ГЛАВА 3
Тягостный путь. - Истинный друг. - Перед судом. - Вопросы. - Цветы обвиненного. - Дама в голубом. - Донесение агента. - "Это вы - убийца!"
На улице полиция с трудом сдерживала шумную толпу. При виде Поля и Леона раздался дикий рев.
- Убийцы!.. Вот они, негодяи!.. Бандиты! Смерть им!.. Смерть убийцам!
Вопли проклятия долго преследовали молодых людей.
Наконец, они прибыли в мэрию. Там уже находились следователь и товарищ прокурора Республики, приехавшие из Версаля, а также мировой судья из Сен-Жермена.
Редон нежно обнял своего друга и прошептал несколько слов утешения.
- Ну, довольно! - положил конец их беседе жандарм.
Редон был знаком с ними со всеми, а с магистром находился в наилучших отношениях. Он живо отвел в сторону своего знакомого и шепнул на ухо:
- Поверьте, вы страшно заблуждаетесь; даю честное слово, что Фортен невиновен!
- Я очень бы желал этому верить, но мы арестовали его, имея важную улику!
- Какую же?
- Этого я не могу сообщить.
- Хорошо, но дадите мне возможность расследовать дело?
- Охотно.
- И разрешите свободный доступ в дом, где совершено преступление?
- Это можно.
- Благодарю. Я не останусь в долгу!
- Советую вам не горячиться, чтобы не впасть в ошибку и не повредить делу.
- Еще раз благодарю.
- Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?
- Да, до свидания.
В зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.
Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил задержанному сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, которые числом вопросов, неожиданностью и странностью их постановки приводят в замешательство и людей совершенно невиновных.
- Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского университета Сорбонны, получает содержания сто пятьдесят франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафит, ездит по делам своей профессии три, четыре, иногда пять раз в неделю в Париж, имеет абонементный билет третьего класса Западной железной дороги.
Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:
- Знаете вы господина Грандье?
При этом вопросе Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:
- Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… Я с ним говорил один раз… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах.
- Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.
- Охотно, так как это свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека. Я - изобретатель. Нуждаясь в большой сумме для работы, которая должна произвести экономический переворот в целом свете, я ходил на прошлой неделе просить денег у господина Грандье.
- Сколько? - спросил небрежно следователь.
- Пятьдесят тысяч франков!
Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.
- Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?
- Да, хотя эта попытка оказалась величайшей из глупостей, когда-либо сделанных мною!
Тогда следователь перешел к другому.
- Где вы были вчера в полдень?
- В лесу.
- Когда завтракаете?
- В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома, но вернулся, против обыкновенного, только к часу.
- Зачем же вы изменили привычке?
- Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел взмыленную лошадь без всадника. Пытаясь ее остановить… был отброшен и сбит с ног.
- В котором часу это случилось?
- В четверть первого.
- Когда же вы могли вернуться к родителям?
- Для этого потребовалось бы около десяти минут.
- Почему же вы вернулись через час?
Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.
- Отвечайте мне с полной откровенностью, - прибавил следователь, - скажите всю правду!
- Уверяю, что занимался делом, абсолютно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.
- Я забочусь о ваших же интересах!
Фортен, сделав над собой усилие, начал:
- Хорошо! В тот момент, когда встретилась лошадь, у меня был букет из фиалок и первоцвета… Имея свободной одну только руку, я не смог удержать лошадь. Букет очутился под копытом. Пришлось набрать свежих цветов.
В ответ на это следователь иронично улыбнулся, слегка пожав плечами.
- Можете сказать, кому предназначались эти цветы?
- Нет, - возразил с твердостью Леон, - не могу и не хочу!
- Подумайте, к каким последствиям может привести ваше стремление недоговаривать детали столь малоправдоподобной истории!
- Это мой секрет, и вы его не узнаете!
- Как угодно… Встретили вы кого-нибудь по дороге?
- Никого… или - не обратил внимания ни на кого. Может быть, прошел даже мимо нескольких человек, не заметив их!
- Однако вас видели!
- Возможно: я не прятался. Впрочем, видевшие меня могут подтвердить справедливость моих слов.
- Да, без сомнения, но не всех!
Следователь наклонился к писцу, после чего тот положил перо и быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити и Бабочки, двух помощников Жерве, все еще одетых один рабочим, другой - служащим в Западной компании.
- Узнаете вы этого господина? - обратился безо всяких обиняков следователь к Бабочке.
- Да, я встретил его вчера в лесу, когда мы пытались остановить коня Жерве. Мой товарищ, Шелковая Нить, поймал-таки скакуна и поехал на нем в Мезон-Лафит, я же возвращался пешком, когда заметил господина, находящегося теперь перед вами. Он привлек мое внимание тем, что шел быстро и казался взволнованным, но особенно меня поразила его запачканная пылью одежда и помятая шляпа. Удивленный исчезновением своего начальника, я искал тому причины и, увидя незнакомца, так мало походившего на гуляющего, принялся его выслеживать.
Этот господин достиг Мезон-Лафита, и я видел, как он шел вдоль решетки богатой виллы, затем остановился и положил за столбом букет, который держал в руке. Следуя за ним на расстоянии почти двухсот метров, мне удалось заметить очень элегантную фигуру дамы в голубом, под белым зонтиком, которая торопливо взяла букет.
- Известно вам название этой виллы?
- Оно обозначено золотыми буквами на мраморной доске, находящейся над главным входом - вилла Кармен!
- Ну-с, господин Фортен, хотите что-нибудь сказать? - спросил с иронией следователь.
- Скажу, что это показания шпиона, которому нечего здесь делать! - ответил раздраженный молодой человек.
При слове "шпион", неосторожно сорвавшемся с языка Леона, полицейский агент побледнел и бросил на него гневный взгляд.
По знаку следователя он продолжал:
- Я шел за господином до самого его дома и узнал, кто он такой. Потом мы занялись Жерве, которого обнаружили вечером того же дня в Сен-Жерменском госпитале в отчаянном положении. Он не узнал нас и не мог дать никаких указаний относительно нападения на него.
- Вы продолжаете думать, что здесь было преступление, а не случайность?
- Преступление, утверждаю! Кроме того, заявляю, что этот молодой человек, занятый в лесу собиранием маргариток и находившийся так близко от места преступления, имеет к нему какое-то отношение.
Тут Леон Фортен потерял свое обычное хладнокровие и порывисто вскричал:
- Что же такое случилось?! Вы арестовали меня без всякого основания, под предлогом, что я собирал цветы в лесу! И ваша совесть, господа, не возмущается?! Вы допускаете, что человек, вся прошлая жизнь которого - работа и честность, может сделаться преступником в один день! Это чудовищно!.. Я протестую!
В ответ следователь молча вынул из кармана небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу, потом надорвал его и открыл маленькую книжку, снабженную карандашом и каучуковой тесьмой.
- Узнаете? - спросил он ледяным тоном.
- Да, книжка принадлежит мне! - отвечал Фортен без малейшего колебания. - Я потерял ее вчера, вероятно, в лесу, когда был сбит с ног лошадью.
- Так! А может, вы объясните происхождение кровавых пятен на переплете и некоторых листках?
- Очень легко: я изучаю на морских свинках новое анестезирующее средство и, когда произвожу вивисекцию над маленькими животными, заношу наблюдения в книжку. Я работаю быстро, рук не мою в это время и не могу, таким образом, избежать пятен на страницах.
- Вы лжете и нагромождаете обман на обман!
- Я говорю правду!
- Мотив ваших преступлений - непомерное честолюбие: просили пятьдесят тысяч франков у Грандье, он отказал… Тогда вы подвергли этого несчастного шантажу и страшным угрозам, доведшим его до самоубийства.
- Я!.. Шантаж… но это клевета!
- Молчите! У нас в руках ваши письма. Чтобы запугать Грандье и покорить его своей воле, вы совершили убийство на улице Сен-Николя.
- Мои письма!.. Мои письма, - пробормотал Фортен. - Я никогда не писал Грандье!
- Да, письма с красною звездой, почерк которых поразительно напоминает ваш. А эта книжка для заметок? Вы не в лесу ее потеряли… Знаете, где она была найдена? У постели жертвы на улице Сен-Николя!
ГЛАВА 4
Редон принимается за дело. - Первые признаки. - Труд паука. - Западня. - Это - англичанин. - Луч света. - Возвращение в Париж. - По телефону. - Удар ножом.
Допрос продолжался еще долго. Измучив Леона Фортена, следователь вырвал из него только негодующие возражения. Затем весь судебный персонал часа два завтракал с аппетитом, который ничуть не уменьшили утренние волнения. Полю Редону тем временем было не до еды. Он помчался к месту преступления. Все хозяйство убитого состояло из маленького домика, расположенного между двором и садом, прачечной, каретника и дровяного сарая, упиравшегося в забор, и занимало около ста двадцати квадратных метров. Строения и забор находились в плохом состоянии, видно было, что хозяин не заботился об их поддержании. Покойный был мужчина за пятьдесят лет, избегавший общества и слывший скупым; с ним жила старая глухая ключница. Близ трупа, строгий и трагический силуэт которого обрисовывался под запятнанным кровью одеялом, дежурила монахиня.
Репортер прежде всего тщательно осмотрел наружную сторону ограды. Его внимание остановилось на кусочках черепицы, валявшихся на земле, - она упала с верхней части стены. Под лестницей, приставленной со стороны сада, видны были следы ног - свежие и отчетливые.
"Здесь убийца перелез через ограду! - подумал репортер, изучая отпечатки обуви. - Стена не выше двух с половиной метров, и он мог соскочить с нее без всякой опасности".
Поль еще утром решил, что убийца пробрался в дом, разбив стекло террасы, но тогда не заметил ни малейшего повреждения окон. Теперь он был внимательнее. Оказалось, что одно стекло очень искусно вырезано. Редон покачал головой и пробормотал:
- Чистая работа! Не обошлось без смолы и алмаза.
Он был почти уверен: преступник, размягчив предварительно смолу, прилепил ее на середину стекла, а по бокам, по периметру рамы, прошелся алмазным резцом. Потом левою рукою схватился за кусок смолы, а правой легонько ударил - стекло отделилось без всякого шума и не упало благодаря крепко державшей его смоле.
Редон скоро нашел и самое стекло, стоявшее вдоль стены, под окошком, почти совсем скрытое кустом ревеня.
Он поднял его и осмотрел, обнаружив работу опытного мастера. Затем взгляд остановился на двух темных, слегка волнистых волосках длиною по крайней мере в пятнадцать сантиметров, приставших к смоле. В голове сразу промелькнуло: "Человек, вынувший стекло, имеет длинную бороду. В моих руках парочка существенных улик - крайне необходимо получить отпечаток следов!"
С этою мыслью он вышел из ограды и сказал дежурному жандарму:
- Вернусь через минуту… Дайте, пожалуйста, адрес гипсовой лавки.
Получив адрес, наш сыщик-репортер помчался в лавку, купил полмешка гипса, взял лопату и бегом вернулся назад. Накачав у колодца воды и отыскав в прачечной маленькую кадушку, он принялся растворять гипс, не обращая внимания на брызги, летевшие во все стороны.
Когда раствор приобрел известную густоту, он наполнил им обе выемки, образованные ногами ночного посетителя. Заинтересованный жандарм, переставший уже считать помешанным элегантного молодого господина, подошел к нему и сказал:
- Хитрец же вы, сударь. Полагаю, эти куски будут иметь в суде немаловажное значение.
- Согласитесь письменно удостоверить тождество их со следами?
- Конечно, как и все, что вам удастся открыть здесь для выяснения дела!
- Благодарю! Вы - благородный человек!
Пока гипс затвердевал, Редон отправился в комнату, где лежал труп. Он почтительно раскланялся с монахиней, читавшей молитвы над покойником, объяснил ей причины своего визита и приступил к осмотру жилища.
Внутри, как и снаружи, оно не отличалось привлекательностью: везде лежала пыль и тянулась паутина. Одного из ткачей-пауков репортер увидел в складках занавеса, отделявшего кровать от комнаты. Тот заботливо исправлял невесомую сеть, очевидно, недавно подпорченную. Может быть, в момент преступления убийца наклонился над кроватью несчастного, а потом быстро выпрямился и порвал паутину?
Редон попробовал даже воспроизвести эту сцену и нашел, что злоумышленник должен быть одинакового с ним роста.
Осмотр мебели и пыли не дал никаких результатов. Репортер собирался уже уходить, как вдруг нога его наступила на что-то твердое. Он наклонился и поднял пуговицу, простую пуговицу от панталон. Без сомнения, она была с силою оторвана, так как при ней остался кусок материи. Сама по себе пуговица была широкая, очень крепкая, имела особенную форму и надпись "Барроу Т., Лондон", - очевидно, имя портного и его местожительство.
- Итак, - сделал заключение Редон, - ночью или утром здесь находился мужчина, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, чтоб это был кто-нибудь из судейских или мой бедный Леон… Черт возьми! Что, если убийца - англичанин? Надо посмотреть гипс!
Он крепко завязал в уголок носового платка пуговицу и быстро спустился в сад. Гипс был тверд, как камень. С бесконечными предосторожностями Редон разрыхлил землю, не жалея ногтей, и скоро в его руках очутились два великолепных отпечатка, воспроизводивших с замечательной точностью все детали подметки - ботинки были английской работы, а нога - длинная, плоская и узкая, словом, характерная нога англичанина.
Репортер торжествовал. В его руках находилась уже нить к разгадке преступления.
- Если это англичанин, - говорил он, потирая руки, - искать его можно только в округе Сен-Жермен… Итак, живее туда!
Не теряя времени, он направился к извозчику за каретой, а пока запрягали, стряхнул пыль и постарался привести в порядок свой туалет. Заботливо отчистив известку, он нашел еще минуту сочинить следующую записку товарищу прокурора:
"Не имею возможности присутствовать при допросе. Я напал на след. Завтра подробности к вашим услугам. Берегитесь ловушки!
Ваш Редон".
По прибытии в Сен-Жермен наш следователь первым делом решил обойти все отели, начиная с самого шикарного, "Павильона Генриха IV".
Появление в знаменитом отеле известного журналиста вызвало любопытство служебного персонала. Поль отвел директора в сторону и, дружески пожав руку, торопливо спросил:
- Не остановился ли у вас джентльмен приблизительно такого же роста, как я, с длинной темной бородой? По-видимому, англичанин!
- У нас был только один англичанин, подходящий к вашему описанию, но…
- Он уехал?
- Да, три часа тому назад!
- А, черт возьми!.. И не оставил адреса?
- Он отправился, насколько я мог догадаться, в Лондон!
- Не можете ли вы по крайней мере назвать его?
- Охотно: Френсис Бернетт. Он прибыл из Индии и останавливался здесь только на две недели.
- Благодарю! Как досадно, мне крайне необходимо было встретиться с ним. Но, может быть, я могу видеть того, кто прислуживал ему?
Такому важному клиенту, как Поль Редон, неловко было отказать. Директор велел позвать Феликса и предоставил его в распоряжение репортера. Редон вынул из кармана два луидора, опустил их в руку слуги и сказал:
- Вы знаете, Феликс, у людей иногда являются странные фантазии.
- О, господин волен иметь фантазии, какие ему заблагорассудится!
Репортер продолжал легкомысленно, хотя сердце вырывалось из груди:
- Сегодня утром мне попалась пуговица в таком месте, где она не должна быть… Я подозреваю, что владелец ее - господин Бернетт…
Лакей улыбнулся и наклонил голову, как человек, привыкший понимать все с полуслова.
- И мне думается, Феликс, - прибавил Редон, - что профессиональная тайна не помешает вам сообщить, насколько основательны мои подозрения. Впрочем, вот и само доказательство.
Он развязал уголок своего платка, вынул оттуда пуговицу и показал слуге, который сейчас же ответил:
- Вы правы: пуговица от одежды господина Бернетта. С надписью "Барроу Т., Лондон". Утверждаю с тем большей уверенностью, что сегодня утром господин Бернетт просил меня пришить к его панталонам точно такую же.
Эти слова чуть не свели с ума Редона, но он сдержался и произнес, наполовину смеясь, наполовину сердясь:
- Вот видите, какой плут сей англичанин. И выглядит, верно, хуже меня?
- Еще бы! Ему около сорока лет, высок, напоминает боксера и носит дымчатые очки…
- Так он уехал?
- Да, сударь!
- И забрал свои сундуки, чемоданы?
- Чемоданы и три английские ивовые корзины, покрытые просмоленным полотном.
- Хорошо, благодарю!.. Держите, Феликс! - сказал Поль, вручая третий луидор слуге, рассыпавшемуся в благодарностях.
Узнав все, что было нужно, Редон вышел из "Павильона" и помчался на станцию. Поезд только что отошел, пришлось около получаса дожидаться другого. Кстати, репортер вспомнил, что, кроме чашки чая, у него ничего не было во рту целый день, а время близилось к четырем часам. Он съел два сандвича, выпил стакан малаги, выкурил сигару и вскоре покатил в Париж. Пятьдесят минут спустя поезд остановился на станции Сен-Лазар. Справедливо полагая, что путешественники, едущие из Сен-Жермена, редко сами заботятся о багаже, он опросил сейчас же всех носильщиков, не принимали ли они вещей у владельца трех ивовых корзин. Никто такого не видал. Редон, памятуя, что терпение - необходимая принадлежность всякого следователя, продолжал расспрашивать всех подряд, щедро давал "на чаек" и в конце концов выяснил, что господин высокого роста с бородой, похожий на англичанина, вышел на станции, но только с двумя корзинами.
- Это он! - сказал себе Редон. - Но где же третья корзина?.. А!.. В кладовую!