3
Из приказа Гитлера командующему 11-й немецкой армией генерал-полковнику Э. Манштейну
"Как я уже не раз повторял, Крым - непотопляемый авианосец между Балканами и Северным Кавказом: в чьих руках этот авианосец, тот и хозяин политического и военно-стратегического положения в странах Черноморского бассейна.
Приказываю:
- наступать в глубь Крыма и уже к 1 ноября овладеть Севастополем;
- вражеский гарнизон Одессы оставить в тылу наших войск и затем, после взятия Севастополя и Керчи, уничтожить.
Время - победа!"
* * *
Из директивы Верховного Главнокомандования Красной Армии командованию Одесского гарнизона
"…В связи о угрозой потери и невозможностью одновременной обороны Одессы и Крыма эвакуировать Одессу морем в Севастополь…
30.IX.41 г.".
* * *
Наступило утро шестнадцатого дня обороны Ишуньских позиций, преграждавших вторжение гитлеровских войск в степной Крым. Все прошлые дни от тяжкой бомбежки с воздуха и непрерывного огня артиллерии в реках Ишунь, Четырлак и в многочисленных озерах нагревалась вода и по ранним утрам и вечерам поднимался пар причудливыми белесыми облаками. От чрезмерного шквального огня трясло, лихорадило землю, повсюду ходили султаны разрывов, напоминавшие извержение магмы, и невольно думалось: вот-вот зашипит под блиндажом высотка, ударит струя, и блиндаж в три наката взлетит в затуманенное гарью и пылью поднебесье и там сгорит, как сгорают падающие звезды… Но скрипучий блиндаж держался, как и держалась вся наша оборона…
Блиндаж вновь закачался, заскрипел, земля посыпалась мне за воротник, и я малость скукожился, смялся.
- Ну что ты, Сухов! - возвел на меня усталый взгляд начальник разведки бригады майор Русаков.
Мне стало неловко от его слов. У блиндажного окна стоял командир бригады полковник Кашеваров.
- Сухов, сколько тебе лет? - спросил у меня комбриг.
- Вчера пошел девятнадцатый, товарищ полковник.
- Дело не в годах, Петр Кузьмич, - сказал Русаков. - Я взял его в ординарцы потому, что он знает немецкий язык. Это пригодится мне. А до нас он служил в разведроте старшего лейтенанта Бокова Егора Петровича.
- А что ты окончил, Сухов? - все еще глядя в окошко, продолжал спрашивать у меня комбриг.
- Два курса литфака Ростовского университета.
- В писатели метишь? - улыбнулся Кашеваров. - Ну что же, после войны, Миколка… - Он вдруг вскричал: - Конница пылит! Русаков, ты мозгуй тут! Миколка Сухов, за мной!..
Мы выбежали из блиндажа.
К окраине полуразрушенного поселка, в котором размещался штаб бригады, подходила уставшая, пыльная-перепыленая конница, поменьше эскадрона. Ее также заметил начальник оперативного отделения штаба бригады капитан Григорьев.
- Петр Кузьмич, - обратился он к Кашеварову, - похоже, что конница из ударной группировки. В общем, дождались наконец. Теперь можно и раненых вывозить…
Пока они гадали, от эскадрона отделился усатый всадник и на крупной рыси подскакал к полковнику и капитану, раскрыл белозубый рот:
- Товарищ полковник, докладывает капитан Кравцов, из кавдивизии Глаголева. Дивизия наша входит в ударную группировку генерала Батова…
- Ура! Ура, Андрей Кравцов! - бросился полковник стаскивать с лошади запыленного капитана. - Ну я же Кашеваров! Помнишь совещание в Симферополе? Ну, генерал Акимов вручает нам - тебе, майору Русакову и… мне в том числе - значки "Ворошиловского стрелка". Да неужели забыл, не запомнил?!
- Товарищ полковник Кашеваров?! - воскликнул капитан Кравцов, узнав нашего комбрига.
- Конечно! Он самый… А это, - показал Кашеваров на Григорьева, - будущий мой начальник штаба напитан Петр Григорьев. Прежний начальник штаба погиб… Ну рассказывай, Андрей Кравцов, далеко ли пехота?
- Пожалуй, суток на трое, а может, и больше отстала от кавалерии.
- Ну а танки?
- Танкам еще труднее, товарищ полковник. За ними на переходе охотится вражеская авиация, потери несут…
- А что генерал Батов?
- Генерал Батов заполучил новые минометные установки, смонтированные на машинах, - эрэсы. Так вот он из этих эрэсов и шуганет по Манштейну…
Капитан Кравцов спешил осмотреть участок обороны, отведенный по приказу генерала Батова кавдивизии. Он попрощался наскоро и повел эскадрон на правый фланг.
Кашеваров сказал Григорьеву:
- Петр Максимович, теперь можно и за раненых взяться… Ты иди к майору Русакову, он в своем блиндаже. Я же возьмусь за раненых.
Раненые размещались тут же на площадке, под крутым срезом кургана, в окопах и капонирах.
- Хлопцы! - крикнул раненым Кашеваров. - Товарищи, пролившие кровь! Спасибо! Подмога идет! - Среди обмотанных бинтами, толпившихся возле пустой "санитарки" выделялся своим высоким ростом и спокойным лицом майор. - Петушков! Дмитрий Сергеевич, у тебя же ребра нет!..
- Это у Адама, Петр Кузьмич, одного ребра не было!.. - сказал Петушков, закрывая рукою окровавленный бок.
- Ха-ха-ха-ха! - раскатисто рассмеялся белобрысый старший сержант с забинтованной по самое бедро ляжкой.
- Вот черт на свадьбе! - зашумел Кашеваров на белобрысого старшего сержанта. - Послушай, Никандр Алешкин, у тебя же на руках направление на курсы младших лейтенантов!
Похоже, что самому Кашеварову не очень-то хотелось расставаться с этими перевязанными окровавленными бинтами людьми.
- Товарищ комбриг! - вновь возвысил голос старший сержант Алешкин. - Война только разворачивается! А мы что, рыжие?! Это санитарки понакручивали на нас бинты. А у нашего комбата, у товарища майора Дмитрия Сергеевича, вовсе не рана, всего лишь махонькая черябинка. Ни за какие коврижки в госпиталь!
- Прекратите галдеж! - резко осадил Кашеваров расшумевшихся раненых. - И какие же вы непослушные! Душу мне выворачиваете… Товарищи, благодарю всех за подвиг и пролитую кровь во имя нашей победы. Жду вас, родные, здоровыми, крепкими. Майор Петушков, бери мой газик и, прошу тебя, не дури! И скорее возвращайся, должность командира первого батальона за тобой остается. - Кашеваров отвернулся и, видно, не в силах глядеть на отъезжающих раненых, резко отмахнулся, поплелся на свой командный пункт.
4
О вражеской группировке, предназначенной для прорыва в степной Крым, майор Русаков знал в общих чертах - гитлеровское командование нацелило отборный пехотный корпус во главе с вышколенным в боях во Франции генерал-лейтенантом графом Шпанека, усилив этот корпус тремя танковыми дивизиями и переключив на его направление сотни бомбардировщиков четвертого воздушного флота да еще выдвинув сюда горный румынский корпус.
Наша бригада занимала центр на Ишуньских позициях, а на флангах сражались стрелковые дивизии, уже много раз испытавшие удары группировки графа Шпанека.
В своем тесном, перекошенном блиндажике Русаков с нетерпением ждал "языка", чтобы иметь хоть какие-либо сведения о намерениях врага перед началом нового дня. Скрипнула дверь, и майор поднял голову - в блиндаж вошел капитан Григорьев. Он молча снял нагар с фитиля и сказал:
- Маркел Иванович, не найдется ли у тебя бритвы?.. Опрятного командира враг боится вдвойне, а то и втройне.
У Русакова бритва нашлась, и Григорьев устроился за низким самодельным столиком. Брился он насухую, все поглядывая на майора. Поглядывал-поглядывал и под конец, разобрав "безопаску" и вложив ее в потертый футлярчик, выпалил:
- Русаков, амба гитлеровцам! Командование нашей армии подготовило удар из эрэсов по группировке Шпанека. Только ты об этом не распространяйся. Полковник Кашеваров сказал мне: "Один внезапный удар по врагу дороже трех ударов, о которых сороки уж перед тем разнесли…" Как твои разведчики? Не вернулись?
- По времени вот-вот должны появиться.
- Если что, я на НП комбрига. - Он открыл дверь и остановился. - С "языками" надо быть покруче, ибо они, суки-фрицы, врут много на допросах. Уводят в сторону, петляют.
В блиндаж через маленькое оконце уже заглядывал лучик раннего солнца. В это время обычно со стороны немецких позиций начинал нарастать гул, и все знали, что гитлеровцы пробудились, промыли глаза, позавтракали - и через час жди огневого налета. Но на этот раз глухо, а пора бы. "Уж не темнят ли? Уж не вздумали ли усыпить тишиной? Уж не отступили ли от своего железного правила - начинать в одно и то же время?" Тишина бесила майора Русакова, и он, не выдержав звенящей в ушах немоты, бросился было к выходу, чтобы взобраться на маковку высотки и оттуда оглядеть в бинокль вражеские позиции, но путь ему преградил комендант штаба лейтенант Шорников:
- Товарищ майор, привели перебежчика.
Он шагнул в глубь блиндажа: измотанный бессонницей, с красными, набрякшими глазами, Шорников простудно-хрипящим голосом доложил:
- Сержант Лютов подкараулил и изловил.
Едва Шорников отступил в сторонку - в блиндаж, семеня и спотыкаясь, вошел насквозь промокший крепыш блондин с немного выпуклыми скулами, в гражданской одежонке - узеньких брюках и потертом пиджаке, с которых еще стекала вода. Вкатившийся вслед за перебежчиком сержант Лютов кивнул на мокрого блондина:
- Я его вытащил из озера и спросил: "Ты натуральный фриц? Или же просто перебежчик?" А он, товарищ майор, говорит: "Ведите меня к своему генералу". А кофе по-турецки ты не хочешь?! - закричал Лютов, снимая о плеча автомат.
Лейтенант Шорников приостановил Лютова:
- Ваня, он пленный. Подождем пока.
- Кто таков? Фамилия, имя и отчество?! - резко спросил Русаков пленного.
- Сучков… Иван Михайлович. - Из-под льняных и мокрых бровей задержанного смотрели ясные, чуть оттененные синевой глаза.
- Документы на стол!
- Документов при мне нет. Еще во Львове одна женщина меня переодела, видно, очень хотела, чтобы я не попал в руки фашистов. Так я и оставил ей на хранение с уверенностью, что скоро вернемся во Львов…
- Шпрехен зи дойч? - спросил Русаков.
- Я, я, шпрехе дойч, - закипал Сучков. - А как же! Еще до войны я возил на риковской линейке немецкого профессора Теодора по Кубани, как представителя от закупочной фирмы Круппа. А во Львове увидел этого профессора в другой роли… Трудно поверить, чтоб такой ученый-аграрий… Но Густав Крайцер подтвердил. Во, вспомнил, как называлась та крупповская фирма… "Друсаг"!
- Вот басня! - взвизгнул Лютов. - Товарищ майор, да он врет, петляет, уводит! Тянет время. А там, на позициях, уж загудело.
Услышал нарастающий гул и Русаков, к тому же скрипом отозвался накат землянки, посыпалось с потомка, лицо Сучкова покрылось буграми. Русаков закричал:
- Кто тебя послал в наши войска?! Кто?! И с какой целью?..
- Никто меня не посылал. Я сам. А помог мне лейтенант Густав Крайцер… Он тоже тогда был у нас на Кубани с Теодором…
- Крайцер немец?
- А как же! Густав - немец, немец…
- Вот стерва! - опять не стерпел Лютов. - Фашистский лейтенант, видите ли, ему помог.
Грохот усиливался, блиндаж заходил ходуном, упало одно накатное бревно. Комендант Шорников взмолился:
- Товарищ майор, надо в щели, а то нас тут пришибет. Товарищ майор, риск большой…
- Лейтенант, забирай пленного в свой взвод, - наконец решился Русаков. - Да смотри, чтобы в полной сохранности, при любых случаях. Иначе тебе, Шорников, амба…
Майор последним выскочил из трещавшего блиндажа и тут же прыгнул в глубокую щель, отрытую им самим же, по своему вкусу, чтобы видеть поле боя, а то, что будет падать с воздуха, Маркел Иванович давно взял за привычку не брать в расчет.
Бомбежка с воздуха вскоре затихла. Впереди появились вражеские танки, а вслед за ними, стреляя на ходу, наплывали самоходные орудия и зелеными перекатными гребнями поспешали за танками пехотные подразделения… И вдруг за спиной Русакова послышался далекий, нарастающий гул, не похожий ни на какие земные гулы…
Взгорье, с которого спускались вражеские войска, блеснуло множеством ярких, похожих на электрические заряды вспышек. Русаков зажмурился, но тотчас же открыл глаза. Там, где шли танки и мельтешили цепи немецкой пехоты, плясало море огня - падали сигарообразные снаряды, с душераздирающим рыком рвались. И казалось, что сотрясающий землю гул никогда не прекратится; танки тоже горели и, ослепленные яркими вспышками, наскакивали один на другой, мяли свою же пехоту и сами переворачивались под взрывами на свои горящие башни-спины…
Под конец этой шумной, грохочущей канонады Русаков расслышал надрывный голос Шорникова:
- Убег, убег Сучков! Растуды его во все дышла!..
5
У Сучкова и мысли не было о побеге. Едва комендант Шорников закрыл его в своем "кубрике" - небольшом блиндажике и побежал на чей-то голос, хрястнул снаряд, и блиндажик развалился. Сучкова сильно оглушило, он все же выполз из-под обрушившегося завала. Подкатила медсанбатовская полуторка, и санитары начали грузить раненых и контуженых. А погрузив, тотчас выехали на дорогу, повезли куда-то. Ночью Сучков узнал, что везут в тыл.
- Братцы! Куда вы меня? Мне надо к майору Русакову. У меня всего царапина, - показал он на окровавленную щеку.
При восходе солнца машину остановили регулировщики:
- Куда?! Стоп! В Симферополь нельзя. Давай в обход!
Пока разбирались, куда ехать, налетели вражеские самолеты, начали бомбить. Все, кто мог ходить, передвигаться, соскочили с машины - и врассыпную. Сучков тоже побежал подальше от дороги и там, в лощине, залег под неубранный стог соломы. Особой боли он ее чувствовал, лишь в голове шумело. Зарылся в солому, глаза сомкнулись, и он уснул. Пробудился от грохота бомбежки, выглянул - над Симферополем висит огромный гриб пыли, озаренный пожаром.
К стогу подъехала подвода. Мужчина лет пятидесяти, с монгольским разрезом глаз, с широким лоснящимся лицом и с отвисшим животом, опоясанным ремешком с серебряными бляхами, затакал:
- Так, так!.. Ты кто?
- Никто! - огрызнулся Сучков, раздосадованный мыслью о том, что нет у него никаких документов и что, похоже, никто ему теперь не поверит, что бы он ни говорил.
- А я Саликов, - представился оплывший жиром толстяк. - Собрался в Керчь. У меня там сын Митя… Курсак пустой? У меня с собой еда. Везу сыну. Митя мало-мало болен. В армию не взяли. Кашляет, кровь из горла мало-мало идет. - Саликов развязал узелок с едой. - А сам я утиль собираю от Заготконторы. Зарабатываю хорошо. Кушай.
Пустой желудок просил свое. Сучков не стерпел, взял кусок хлеба и принялся за еду.
- Саликов, значит?
- Саликов, Саликов. Если не веришь, вот документ.
- Верю, товарищ Саликов.
- Молодец, молодец! Я тоже всем верю… Чего мучаешься, кушай как следует. Сытный кушанье тянет на сон. Проснешься, глядь - война кончилась…
Глаза Сучкова вновь сомкнулись, и голова опустилась на грудь. Малость поборолся, да не выдержал, уснул…
Открыл глаза - темень.
- Саликов!
- Тут, тут. Лошадка кушать дал.
- А что за гул? Опять бомбят? - спросил Сучков.
- Немец наступает. Ишунька пала. Оттого и гул.
- Ты этим не шути, Саликов. Я лейтенант!
- Подожди, подожди. Счас доложу. - Он оставил лошадь, подсел, сипло затараторил: - Я, значит, ходил к дороге. Войска, войска идут. Куда идут - сам не знаю. Подъехала ко мне машина, вышел из нее капитан-моряк. Спрашивает: "Ты кто?" "Саликов", - отвечаю. А он мне: "Я, грить, капитан Григорьев". А потом грить: "Где совхоз "Ленино"?" "А вот там, - грю, - и езжай. Шесть километров на восток, так и будет совхоз этот". Слушай, надо нам спешить.
Саликов поднялся, начал крепить упряжь, потом заложил лошадь в телегу, опять подсел на солому, сказал:
- Митька мой живет на квартире у гражданочки Полины Алексеевны. Ну, я тебе скажу, пах-пах Полинка-то! Краля женщин…
Как только выехали на дорогу, пристроившись к беспрерывным обозам, Сучков понял, догадался: войска отступают, отходят к Турецкому валу.
Саликов все бубнил о своем сыне.
- А вообще-то мой Митька дурак, непутевый! - вдруг заявил Саликов. - С начала войны устроился санитаром в горбольницу - скрести полы, убирать бинты. Любовь перетянула, он, оказывается, в санитарку Марину втюрился.
Обозы начали сворачивать с дороги. Саликов не свернул.
- Эй ты, толстый! - закричал на него подскочивший на мотоцикле широколицый лейтенант. - Тебе что, особая команда?! Сворачивай! - Лейтенант подбежал к повозке, было налег, чтобы телегу свернуть в кювет, и, взглянув на Сучкова, выпрямился: - А-а, так ты вот где, Иван Михайлович Сучков! А ну слезай, субчик-голубчик! От коменданта Шорникова не уйдешь. Слезай, вражина!.. Сейчас я тебя сведу к самому комбригу…
Шорников расстегнул кобуру, и Сучков сошел…
Обозы проехали, открылся вид на Турецкий вал, изрытый, вспаханный вражескими бомбами.
Морские пехотинцы занимали оборону - рыли окопы, выкатывали на прямую наводку противотанковые орудия…
К остановившемуся возле штабной полуторки мотоциклу подбежал сержант Лютов и, увидя Сучкова, крикнул в сторону рывших окопы:
- Товарищ комбриг! Сучков нашелся!
Кашеварову уже было известно от майора Русакова о перебежчике Сучкове, о его показаниях и оправданиях. Он тяжело подошел к Шорникову, который кивнул на Сучкова:
- Вот он, товарищ полковник. Зубы заговаривает, сволочь!
- Так ты Сучков? - спросил Кашеваров.
- Сучков, товарищ полковник.
- И утверждаешь, что был во Львове? А ну залезай со мной в кабину! - показал комбриг на полуторку.
Сели они вдвоем в кабину, закрылись.
- Так ты лейтенант, говоришь? А какого хрена переоделся?!
- Чтоб пробиться к своим войскам. Фашисты решили убить генерала Акимова, подослали к нему для этой цели какую-то его родственницу по имени Марина.
- Есть такая у генерала Акимова. Изложи мне все подробнее.
Сучков сообщил, что видел во Львове, что слышал от лейтенанта Густава Крайцера. И под конец сказал:
- Я этих палачей теперь всех в лицо знаю…
- И Мурова?
- Не знаю. По словам лейтенанта Крайцера, Муров таится в Керчи… Товарищ полковник, мне бы к ним втесаться, я бы их по одному передушил… Значит, не верите?..
- Верю… Однако я обязан послать тебя к особисту…
Капитан Григорьев считал, что после двух ударов эрэсов гитлеровцы не смогут быстро воспрянуть духом и снова перейти в наступление… По приказу Кашеварова он уже трижды менял местоположение штаба бригады, перемещался в общем направлении на Керчь. "Черт побрал бы этот отход! Стыд и срам!" Капитан Григорьев был взвинчен и тем, что попал в штабисты, да еще в морскую пехоту, в которой недостаточно разбирается. Немцы озверели, бомбят с воздуха беспрерывно - "юнкерсы", "хейнкели", "фокке-вульфы" целыми днями не покидают небо, - от комендантского взвода осталась лишь охрана Боевого Знамени да лейтенант Шорников с измученным бессонными ночами лицом. "Не дай бог врагу сбросить парашютистов!.."
Блиндаж, наспех построенный руками штабистов, качался, как суденышко на плаву - с борта на борт и с носа на корму, - внутренности выворачивает…