов показывал костылем на самолеты. Боков кивнул ему, помахал рукой и, сильно заикаясь, сказал подошедшему к нему врачу:
- Мне, может быть, и никакой помощи не требуется…
- В машину, в машину! - сказал врач и велел санитарам положить капитана на носилки.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ФОН ШТЕЙЦ И МАРТА
1
Полковнику фон Штейцу порой не верилось, что огонь ведут люди, стоящие у орудий, минометов и ракетных установок, что люди сбрасывают бомбы с самолетов. Нет, нет, люди могут уставать, в конце концов, человеку требуется сон. А тут - сыплет и сыплет… огромными пригоршнями… Конечно же, это машина, многорукая и беспощадная. Фон Штейц не верил ни в черта, ни в бога, но он, герой Крыма, ныне представитель Гитлера, молился в душе, чтобы сломался хотя бы какой-либо болтик в этой машине, чтобы в Москве разразилось землетрясение, чтоб…
А войска мерзли, гибли, дичали… чтоб… чтоб… Глупость! Наивность! Машина сработана очень прочно. В Москве не произойдет землетрясения, и даже ни один из русских командующих войсками ни на минуту не покинет наблюдательный пункт…
Фон Штейц открыл флягу - в ней было несколько глотков спирта. Выпил и швырнул посудину под ноги генералу Радеску. Тот скривил рот, на посиневшем, с изогнутым носом лице заходили желваки. "Ну и что?" - хотелось крикнуть фон Штейцу. Но он лишь дернул плечами и закрыл глаза. Кольцо русских, охвативших армию Паулюса, он вообразил быстро, точно и так живо, что на миг показалось, будто кто-то душит его. Он расстегнул ворот мундира.
Фон Штейц попал под Сталинград вскоре после того, как армия Паулюса была окружена советскими войсками, попал сюда не простым офицером, а порученцем фюрера. Он обязан доложить Гитлеру объективное состояние армии Паулюса, с тем чтобы… чтобы принять конкретные меры, облегчающие положение окруженных войск. Но он задержался в штабе Паулюса и теперь точно не знал, сумеет ли благополучно выбраться из котла.
Радеску опять скривил рот, на этот раз даже что-го сказал. Фон Штейц успел расслышать лишь отдельные слова.
Радеску поднял флягу, поставил ее на стол, затем, глядя в амбразуру, сказал, что кольцо русских очень прочно, что танки генерала Гота, посланные деблокировать 6-ю армию, будут смяты и отброшены к Ростову и что он, фон Штейц, едва ли сможет выбраться из этого блиндажа. Еще один день - и аэродром будет занят советскими войсками, а он, Радеску, пустит себе пулю в лоб, ибо его, как коменданта аэродрома, все равно расстреляют потом.
- Кто… расстреляет?
- Вы, фон Штейц, - сказал Радеску, отстегивая от поясного ремня флягу. - Пейте, это последнее.
- Хлеб есть?
- Нет.
- А что есть?
- Ничего. В Берлине закусите, если улетите сегодня вечером.
- Мне нужна машина… До посадочной площадки сколько километров?
- Машины нет, идите пешком, тут рядом.
- А вы, господин генерал?
- Я? Куда? Зачем?
- Вы собираетесь стреляться? - усмехнулся фон Штейц и быстро опрокинул флягу в рот. - Не советую! Фюрер ценит вашу преданность. Скоро он по всей России создаст мощные крепости, русские тогда не сдвинут нас с места. Крепостная оборона! Вот что теперь нам требуется… Выпейте…
Радеску налил в колпачок. Спирт обжег горло, и генерал закашлялся. Успокоившись, он покачал головой:
- Когда-то я слушал лекции генерала Енеке, кажется, в то время он возглавлял у вас штаб крепостного строительства?..
- Генерал Енеке еще скажет свое слово, - перебил его фон Штейц. - Фюрер высоко ценит талант Енеке… Вообразите! - продолжал фон Штейц возбужденно. - Наши войска удерживают всю европейскую часть России! И уже вторглись в советское Закавказье. Они во Франции, они в Италии, в Норвегии, в Финляндии, в Африке, на Балканах! Черт возьми, мы будем и в Англии!.. Вы поняли?
Конечно, генерал Радеску все это хорошо понимал, но кто объяснит ему, что происходит здесь, на прибрежных равнинах Волги и Дона? Кто ответит на вопрос: гибель армии Паулюса не удар ли по ногам, на которых еще стоит Германия? Припомнилось, как однажды маршал Антонеску сказал, напутствуя своих генералов: "Отборная армия генерал-полковника Паулюса - это те самые ноги, на которых фюрер перешагнет Волгу!" Не перешагнул…
- Нам нужна передышка, - размышлял фон Штейц, - маленькая передышка, и тогда… - Он недоговорил, что произойдет тогда: в блиндаж вошел адъютант генерала Радеску, закутанный в какое-то запорошенное снегом тряпье, в огромных валенках на ногах.
- Господин генерал! - сиплым голосом произнес он. - Русские продвигаются к посадочной площадке!
Радеску взглянул на фон Штейца, потом перевел глаза на адъютанта, разглядывая его с ног до головы. Потом резко встал.
- Пойдемте, фон Штейц, я провожу вас к самолету! - Генерал толкнул дверь, и холодная, колючая поземка резанула его по лицу.
…Они шли лощиной. Их сопровождали десять автоматчиков, десять теней, едва передвигавшихся по глубокому снегу. Огни разрывов зловеще освещали степь, уже терявшуюся в вечерних сумерках. До взлетной полосы оставалось не больше километра, когда фон Штейц схватил Радеску за руку и показал на холм - там мелькали расплывчатые черные точки. Радеску понял: это движется цепь русских, и похоже, они намереваются отсечь им путь к площадке. Он подал команду автоматчикам. Завязалась перестрелка. Фон Штейц, прижимая портфель к груди, рванулся вперед. Потом, когда треск автоматных очередей над головой стал невыносимым, упал в снег, не выпуская из рук портфеля. А когда стрельба стихла, он пошел, утопая в снегу.
Сколько времени он шел, трудно сказать. Прямо перед ним, преграждая путь, лежал человек, одетый в полушубок. Фон Штейц догадался: русский. Вытащил из кобуры пистолет, по человек лежал неподвижно. "Убит", - решил фон Штейц. Он еще никогда в открытом бою вот так близко, лицом к лицу, не встречался с русскими… Его вызвали в ставку Гитлера, чтобы он доложил обстановку в районе кольца. Фон Штейц подумал, что любой документ о русских был бы ему сейчас очень кстати. Осмелев, мигнул карманным фонариком по петлицам убитого - майор Красной Армии, полушубок расстегнут, там документы… Треск автоматов с новой силой обрушился на голову. Совсем рядом, справа, он увидел генерала Радеску, тот что-то кричал. Фон Штейц побежал к генералу, но тут майор в полушубке застонал и приподнял голову, в правой его руке была граната. И фон Штейца стегануло по ногам пучком железных прутьев так больно, что он, пробежав несколько шагов, потерял равновесие и присел, попытался встать - и снова упал. Потом почувствовал, что его волокут по снегу…
Гул авиационного двигателя пробудил сознание: люди метались вокруг самолета, злобно кричали друг на друга и стреляли куда-то из автоматов и пистолетов. Сгорбившись, неподвижно стоял чуть поодаль генерал Радеску и неотрывно смотрел, как механик втягивает в люк стремянку. В руках у генерала был портфель. Неожиданно рядом с механиком возникло лицо фон Штейца.
- Мой портфель! - крикнул он резко.
Генерал Радеску вздрогнул, кто-то из автоматчиков взял из его рук портфель, подошел к самолету и ловким броском швырнул в черный проем люка.
На третий день после прибытия в имперский госпиталь фон Штейц позвал хирурга.
Пришел лысый кругляш, снял пухлой белой рукой пенсне, спросил вежливо:
- Вам лучше?
- Я не об этом. Мне нужно знать, сколько извлекли осколков?
- Двенадцать…
- Принесите их.
- Хайль Гитлер! - сказал доктор и вышел из палаты.
Фон Штейц закрыл глаза. В который раз перед ним возникала все та же картина - район окружения, снега, трупы замерзших солдат, неумолчный гул адской машины… Ему стало не по себе, даже озноб прокатился по всему телу…
Открылась дверь, вошел хирург, держа в руках металлическую коробочку.
- Вот они, - сказал врач и начал считать синеватые ребристые осколки. - Ровно двенадцать…
- Так… Оставьте их мне, теперь будет тринадцать… - Фон Штейц отвернул подушку, достал кожаный футлярчик и извлек из него крупный, размером с голубиное яйцо, осколок. - Отцовское завещание, двадцать лет храню…
Доктор передал фон Штейцу коробочку, скрестил на груди руки.
- Когда я оперировал вас, вы звали какую-то Марту… Это жена?
- Это жена…
- Я так и подумал. У нас в госпитале тоже есть Марта, хирургическая сестра. Хорошая девушка, смелая.
- Марта?
- Да, Марта…
- Позовите.
Марта оказалась белокурой, высокой немкой с пронзительно-синими глазами. Фон Штейц лежал в отдельной палате, и теперь она часто приходила к нему. Они вели разговоры о войне, о том, что происходит под Сталинградом. Глаза Марты горели, когда она называла имена офицеров, отличившихся в боях. По ее мнению, генерал-полковник Паулюс обязательно скоро разгромит Красную Армию и пойдет дальше, к Уралу, где лежат разные богатства - жаль только, что она, Марта, не там, не с армией Паулюса, этого храбрейшего полководца…
Фон Штейц смотрел на ее хорошенькое личико со вздернутым носиком и думал о своих ранах, о том, сумеет ли он, как говорит хирург, через месяц-два встать на ноги. Ему хотелось спросить об этом Марту, но он только проводил языком по сухим, бескровным губам и ничего не говорил. Марта продолжала щебетать, чуть картавя и растягивая слова. Оказывается, ее старший брат, Пауль Зибель, сражается там, в Сталинграде. Она очень любит Пауля и убеждена, что он обязательно возвратится домой целым и невредимым, потому что Пауль окончил военное училище и знает, как вести себя на фронте.
- Вы его не встречали? Он такой смешной, все время играет на губной гармошке…
- Видел, видел… - ответил он. - Лейтенант…
- Вот молодец! - всплеснула руками Марта. - Нельзя ли похлопотать, чтобы ему дали отпуск? Я так соскучилась…
- Нет, нельзя, Марта… Оттуда не отпустят.
Она вздернула плечиками.
- Почему? Стоит только вам захотеть… Я знаю, кто вы! - Она поднялась, вытянула вперед руку: - Хайль Гитлер! - И, резко повернувшись, направилась к двери.
- Постойте… Откуда вы знаете, кто я? - остановил ее фон Штейц.
- Полковник фон Штейц, личный порученец фюрера… - Она пристально посмотрела ему в глаза и вышла из палаты.
"Да ты и правда чертенок, Марта! - подумал фон Штейц. - Боевая и красивая немецкая девушка".
Когда Марта вернулась, фон Штейц рассматривал удостоверение личности майора.
- Что это? - спросила Марта.
Фон Штейц закурил и, показывая на фотографию на удостоверении, сказал:
- Этот человек, Марта, чуть не убил меня. Это русский майор.
Она удивилась.
- Русский майор? - И рассмеялась. - Шутите, полковник.
Фон Штейц нахмурился: да, вот когда-то и он, фон Штейц, так думал. Красные варвары! Что они умеют, разве они могут по-настоящему воевать?.. Но Сталинград… Мой бог, это же настоящий ад! Марта не знает этого, и очень хорошо, и вообще здесь, в Германии, мало кто имеет понятие об этом, разве лишь инвалиды… Он открыл коробочку с осколками.
- Вот они… Двенадцать штук… А этот, тринадцатый, отцовский. Тринадцать надо умножить на сто. - Фон Штейц и сам не знал, почему на сто, но он минувшей ночью поклялся именно в таком соотношении отомстить за себя и за своего отца, старого кайзеровского генерала. - Я увезу эти кусочки на фронт и буду считать… за один - сто смертей.
Застывшим, тяжелым взглядом фон Штейц смотрел на коробочку, в которой лежали осколки. Марта забеспокоилась:
- Вам плохо?
- Нет, нет. - Он заставил себя улыбнуться, захлопнул коробочку и положил ее под подушку. - Марта, у меня есть просьба. Ты "Зольдатштадт" знаешь хорошо?
- Знаю, господин полковник.
Он о чем-то подумал, со вздохом сказал:
- Меня зовут Эрхард… А знаешь, сколько мне лет? Двадцать восемь… Эрхард… и никакого полковника. Поняла?
Она улыбнулась, улыбнулась потому, что еще раньше знала, сколько ему лет и как его зовут. Еще в тот день, когда его только внесли в операционную, он ей понравился, понравился тем, что не стонал, как другие раненые, и наконец тем, что был доверенным Гитлера. "Герой, герой… Любимец самого фюрера!" Когда-то, еще будучи девчонкой, она мечтала увидеть живого фюрера, вождя нации, но такого случая не представилось, фюрер ни разу не появлялся на окраине "Зольдатштадта", и было обидно. И вот теперь она сидит с человеком, который не раз и не два, а много раз встречался с вождем. Такое счастье выпадает не каждой немецкой девушке. Марта встала навытяжку перед фон Штейцем.
- Хайль Гитлер! - произнесла она.
- Хайль, - ответил фон Штейц. - Слушай, что я тебе скажу… Ты завтра поедешь в "Зольдатштадт"… Дом три на Кайзерштрассе - это мой дом. Я хочу, чтобы именно ты поехала. У меня там мать, отец и жена, тоже Марта… Это странно, но моя жена очень похожа на тебя… - Фон Штейц говорил неправду: его Марта была полной, с некрасивым, даже неприятным лицом, но он любил ее. - В дом не заходи, узнай у соседей, как они там… Потом я напишу, чтобы приехали сюда. Поняла?
- Поняла, господин полковник…
- Эрхард, - поправил фон Штейц, взяв Марту за руку.
2
"Святой Иисус и пресвятая Мария, какое счастье!" - радовалась Марта подвернувшейся возможности навестить своих родственников в "Зольдатштадте". Машина мчалась с бешеной скоростью. Водитель, угрюмый детина с крупным лицом и огромными ручищами, упорно молчал. Марта уже дважды пыталась с ним заговорить: ей не терпелось похвастать своим знакомством с фон Штейцем, - но тот в ответ лишь покачивал головой да криво улыбался, посасывая свою бесконечную сигарету. Не добившись от него ни слова, Марта снова и снова предавалась воображению, как подъедет к своему домику, хлопнет дверцей и крикнет, чтобы рее соседи услышали: "Вот и я, дорогая мама!"
Она хотела, чтобы в это время семья была в сборе - мать, отец и ее юный брат Ганс. О-о, как они обрадуются: приехала их взбалмошная Марта! И все сразу и потом каждый порознь будут восхищаться ее военной формой и тем, что она работает в центральном имперском госпитале и что присматривает за фон Штейцем, который много раз встречался и разговаривал с фюрером, и побывал в самом Сталинграде, и даже видел там брата Пауля. Она всем им расскажет, пи о чем не умолчит…
В километре от города водитель вдруг остановил машину и буркнул хмуро:
- Они опять бомбят! - Он хлопнул дверцей, грузно перепрыгнул через канаву и скрылся в придорожном лесу.
Марта была поражена трусостью шофера и, чтобы пристыдить парня, осталась возле машины. Самолеты бомбили с большой высоты. Их было очень много. Дробно хлопали зенитные орудия, тяжело, с надсадным кряканьем рвались бомбы. Под ногами шаталась земля. А Марта все стояла, запрокинув голову, и ждала - вот-вот запылают и начнут падать самолеты врага; она ни на минуту не сомневалась, что русские не уйдут безнаказанно, зенитчики пока приспосабливаются, но вот еще несколько секунд - и они проучат этих варваров, посмевших прилететь в самый центр Германии. Самолеты, однако, не падали, да и трудно было заметить что-либо - серые облачка зенитных разрывов, огромные клубы пыли и гари смешались, образуя сплошную чудовищную тучу. Туча эта дико гудела и грохотала.
Бомбежка длилась около часа. Она угасла внезапно. Наступила звенящая в ушах тишина. Пыль оседала. На небе появились просветы. Марта почувствовала острый запах гари. Она вытерла слезы.
Подошел шофер. Он осмотрел машину, бросил Марте:
- Садитесь! Куда ехать?
Марта села на заднее сиденье, сжалась в комочек, ответила:
- Сначала к моим родителям, потом на Кайзерштрассе, три…
…Не было ни ворот, ни двора, ли дома… Была груда камней, еще горящих и дымящихся. Подошли какие-то люди. По их разговору Марта определила, что это команда по расчистке развалин.
Однорукий майор с Железным крестом на груди спросил ее:
- Ты кто будешь?
- Порученец полковника фон Штейца! - сказала Марта.
Майор посмотрел на шофера. Парень в подтверждение кивнул.
Однорукий лихо выкрикнул:
- Хайль!
Марта направилась к лимузину. Лицо у нее было серое, а глаза сухие.
- Кайзерштрассе, - сказала она.
Дом фон Штейца был оцеплен нарядом солдат. У ворот стояла карета "скорой помощи". Марту не пустили во двор. Она начала кричать, требуя впустить ее, но один дюжий эсэсовец толкнул ее в грудь. Марта упала на спину и начала биться в истерике, теряя сознание…
Она пришла в себя в машине. Шофер остановил лимузин, повернулся к ней:
- Выпей… Помогает. - Он достал откуда-то бутылку, налил в эбонитовый стаканчик.
Ей стало легче, и она спросила:
- Как семья Штейца?
- Жена погибла, старый генерал покалечен, едва ли выживет, - вздохнул шофер.
Они ехали молча. Потом парень сказал:
- Это была вторая бомбежка. При первой погиб мой отец…
Марта вскрикнула:
- И ты так спокойно говоришь! Всех надо уничтожить, всех, всех - и русских, и американцев, и англичан! Фюрер так и сделает!